Текст книги "Я – начальник, ты – дурак (сборник)"

Мастер и Маргарита – Маугли

Классики и современники: новое прочтение

Она несла в руках отвратительную, тревожно жёлтую сумку. Меня привлёк не фасон её, не качество изготовления или отделки – меня привлёк цвет.

Повинуясь этому жёлтому знаку, я пошёл по её следам.

Внезапно она заговорила:

– Нравятся ли вам цвет моей сумочки?

Я ответил:

– Нет.

Она поглядела на меня удивлённо, а затем спросила:

– Вы случайно не дальтоник?

В голосе её была, как мне показалось, враждебность.

– Нет, я люблю не такие цвета, – сказал я.

– А какие?

– Красный и оранжевый.

Она щёлкнула застежкой сумочки, размахнулась и бросила под остановившийся на перекрёстке «Мерседес».

Раздался взрыв, и на месте машины расцвёл Красный Цветок.

– Так лучше? – спросила она.

– Гораздо, – отозвался я.

Она продела свою руку в чёрной перчатке с раструбом в мою, и мы спокойно пошли рядом. Бегущий человек привлекает внимание.

Новый дворник

Робот блистал хромом и пластиком. Многочисленные ножки и метелочки, высовывающиеся в самых неожиданных местах, а также присоски на длинных щупальцах красноречиво говорили о том, что для него нет и не может быть недоступных мест: он довсюду доберётся и произведёт уборку надлежащим образом. Что он, собственно, только что и продемонстрировал: улица блистала чистотой.

Собравшиеся с восхищением смотрели на робота, а он скромно сиял в отсветах многочисленных вспышек и ничего не отвечал на задаваемые вопросы. Но не от скромности, а по причине отсутствия звукового тракта.

За него отдувался генеральный конструктор:

– Создав данного робота, мы осуществили вековечную мечту человечества: навсегда избавились от тяжёлого малоквалифицированного труда! Теперь человеку не придётся ходить с метлой и тряпкой, подметая и вытирая пыль! И он сможет все силы направить на духовное развитие! – закончил генеральный конструктор.

Ситив молча стоял в сторонке. Его, как любого малыша, привлекали блестящие вещи, и он не торопился расставаться с ними и после того, как вырос. Впрочем, не то ли самое делает каждый мужчина, любуясь новеньким сверкающим автомобилем?

Но не об этом думал Ситив, глядя на блистающего металлом и глянцем робота. Ему было очень жаль свою детскую мечту: он хотел стать дворником. Он понимал, что теперь осуществить её не удастся: на пути встанут машины. И что останется на его долю? Космическим перелетам требовалось не так много людей, забираться под землю страшно, воды он боялся с детства…

Что оставалось ему? Бесцельное слоняние по улицам да просиживание штанов в пабах и компьютерных салонах?

Ситив посмотрел на прислонённую к стене метлу и висящие на ней дворницкие рукавицы и фартук – кто-то из журналистов, желая ярче оттенить контрасты, принёс и поставил старинные атрибуты рядом с роботом, как символ смены эпох.

А что, если? Быстро оглянувшись – никто не обращал на него внимания – Ситив подошёл к метле, надел фартук и рукавицы и стал мести.

Шоркающий звук прутьев прервал клацанье фотоаппаратных затворов. А затем объективы уставились на Ситива.

– Мальчик, что ты делаешь? – первый подскочивший к нему репортер задал первый вопрос.

– Мету, – спокойно ответил Ситив.

– Но зачем?

– Мне нравится работа дворника.

– Но… но сейчас изобретён такой чудный робот!

– Ну и что? – Ситив остановился и повернул голову. – Мне нравится, как метла чиркает по тротуару.

– Но это грязная и не престижная работа! Ведь разгружать пылесборник метлы приходится вручную! – вмешался главный конструктор.

– А робота кто будет разгружать? – парировал Ситив.

– Там предусмотрено автоматическое удаление, – снисходительно усмехаясь, пояснил главный конструктор.

– А мне нравится мести! – упрямо повторил Ситив.

– А как насчет духовного развития? – не отставали репортеры.

– У меня будет масса свободного времени, – кивнул Ситив. – И потом: когда я мету, я ведь думаю.

– О чём? – иронически спросил главный конструктор. – О том, куда метёшь?

– Обо всём, – просто ответил Ситив. – Почему взрываются звёзды, как устроен атом? Я даже пишу об этом стихи!

– Гм… Да… Но почему для этого обязательно быть дворником?

Ситив промолчал. Ну как он мог объяснить репортерам, в поисках сенсаций стершим ноги до колен, как это важно: осуществить свою мечту?

Невидимки

На мой висок легло вполне ощутимое колечко пистолетного ствола, и послышался шёпот:

– Или ты повторяешь то, что я тебе скажу, или… – я услышал характерный щелчок взводимого курка, и голову качнуло. – Повторяй: наш правитель – самый мудрый и великий из всех!

– Наш правитель самый мудрый и великий из всех, – послушно произнесли губы. А глаза безуспешно пытались скосить в сторону источника голоса – чисто инстинктивно: я знал, что никого там не увижу.

Так значит, слухи о невидимках оказались правдой? Вот они и до меня добрались.

Я осторожно поднял правую руку и провёл у виска. Рука не встретила никакого сопротивления, а холодок дула остался.

Послышался ехидный смешок:

– Разве тебе никто не рассказывал? Мы бесплотны. А вот пуля в стволе, – тон голоса снизился до угрожающего, – вполне реальна. Хочешь проверить?

– Н-нет… – пробормотал я. Если уж верны слухи о невидимках, значит, не следует проверять, сможет ли твоя голова разлететься переспелым арбузом от выстрела в упор. Тем более что однажды я стал свидетелем подобного.

Просто тогда я не знал, не верил, что орудуют невидимки, думал – снайпер. Тот человек вёл себя довольно странно: говорил сам с собой (но кто знает, может, на самом деле по сотовому телефону со скрытой гарнитурой), потом вскочил и закричал что-то вроде «Да пошли вы все!» – и тут же упал, и из виска его хлынула кровь.

Воспоминание оказалось достаточно живучим, чтобы сейчас предстать передо мной во всех подробностях.

И одна из подробностей – синий конфетный фантик, случайно оказавшийся на пути красного ручейка крови и корабликом поплывший по нему.

Я машинально посмотрел на землю перед собой. Нет, конфетных фантиков поблизости не наблюдалось. Но, несмотря на это, я постарался договорить всё, что нашептывал на ухо голос невидимки, с возможно большей убедительностью. И с облегчением почувствовал, что холодящее висок колечко ствола исчезло.

А потом стало мучительно стыдно. Как я мог! Но альтернативой покорности выступала смерть, а я пока не считал себя вправе ценить свободу дороже жизни.

Вечером, в гостях у друга, на кухне, я рассказал о произошедшем.

– Да, ситуация, – потянул он, разливая по третьей. – Видишь, и тебе досталось.

– Но почему их никогда не бывает здесь? – я обвел руками кухню. – Что бы ни говорили!

И в доказательство я произнёс:

– Наш правитель – узурпатор! Он прессует всех своей властью…

Сказав это, я прислушался: не слышен ли где знакомый шёпоток? Не касается ли виска ствол? Нет, ничего подобного я не ощущал.

– Может, микроволновка влияет? – предположил друг.

– Так она не включена, – возразил я.

– Ну и что? Её можно включить в любой момент, а невидимки, скорее всего, не могут перемещаться мгновенно. Вот и боятся, что излучение застанет их и уничтожит.

– Вчера я был у Кизима. У него сроду не было микроволновки. И невидимок тоже.

– Тогда, может, заземление какое? Батареи, канализация. Опять же, водопровод!

– Да нет, какая разница! Их, по-моему, в квартирах вообще никогда не бывает. Они реагируют лишь на публичные высказывания, особенно с трибун, на официальных приёмах…

– Во-во! Это ты верно подметил! Мы в курилке на работе порой так его кроем – и ничего.

– Никотина, может, не переносят? – глубокомысленно предположил я.

– В этом что-то есть… – задумался друг. – Хорошая мысль: отпугивающий фактор!

– Ты гений! – одобрил я его, и мы закурили. На всякий случай.

Невидимки стали бичом нашего общества. Они символизировали странный сплав тоталитаризма и демократии, сложившийся с приходом нового правителя. Будучи избранным будто бы на всеобщих выборах (будто бы – потому что всё произошло столь давно, что никто уже и не помнил, как именно всё произошло), он в дальнейшем ограничивался лишь тем, что регулярно проводил референдумы, на которых ему постоянно оказывали перманентное доверие и продляли срок полномочий.

Странности начались задолго до истечения первого срока. Одна из странностей заключалась в том, что никто не мог иметь своего мнения… то есть иметь-то он его, конечно, мог, а вот заявить о нём публично, официально – нет. Стоило кому-нибудь подняться на высокую трибуну (низкая тоже годилась) или попытаться выступить в печати – как рядом появлялся невидимка, приставлял к виску холодный пистолет, и начинал нашёптывать то, что не могло не понравиться верховному правителю и его наместникам.

Тех, кто пытался протестовать, возмущаться, невидимки убивали на месте. Сами же они были абсолютно неуязвимы. Более того – бестелесны! Как это сочеталось со вполне реальными пулями, не понимал никто.

Народ присмирел. До поры до времени. Потому что, несмотря на жесточайший террор, ничто так не раздражает человека, как запрет на что-либо. Люди принялись искать выход – на кухнях, в курилках – словом, в местах, наиболее далеко отстоящих от официальных. И нашли. Они выговаривались всласть, чтобы, не дай Бог, не проговориться где-нибудь в присутственном месте.

Слава Богу, невидимки не требовали от всех и каждого провозглашать непрерывно здравицы в честь правителя. Они лишь не допускали крамольных, подрывных высказываний вслух, прилюдно, в публичных местах.

– Да, мы изгнали наши страхи из себя. Но они материализовались, начали жить самостоятельной жизнью и продолжают мучить нас.

Ошибка киллера

Знакомый бронированный «Мерседес» остановился у киоска, к которому как раз подходил я.

«Выследили! – мелькнуло у меня в голове. – Опять!»

Ни убегать, ни прятаться сил уже не осталось – я все растратил на прежние попытки убежать от погони. Даже упасть на землю не смог, несмотря на ослабевшие ноги. Да и не успел бы я упасть: киллер уже прицеливался, поднимая автомат на уровень глаз.

Стрелять ему приходилось под острым углом, но это мало утешало: с такого расстояния не промахнулся бы и ребёнок, а он таковым не был.

«Серьезно работают, – успел подумать я, – «Узи». И киллер солидный, с шофёром. А на заднем сиденье кто – заказчик или проверяющий?»

Сквозь затемнённые стекла видно было плохо, но мне почему-то показалось, что я его узнал. Нет, не киллера, проверяющего. Узнал, но никак не мог вспомнить, как его зовут. Да и имело ли это сейчас хоть какое-то значение?

«От такой организации не скроешься, – снова заметались мысли. – А им что: на своём «мерсе» легко уйдут от любой погони на любых «жигулях». Может, попытаться удрать ещё раз? Нет, поздно…»

Время словно остановилось. Я видел медленную торжествующую улыбку киллера под раздвигающимися в разные стороны жидкими усиками. Он настолько обрадовался, что забыл про всё на свете. Ещё бы: жирный куш! По иронии судьбы я знал, сколько за меня назначено. От таких денег и я бы не отказался.

Загрохотали выстрелы. Впрочем, мне только показалось, что загрохотали: услышать я их не мог. И не потому, что человек никогда не слышит предназначенной ему пули. Просто при столь совершенной звукоизоляции, которая существует в салоне «Мерседеса» при закрытых стёклах, снаружи не слышно практически ничего.

Ну а что происходит с сидящими в бронированной машине, когда внутри стреляют из автомата – не мне вам рассказывать.

Увлечение ретро

Всё началось с коллекционеров. Со всех этих нумизматов и филателистов, собирателей старинных легенд, сказок и тостов. С любителей старины, другими словами.

Всех охватила ретромания: люди толпами копались на свалках, разыскивая позеленевшие медные подсвечники, лампы и самовары, но не на предмет вызывания джиннов, которые бы выполняли любые желания, а просто так, из прорезавшейся вдруг тяги к прошлому.

Случайно найденная пуговица от кальсон вызывала у нашедшего бурную реакцию, граничащую с помешательством. А уж обрывки жёлтой прессы прошлого века прямо-таки вырывались из рук, порой вместе с руками.

Мода тоже не отставала. Увлечение старинными покроями одежды – но из современных материалов – сменилось подлинными домоткаными холстинами, сначала изготовленными на фабриках, а затем, по мере развития общего психоза, и вручную, по древним методикам, отысканным в пергаментных рукописях и берестяных грамотах. Историки могли торжествовать. И они торжествовали. До тех пор, пока не начался тотальный отход от книгопечатания к пергаментным рукописям и берестяным грамотам.

Вслед за модой на домотканую одежду закономерно подошла мода на лыковые лапти и курные избы.

Когда народ спешно пересаживался со стальных мустангов на обычных лошадей, некоторые скептики утверждали, будто, решая одну проблему, человечество неизбежно создает другую, и приводили в пример Лондон: де, подобное уже было, и город едва не оказался погребённым под неисчислимыми горами конского навоза. Но чудеса генной инженерии, поставленные на службу человеку, и здесь пришли людям на помощь: удачно выведенная порода гигантских жуков-скарабеев (в просторечии – навозников), получивших способность не впадать в зимнюю спячку, успешно решила и эту проблему.

Нельзя не заметить, что движение «Назад к природе!» принесло крупные положительные плоды: отказавшись от атомной энергии и вернувшись к ручным мельницам, люди заметно поздоровели и накачали мускулы, а переселение из бетонных многоэтажек сначала в деревянные дома, а затем и в землянки дало вообще фонтанный эффект оздоровления. Люди перестали нервничать по поводу издаваемых соседями шумов, неработающих лифтов, ночных прорывов канализации и прочих издержек донельзя износившихся мегаполисов.

Дальше пошло ещё больше: повсеместно развернулось соревнование, кто скорее реанимирует очередное ретрочудо. Но победителей не было: уж слишком мощным сделалось движение, и щеголяющий сегодня в рыцарских латах бывал завтра посрамлён соседом, заведшим себе дюжину рабов.

Да, межличностные отношения также приобрели тенденцию к возврату в дремучее прошлое.

– Ах, эта чарующая ностальгия прежних веков! – восторгались дамы, устав подметать полы кринолинами, и меняя их на туники и пеплосы.

Им вторили отцы семейств, подбирая по руке увесистые бронзовые мечи и выстраиваясь в стальные когорты:

– Довольно быть изнеженными бездельниками! Пора вспомнить изначальное предназначение мужчины!

Словом… что говорить? Мода ли тому виной, или же эволюция ужаснулась полученному результату и спешно поменяла полярность, но в настоящее время большинство людей уже вернулись на деревья и теперь с нетерпением ждут, когда у них отрастут настоящие хвосты, и можно будет выбросить жалкие муляжи из мочала…

Граната в троллейбусе

Чтобы избежать слежки, я пропустил семь троллейбусов и сел в восьмой. И вдруг почувствовал неладное: с остановки я входил один, но никто из имевшихся в салоне пассажиров не повернулся в мою сторону, как обычно бывает.

Но спрыгивать было поздно: двери закрылись, троллейбус тронулся.

«Не может быть, чтобы они специально насажали полный троллейбус агентов!» – попробовал успокоить я себя, но тревога не проходила.

Ко мне приближалась билетёрша с кровожадной улыбкой на губах. Я сунул руку в карман.

– Оплатите проезд! – ехидным голосом произнесла она и достала из чёрной блестящей сумочки… наручники.

И сразу все стоящие на задней площадке пассажиры разом повернулись ко мне, доставая пистолеты. Пространство вокруг ощетинилось стволами. А кое у кого в передней части салона я заметил и автомат.

«Серьезно приготовились», – мелькнула в голове мысль. Я достал из кармана то, чем намеревался оплатить проезд: гранату.

Билетёрша побледнела: она находилась ближе всех к эпицентру взрыва, и шансов уцелеть у неё не было.

А я выдернул чеку, с ладони подбросил гранату в воздух и нырнул, согнувшись, в дверную нишу, на самую нижнюю ступеньку. У меня, в отличие от кондукторши – да и всех, находящихся на задней площадке – шансы были: граната П-5 подобна шариковой мине-лягушке, поэтому лежащий под ней при взрыве может получить всего лишь лёгкую контузию.

Ну а для волков из передней части салона я приготовил обычную гранату, каковую и метнул перед падением, сворачиваясь калачиком, зажмуриваясь и закрывая ладонями уши.

Что взрывом заклинит двери, я не боялся: стекла вылетят обязательно, а значит, выходов у меня будет достаточно.

Так и получилось: если кто и остался в живых после взрыва, то находился в шоке. А мне осталось лишь перевалить через резиновое обрамление окна – стекло выдавило полностью, и оно валялось, целёхонькое, в придорожных кустах. И я, пробегая мимо, не мог не подивиться качеству выпускаемых у нас отдельных стеклянных изделий.

Садртир

Дед Авдей распахнул дверь нужника и непроизвольно чертыхнулся: он совсем забыл о повешенном.

«Это когда же я его повесил-то? – задумался дед Авдей. – Успел завоняться… Нет, не вспомню: склероз».

– Старею, – грустно и вслух произнёс дед Авдей, и, брезгливо отодвинув ногу висящего – она оторвалась от трупа и канула в очко, обнажив белеющую кость – принялся справлять малую нужду.

Сильный запах распада не досаждал: с обонянием у деда Авдея всегда было плохо, а тут ещё и насморк навязался на его голову…

Да и слух у деда Авдея стал не тот, что раньше, а то бы он сразу разобрал тихий обрадованный стон, донёсшийся из очка. И глаза, пока привыкли к полумраку сортира, не могли подсказать, кто же там стонет, барахтаясь по уши в дерьме. Но движения дед Авдей заметил: он всегда по привычке – чтобы не забрызгать досок и они не начали гнить – смотрел, куда оправляется.

Стонала небритая голова, едва возвышаясь над поверхностью дерьма.

«Когда же я его притопил-то? – задумался дед Авдей. – Давненько, поди».

Дед Авдей вспомнил, что и повешенный, и притопленный сделали ему какую-то гадость, иначе бы он не обошёлся с ними так сурово. То ли залезли в сад – но эта провинность была столь мелкой, что хватило бы и обычной порки – то ли хотели украсть поросёнка… Вот это преступление было более серьезным. Скорее всего, так и произошло. Тогда наказание соответствовало.

Но на всякий случай, до той поры, пока, как он надеялся, к нему вернётся память, дед Авдей решил несколько смягчить участь хотя бы одного узника и направил струю мочи прямо в рот мающегося. «С одной стороны – уринотерапия, – подумал дед Авдей, – а с другой – балую я его…» Дед Авдей страдал сахарным диабетом, но инсулином не кололся – откуда инсулин в Богом забытой деревне? – и потому в моче всегда присутствовал сахар.

«Пущай побалуется сладеньким, – подумал дед Авдей, – когда ещё придётся? Да и праздник вроде на носу. И мясца заодно погрызёт, разговеется. Или загновеется?»

Дед задумался.

Притопленный настолько проголодался, что вцепился зубами в протухшую ногу сотоварища и принялся, сопя и причмокивая, грызть.

Дед Авдей не был злым человеком, но порядок есть порядок: он стремился, чтобы наказание, по возможности, не слишком далеко отстояло от правонарушения – эту формулировку дед Авдей запомнил ещё с тех пор, когда работал участковым милиционером: память у него в то время была много лучше.

Дед Авдей вообще-то был крепким мужиком. Склероз вот только его мучил.

Предельно экономно

– Просто удивительно, как ловко этот клонированный неандерталец вписался в жёсткую структуру современного общества! – произнёс первый.

– М-да. И именно на нашем участке бизнеса, – протянул второй.

– А говорили, что они вымерли, потому что не выдержали конкуренции с кроманьонцами! Иногда начинаешь жалеть, что наука развивается так быстро и в этом направлении.

– Лучше бы яйцеголовые копали в другую сторону, – проворчал второй.

– Да, – согласился первый. – Но если он такой понятливый, надеюсь, сообразит, что кроме законов конкуренции существует такое понятие, как картель.

– Хочешь предложить ему сделку? – удивился второй.

– Да, – с неохотой согласился первый. – Убрать его мы не можем: полиция и так смотрит на нас косо… из-за прежних дел. А он находится в центре внимания. Ещё бы: первобытный бизнесмен!

Они оставили машину у широкого рва, через который был перекинут узкий мостик, и направились к невысокому зданию, со всех сторон окружённому строительными лесами, вырытыми котлованами и прочими атрибутами ведущейся стройки.

– Да он развернул бурную деятельность! – воскликнул первый, озирая панораму.

– И ведет её предельно экономно, – проворчал второй, глядя на снующих повсюду рабочих в одних набедренных повязках, вручную перетаскивающих материалы и ведущих строительство.

– Это, наверное, его соплеменники, – догадался первый.

– Судя по рожам – да, – согласился второй.

– Конечно, каждый клон стоит безумных денег, а правительство не жалеет средств на эту программу. При такой поддержке нечего опасаться конкуренции!

– Ничего подобного, господа! – отодвинув двух угрюмых стражей с каменными топорами на плечах, из офиса вышел улыбающийся хозяин во фраке. – Они воссозданы на мои деньги. Правительство не затратило ни копейки!

– Чего вы хотите этим добиться? – угрюмо спросил первый, пытаясь перехватить инициативу.

– Во-первых, я хочу доказать, что исчезновение Хомо неандерталис с мировой арены было либо нелепой случайностью, либо трагической ошибкой. Я полагаю, что открытие клонирования даёт моему народу шанс. А во-вторых, мне намного приятнее находиться в обществе соплеменников. Но вы, кажется, пришли не за этим? Прошу пройти в кабинет.

Гости с любопытством оглядывали интерьер. Современный компьютер стоял у стены, на которой охрой была нарисована сцена охоты на мамонта. Но рассмотреть картину в деталях не удалось.

– Я слушаю? – спросил хозяин кабинета, заняв кожаное кресло.

– Мы хотим предложить сотрудничество, – первый решил взять быка за рога. – Те цены, по которым вы отпускаете товары, разорительны.

– Почему же? – хозяин кабинета поднял бровь. – Разве не основной закон капитализма – снижение издержек производства?

– Понимаешь, – проникновенно сказал второй, – к издержкам производства обычно относят и взятки чиновникам…

– О! У меня они тоже пробовали вымогать! – засмеялся хозяин. – В подобных случаях я обычно делал вот так.

И он оскалил зубы и зарычал.

Посетители непроизвольно отшатнулись.

Хозяин довольно ухмыльнулся.

– У нас так не получается, – осторожно произнёс первый.

– А вы попробуйте, это несложно!

– Нет, вряд ли…

– В таком случае ничем не могу помочь. Я не могу увеличивать непроизводительные расходы. Я веду бизнес предельно экономно. У нас самые низкие цены, потребители довольны…

– Тебе не кажется, что он хочет от нас избавиться? – спросил второй, когда они шли к выходу. – Он общался с нами, как с пустым местом!

– Не думаю, что он захочет тратиться на киллера, – беспечно ответил первый. – Он сам сказал, что ведет хозяйство предельно экономно. Полагает, что разорит нас и так – согласно звериным законам стихийного капитализма. Но сейчас не те времена! – и он подмигнул второму. – Пусть мы немного больше потратим, но… Я знаю, к кому обратиться! Мне на киллера денег не жаль!

Они вышли во двор. Его по-прежнему устилали камышовые маты.

– Прощайте! – хозяин высунулся из окна и поднял руку.

– До свиданья! – сквозь зубы процедил первый.

Партнеры сделали ещё два шага… и земля под ними разверзлась. Сработала ловчая яма.

– Закапывайте! – хозяин опустил занесенную руку. – Нет, постойте!

Он выпрыгнул из окна и подошёл к яме. Внизу, на окровавленных кольях, корчились два тела.

– Предельно экономно… – пробормотал клон.