Текст книги "Улыбка Пеликена"

Пурга и замерзшие колени

Все началось как обычно – подул ветер. В течение часа термометр опустился до нуля, и началась пляска мокрого снега, несущегося со скоростью автомобиля на хайвэе.

Глеб как обычно сидел на работе, писал бумажки, разговаривал по телефону, поглядывал в окно и жалел тех, кого нужда заставила выйти на улицу.

В три часа дня в его дверь постучали, на пороге стояла Валентина с ежегодником в руках.

– Глеб Михайлович, у вас сегодня по плану посещение урока истории. Выбирайте, куда бы вы хотели пойти?

– Валя, какие уроки! Метет на улице, школьники дома все, судя по ветру. – Он выглянул в окно и увидел одиноко стоящего посреди улицы человека. – Метров двадцать в секунду дует.

– Нет, старшие классы учатся. Предлагаю сходить в школу, которая рядышком с нами. Хотите, конечно, я и машину вызову, но тут всего пять минут идти.

– Валя, кто это придумал – посещать уроки истории в школе?

– Вы и придумали! – Секретарша кокетливо улыбнулась. – Это входит в план мероприятий, разработанных вами в целях выполнения постановления Магаданского обкома партии.

– Валя, но я тогда не знал, что мне придется бегать по пурге!

Он снова выглянул в окно: улица была пуста. Театрально вздохнув и всем своим видом показывая, что ему никуда идти не хочется, Глеб все-таки поднялся и стал одевать пуховик.

– Ну, так что? Звоню в школу, которая рядом? – снова спросила Валя.

– Звони!

Выйдя на улицу, он опустил уши у шапки, потуже завязал веревочки бантиком и, выбрав правильный угол наклона к ветру, пошел в школу.

Директор, маленькая круглая женщина с прической «тугой барашек» встретила его в вестибюле и, испытывая явное волнение, пригласила следовать за собой, так как урок уже начался, и нужно было спешить.

Зайдя в класс, Глеб обомлел. Прямо перед ним, у доски, с указкой в руках стояла Виктория. Ее глаза тоже расширились от удивления и неожиданности. Хитрющая директриса, придав своему голосу официальности, представила Глеба девятиклассникам и учительнице. Выходя из класса, она улыбалась, точно зная, в каких отношения находятся секретарь и педагог.

Глеб, понимая, что обратной дороги не будет, прошел на заднюю парту и, удобно устроившись, попросил Викторию продолжать.

Тема урока была та, что надо. Героические дальневосточные коммунисты, Лазо, японские захватчики, тяжелые бои с белыми и подвиги Красной Армии. Дети сидели не дыша. Их глаза горели интересом, мальчики открыли рты чуть больше положенного, спины у девочек были прямыми.

И в тот самый момент, когда знаменитый матрос Железняк повел свой бронетранспортер прямо по рельсам, раздался звонок, спасший Глеба от рвущегося наружу приступа смеха.

– Ты чего ржешь? – сказала Виктория, когда последний ученик покинул класс. – Вижу: сидишь, корчишься весь… Только попробуй сказать, что я плохо вела урок и неинтересно рассказывала детям о гражданской войне!

– Нет, урок отличный..! – Новый приступ смеха не дал договорить.

– Ну, а что ты тогда надо мной издеваешься?! – Виктория оттопырила губки, сморщила носик и придала лицу выражение детской обиды.

– Ладно-ладно, товарищ учитель. – Глеб перестал смеяться.

– На самом деле ты молодец. Дети слушали тебя, как завороженные, и тему ты хорошо раскрыла, правильно, с большевицких позиций. Поэтому выражаю вам благодарность! – Глеб подошел к Виктории и игриво пожал ей руку. – У меня нет сомнений – молодая смена находиться в надежных руках педагога-новатора.

– Почему новатора? – удивленно произнесла Виктория.

– А как же! Трактовка боевых действий матроса Железняка удивляет новизной и смелостью. – Глеб снова засмеялся.

– Ерничаешь? Давай уже, говори, чего я не так сказала? – Виктория угрожающе выставила вперед ногти, откровенно намекая на угрозу броска пантеры, ожившей в ней в этот момент.

– Товарищ педагог, вы в школе, держите себя в руках! Тут кругом дети, а за увечья секретаря при исполнении вам грозит еще одна ночная повинность.

Виктория сощурила глаза, сделала губы тонкими и тут же попалась в объятия Глеба, без сопротивления перейдя к долгому поцелую.

Дверь класса немного отворилась без скрипа и закрылась снова. Директриса растаяла в собственной улыбке – таких проверяющих у нее еще никогда не было.

– Ну, что? – сказала Виктория, поправляя прическу и немного отстраняясь от мужа. – Теперь, агрессор… – Она демонстративно вытерла губы рукой. – Ты скажешь, над чем так смеялся?

– Да, придется раскрыть тебе большую государственную тайну. Матрос Железняк руководил бронепоездом, а на бронетранспортере по рельсам никогда не ездил!

– Что? И всего-то! Да это никто кроме тебя даже и не понял. Только зря целовала!

Они улыбнулись друг другу, оделись и вышли из школы.

Пурга чуть убавила оборотов, но стала холодной и колючей. Снег превратился в маленькие комочки льда и неприятно бил по лицу.

– Глеб, пойдем домой пешком, – сказала Виктория, туго застегиваясь на все крючки. – Целый день в школе просидела, хочется глоточек свежего воздуха.

– Пойдем. – Идея прогуляться перед сном ему понравилась.

– Да и ветер, похоже, будет дуть нам в спину.

Но он ошибся.

Завернув за угол школы и пройдя сто метров, они поняли, что холод пробивает одежду, а тяжелый снег больно бьет по лицу и коленям. Глеб остановился, наклонился к Виктории и громко, перекрикивая ветер, сказал:

– Вставай за мной и держись за пояс! Поняла?

Виктория кивнула головой, и они, приняв позицию танца летка-енка, гуськом пошли в пургу.

Дорога уходила от города, свет фонарей, словно в сказке, напоминал светящиеся шары с летящим в них снегом. Закрыв рукавицей нос и рот, Глеб, сохраняя тепло дыхания, периодически чувствовал, как Виктория дергает его за пояс.

Подойдя к дому, они почти на ощупь сориентировались в поисках крыльца, преодолели сугроб и сказали «спасибо» северной мудрости, позволившей людям строить так, чтобы входные двери тамбуров открывались вовнутрь.

Включив свет, Глеб свернул губы трубочкой и с силой выдохнул. Струйка теплого воздуха тут же стала белесой.

– Вот так, учительница моя! Пар изо рта идет, а это значит, что в помещении меньше четырнадцати градусов. А ты знаешь, как называют этот ледяной ветер оленеводы?

Виктория не ответила. Она тихо прошла к батарее в большой комнате и, присев рядом, положила на нее заиндевелые от мороза пальцы.

– Сейчас-сейчас! – Засуетился Глеб у старой печки. – Мы эту штуковину раскочегарим, и злой ветер Хиуз уберется к себе обратно в Канчалан.

Он быстро сунул в топку газету, щепки, сломал неуклюжими, озябшими пальцами несколько спичек и наконец-то развел огонь. Языки пламени, съев бумагу, немного ослабли, подбираясь к поленьям, но вскоре освоились и окрепли, отражаясь бликами на лице Глеба.

Растирая руки, Виктория поглядывала на него и тихонечко бубнила:

– Замерзла вся! Ты что, не знаешь, что умный муж выслушает свою жену и сделает все наоборот? Холод такой, пурга, а ты молодую, талантливую учительницу, маму твоих детей заставил идти пешком целый километр. Хорошо, я в ледяную снегурочку не превратилась. Хотя… – Она сбросила с себя шубу, сняла шерстяные рейтузы, колготки и в недоумении посмотрела на мужа. Колени были белые.

– Ого! Как так получилось? У тебя же длинная шуба! – Глеб посадил Викторию ближе к открытой топке и побежал на кухню за бутылкой спирта.

– Вот, – радостно сказал он, выкручивая пробку. – Чистый, как моча младенца!

– Ты что, с ума сошел? Я такое пить не буду!

Глеб рассмеялся, вылил немного спирта на колени и стал с усилием втирать его в кожу. Резкий запах алкоголя по-разному ударил в ноздри присутствующим. Виктория вся скривилась и фыркнула, а Глеб вдохнул поглубже. Настроение, пришедшее к нему в школе вместе с поцелуем, возвращалось. Вид жены, сидевшей с голыми ногами на табуретке, уютное потрескивание дров, а главное – все увеличивающиеся для массажа зоны ног очень скоро толкнули их друг к другу в объятия и они перешли в спальню. Но – исключительно с целью проверки старинного северного метода лечения, когда одно большое обнаженное тело сильно прижимает к себе другое, маленькое и пахнущее спиртом, а утром они просыпаются счастливыми и здоровыми.

Кислая капуста, ГОСТ 1482

Глеб сидел на кухне в своей однокомнатной квартире и с нетерпением крутил в руках кассету с новым боевиком «Кобра».

Рассказы и восторги друзей после просмотра фильма крутились сейчас в его голове радостным предвкушением, и только долго не засыпающие дети оттягивали сладкий момент нажатия кнопки «play».

Виктория заглянула на кухню и шепотом произнесла:

– Пошли, Савва спит, а Шурка еще крутится, но это потому, что ты тут сидишь. Давай ляжем и притворимся, что спим.

Глеб щелкнул выключателем и пошел в спальню-гостиную-кабинет, словом, вполне комфортное помещение, где они спали с женой, а за плотной занавеской размещались дети.

Раздевшись, они быстро легли. Лунный свет и уличные фонари, пробиваясь через тюль, давали им возможность видеть друг друга, и поэтому они, будучи в настроении, тихонечко шептались и ждали…

– Мамочка! Вы уже спите? – голос Шурки с легкой хрипотцой напугал их своей неожиданностью, а главное – бодрой интонацией. Они молча обменялись взглядами удивления, и решили не отвечать, продолжая и дальше играть роль уставших после трудового дня родителей.

– Мамочка, а ты забыла мне сказать спокойной ночи!

– Точно, – прошептала Вика мужу. – Что будем делать?

– Не вставай, отсюда ей скажи, – так же тихо ответил Глеб.

– Шурочка, девочка моя, – начала та говорить сладким голосом, – птичка моя любимая, рыбочка моя ненаглядная, спокойной ночи!

– Ой, мамочка, – быстро затараторила дочь, – ты тоже моя любимая, моя рыбка и хорошая птичка! А почему папа не говорит мне спокойной ночи?..

Виктория тихонечко толкнула под одеялом Глеба локтем, гримасами и жестами показывая ему, что отмолчаться не получится.

– Шурочка, девочка моя, – так же, как и жена начал говорить тот, поглядывая на кассету и видеомагнитофон, – скорее засыпай моя рыбка, зайчик мой любимый, киска моя дорогая, спокойной тебе ночи!

– Папа, папа, – тем же бодрым голоском, однозначно говорящим, что просмотр фильма сегодня может и не состояться, громко продолжила дочь, – ты тоже мой любимый, мой зайчик, моя кошка, – она на секунду запнулась и продолжила, – спокойной ночи… собака!

Глеб посмотрел на Викторию, четко произнесенное последнее слово дочери и ее железная интонация рванули их легкие и тела таким сильным и громким смехом, что даже когда недоумевающая Шурка прыгала и скакала по их кровати, радуясь свалившемуся неизвестно откуда веселью, остановиться они не могли. Постоянно повторяя друг другу эту нежную фразу – «спокойной ночи, собака!».

Неожиданный звонок в дверь, словно команда «замри» из детской игры, заморозила их на мгновение, и только глаза присутствующих, моргая от удивления, смотрели на стрелки часов.

– Кто это может быть, в двенадцатом часу ночи? – первой вопросила Виктория.

– Не знаю даже! – ответила Шурка, пожимая плечами.

Когда раздался повторный звонок, Глеб поднялся и пошел открывать дверь.

– Михалыч! Это я! – На пороге, в форме, стоял начальник районного отдела милиции. Его черные усы топорщились во все стороны, глаза святились радостью. Он шагнул в прихожую без приглашения.

– Говорят, у тебя есть новый фильм Сталлоне, боевик! Давай, как в прошлый раз: перенесем телевизор и видик на кухню, а когда я буду уходить, то все выключу и дверь за собой захлопну.

Глеб улыбнулся. Василий, страстный фанатик нового изобретения человечества – видеомагнитофона, все свободное время проводил у него, по десятку раз смотря одни и те же фильмы.

Перетаскивая аппаратуру на кухню, он видел расстроенное лицо Шурки, лишенной возможности смотреть телевизор в щелочку между шторами, и недовольную гримасу Виктории, отчетливо понимающей, что мужики на кухне будут выпивать.

Ну, а так как женщины ошибаются редко, и предчувствия их не обманывают, Глеб, как только плотно закрыл двери комнаты и кухни, достал из холодильника закуску и холодную бутылочку «столичной».

– Давай, Василий, по маленькой, за твой отъезд. – Глеб разлил водку по стопкам и поставил кассету.

– Да, спасибо тебе, Михалыч! Если б не ты, не видать мне Америки, как своих ушей.

Они чокнулись и выпили.

– Нет, хрен бы я подписал состав делегации без главного действующего лица. С ответным визитом едете в город Ном, к местному шерифу, а начальника милиции нет. Я когда список стал просматривать – одни кабинетные служаки из окружного управления. Хорошо, что за мной последнее слово, а то через этих сверкающих погонами милиционеров не пробиться.

– А тебе-то самому ничего за это не будет? Скажут, секретарь своего друга по блату в Америку отправляет?

– Я кадровика вычеркнул. Он мне, конечно, этого не простит, анонимку может в обком партии накатать… Но правда на нашей стороне!

Глеб снова наполнил рюмки. В телевизоре Сталлоне, с зубочисткой во рту и двумя кольтами в руках, был просто красавец.

– Ты отвечаешь за порядок в первом по значению районе Чукотки, поэтому давай, собирай чемоданы и скатертью тебе дорожка. – Они снова чокнулись, но Василий сделал это, не отрывая взгляда от телевизора.

– Вася, ты меня слышишь? – Глеб хлопнул товарища по плечу.

– Да, да, чемоданы, скатерть, все слышу… Только подожди, ответственный момент – они перевозят потерпевшую, а среди полицейских есть предатель, и сейчас на них будут нападать бандиты…

Глеб засмеялся, мальчишка из этого взрослого дяденьки милиционера никуда не ушел. Его широко открытые наивным переживанием глаза, руки, вращающие пустую рюмку на столе, пересохшие от волнения и переживания губы – все было настоящим, искренним и смешным.

– Ладно, Вась я спать пойду. Ты потом выключи все из розетки и еду в холодильник убери. А когда прилетишь из Нома, сразу мне позвони, очень хочется послушать, как там живут эти загнивающие капиталисты. Слышишь? – Глеб поднялся и вышел из кухни. Он понимал, сейчас разговаривать с Василием бесполезно.

В комнате он сначала подошел к кроватям детей. Шурка, обняв большого белого мишку, спала, открыв рот, искривленная носовая перегородка немного затрудняла дыхание, и малышка слегка посапывала. Савва залез под одеяло с головой и там покачивался, сопровождая свои движения тихим мычанием. Глеб поправил одеяло дочери, раскрыл вспотевшего сына и пошел к Виктории.

– Что, не стал фильм досматривать? – спросила она, словно и не спала совсем. – Удивительно! Судя по запаху, вы и выпили-то немного? А что дети, ты к ним подходил?..

– Вика. – Глеб глянул на часы. – Почти час ночи! Ты сформулируй, на какой именно вопрос тебе хочется услышать ответ.

Она открыла один глаз, хитро улыбнулась и, ничего не сказав, отвернулась к стенке.

Глеб обнял ее и тихонечко, в самое ушко, произнес:

– Один сопит, второй мычит, третья попой ко мне лежит, четвертый с открытым ртом на кухне сидит, а в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо…

Она не ответила, и вскоре заснула с улыбкой в состоянии уютного домашнего счастья.

Утро для всех началось с будильника. Дети валялись в постелях и не хотели просыпаться, а родители сначала ласково, но потом, по мере уходящего времени, все громче и настойчивее упрашивали их подниматься. Потом, когда стрелки часов перешли Рубикон, их потащили в туалет, наспех помыли, одели и развели по разным местам: дочь в детский сад, а сына к няне, в соседний подъезд.

Разобравшись с детьми, побежали на работу, и на удивление точно, секунда в секунду, открыли двери: Виктория – учительской в школе, а Глеб – своего рабочего кабинета.

Для него этот день был обычным – телефоны не умолкали, ломались трактора на шахте «Анадырская», не вовремя привезли молоко в детский сад, а в морском порту отставали от плана по открытию навигации.

Он разговаривал, выезжал, возвращался и каждый раз, усаживаясь в свое кресло, постоянно пробегал взглядом по календарю, где красной ручкой было написано: в 14.00 Вася улетает на три дня в Ном (Аляска).

Вечером, решив прогуляться до дома пешком он, мысленно разговаривая сам с собой, представил, как кинется обнимать его вернувшийся из поездки Василий, как будет взахлеб рассказывать и радоваться, моргая своими детскими глазами, обо всем, что ему удалось увидеть.

Укладываясь спать, Глеб ощутил приятное чувство сделанного для друга добра. Засыпая, он ощущал, как хорошо Василию в Америке.

Дни в ожидании возвращении делегации пролетели в той же карусели суматохи и постоянного бега за секундной стрелкой.

Поэтому, когда ему позвонили и сказали, что самолет приземлился, он уже не находил себе места, нервно постукивал пальцами по столу и, каждый раз поднимая трубку надеялся, что услышит голос друга. Но время шло, все отведенные сроки на дорогу от аэропорта до дома Василия истекли, а ему не звонили.

– Глеб Михайлович, – услышал он голос Валентины по селектору, – тут в приемной замполит РОВД, просится войти.

– Пропусти! – Предчувствие нехорошим холодком пробежало по спине, нервы и мысли мгновенно из стадии ожидания перешли в состояние пугающей неизвестности.

Обменявшись фразами приветствия и вежливости, они сели за стол друг напротив друга и замполит, подбирая слова, стал говорить о главном:

– Я решил прийти к вам лично и не звонить по телефону…

– Его голос был спокоен, но лицо, а особенно глаза, выдавали волнение. – Потому что дело касается моего начальника и вашего друга. Вы же его знаете, Василий Николаевич, он на работе ни капли в рот, табу, а сегодня пришел такой пьяный…

– Подожди-подожди, о чем ты говоришь, он всего пять часов, как с Аляски прилетел, какая работа, когда он успел?

– Правильно, он из аэропорта – прямо в райотдел. Наорал на дежурного и закрылся в кабинете. Сидит, пьет, никого к себе не пускает, я даже не знаю что делать. Не ровен час, кто из окружного начальства заглянет, скандал будет. Но есть и еще одна проблема. – Замполит внимательно посмотрел на Глеба. – Понимаете, там, в сейфе, его табельное оружие, и когда я к нему заглядывал, пистолет уже лежал на столе.

– Твою мать! Чего мы тут сидим, антимонии разводим! – срываясь с места, крикнул Глеб. – Валя, машину, срочно! – без шапки и пуховика он бежал по лестнице вниз.

Замполит не отставал, что-то говоря вслед, но Глеб уже не слышал его.

Через десять минут сумасшедшей гонки по городу он, пробегая мимо ответственного дежурного, почему-то всегда сидящего за решеткой, услышал фразу, которая сначала остановила его самого, и лишь потом – бегущее сознание.

– А товарища подполковника нет, он двадцать минут назад уехал к себе домой.

– Что? – И хотя Глеб расслышал и понял все сразу, но какая-то инерция бега и суматохи дернула его, и он снова спросил: – Уехал?

“Так точно! Вызвал свою машину и поехал домой. – Старший лейтенант улыбался, выглядывая в полукруглое окошечко, сваренное из мощной, железной арматуры.

Глеб остановился, перевел дух, посмотрел на растерянного замполита и столпившихся у входа офицеров, тяжело вздохнул, развернулся и пошел обратно к машине.

Подъехав к своему дому, он отпустил водителя и немного замешкался у входных дверей в подъезд. Легкий мороз быстро справился с его пиджаком и приятно охлаждал бушевавший в нем всего насколько минут назад пожар мыслей и горячность тела.

Он уже протянул руку к дверной ручке но, передумав, быстро пошел к соседнему дому.

Прыгая через ступеньки, Глеб поднялся на третий этаж, дверь в квартиру была открыта настежь, Василий сидел на кухне, обхватив голову руками. На столе стояла допитая бутылка водки, в стеклянной банке с надписью «кислая капуста» торчала большая ложка, хлеб, оторванный руками, лежал на блюдце со сколотым краем.

Глеб молча вошел на кухню и сел рядом с товарищем.

– А-а-а, партия пришла, – тихим хриплым голосом протяжно заговорил Василий. – Что, пьяный, да? Указ Горбачева, да? С работы меня снимать будешь? А ты знаешь, в камерах изолятора временного содержания лампочек нормальных нет… Я докладные записки пишу в горисполком, чтобы мне сверх лимита дали эти пятнадцативаттные фигнюлички, от которых и света-то нету.

Глеб молчал, он не понимал, что происходит с его другом, и почему он начал этот странный разговор.

– А решетки? Представляешь, – тот заговорил громче и возбужденнее, – у них в тюрьме на окнах нет решеток! Я шерифа спрашиваю: «Почему?» – Василий поднял руку и громко хлопнул ладонью по столу. – «Психологический образ, – говорит, – нарушается». Нет, подожди, не то сказал… – Он почесал затылок в поисках нужного слова и продолжил: – «Преступники не должны испытывать морального давления, и тогда они быстрее встанут на путь исправления», во… – Он поднял указательный палец вверх. – Во над чем они там слезы льют. У меня в камерах во время ледяной пурги стены инеем покрываются, задержанные зубами дробь отбивают, туалеты ломами чистят, а эти там думают, как бы каждый сидящий засранец не почувствовал себя изгоем и лишним членом общества!

Василий открыл дверцу холодильника, достал оттуда новую бутылку водки и еще одну стеклянную банку, теперь уже с надписью «Борщ Украинский».

– А жрут они знаешь как? Не то, что я, подполковник милиции! У них… – Он разлил водку по стаканам. – В большом светлом зале, разгороженном прозрачным пластиком, по кругу ходит лента, а на ней – что душе твоей угодно. Компоты, свежие яблоки, мясо, рыба, прямо санаторий. В одном зале едят заключенные, в другом – охрана и даже сам начальник тюрьмы; сидят так, по-домашнему, друг у друга на виду, словно одна большая семья.

Василий поднял стакан и, не чокаясь, сделал два больших глотка. Глеб, наконец-то поняв, куда гнет его товарищ и решив немного догнать того, в два прихода выпил налитую ему водку.

– А какие у них полицейские машины! – вздохнул тот, и снова обхватил голову руками.

Глеб взял ложку и зачерпнул из банки кислой капусты, она не хрустела.

Неожиданно Василий поднялся и ушел в спальню, было слышно, как хлопали дверцы гардероба и открывались ящики. Вернувшись, он положил на стол партийный билет, удостоверение МВД и пистолет.

– Все, секретарь, я сломался, больше работать не могу… И в партии этой, коммунистической, находиться не хочу!

– Вася, ты чего, офигел?! – Глеб налил себе водки и снова выпил не закусывая. Алкоголь горячей волной прошел по горлу, кольнул в отсутствие еды кишки и быстро стал плавить закипающие мозги.

– Ты чем кидаешься?! За эти корочки наши отцы и деды на смерть шли! – Глеб почувствовал, как сжались его кулаки и застучало прошитое адреналином сердце, а гнев, вспыхнувший как сухой валежник, стал шептать ему в уши: «врежь этой размазне по морде, сидит тут, сопли распустил».

– Мальчики! Что это у вас тут творится! – На пороге кухни стояла жена Василия, а из-за ее плеча выглядывала Виктория.

– Глянь-ка на них, сидят, морды раскраснелись, а главное – все о своей работе дурацкой болтают. Вот мужики, а? – Она оглянулась и посмотрела на Викторию, ища у той поддержки и понимания.

– Правда, Глеб, мы с Тамарой готовились, стол вам накрыли в гостиной, а вы как пьянчуги – стаканами, да под бурду всякую пьете.

– Как это? – произнес Василий, поднимаясь со стула.

– Вот так это! – Тамара шлепнула ладонью мужа по лбу. – Ты что, не видишь, холодильник пустой? Все, что мы с Валерией наготовили, уже в зале на столе стоит! Мы тебя тут так ждали; Глеб, вон, извелся весь, каждый вечер Вике по ушам про тебя ездил. Давайте, мальчики, несите свои задницы в гостиную, будем праздновать Васькино возвращение и слушать, как там живут американцы.

Когда Глеб и Василий вошли в большую комнату и включили свет, хрусталь люстры заискрился отражением в бокалах и ладьях, стоящих на столе.

Салаты лежали горкой, селедочка и красная рыба были обильно посыпаны луком, корюшка пахла свежими огурцами, клюквенный морс, армянский коньяк, шампанское и водка стояли с краю, освобождая середину под основное блюдо.

– Вот мальчики, – продолжила говорить Тамара, подойдя к дивану, – это – наш главный… – Она раскрыла одеяла и стала разворачивать газеты. – Сюрприз.

Секунда, и на столе оказался запечный гусь, вокруг него лежала картошка, и все это пахло и предательски потягивало пустые животы мужчин.

Сначала Глеб посмотрел на коричневую корочку гуся и перевел взгляд на Василия. Тот, словно оглушенная рыба, оказавшаяся на берегу, безмолвно шевелил губами, мотал головой и, казалось, не верил собственным глазам.

Женщины, по-своему понимая заторможенность и блуждающий взгляд мужчин, сами налили себе шампанского, мужьям водки и подняли фужеры.

– Васька! – стала произносить тост Тамара. – Я тебя, сукиного кота, люблю и, несмотря на то, что ты начал гулять без нас, мы поздравляем тебя с возвращением на Родину.

– Ура! – крикнула Виктория, все потянулись рюмками навстречу друг другу, звон хрусталя разметал дурное настроение начальника милиции, и он, впервые за вечер, улыбнулся.