Текст книги "Инспектор по сказкам"

Если б не пообещал Глюданову кормить рыбок, я бы ими самими кого-нибудь накормил. Того же кота Василия, например. Слоняется, бедняга, вечно голодный, по Конторе, и на гуслях очень грустно тренькает, пока не покормят. А покормят – засыпает.

А я от его игры чуть не сразу засыпаю. Потому и таскаю в кармане пару ирисок: заткнуть ему рот, пока гусли не настроил. Лучше пусть спит, чем играет.

Кинул я рыбкам горсть мотыля; подумал, всыпал ещё и сухого корма, щёлкнул по стеклу – рыбки судорожно дёрнулись, но остались на месте, – погрозил кулаком на прощание, и ушёл.

До отправления рейсовых сапог-скороходов оставалось полтора часа, и я решил зайти в буфет, немного подкрепиться на дорожку. Да и с собой взять: мало ли что? Едешь на день, хлеба бери на неделю. Золотое правило! А я на сколько еду? То-то и оно.

Взял я харчо, гуляш, кофе, полсметаны и кусочек хлеба – чтобы не поправляться. С собой – два кружка колбасы «Командировочная», с имитацией под домашнюю, и буханку хлеба «Дальняя дорога».

Да, ещё баночку консервов «Щука в томате», ИЧП «Емеля». Что интересно: ешь-ешь, а она не кончается. Потому и крышку завинчивающуюся сделали, многоразовую. Вот как смогли такого добиться? Растёт она в банке, что ли?

Но это на совсем уж крайний случай. Колбаса-то с хлебом тоже нескончаемые: сколько ни отрезай, не убудет. Почему два кружка? А запасливый я. Вдруг один откажет и перестанет быть нескончаемым, съестся? Бывали такие случаи, в истории описаны. Резервировать надо ответственные детали. А что может быть ответственней пищи?

На витрине пылились закаменевшие от ожидания Колобки.

Временами то один, то другой хрипло затягивал: «Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл…» но, зацыкиваемый и заталкиваемый окружающими, замолкал. А ну, как бы они в унисон грянули? А ведь были времена, пели хором. Зачерствели, что ли, душой?

Повинуясь какому-то необъяснимому наитию, я вновь подошёл к стойке и попросил буфетчицу тётю Груню положить пяток в коробочку. Она сочувственно покосилась на меня, но промолчала.

Колобки, обалдев от неожиданной радости, притихли, примолкли, и в коробке лежали, не шевелясь.

Но что творилось, пока она их выбирала! «Меня, меня возьми! – неслось со всех сторон. – Я самый вкусный!», «А я самый крепкий!» Видимо, строили разные предположения относительно моих намерений по их использованию.

Что ж, возможно, все они были правы: я и сам не знал, для чего беру колобков.

Но я взял первых попавшихся, так вернее. Начнёшь выбирать да перебирать, никогда до цели не дойдёшь. Надо использовать то, что имеется под руками.

Я не спеша поел: когда ещё за столом питаться придётся? Командировка хоть и не совсем в полевые условия, но сказки есть сказки: то попадёшь в палаты каменные, а то – во чисто поле. То угостят, да ещё и чарочку поднесут, а то, кроме яблочек-дичков, ничего поблизости не окажется. Всяко бывает.

Ещё раз переупаковавшись, и в который раз перепроверив документы, я отправился на сапогостанцию, куда прибывали и откуда отправлялись как рейсовые, так и специальные сапоги-скороходы.

Но непосредственно перед отбытием посетил, прошу прощения за пикантные подробности, конторский туалет.

Там вовсю шумели камыши, по пояс стояла осока, плавала ряска и цвели кувшинки: сантехники третий год не могли устранить протечку.

У толстого стебля рогоза высунулась щука, задумчиво пожевала в воздухе губами, скосив на меня глаза, и тут же нырнула. Я поспешил осуществить задуманное и вышел прямо на остановку, через второй выход.

Сапоги-скороходы стояли у посадочной площадки. На голенищах белели косо наклеенные путевые таблички: «Контора-сказки».

Я влез внутрь и поморщился: сапогам крайне требовался дезодорант! И как я забыл, что именно Сидорчук вернулся сегодня из командировки! А наша техническая служба дезодорант никогда не применяет. Вспомнил бы раньше – захватил бы из дома…

Я повнимательнее присмотрелся к сапогам и расстроился ещё больше: сапоги оказались семимильные. Это значило, что пилить мне в них придётся всю ночь. Лучше бы я отбыл утренним рейсом. Но пришлось бы день в пути терять, да и командировочные… И что бы я делал в сказках, на ночь глядя? Ладно, поехали. Разве что удастся по пути завернуть в… Но об этом – молчок!

Две ведьмы

Варево продолжает бурлить, постепенно становясь всё более и более однородным. Бурая густеющая масса глухо выпускает из себя пузырьки пара, не расслаиваясь на отдельные предметы и явления. На поверхности варева постепенно начинает проявляться изображение.

Две ведьмы склоняются над котлом, бормоча заклинания и переругиваясь друг с другом.

– Не сумела зелье подсунуть, – брюзжит старая, – он его в унитаз вылил. Все рыбы в речке лохматые стали. У рыболовов инфаркт на инфаркте. Раки в спячку перестали впадать, ползают по льду, как рукавицы меховые. Не могла в пузырёк от Диора налить? Или от Нины Ричи? Кто сейчас на советское стекло клюнет? Или, того лучше, с дождиком окропила бы. Никуда бы не делся, выросли бы волосы.

– Мокнуть самой не хотелось, – оправдывается молодая, – причёску вчера сделала.

– Причёску… Вот я повыдеру у тебя волосья – будете с ним на пару затылками светить… Как его увидеть-то хоть?

– Да вот, – суетится молодая, – тут, в котелке.

И она булькает в котёл ещё щепотку трав.

Жидкость моментально вспенивается, поднимаясь на уровень с краями, потом опускается и успокаивается, хотя и продолжает кипеть. Но кипение происходит как бы под тонкой пластинкой стекла – поверхность становится практически зеркальной, только отражает не окружающее, а отдалённое.

Ведьмы склоняются над котелком, едва не стукнувшись лбами – глухой звук, кажется, всё же послышался.

– Ну-ка, ну-ка, давай посмотрим, что за инспектор к нам припожалует, – бормочет старая, водя над котлом руками: не то делая пассы, не то разгоняя пар. – Фу ты, чёрт, морковка застит, глядеть мешает! Зачем её бросала-то?

– Да она же зрению помогает! – возражает молодая. – Для улучшения видимости.

– Сама знаю! Раньше бросать надо было, чтобы уварилась! Зачем поздно бросила? – старая ведьма ещё быстрее двигает руками, отгоняя заблудившуюся непроваренную морковку, искажающую черты лица таинственного инспектора. Наконец, морковка отогнана к краю котелка, вилкой пригвождена к свёкле и опутана заклинаниями.

Старая ведьма впивается хищным взглядом в поверхность жидкости, отражающей физический облик Инспектора, и вздрагивает.

– У него что, и лицо лысое? – пронзительно спрашивает она.

– Как это? – растерянно произносит молодая. – Да, усов он не носит, и бороды… или есть борода? – Она тоже глядит неподвижными глазами в котелок.

В центре розовеет блистающий шар.

– Да нет, – произносит молодая ведьма, в нерешительности наклонив голову, – это он со спины…

– Со спины, со спины, – передразнивает её старая. – Уши-то куда смотрят, видишь? Не пойму… Наверное, ноппэрапон у него.

– Чего это? – не понимает молодая.

– Сказки читать надо! По-японски значит «человек без лица». Значит, нет у него лица вовсе. Ни носа, ни губ, ни глаз.

– Так не бывает, – нерешительно произносит молодая, – у обыкновенных людей-то… Как он смотрит-то? Чего видит?

– У обыкновенных, у обыкновенных… Он – Инспектор! Значит, необыкновенный, по приказу… Ах, я, дура старая, не догадалась сразу! – старая ведьма ударяет себя по голове кулаком. Раздаётся тихий звон.

– Что, что такое? – всполашивается молодая.

– Защита у него сказочная стоит, вот что… Или противосказочная? – Старая ведьма задумывается. – Не увидим мы его так, по котелку, вот что. А не увидим – и не узнаем. А не узнаем – ничего-то ничегошеньки ему сделать не сможем! – причитает она, – Погубит он нас, бедных малых крошечек!..

– Да не причитай ты так, – раздражённо морщится молодая, – сейчас он повернётся, и мы его увидим. Затылок это…

– Не повернётся он! Это защита, заклятие…

– Давай подождём немножко, – просит молодая.

Они ожидают: молодая с нетерпением, старая – с безнадёжностью, отдыхая и раздумывая.

Голова в котле по-прежнему неподвижно розовеет затылком.

Молодая ведьма пытается поворочать котёл. Она наклоняет его то вправо, то влево, а под конец даже переворачивает вверх днищем, но блестящий затылок остаётся непоколебим. Он продолжает недвижимо находиться в центре, игнорируя окружающее.

– Варево выплеснешь, – предупреждает старуха.

Молодая слушается и ставит котёл на место. После этого обе сидят рядом и надолго задумываются. Наконец молодая нерешительно произносит:

– Есть один план…

Среди сказок

По прибытию в сказки я завернул в станционный буфет: проведённая на свежем воздухе ночь дала о себе знать. Не то, чтобы аппетит разгулялся, а просто захотелось с утра согреться, выпить горячего кофейку.

За витринной стойкой буфета перекатывались точно такие же Колобки. Некоторые сонно хлопали глазами и лениво переругивались, зевая. Так что я мог бы и не тащить их с собой. Но кто же знал, что прогресс и сюда доберётся?

«Интересно, – подумал я, – покупает их кто-нибудь для еды, или они служат украшением витрины? И что происходит: купишь ты его, а он от тебя укатывается, как от дедушки с бабушкой, и возвращается назад? Оборот обеспечен, доход стабильный. Потому их, наверное, и не берут. Но мои вроде упакованы плотно».

Кроме колобков, увидел я в витрине и кое-что посолидней: жареные лебеди, варёные раки и копчёные щуки; уха a la Demian; копчёный эзопов язык; золотые яички, варенные вкрутую.

«Да сказки ли это? – усомнился я. – Может, буфет из басен? Или он находится на пересечении стилей? Какая-то эклектика. Или здесь всегда так было?»

Как было в прошлый раз, я не запомнил, хотя буфет считаю самым главным местом – хоть в сказках, хоть в Конторе.

Но спрашивать, а тем более вмешиваться, я не собирался, желая побыть хоть немного инкогнито. Как по просьбе шефа, так и по собственному желанию.

Но увиденное отметил, и в памяти отложил, однако делать с налёта ничего не стал, помня совет шефа не торопиться. Хотя силы в себе чувствовал великие. Так и тянуло их куда-нибудь применить. Но я сдерживался.

Наскоро перекусив (стакан томатного сока, зелёный борщ, биточки с макаронами и чашка кофе с песочным пирожным), я вышел непосредственно в сказки.

Лёгкий утренний туман расстилался передо мной, укрывая окрестности. Тишина не нарушалась ни единым звуком: всё спало. И само солнце не показывалось из-за горизонта. Но восток алел.

Дорога передо мной лежала только одна, и потому я не стал вытаскивать шарик: куда он поведёт, как не по этой дороге? Я что-то не слышал, чтобы подобные проводники тащились по бездорожью: проходимость не та.

Я шёл и не узнавал местность. Конечно, я здесь появлялся всего два или три раза, больше пропадал на анекдотах. Трудно городскому жителю ориентироваться в пересечённой лесистой местности, но хоть что-то я должен помнить?

Как-то она не сказочно выглядела, что ли. Больше походила на окрестности лесоразработок: валялись обломки сучьев, куски коры, пучки оборванных листьев. Но не всюду, а местами. Кое-где трава оставалась нетронутой, чистой и непримятой.

Вдруг откуда-то из туманной дали послышался глухой четвероногий топот, и огромный серый волк с чёрными таксистскими шашечками на боку резко затормозил передо мной, попеременно мигая зелёными глазами.

– Такси не желаете? – хрипло осведомился он.

– А ты по маршруту, или как?

– По маршруту гуси-лебеди летают, – огрызнулся он. – Поехали?

– Другим разом, – успокоил я его, – пешком пока пройдусь, подышу свежим воздухом.

– Ну-ну, – ухмыльнулся он, – пройдись-пройдись, если ног не жалеешь, – и, резко газанув, скрылся за поворотом дороги.

Не понравилась мне его ухмылка. Может, он по совместительству серым разбойником промышляет? Ну, мне-то его опасаться нечего, но вот остальные… Надо будет выяснить: нет ли на него жалоб?

Солнце выкатилось из-за горизонта и резво побежало по небу, заметно преодолев едва ли не половину положенного ему на день пути. Ого! Ну и солнце тут… борзое. Или это сказка начинается?

Я миновал поворот, за которым скрылся волк и остановился: дорога раздваивалась: одна прямиком уходила в лес, вторая зазмеилась вдоль его кромки.

Не перекрёсток, но всё же. Куда идти? Указателей никаких нет. Вот тут-то шарик и пригодится.

– Беги, беги, – оглядывая окрестность, пробормотал я как бы вслед Серому Волку, которого уже не было видно. – У меня свои провожатые есть.

С этими словами я достал из кармана медный шарик и бросил перед собой.

Шарик засверкал на солнце боками, завертелся на месте, словно выбирая направление – и покатился по дороге, ведущей вдоль леса.

«Вот хорошо-то! – подумал я. – В лес заходить не надо».

Несмотря на утро, лес выглядел довольно мрачно и неуютно.

Шёл я бодро и весело, размахивая руками – сумка-рюкзак висела за спиной, – наслаждаясь чистым утренним воздухом, голубым небом, бегущими по нему белыми облаками и окружающей природой: близрастущей травой, дальними лесами на горизонте, полями и перелесками, время от времени поглядывая на поблёскивающий на солнце шарик.

Но недолго продолжалась идиллия: из леса неожиданно спикировала ворона, на лету подхватила блестящий шарик, и, тяжело глотнув, улетела обратно в лес.

Всё произошло настолько быстро, что я не успел среагировать: ни крикнуть, ни кышнуть, ни кинуть чем-нибудь в ворону. Остался стоять на месте, разведя руки и раскрыв рот: классическая поза при ловле галок и ворон. Однако ворона на позу не отреагировала, а исчезла окончательно и бесповоротно, не оглядываясь.

Та-ак. Что же мне делать? Куда идти?

Две ведьмы

– Ура! – ликует молодая ведьма, подбрасывая в ладонях медный шарик. – Удалось! Ух, ты, лапочка моя! – она в который раз бросается обнимать и целовать ворону. Та недовольно ерошит перья и переступает с ноги на ногу.

– Лучше пожрать ей дай! – не выдерживает старая. – Ну-ка, покажи шарик.

Она берёт его скрюченными пальцами и принимается поворачивать, бормоча:

– Так, так. Значит, Генеральный Инспектор остался без провожатого? Это, гм, может быть, и хорошо… А вот куда бы он Инспектора привёл? Надо отдать его нашим умельцам, пусть снимут информацию о запрограммированном маршруте, – она заворачивает шарик в платок, который стаскивает с головы, и, оставшись простоволосой, прытко выскакивает во двор.

– А может, я отвезу? – нерешительно спрашивает молодая вслед.

– Сама отвезу! Мне по пути ещё в пару мест заглянуть надо. Следи за котлом! – слышит молодая ведьма голос старой, затем раздаётся рёв взлетающей ступы и перекрывающий его ликующий вопль: – Трепал нам кудри ветер высоты!

– Послежу! – выкрикивает молодая, высунувшись в окно.

Но, вернувшись в избушку, лишь мельком взглядывает на котёл, а сама скрывается в дальнем тёмном углу избушки, бормоча что-то неразборчивое.

На распутьи

Действительно, беспорядки тут творятся – я продолжал идти в прежнем направлении, размышляя о перспективах пребывания в сказках. С одной стороны, теперь я не знаю, куда идти. А с другой – шеф прямо сказал, что маршрута можно не придерживаться. Вот и не буду придерживаться. По не зависящим от меня обстоятельствам.

Единственно, что меня немного беспокоило, так это вопрос: где отмечать командировку? Куда бы ни должен был привести меня шарик, думаю, какое-никакое начальство там нашлось бы. А значит, и печать и подпись на командировке были бы обеспечены. А сейчас… Но, в конце концов, я здесь первый день, осмотримся!

В общем, я довольно спокойно воспринял исчезновение шарика. Как будто так и должно было случиться. Лишь пробормотал:

– Вороны распоясались…

Но сделать ничего было нельзя: даже обернись я ясным соколом, как поймать ворону в гуще леса? Сразу бы в дерево врезался, на такой-то скорости. В лесу только сорокам хорошо маневрировать, с их длинным хвостом. Но представить себя в роли сороки я не мог. Не было у меня таких полномочий.

Меня больше занимала проблема серого волка. С чего вдруг он охамел?

С одной стороны, чего ждать от серого? Он, положим, и раньше особым тактом не отличался: университетов не кончал, институт благородных девиц и по телевизору не видел… А интересно: если он кого из благородных съест, у него благородства добавится?

С другой стороны, поскольку он в сфере обслуживания работает, должен марку держать. Что шеф имел в виду, говоря о «странных вещах»? Не волка же. Зверь – он зверь и есть. Или есть что-то более неприятное или, может быть, даже опасное?

Размышляя таким образом, я набрёл на новую развилку, где дорога разделялась на три. У развилки стоял огромный камень, на котором было написано: «А идите-ка вы все!..» – и нацарапаны три расходящиеся в разные стороны стрелки.

Я хмыкнул и принялся тщательно изучать надпись.

Вариантов намечалось несколько: либо старую надпись соскоблили, а сверху нацарапали эту, либо камень оштукатурили и надпись сделана по свежей штукатурке, возможно, сырой, по старинным русским рецептам настенной живописи. Тогда штукатурку можно обстучать, удалить и прочесть, что было написано изначально.

Но имелся и третий вариант: могли заменить весь камень.

Такой вывод я сделал, изучив надпись и отметив, что она старая, и свежих сколов на камне не имеется. Впрочем, это ни о чём не говорило: можно искусственно состарить надпись, например, натерев болотным илом.

Что же тут было раньше? Что написано? Куда идти? Как обычно пишут на камнях-указателях?

Я принялся вспоминать немногие прочитанные сказки: направо пойдёшь – коня потеряешь… А может, налево? Нет, скорее направо: если идут налево, обычно приобретают… Но у меня нет коня. Можно ли считать, будто я его уже потерял? Выходит, я пришёл справа? Куда же тогда идти, прямо?

Наверное, стоило послушаться волка и сесть ему на спину. Или он привёз бы меня куда надо, или же был бы посчитан за коня. Интересно, почему убрали понятную надпись? А может, такая надпись была всегда?

А-а! Я понял, в чём дело! Герои сказок, повествуя о своих приключениях, придумали, что якобы увидели на камне многозначительную надпись, предупреждающую о грозящих опасностях, но, пренебрегнув ею, всё равно отправились на поиски… Ну, чего они искали.

Или же герои сами съели коней, а потом придумали байку о надписи… Скорее всего так оно и было: кому бы понадобилось менять камень?

Был бы на моём месте Сидорчук, ему не пришлось бы вспоминать, он спец по этим сказкам. Эх, надо было в детстве больше читать!

Да и с чего я взял, что там должны быть иные надписи? И так понятно написано: идите-ка вы все! Значит, каждый может идти, куда захочет. А чего я хочу? Направо или налево?

«А ничего я не хочу, – подумал я, чтобы не стоять на развилке, – мне, собственно, без разницы, куда идти: я – Инспектор! А инспектировать надо всё – как справа, так и слева. Да и с чего я взял, что это развилка? Если присмотреться как следует, получается обыкновенное пересечение двух равнозначных дорог, только не под прямым углом, а под острыми, и оттого возникает иллюзия, будто дорога растраивается. А на самом деле…»

Я бодро зашагал прямо, решив при случае вернуться и проинспектировать вторую дорогу в оба конца.

Сказки о животных

Долго ли, коротко ли я шёл, глядь – навстречу зайчишка-плутишка. Идёт, уши повесил, а сам плачет, лапками глаза утирает. Посмотрел я на него и решил повыполнять должностные обязанности: проинспектировать его.

Так. Зайчишка как зайчишка, четыре лапы, пятый хвост, два уха, не три… Значит, не мутант. Вроде всё в порядке. А чего плачет-то?

– Здравствуй, – говорю, – зайчик. Чего ты плачешь?

– Я не плачу, я смеюсь, – ответил зайчик; захохотал хриплым басом, завязал уши узлом под подбородком, да и прыгнул в кусты.

– Что-то не так, – пробормотал я под нос и пошёл дальше, пытаясь обдумать увиденное. Что-то действительно было не так: звери вели себя не как следует. Нужно более серьёзно относится к происходящему, а я как-то расхолодился: сказки, ерунда, справлюсь… А работу надо выполнять с полной степенью ответственности, иначе можно в такую глубокую ситуацию залететь…

Я вспомнил известную байку о том, чем отличается умный человек от мудрого: умный с успехом выпутается из ситуации, в которую мудрый не попадёт. И со вздохом подумал, что до мудрости мне пока далеко. Что же касается остального, то не мне судить. Некоторые идут к мудрости всю жизнь, да так и не приходят.

Следом за зайчиком тащился медведь и тоже плакал. Но этого я спрашивать поостерёгся. Да и причина плача была очевидна: шерсть на медведе висела клочьями, был он весь какой-то драный, потёртый. Был бы я на его месте, тоже плакал бы.

Не успел я так подумать, глядь – я уже и есть медведь. Тот самый, ободранный. Иду и плачу.

«Чего это я, думаю, плачу? Причин вроде никаких. Командировку не отметил? Так успею ещё: две недели впереди».

При чём здесь командировка, я же медведь! Ан нет – я Инспектор, раз о командировке думаю!

И – глядь! – я опять Инспектор.

И медведь повеселел, даже подмигнул мне. Понял он, что является слепым орудием в руках тёмных сил, желающих извести меня. Разжалобить, обозлить, запутать – словом, вывести из равновесия любыми способами – и подчинить своей воле. Но я же Инспектор. И не абы какой, а Генеральный. А значит, и защита у меня генеральная. Мне и думать ничего не надо, она сама защищает. Да я вроде и не думаю.

«Чем хорошо в сказках! – подумал я. – Вот если бы встретился мне где-нибудь в реальном лесу медведь… Да от него бежать надо со всех ног, и ещё нет гарантии, что убежишь: они только с виду неповоротливые, а бегают – будь здоров. Вспомните мультфильм про Маугли, как Балу за оленем бежал».

Размышления размышлениями, но информацию собирать надо. И потому я постарался собраться с духом, и как можно ласковее обратился к медведю. После трансформации мной овладели почти родственные чувства к нему.

– Медведик, что случилось-то? Может, помощь нужна?

– Какой с тебя помощник, – махнул он лапой. – Ишь, хлипкий какой. Что случилось? Семь шкур с нас содрать хотят, вот что. Еле вырвался, не дался.

– Ну, я всё-таки Инс… (нет, не скажу, инкогнито надо хранить) инструктор по рукопашному бою. Может, что и сделаю. А кто содрать-то хочет?

– И не знаю. Я таких раньше и не видывал. Чёрные, железные… – он сокрушённо махнул лапой и побрёл прочь.

– Роботы, что ль? – пробормотал я. – Несанкционированный прорыв из Фантландии?

Иногда на границе Сказочной страны и Фантландии встречались интереснейшие сюжеты. Между ними и границы-то строго определённой не было: если взглянуть по карте, линия соприкосновения шла столь же изрезанная, как и любая государственная граница.

Кое-где они плавно перетекали друг в друга, хотя опытному глазу место контакта было ясно видно: Фантландия более юная страна. И толчётся там полным-полно и героев и авторов. А сказителей старых сказок не найдёшь почти.

Другое дело, что раньше человеческая фантазия работала на производство сказок, а теперь – на производство фантастики. А в будущем классификация может слиться, или размоется грань, отделяющая фантастику от сказки. Тем более что над этим постоянно работают современные сказители – как сказочники, так и фантасты.

Но это чисто мои рассуждения, а вовсе не теоретическая база под чей-нибудь догмат, вроде Сидорчуковского реформаторства.

Сидорчук утверждает, что надо осовременить сказки, и тем самым вернуть им былую славу и привлекательность. Для этого нужно поднять их авторитет, воскресить в народе веру в сказки. А народ уважает силу – не разум, заметьте, а силу. Это каких же идиотов он имеет в виду? Сам вроде не дурак.

Так вот, по Сидорчуку, консолидирующая сила сказок заключена в отрицательных героях. И это несмотря на то, что их постоянно побеждают положительные.

Сидорчук утверждает, что, усилив силу отрицательных героев (даже до тавтологии докатился, надо же!), мы создадим условия, когда положительным героям придётся становиться сильнее. То есть, усиливая зло, мы на самом деле усиливаем добро.

«Диалектика, мой друг! – регоча, говорил он. – Диалектика! А то посмотришь на этих хлипких Иванов-царевичей, которые картонными мечами машут, потому что стальной поднять не могут, и плюнуть хочется. Тонус им надо поднять, тонус!»

Может, в чём-то он и прав, но, по-моему, для разумного человека источник противоречий должен находиться в нём самом, а не во внешних врагах. Или в окружающей природе: неужели людям обязательно воевать друг с другом? Лучше решать проблемы стихийных бедствий: торнадо, цунами, землетрясений. Да и межпланетные, межзвёздные путешествия на очереди.

Конечно, при отсутствии непосредственной опасности человек как бы «расхолаживается» – но, опять-таки, не все.

Я вспомнил притчу, с которой однажды столкнулся по пути в Анекдотию. Или когда оттуда шёл? Впрочем, неважно.

Так вот: в одном государстве царь решил извести всех поэтов, и издал указ, запрещающий писать стихи под страхом смерти. Все бросили писать, кроме троих. Их отловила стража. И царь… э-э, нет, не казнил! Он дал им все блага: дворцы, чины, богатство. И после этого из всей троицы только один продолжил писать стихи. Вот он-то и был настоящим Поэтом. Так говорила притча.

Ну, смысл басни ясен: испытание изобилием труднее выдержать, чем испытание нуждой. То есть, зачем что-то делать, если всё есть? Ради чего стараться? Животные и не думают: есть что есть – едят, съели всё – вымирают. Но люди-то думать должны! Если они люди, конечно, а не человекоподобные существа.

Так я шёл и думал. Работа у меня такая: думать. А потом – принимать решения.

В лесу, который вновь появился справа от дороги, прибежав из какой-то невообразимой дали, послышалось неясное шевеление. Сквозь редкие деревья виделись чьи-то движения, слышались возгласы и чуть не крики.

Свернув в лес, чтобы выяснить причину беспорядка, я довольно скоро выбрался на поляну, на которой лежала целая куча звериных и птичьих хвостов, а вокруг толпились бесхвостые звери и птицы.

– Сдают, что ли… – пробормотал я. – Положим животы… то есть хвосты, на алтарь звериного Отечества… Или зверского? Зверствующего…

Лев сидел на небольшом возвышении, и, судя по всему, контролировал ситуацию. Звери негромко переговаривались. Вертящаяся возле меня сорока, которую странно было видеть куцей, разговаривала с зайчихой:

– А лиса-то, лиса! – не то возмущённо, не то восхищённо бубнила она: из-за того, что она говорила шёпотом, распознать интонацию было нельзя. – Отхватила самый пышный да длинный!

– Ты бы не спала, тебе бы он и достался, – степенно проговорила зайчиха, время от времени погрызывая морковку, которую держала в лапах.

– Да зачем мне такой! – громко возмутилась сорока, и на неё сразу зашикали с разных сторон. Она продолжила потише: – Во-первых, он длинный, а во-вторых, пушистый, его каждое утро расчёсывать надо, а мне некогда. Да и тяжеловат он для меня, я бы им по земле мела. С таким высоко не взлетишь.

– Чем занимаетесь? – громко спросил я. Голоса стихли.

– Да вот, хвосты раздаю, – смущённо проговорил лев, утирая лапой усы и хлеща собственным хвостом по бокам.

– Не понял, – честно признался я. – Уточните, пожалуйста.

– Не было раньше у зверей хвостов, – начал рассказывать лев, – и начали поступать жалобы, от лошадей и коров например. Дескать, гнус заедает, обороняться нечем…

– Понятно, – прервал я его, – а хвосты где взяли?

– Бог дал, – лев развёл лапами и посмотрел на небо.

Я тоже взглянул туда, но ничего не увидел.

– А вы с ним, значит, непосредственно работаете? – догадался я, сделав пальцем несколько вертикальных движений, от льва к небу и обратно. – Напрямую?

– Как-никак, я царь зверей, – горделиво произнёс лев, поглаживая гриву.

– Несть власти аще не от бога, – пробормотал я старинную формулу.

Лев с достоинством кивнул.

Я почему-то живо представил себе другую очередь, по сдаче хвостов. Стоит парочка студентов: один с хвостом по теории волшебства, другой по истории сказок. И в обоих студентах я узнал себя… А что делать: что было, то было. Потом мои мысли потекли в другом направлении, и я почти различил в куче хвостов шлейфы промышленных дымов – «лисьи хвосты»; зелёный исчезающий хвост поезда, на который я когда-то опоздал; хвосты облаков на небе…

Вот эти плыли передо мной в натуре – оказалось, я стою, задрав голову кверху. Не то высматривая бога, до которого в сказках рукой подать (но и бог-то сказочный!), не то ведя учёт кружащимся в небе воронам: каждой ли досталось по хвосту?

Лев сидел навытяжку, ожидая дальнейших указаний. Сначала я подумал: как он угадал во мне Инспектора? А потом понял, что в сказках о животных, куда я ненароком забрёл, людей быть не должно, тем более в описываемой ситуации. Ну а лев, как царь зверей, просто обязан быть более интеллектуально развитым, чем подданные. Это у людей не всегда так.

Звери выжидательно уставились на меня. Причём по-разному, но, в общем, благожелательно. Разве что зайцы смотрели как-то косо, а быки набычились. Ах, да, их же заедают оводы, и им срочно нужны хвосты… В остальном всё было нормально.

– Продолжайте, – махнул я рукой, покидая поляну, на которой возобновилась раздача хвостов.

Не успел я отойти на несколько шагов, как увидел бегущую навстречу шикарную чёрно-бурую лису, помахивающую великолепным хвостом. Видно, она не успела им нахвастаться в кругу зверей, вот и ходила вокруг да около, навевая на встречных зависть и грусть.

У корня её хвоста болтался блестящий фирменный ярлык, которым лиса, похоже, особенно гордилась. Но, к сожалению, названия фирмы я с ходу прочитать не смог. Зато лису узнал: это была та самая лисичка-сестричка, которая бегала отмечать мою командировку, когда я в прошлый раз приезжал к ним в сказки. Но с хвостом она тогда была или нет – я, хоть убей, не помнил. Не обратил внимания.

«Вот повезло-то! – подумал я. – Сейчас она мне поможет!»

– Здравствуй, лисичка-сестричка! – громко сказал я.

Лисичка-сестричка перепугалась и поджала хвост. Но очень аккуратно, чтобы не помять.

– Ой, кто это? – спросила она, озираясь.

– Я! – широко улыбаясь, я выступил из кустов: я шёл через лес напрямую, по звериной тропинке.

– Ох! – вздохнула лиса. – А я чуть не укакалась со страху. Хвост могла бы испачкать. Что же вы так резко! – мягко упрекнула она меня.

– Ты меня помнишь? – спросил я.

– Как же, как же, помню, – завиляла хвостом лисичка. – Вы у нас Инспектором были, я вам командировку отмечала.

– Вот и хорошо! – обрадовался я. – Надеюсь, ты поможешь мне снова в аналогичном деле?

И я достал свои бумаги.

– А то не знаю, куда сейчас обращаться: проводника моего съели…

– О-о! У нас народ такой: чуть что – сразу съедят. Дайте-ка гляну.

Лиса сунула длинный нос в командировку.

– О-о! Да вы теперь Генеральный Инспектор! Поздравляю, поздравляю. Растёте.

– Ты мне поможешь? – продолжал расспрашивать я.