Текст книги "Братья Карамазовы том 2 (продолжение)"

Но во втором браке она счастья не сыскала, а страсть прошла безвозвратно и Мария Николаевна, оставив детей своему брату поселилась во Флоренции на вилле Кватро.

Государь покинул Летний сад, оставив детей фрейлине и вышел за массивный забор на Невскую набережную, вокруг, как всегда, собралась толпа зевак, пришедших поглазеть на Императора. Полицейский, неспешно прогуливаясь вытянулся по стойке «Смирно». Рядом с коляской ждал его жандармский унтер-офицер и вот, когда Александр II подобрав длинные полы шинели, готовившись сесть в коляску, раздался громкий хлопок и все сразу увидели убегающего молодого человека, полицейский и жандарм тут же бросились в погоню и вскоре настигли беглеца. Его подвели к Государю.

Ты поляк? – Первое что спросил Александр II

Русский, – ответил тот.

Почему же ты стрелял в меня?

Ты обманул народ, обещал ему землю, да не дал.

Толпа негодовала и жаждала немедленной расправы над злоумышленником. Преступник еще продолжал кричать: «Ребята, я за вас стрелял», – когда его увозили в III отделение полиции на Фонтанке. А Александр II, в связи с этим событием изменил свой привычный маршрут и отправился в честь чудесного своего спасения на благодарственный молебен в Казанский собор. Вернувшись в Зимний дворец, он начал успокаивать царственную семью, которая уже была в курсе произошедшего и немало встревожилась.

На следующий день начальник III отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии и шеф Отдельного корпуса жандармов князь Василий Долгорукий прибыл в Зимний дворец с докладом о том, что создана Особая следственная комиссия во главе с графом Михаилом Муравьевым-Виленским. Так же князь заверил Александра II что: «Все средства будут употреблены, дабы раскрыть истину». И действительно расстарались на всю силу. Вот что докладывал на Высочайшее Имя князь Долгорукий в следующие дни: «Арестованного допрашивали целый день, не давая ему отдыха употреблены все меры, но преступник до сих пор не объявляет своего имени и просит меня дать ему отдых, чтобы на следующий день написать свои объяснения. Хотя он действительно изможден, но надобно еще его истомить, дабы посмотреть, не решится ли он еще сегодня на откровенность». Так же Муравьев писал царю в докладной записке: «Запирательство преступника вынуждает комиссию к самым деятельным и энергичным мерам для доведения преступника до сознания». После его доклада Александру II к Государю явился с поздравлениями Сенат в полном составе, с министром юстиции во главе. «Благодарю вас, господа, – сказал Император, – благодарю за верноподданнические чувства. Они радуют меня! Я всегда был в них уверен. Жалею только об одном, что нам довелось выражать их по такому грустному событию. Личность преступника еще не разъяснена, но очевидно, что он тот, за кого себя выдает. Всего прискорбнее, что он русский».

По отношению к задержанному и содержащегося в Петропавловской крепости применялись пытки бессонницей и голодом, а также жесточайшие избиения. Его держали на хлебе и воде, допрашивали по двенадцать, пятнадцать часов в день. Ночью будили по три раза в час, заговаривая с ним на польском языке. Стража у его камеры менялась каждые два часа, к нему также приходил агент III отделения полиции священник протоирей Полисадов, который беседовал с ним по полтора – два часа, а затем писал все, о чем удалось ему узнать.

Из показаний Д.В. Каракозов показал Особой следственной комиссии шестнадцатого апреля:

Когда и при каких обстоятельствах родилась у вас мысль покушиться на жизнь Государя Императора? Кто руководил вас совершить это преступление и какое для сего принимались средства?

Эта мысль родилась во мне в то время, когда я узнал о существовании партии, желающей произвести переворот в пользу великого князя Константина Николаевича. Обстоятельства, предшествовавшие совершению этого умысла и бывшие одною из главных побудительных причин для совершения преступления, были моя болезнь, тяжело подействовавшая на мое нравственное состояние. Она повела сначала меня к мысли о самоубийстве, а потом, когда представилась цель не умереть даром, а принести этим пользу народу, то придала мне энергии к совершению моего замысла. Что касается до личностей, руководивших мною в совершении этого преступления и употребивших для этого какие-либо средства, то объявляю, что таких личностей не было: ни Кобылин, ни другие какие-либо личности не делали мне подобных предложений. Кобылин только сообщил мне о существовании этой партии и мысль, что эта партия опирается на такой авторитет и имеет в своих рядах многих влиятельных личностей из числа придворных. Что эта партия имеет прочную организацию в составляющих ее кружках, что партия эта желает блага рабочему народу, так что в смысле может называться народною партиею.

Эта мысль была главным руководителем в совершении моего преступления. С достижением политического переворота являлась возможность к улучшению материального благосостояния простого народа, его умственного развития, а через то и самой главной моей цели – экономического переворота. О Константиновской партии я узнал во время моего знакомства с Кобылиным от него лично. Об этой партии я писал в письме, которое найдено при мне, моему брату Николаю Андреевичу Ишутину в Москву. Письмо не было отправлено потому, что я боялся, чтобы каким-либо образом не помешали мне в совершении моего замысла. Оставалось же это письмо при мне потому, что я находился в беспокойном состоянии духа и письмо было писано перед совершением преступления. Буква К в письме означает именно ту партию Константиновскую, о которой я сообщил брату. По приезде в Москву я сообщил об этом словесно, но брат высказал ту мысль, что это – чистая нелепость, потому что ничего об этом нигде не слышно, и вообще высказал недоверие к существованию подобной партии.

Покушавшийся на Высочайшую жизнь Императора Александр II в момент ареста имел при себе экземпляр сочиненной им прокламации: «Друзьям-рабочим!» «Грустно, тяжко мне стало, что погибает мой любимый народ, и вот я решил уничтожить царя-злодея. Умру с мыслью, что принес пользу дорогому моему другу – русскому мужику. Верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Верую в имущественное равенство, которое и есть рай». Так же при нем был обнаружен двуствольный револьвер, купленный за пятнадцать рублей в Москве, весом около полкилограмма и длинной ствола девятнадцать сантиметров, пузырек с сенильной кислотой, два грамма стрихнина в порошке и восемь порошков морфия, а также медицинский рецепт (преступник страдал колитом), с помощью которого и вышли на доктора и тот в свою очередь указал на то что преступник прибыл из Москвы. Имя его Каракозов Дмитрий Владимирович 1840 года рождения села Жмакино Саратовской губернии из бедной дворянской семьи. Учился в Саратовской гимназии. В 1861 году поступил в Казанском университет и учувствовал в студенческих волнениях за что был исключен, а затем вновь принят. В октябре 1864 перевелся в Московский университет, но вскоре был исключен за неуплату. Вошел в студенческий кружок под названием «Организация», ядром которой стало экспрессивное объединение «Ад», созданное его двоюродным братом Николаем Андреевичем Ишутиным 1840 года рождения в городе Сердобск, Пензенской губернии. Сын потомственного почетного гражданина. Ишутин спустя два года после своего рождения остался сиротой, воспитывался у родственников, мелкопоместных дворян Коракозовых. В 1855 году окончил Чембарское уездное училище и поступил в Пензенскую гимназию, но ушел из седьмого класса, не окончив курса. В 1863 году приехал в Москву с намерением подготовиться и поступить в университет, но усмотрев в дипломе «лазейку в мирную жизнь обывателя» и считая, что сознательный человек обязан все силы отдать революции, удовольствовался ненадолго положением вольнослушателем. Ишутин сумел объединить студенческую молодежь, которая под влиянием Н.Г. Чернышевского и Фурье надеялась перестроить общественный строй России на началах общинно-артельного социализма. Но вскоре эта идея всем наскучила и была заменена на другую – убить того, кто виноват во всех бедах России – царь. Была организованы касса взаимопомощи, переплетная и швейная мастерские, бесплатные библиотеки и школа, просуществовавшая почти год, в которой учились мальчики из беднейших семей. Мечты Ишутина были таковыми: «Мы сделаем из этих малышей революционеров».

Самое интересное, что об организации знали в полиции, но относились к этому как к пустой болтовне молодежи. И вот жаренный петух клюнул и произошли массовые аресты, в Москве были посажены в камеру девяносто восемь человек, в Петербурге сто тридцать девять. Под следствием в Москве умерло двое, в Петербурге девять. Ишутина взяли под стражу девятого апреля. Вначале Каракозова хотели объявить сумасшедшим, ведь не может же русский человек, в здравом уме стрелять в Государя. Но царь отклонил это предложение. И тогда среди арестованных на месте покушения нашелся двадцати пятилетний подмастерье шапочных дел мастера Осип Иванович Комисаров родом из Костромской губернии села Молвитино, Буйского уезда, родины народного героя Сусанина. Который показал, что де спас Императора. Вот что он показал: «Сам не знаю, но сердце мое как-то особенно забилось, когда я увидел этого человека, который постепенно пробивался сквозь толпу; я невольно следил за ним, но потом, однако забыл его, когда подошел государь. Вдруг вижу, что он вынул и целит пистолет: мигом представилось мне, что, коли брошусь на него или толкну его руку в сторону, он убьет кого-либо другого или меня, и я невольно и с силой толкнул его руку кверху; затем ничего не помню, меня как самого отуманило, и, очнувшись, я вижу только, что меня целует какой-то генерал; повезли меня во дворец, но я был как бы в забытьи, и язык у меня вовсе отнялся; только часа через полтора я как-то опомнился и мог говорить».

Весть о спасении царя простым мужиком разлетелась по Петербургу в мгновении ока. Восторгу публики не было границ все повторяли только две фамилии Каракозов и Комиссаров. Во всех церквях города звучали торжественные молебны о здравии государя. На приеме в Зимнем дворце Александр II прикрепил ему на грудь Владимирский крест, а императрица собственноручно вдела его жене в уши золотые сережки. Так же он был возведен в потомственное дворянство и объявили ему о новой фамилии Комиссаров-Костромской, а еще было пожаловано ему пятьдесят тысяч рублей. 8 мая этого же года Московская городская дума наградила Комиссарова высшим для города званием – «Почетный гражданин Москвы». В последствии он поселился в Полтавской губернии, пожалованной ему Государем, там он и умер от алкоголизма в 1892 году.

Заседание верховного суда началось десятого августа под предводительством князя Петра Гагарина в Петропавловской крепости, где судили декабристов и петрашевцев.

Коракозов, совсем надломленный следствием и судом дал все требовавшие от него показания. Сидя в Алексеевском равелине, он уже знал, что ему предстоит смерть (смертный приговор был оглашен 31 августа), и он написал прошение царю: «Прошу Вас прощения как христианин у христианина и как человек у человека». Александр II ему ответил: «Я прощаю вас как христианин христианина, но как Государь простить не могу».

По этому делу были обвинены еще тридцать пять человек.

3 сентября в семь часов светлого солнечного утра Каракозова привезли на позорной колеснице сидящего спиной к лошадям на Смоленское поле на Васильевском острове к установленного заранее эшафоту. Казалось, он не умел ходить или был в столбняке. Его лицо было синее и мертвенное. Исполненное ужаса и немого отчаянья. Его медленно отковали. Он поклонился по-русски на все четыре стороны всему народу.

И нас прости, Христа ради, – прокричал кто-то глухо, едва слышно.

Матушка, царица небесная, – протянула нараспев какая-то дородная баба.

Конечно, Бог будет судить, – донеслось из народа.

О-о-х! Батюшки! – провыла снова баба.

Толпа стала глухо гудеть и послышались даже какие-то выкрики кликуш, затем палачи взяли его под руки на эшафот, к позорному столбу. Многотысячная толпа затихла, ожидая казни. И вот. Когда Господин секретарь Верховного суда зачитал смертный приговор, забили барабаны, гвардейцы сделала «на караул», все сняли шапки. Потом на эшафот зашел протоирей Палисадов в облачении и с крестом в руках, он приблизился к осажденному, сказал ему последнее напутственное слово, дал поцеловать крест и после чего удалился. Палачи надели на него саван, который закрыл совсем его голову. Затем его подвели к виселице, поставили на скамейку, надели веревку, и палач выбил у него из-под ног скамейку. Каракозов, качаясь на веревке, его голова, перетянутая у шеи, казалась кукольной фигуркой. Скоро он начал конвульсивно сгибать ноги. Двадцать минут Каракозов висел, потом палачи спокойно положили его в гроб, стоявший подле виселицы. В пустынном и угрюмом месте – на острове Голодае – тайно похоронили его труп. Здесь же сорок лет назад предали земле тела пяти декабристов.

Ишутину вначале приговоренного так же к смерти, надели балахон, объявили о помиловании и заключили в Шлиссельбургскую тюрьму, где он умер в 1879 году в состоянии мрачного помешательства.

Князь Долгоруков подал в отставку восьмого апреля, заявив при этом «Пусть вся Россия знает, что я уволен за неумение охранять моего Государя». После его отставки высокий пост был пожалован П.А. Шувалову. Четвертого мая было принято решение о ликвидации генерал-губернатора Петербурга. Н.Л. Перова, Александра Суворова уволили из столичной полиции на его место был назначен обер-полицмейстер Санкт-Петербурга Ф.Ф. Трепов. Так же был уволен министр просвещения Александр Головин.

После этого Александр II свернул все реформы и над страной опустился призрак Николаевской России его слова, сказанные им перед смертью: «Держи их всех», за звучали у Императора в ушах.

Вот что написал сразу после покушения Александр Васильевич Никитенко – историк литературы, цензор, профессор Санкт-Петербургского университета, действительный член Академии Наук: «Чем больше я вдумываюсь в это происшествие, тем мрачнее оно становится в моих глазах. Не есть ли оно роковое начало тех смятений, какие должна вытерпеть Россия, пока она не упрочит и не определит своего нравственного и политического существования? Неужели необходимо, чтобы двигатели ее будущности возникли из гнездилища всякого рода безобразных умствований, утопий, из воспаленных незрелых голов?».

Весной 1867 года в ограде Летнего сада была сооружена часовня во имя святого благоверного князя Александра Невского о чудесном избавлении императора Александра II от смерти, на фронте которой сделали надпись: «Не прикасайся к Помазаннику Моему». Ее снесли в 1930 году.

КОЛЯ КРАСОТКИН

Нотариальная кантора, в которой служил Коля Красоткин находилась на Никольскольской улице. Закончив гимназию его мать отправила в Петербург, там он прилежно поступил в Университет на юридический факультет. И все это время переписывался с Алексеем Федоровичем, даже шафером был у них на свадьбе с Lise. Получив диплом Коля, нашел в скромной нотариальной канторе помощником нотариуса, но вот уже год как занимает должность нотариуса. Но кантора сегодня после рождества не работала, а он пришел туда чтобы разобрать документы, ждущие своей очереди. Коля стал ужасным трудоголиком, он любил свою профессию и потому отдавался ей сполна работая даже в выходные дни. Хозяин этого юридического заведения Натанзон не мог нарадоваться тому, что у него служит такой трудолюбивый работник и потому часто оставлял кантору на него. Коле уже исполнилось двадцать семь лет, и он мечтал, что скоро сам откроет свое дело.

Именно сюда торопя извозчика, ехал на санях Алексей Фёдорович. Вчерашний вечер был ужасным Lise устроила скандал по поводу того, что он задержался, а должен теперь был неотлучно находиться при ней. Она даже потребовала, чтобы он переехал в ее спальню. Алексей все исполнил, извинялся долго успокаивая супругу и сегодня ему стоило больших трудов выйти из дому.

Когда повозка подъехала к указанному месту Алексей Федорович спешно вылез и подошел к порогу конторы. Он постучал, но ответа не последовало и лишь, когда он второй раз сильнее стукнул, то за дверью послышался звук задвижки и она открылась.

Алексей Федорович! – Сказал открывший ему Коля Красоткин. – Здравствуйте, вот уж не ждал, да вы проходили, очевидно, заботы вас совсем одолели.

Да, забот немало, у меня же жена нездоровая, нужен уход.

Видно, какая-то нужда очень серьезная привела вас сюда.

Здравствуйте Коля, да у меня к вам срочное дело, – ответил Алексей Федорович и прошел во внутрь помещения.

Они поднялись на второй этаж, где располагалась сама контора, а Николай сел за свой стол, а Алексей Федорович на против его.

Может пришли в партию нашу вступить, надумали наконец-то, – сказал Николай.

Нет, вы же знаете я не социалист, я в Бога верую. У меня к вам одно поручение.

Ну можно и Бога не отрицать и социалистом быть, так какое поручение?

Скажите Николай, много ли в вашей организации женщин?

Это секретные сведения.

Мне очень нужно знать.

Зачем?

Мне нужно знать кто является дамой сердца моего брата Ивана.

А что есть такие подозрения?

Есть.

И у кого?

У жены брата моего, я вчера был у нее.

И что она вам такого сказала, что вы приняли к сердцу правдивость ее доводов.

Он с ней не живет как с женщиной уже две недели и дома бывает редко.

И вы взялись выяснить это?

Да.

И вы думаете Алексей Федорович, что она из наших? А сколько у меня хотя бы знакомых женщин, так и у него и они не состоят в нашей партии, а просто сочувствующие. И насколько верны ваши подозрения, это еще вопрос? Может по салонам гуляет там и обзавелся любовницей, а вы сразу на наших думаете.

Я думаю точны. Вы, сделайте милость выясните этот вопрос?

Я подозреваю, что вы еще кому-то рассказали о том, что ваш брат состоит в нашей партии.

Я не мог не сказать, ведь гибнет один человек.

Его жена? Я правильно угадал?

Да, правильно, разрушается семья и нужно ее спасти у меня вот – и Алексей Федорович достал бумажку, – у меня записка от нее к ней. Нужно передать.

Вы зря принимаете в этом участие и взялись спасать, то что уже, наверное, не спасти. И еще выдали мой секрет, который я вам открыл. Вы даже не представляете себе опасность, которой себя и меня подвергаете.

Это мой долг: спасти брата и его семью.

Конечно, это великодушный поступок, но не мешало бы подумать о своей семье.

Их Бог сбережёт.

Вы же сами говорили только, что за ней уход надобен.

Я и это теперь буду делать и брата спасать, а еще у меня твердая надежда на Господа Иисуса и Деву Марию, что они мне помогут, еще и мать ее госпожа Хохлакова.

Все это хорошо конечно. Давайте свою записку, я должен знать, что она содержит, прежде чем начать действовать.

Алексей Федорович протянул послание и тот развернув прочитал: «Жду вас каждую среду (29)в шесть вечера у Фридриксона в комнате № 7. Екатерина Карамазова».

Вы представляете прийти на эту встречу, это значит признать о любовной связи. Никто не пойдет на это Алексей Федорович.

Но нужно найти какие-то пути чтобы она пришла…

Иначе что? Конец.

Екатерина Ивановна не выдержит и погубит себя, а у них ребенок семи лет.

Не знаю, как и быть нужен мотив найти, я, конечно, постараюсь, но ничего не обещаю. Вы же пока ничего не предпринимайте и держите язык за зубами иначе все дело испортите! – Строго сказал Николай.

Так вы беретесь исполнить помочь мне?

Я ничего вам Алексей Федорович не обещаю, но попытаюсь.

Я очень на вас Николай надеюсь, а то мне и обратиться не к кому. Хоть в сыскное агентство иди, да и они так не помогут как вы.

Ну, ну подождите меня хвалить, надо сначала сделать, а там уж и благодарности источать в мой адрес.

Все равно я вам благодарен, хоть взялись за это дело и то уже меня радует.

Давайте условимся так: если у меня ничего не получится, то я вас сам найду и скажу все, а если получится, то я не объявлюсь у меня и так занятость большая видите сколько документов – и он показал лежащие на его столе стопы бумаг. Тем более нужно соблюдать большую острожку, всюду шпионы третьего отделения полиции по городу шныряют.

Хорошо на том и условимся! – Согласился Алексей Федорович и встал со стула и протянул правую руку. Николай встал и пожал ее. – Тогда я пошел, унося с собой надежду.

Если больше ничего не требуется тогда идите. До свидания Алексей Федорович, а вот в нашу партию вступить не хотите это печально. Все грядет к обновлению нашей жизни и надо быть не сторонним наблюдателем на непосредственным участником.

Я не могу этого сделать, потому что являюсь противником всякого обновления через кровь.

Не будем развивать дальше дискуссию, а то поссоримся. Всего вам хорошего Алексей Федорович! – Сказал Николай.

Алексей Федорович повернулся и пошел к лестнице, ведущей к выходу. Оказавшись на улице, он довольно быстро поймал извозчика и поехал домой.

РАЗТОРЖЕНИЕ СУПРУЖЕСТВА

Этим же утром проснулся и Иван Карамазов, он с трудом сел на кровать и стал пристально смотреть в одну точку на полу. Ему значительно полегчало, озноб спал и его больше не лихорадило. Было как-то неприятно тихо и только слышно было, как Маша копошилась на кухне. Он чувствовал слабость во всем теле и еще к тому же голова была словно деревянная и страшная сухость во рту

Маша, Маша, – позвал Иван Федорович.

Слушаю барин – да вы весь голый – тут же явилась служанка и удивленно с усмешкой произнесла она.

Это тебя не касается и это не важно. Принеси кружку кваса, – приказал Иван и залез под одеяло.

Услышав голос Ивана Федоровича, Катерина Ивановна проснулась и тяжело встала, а Родя все так же тихо спал. Она сразу пошла в их спальню. Тем временем Маша принесла квасу. Выпив его, он увидел ее.

Катя, а ты что так рано встала? Кстати, который час?

Около десяти. – Сказала служанка.

Маша, ты иди к себе нам с Иваном Федоровичем поговорить необходимо, – сказала Катерина Ивановна.

О чем?

Ты вчера серьезно говорил об расставании?

Ой Катенька, избавь меня от этих разговоров, я слишком скверно себя чувствую, придет время, и мы поговорим с тобой. А сейчас ложись, отдохни и успокойся, у тебя все глаза красные от переживаний и неспайной ночи. Маша…, – вновь позвал служанку Иван Федорович. И та сразу предстала на пороге. – Маша застели мой диван в кабинете я там намерен расположиться, – приказал Иван Федорович, одевая нижнее белье.

Так значит это правда?

Правда, неправда оставим это на потом. Я не расположен ввиду моей болезни Катерина Ивановна вести полемику с вами.

Так ты уходишь от нас? Скажи!

Я же сказал придет время и все прояснится, – начал злиться Иван Федорович.

Значит это все правда, правда! Ты негодяй!!! – Вскликнула и расплакавшись Ккатерина Ивановна убежала в детскую к Роде.

Иван Федорович, все готово, – сказала стоя на пороге Маша.

Он посидел с минуту и встав, тяжелой походкой пошел к себе в кабинет, там присев на засланный диван и крикнул снова Машу.

Маша, неси сюда завтрак. Да и одежду, что на полу осталась брось в стирку, – сказал Иван.

Снова на пороге, но уже кабинета предстала служанка.

Сейчас будет сделано, – ответила Маша и захватив по пути пиджак, брюки, жилетку, и носки, пошла на кухню.

А Катерина Ивановна, ни слова, не говоря Ивану Федоровичу, разбудив сына, одела его, во все самое теплое и сама скоро собравшись, взяв Родю за руку, и они вместе вышли на улицу. Поймав извозчика, они поехали к крестной Роди: Клариссе Никаноровне Павлюченко.

Госпожа Павлюченко жила на Васильевском острове с отставным полковником кавалерии Павлом Степановичем. В доходном доме купца первой гильдии Ермолаева.

Дверь открыла служанка.

Я сейчас доложу, а вы пока раздевайтесь, – сказала она и скрылась за портьерой. Спустя минуту она вернулась вместе Клариссой Никаноровной.

Заходи душа моя, да на тебе лица нет, умер что ли кто?

Нет

Слава богу. Ты сама-то здорова?

Здорова почти.

А мы тут с Павлом Степановичем завтракаем. Так что прошу к столу. Дома-то небось не кушали, а сразу сюда. Меланья добавь приборы на стол, – пригласила госпожа Павлюченко.

Катерина Ивановна и Родя разделись, прошли в залу и сели на приготовленные места.

С добрым утром Павел Степанович, – робко сказала Катерина Ивановна, тот кивнул головой и сказал: «С добрым».

Так, ешь пока, и ты крестник тоже, а потом будешь свою тревогу рассказывать, договорились? – сказала госпожа Павлюченко.

Договорились Кларисса Никаноровна! – Также робко сказала Катерина Ивановна и начала есть. Родя так же не стал сидеть сиднем и принялся за гречневую кашу.

С завтраком покончили быстро, и Павел Степанович повел Родю смотреть коллекцию оловянных солдатиков, а Екатерина Ивановна пошли с Клариссой Никаноровой в ее комнату.

Слушаю тебя душа моя! – Сказала госпожа Павлюченко, – что привело тебя в мой дом в такую рань.

Кларисса Никаноровна, Родю можно у вас на несколько дней оставить?

Да оставляй. Ты говори произошло что?

Тогда я пошла, мне нельзя долго задерживаться, – сказала Катерина Ивановна и встала из кресла.

Нет, душа моя я тебя не отпущу пока не расскажешь мне что с тобой приключилось. Так что садись обратно и говори.

От меня Иван уходит.

Да что ты, как такое может быть?

Сначала он со мной две недели не жил, а теперь совсем сказал уходит. Правда он сказал, когда пьян был, потом его болезнь одолела. Я должна быть с ним.

Ну пьяный, не трезвый. Ты давно новые платья покупала себе?

Давно, все как-то не получалось.

Так ты ему просто надоела, у вас кризис семейной жизни случился это душа моя не смертельно, все можно поправить.

Да как поправишь-то, когда, между нами, все кончено.

Это ты так думаешь, а на самом деле все можно исправить.

Да как исправишь-то чего уже нет. Он больше меня не любит и в Бога не верит.

Ваши отношениям нужно придать свежее дыхание. Иди и купи себе ослепительное платье, потом в баню сходи, сделай новую прическу и явись перед ним.

Он вчера еще украшения подарил мне.

Вот надень их.

Ничего не получиться. У него другая женщина появилась. Он в партию какую-то вступил которая Государя Императора хочет убить.

Пустое это, сделай то, чего я говорю тебе душа моя. Тебе просто нужно вдохнуть новое дыхание и тогда все будет хорошо. А эту женщину, которой может и нет он забудет. Ты же точно не знаешь есть она у него или нет.

Да не знаю, но сердцем чувствую, что есть. Я Алешу Карамазова послала чтобы он этот вопрос выяснил.

Ну выяснит что примеру есть такая, что ты будешь делать?

Да я написала уже записку, в которой хочу встретится с ней, чтобы отстала от Ивана.

А, если не бросит его, что тогда?

Еще не придумала, погляжу как она поведет себя тогда и решу.

Бог в помощь тебе душа моя.

Пошла я Кларисса Никаноровна, спасибо вам за все, – и Катерина Ивановна встала со своего места.

Ну иди душа моя, о Родионе не беспокойся, позаботимся, – ответила госпожа Павлюченко и пошла ее провожать.

Родя, – позвала Катерина Ивановна, войдя в залу. Ее сын тут же выбежал из соседней комнаты и приблизился к матери. – Мальчик мой, ты остаешься здесь у своей крестной на несколько дней. Ладно.

Но я не хочу. Я хочу с тобой, – возразил Родя.

Этот вопрос уже решенный, так надо, а потом я за тобой приду. Договорились.

Договорились, – тяжело вздохнув ответил Родион.

Теперь все, я пошла, – сказала Екатерина Ивановна, поцеловав сына в щеку и направилась в переднюю.

Воротившись домой, она была одета в шикарное платье, с новой прической, а на ее шее блистало колье, сережки и кольцо, что подарил ей Иван Федорович, а он все так же лежал на диване в легкой дремоте.

Чего ты так разоделась? – Спросил Иван Федорович.

Это я для тебя, хочу нравиться тебе, – с улыбкой ответила Катерина Ивановна.

Мы все равно расходимся, так что уходи. Мне надо отдохнуть.

Иван, как расходимся. Ты больше не любишь меня? У нас же с тобой ребенок и ему будет не хватать тебя. Ты подумал над этим?

Я все подумал и решил, что нам лучше расстаться.

Иван, не бросай нас. Я же жить без тебя не могу, – чуть ли не плача взмолилась Катерина Ивановна.

Ничего проживёшь. Я после праздников наш доходный дом продам, тебе останется три четверо денег. Да такая женщина одна не останется, быстро найдется жених и ты про меня забудешь.

Иван, я же без тебя заболею и умру.

Не умрешь, выживешь. Тебе только, кажется, а на самом деле время пройдёт; и плюс забота о Роде спасет тебя.

Иван, молю тебя – и Катерина Ивановна встала на колени, – не покидай нас, иначе я с собой что-нибудь сделаю, – заплакала она.

Встань с колен, утри слезы, потому что мною все решено, и я своих решений не меняю

Зато мною ничего не решено! – Продолжая стоять на коленях сказала, уже рыдая Катерина Ивановна. – чем она краше меня?

Кто?

Другая женщина, с которой ты спутался. Что в ней такого особенного чего нет во мне, скажи мне Иван, я буду такая же как она и даже лучше.

Какая женщина, нет никакой женщины. Я просто ухожу.

Ты врешь мне, скажи правду.

Я больше тебя не люблю. Я бы хотел, чтобы оставила эти глупые догадки.

Она моложе меня, вот поэтому ты уходишь?

Не молода и не стара, потому что ее нет

А как же партия, которая хочет убить царя?

Я царя убивать не хочу, запомни это раз и навсегда.

Может Иван, я тебе надоела, так мы с Родей уедим куда-нибудь на какое-то время?

Мне все и вся здесь надоело потому и ухожу.

Но ты вернёшься к нам?

Никогда я не вернусь, я покидаю вас навсегда.

Как это навсегда?

А так, навсегда и все.

Как это навсегда?

А так, навсегда.

Я вызову и за той приедут и увезут в больницу, ты просто болен. – вставая с колен сказала Екатерина Ивановна.

Я не болен. Мне нужно порошки пить, так что ты иди к себе.

Иван не уходи, завтра доктор Николай Карлович, он и определит здоров ты или нет. Я ему все расскажу.

Да пусть проверяет, все это чепуха какая-то. Маша поди сюда.

Служанка тотчас показалась на пороге кабинета.

Маша, – обратился к ней Иван Федорович, – вот возьми деньги и быстрей беги в «Гранд отель Европа», там забронируешь на завтра двуспальный номер люкс. Все поняла?

А чего ж непонятного, барин, сейчас иду одеваться, – ответила Маша.

Как на завтра, почему так скоро? Ты и доктора дожидаться не будешь? – Сказала удивленно Катерина Ивановна.

Дождусь и поеду, – ответил Иван Федорович, – а теперь иди к себе мне отдохнуть надо.

Номер двухместный, вторая кровать для нее?

Ты Катя опять не угадала, просто он просторный. А теперь иди и думай, что хочешь.

Катерина Ивановна, выдержав паузу, повернулась и ушла в спальню. Там она попыталась вязать, но слезы, катившиеся из ее глаз, помешали это сделать. Тогда повалившись на бок кровати уткнулась в подушку. Только приход Маши оживил ее, она встала утерла слезы и пошла в гостиную.