Текст книги "Братья Карамазовы том 2 (продолжение)"

Простите барин, двух местные, уже заняты. Я согласилась на одноместный, – войдя в кабинет Ивана Федоровича, объявила Маша.

Ну и этого довольно, – ответил он.

Маша, обедать пора, накрывай на стол, – сказала Катерина Ивановна, строгим голосом.

А мне в кабинет принесешь. – Сказал Иван Федорович, не вставая с дивана.

После обеда Алексей Федорович заходил по кабинету, обдумывая свои действия, а Катерина Ивановна утерла слезы и села в кресло читать. Так, они и просидели до самого вечера в разных комнатах. Она в спальне, а он в своем кабинете. Ночевали также Иван Федорович поднялся рано в девять часов утра и сразу кликнул Машу, чтобы та достала из кладовки два больших чемодана. В них он сам начал складывать свою одежду. За этим занятием его и застал пришедший Блюменштайн.

Вот посмотрите, Николай Карлович, он уходит навсегда от нас с Родей. Его необходимо положить в больницу.

Что так и сказал: «Навсегда»? – спросил доктор.

Да именно так и объявил.

Иван Федорович, я бы не советовал вам сейчас покидать свой дом. Припадок может повториться, через три-четыре дня, – сказал Николай Карлович.

Он еще и царя вздумал убить! – Сказала Катерина Ивановна.

А сам не хотел стать царем? Это уже похоже на sCHIZOPHRENIA (Шизофрения), Тем более вам надо дома.

Его определенно нужно положить в больницу! – Сказала Катерина Ивановна.

Ни в какую больницу я не поеду! Или силой потащите? – Сказал строго Иван Федорович, продолжая собирать вещи и укладывать их в чемодан.

Я не знаю, что делать Николай Карлович.

А ничего не надо делать, опустите его он сам к вам придет. Только пить ему пока нельзя, а то последствия будут еще хуже. Да кстати я еще порошки принес. Вот возьмите! – Протянул руку с лекарствами Ивану Федоровичу. Тот взял и положил в карман пиджака.

Не вернется, у него наверно женщина есть на стороне.

Ну разводы в наше время не редкость. Крепитесь Катерина Ивановна, пойдите вот вам успокоительное, – сказал господин Блюменштайн и достал из своего саквояжа маленький сверточек бумажки.

Иван я же без тебя умру!!! – Уходя истерично вскрикнула Катерина Ивановна, а слезы буквально лились из ее глаз. Иван же, не обращая внимания на расстроенную свою жену продолжал складывать вещи в чемоданы.

Успокойтесь, пойдемте я вас провожу, – беря под руку ее уводя из кабинета.

Чемоданы были собраны и Иван Федорович, а с женой он так и не попрощался, вместо крикнул Машу, чтобы пришел дворник. Когда он явился то Иван Федорович дал ему целковый и приказал поймать извозчика и погрузить чемоданы на сани и отвезли их и его в «Гранд отель Европа». Спустя час Иван Федорович уже был у дверей гостинице. Когда все формальности были улажены, и он был со своей поклажей у себя в номере, он сел на кресло. «Надо идти к царице его сердца и объявить ей об этом», – подумал Иван Федорович и встав с места, запер номер, спустился на улицу, поймав извозчика и поехал к ней.

ВСТРЕЧА

Как всегда, за квартал до дома номер двадцать четыре Измайловской роты он слез и пошлел пешком. Открыла ему снова она, но она была не одиноко, на кухне сидел Андрей Желябов и что-то писал.

Ты как говорила: «Уйдешь от жены тогда и приходи». Вот волю твою я исполнил. Я навсегда ушел от жены.

А я знаю, что ты ушел от нее, мне записку прислали от твоей жены. Вот она, – и Перовская достала бумажку. Вот ждет меня сегодня. Здорово твой братец постарался. Он очень опасен для нас, а ты за него поручился. Он оказался очень опасным человеком. Удивительно как нас еще не арестовали.

Пошли кого-нибудь, а сама не ходи.

Нет уж я пойду, хочу посмотреть на нее.

Я пришел пригласить тебя на обед в честь моего переезда.

Она не пойдет, в светлый час дня, в городе слишком много шпионов, ее тут же схватят, а вечером темно будет тогда и пойдет, – сказал Желябов.

А ты что скажешь? – Спросил Иван Федорович, обращаясь к Перовской.

А я как жена должна делать, что мне велит мой муж, – ответила Перовская. – ты не вовремя пришел, я пришлю тебе записку, когда можно будет, а сейчас иди. Кстати, где ты сейчас живешь?

В Гранде отеле Европы.

Завтра Новый год справлять будем, ты приходи, в десять вечера в съемную квартиру купца Сничкина на третий этаж в десять, номер восемь, будем тебя принимать в Исполнительный комитет, получишь новый паспорт. Там и увидимся. Хорошо?

Хорошо. – Сказал Иван Федорович и повернулся уходить.

Жди, – бросила она ему на прощанье.

C тем и покинул Иван Фёдорович ее и пошел в уже привыкший трактир. День на удивление прошел быстро, и Катерина Ивановна пошла на встречу с незнакомой женщины. Придя, в комнату для свиданий с нею на полчаса раньше, она села на стул, стоящий рядом со столом, и стала ждать. В назначенный час дверь комнаты приоткрылась и вошла Софья Перовская в сопровождении Желябова. Катерина Ивановна ждала кого угодно только не такую маленькую девочку с мальчишечьим лицом одетую в гимназическое платьишке с белым воротничком. Но в туже секунду подавила в себе это удивление.

Наш разговор не должен проходить в присутствии мужчин, видите я одна пришла, – потребовала Катерина Ивановна.

Андрей, выйди, – сказала Перовская.

Желябов нехотя вышел за дверь комнаты.

Как только они остались одни Катерина Ивановна чуть не засмеялась, подумав о том, что зря она это все затеяла.

Я признаться очень удивлена увидев вас такую. Я-то, грешным делом, думала придет дама невиданной красоты во всем убранстве, некая светская львица, – с улыбкой сказала Катерина Ивановна, – А тут, мне сначала подумалось, а не служанка ли вы, но увидев вашего сопровождающего я убедилась, что это не так.

Зато вы выглядите, хоть на бал вас веди. Запах ваших духов я еще в коридоре почувствовала, – без капли смущения ответила Перовская, садясь на стул на против Катерины Ивановны.

Я пригласила вас поговорить о своем муже: Федоре Михайловиче Карамазове. – Сказала Катерина Ивановна, предупреждая вопрос Перовской.

А что о нем говорить. Вы вся такая эффектная и осталась без своего мужа, а вот меня такую, казалось бы, простушку любят двое мужчин. Видимо ваша родословная подвела. Вы откуда приехали? Видимо из провинции. Чьих родов будете? Неизвестно.

Мой отец в войсках служил.

А я дочь бывшего генерал-губернатора Петербурга. Вот так. Происхождение здесь играет не последнюю роль ее из далека видишь. Чем вы занимались, будучи в своем уездном городишке? Ничем. Так проживали благодаря кому?

Тетке из Москвы.

Ну вот, настоящей работы не знали и образования путного никакого не имели. А он человек деятельный, вы же видимо, как только вышли за него так в тихое болото превратились. Ему просто скучно с вами стало он человек идейны, в вас идеи никакой нет, вот он и ушел от вас. А теперь пришли и требуете от меня отдать вам мужа. Да он со скуки с вами пропадет.

Ушел-то он к вам? Или вы какую-то другую представляете?

Да какая разница к кому: ко мне или еще к кому-нибудь. Ему главное, чтобы интересно жить было, а не сидеть с пустой головой около вашей юбки.

Но если пришли вы, стало быть, значит к вам.

Disons.

Я не понимаю иностранного языка, потрудитесь перевести.

Я сказала допустим.

Оставьте его пожалуйста, он отец нашего семилетнего ребенка.

Которая нелюбимая женщина родила, он же женился на вас из-за чувства благодарности. Он мне рассказывал всю вашу историю.

Ваши взаимоотношения тоже не крепки, у вас все построено на его страсти, и она скоро пройдет, и вы будете так же несчастны как я сейчас, – парировала Екатерина Ивановна.

Нет все не так, он служит очень серьезному делу, он идейный человек я же вам говорю, но вы в силу своей необразованности допустить этого не можете.

Убийство царя?

А это уж простите дамочка, не вашего ума дела. Забудьте навсегда про это и никому не говорите, а то ваш ребенок останется сиротой. J'ai bien compris? Я понятно сказала, – и тут же перевела вспомнив, что ее собеседница по-французски не понимает.

Вы мне угрожаете?

Нет, просто предостерегаю.

Мне до этого нет дела, мне мой муж надобен.

Да с чего вы взяли что он ваш муж? Сходили в церковь обряд совершили и все муж что ли? Ни он ни я, в Бога не веруем и все ваше венчание полная profanation –профанация.

Он больной человек, ему необходимо лечиться.

И чем же?

У него белая горячка, он два раза лежал в психиатрической больнице. Возможно, он не отдаёт отсчета своим действиям. За ним уход необходим.

А может вы все это наговариваете, но мы понаблюдаем за ним. И запомните к вам он больше не вернется как бы там не было.

Почему вы так уверены?

Потому что он никогда вас не любил. Да думал, что полюбит, но не вышло. Бывает. А жил с вами из чувства благодарности. Вы видимо не можете ему дать того, чего он получает от меня. И ребенок родился у вас не от любви, а потому что вы его захотели, а он исполнил ваше желание надеясь через него полюбить вас, но не сложилось, потому он к нему и холоден остался. Не нужен он ему.

Катерина Ивановна едва сдерживала слезы, встала со стула и подошла к окну. На улице стояла тишина, лишь изредка падал снег.

А знаете, я вам не верю. Он обязательно вернется к нам с Родей, как только поймет всю лживость вашего учения, которое вы проповедуете и страсть его утихнет к вам. А я буду ждать и всегда: днем или ночью приму его и никаких обид с моей стороны не будет. Сколько потребуется, столько и буду ожидать и жить этим буду. Погодите наступит мой день, я больше, чем уверена.

Какая же вы непонятливая. Не вернется он к вам никогда, можете вечно ждать его, только напрасно. Вы богатая женщина, найдите себе другого им и утешитесь.

Не надо мне другого, я его люблю. Мне он нужен.

Тогда до конца жизни будете страдать.

Ну и пусть, но надежду не потеряю. Я еще раз прошу вас отступитесь от него.

Да я его и не держу, он сам выбрал этот путь и не сойдет с него, даже если б я его прогнала, только я не сделаю этого потому что у нас дело есть, и он уже учувствует в нем. Как у вас все довольно просто: ушел, пришел. Нет, все гораздо серьезней чем вы думаете. Если, он взялся за это дело то не отступит, потому что выхода из этого нет. Так что прощайте, думаю я все вам объяснила, – Перовская встал и пошла к выходу.

Я все равно его вытащу из вашего дела, и он вернется ко мне! – Сказал Катерина Ивановна.

Только попробуйте нам мешать – месть будет быстрая и жестокая, – сказала Перовская, открывая дверь комнаты.

ЗАКАТ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА II

Выстрел заграницей

Первой поездкой после принятия Высочайшего манифеста была Варшава. В начале мая из Москвы через Брест-Литовск его поезд прибыл на La Gare de Varsovie. В сопровождении министра статс-секретарь Царства Польского Туркул, умерший по дороге, и министр иностранных дел князь А. М. Горчаков. Так же в Варшаву прибыли высокопоставленные лица: Великая Княгиня Ольга Николаевна с супругом, наследным принцем виртембергским и великий герцог саксен-веймарский. Так же приехали приветствовать Его Величество от имени короля прусского –генерал-адъютант граф Гребен и от императора австрийского – фельдмаршал-лейтенант князь Лихтенштейн. На известительную грамоту о воцарении: от королевы великобританской – лорд Грей и от короля бельгийцев – князь де Линь. Так же съехались в большом количестве из Царства Польского губернские и уездные предводители дворянства, дворяне-помещики, придворные, кавалерственные и знатные дамы. Одиннадцатого мая при дворянских предводителях, сенаторов и высшего католического духовенства. Александр II в здании Сейма произнес на французском языке знаменательную речь:

«Господа, я прибыл вам с забвением прошлого, одушевленный наилучшими намерениями для края. От вас зависит помочь мне в их осуществлении. Но прежде всего я должен вам сказать, что взаимное наше положение необходимо выяснить. Я заключаю вас в сердце своем, так же, как и финляндцев и прочих моих русских подданных; но хочу, чтобы сохранен был порядок, установленный моим отцом. Итак, господа, прежде всего оставьте мечтания («Point de reveries!» – эти слова Государь повторил дважды). Тех, кто захотел бы оставаться при них, я сумею сдержать, сумею воспрепятствовать их мечтам выступить из пределов воображения. Счастье Польши зависит от полного слияния ее с народами моей Империи. То, что сделано моим отцом, хорошо сделано, и я поддержу его дело. В последнюю восточную войну ваши сражались наравне с прочими, и князь Михаил Горчаков бывший тому свидетелем, воздает им справедливость, утверждая, что они мужественно пролили кровь свою в защиту отечества. Финляндия и Польша одинаково мне дороги, как и все прочие части моей Империи. Но вам нужно знать, для блага самих поляков, что Польша должна пребывать навсегда в соединении с великой семьей русских Императоров. Верьте, господа, что меня одушевляют лучшие намерения. Но ваше дело – облегчить мне мою задачу, и я снова повторяю: Господа, оставьте мечтания! оставьте мечтания! Что же касается до вас, господа сенаторы, то следуйте указаниям находящегося здесь наместника моего, князя Горчакова; а вы, господа епископы, не теряйте никогда из виду, что основание доброй нравственности есть религия и что на вашей обязанности лежит внушить полякам, что счастье их зависит единственно от полного их слияния со святой Русью».

В следующие дни последовали балы от наместника в замке, потом от польского дворянства, от варшавского городского общества. Пятнадцатого мая Государь решил лично выразить благодарность за теплый прием . «Я очень рад, господа, – сказал Александр II, – объявить вам, что мене было весьма приятно находиться в вашей среде. Вчерашний бал был прекрасен. Благодарю вас за него. Я уверен, что вам повторили слова, с которыми я обратился к представителям дворянства, при их приеме пять дней назад тому назад. Будьте же, господа действительно соединены с Россией и оставьте всякие мечты о независимости, которые нельзя им ни осуществится, ни удержать. Сегодня повторяю вам опять: я убежден, что благо Польши, что спасение ее требует, чтобы она соединилась навсегда, полным слиянием, с славной семьей русских Императоров, чтобы она обратилась в неотъемлемую часть великой всероссийской семьи. Сохраняя Польше ее права учреждения в том виде, в каком ей даровал мой отец, я твердо решился делать добро и благоприятствовать процветание края. Я хочу обеспечить ему все, что может быть ему полезно и что обещано или даровано моим отцом; я ничего не изменю. Сделанное моим отцом – хорошо сделано; царствование мое будет продолжением его царствования; но от вас зависит господа, сделать эту мою задачу выполнимой; вы должны помочь мне в моем деле. На вас ляжет ответственность, если мои намерения встретят химерическое сопротивление. Чтобы доказать вам, что я помышляю об облегчениях, предупреждаю вас, что я только что подписал акт об амнистии; я дозволяю возвращение в Польшу всем эмигрантам, которые будут о том просить. Они могут быть уверены, что их оставят в покое. Им возвратят их прежние права и не будут производить над ними следствия. Я сделал лишь одно исключение, изъяв старых, неисправимых и тех, которые в последние годы не переставали составлять заговоры или сражаться против нас. Все возвратившиеся эмигранты могу даже, по истечении трех лет раскаяния и доброго поведения, стать полезными, возвратясь на государственную службу. Но прежде всего, господа, поступайте так, чтобы предположенное добро было возможно, и чтобы я не был вынужден обуздывать и наказывать. Ибо если, по несчастию, это станет необходимым, то на это хватит у меня решимости и силы: не вынуждайте же меня к тому никогда. Поняли ли вы меня? Лучше награждать, чем наказывать. Мне приятнее расточать похвалу, как я делаю это сегодня, возбуждать надежды и вызывать благодарность. Но знайте также, господа и будьте в том уверены, что если окажется нужным, то я сумею обуздать и наказать, и вы увидите, что я накажу строго. Прощайте, господа».

На следующий день Император отправился в Берлин. А через семь лет спустя случилось польское восстание. Прибывшие из эмиграции даже не думали оставлять свою идею о свободной Польше. И вот одиннадцатого января шесть тысяч повстанцев, разбитых на тридцать три отряда, начали борьбу. Пик восстания пришелся на весну – лето. Тогда Александр II сменил наместника им стал Муравьев бывший уже в отставке. Его любимая поговорка: «Я не тот, кого вешают, я тот который сам вешает». Он при помощи расквартированной девяносто тысячной армии довольно скоро подавили все выступления. В этой борьбе погибло около двух тысяч поляков, двенадцать с половиной тысяч семей были высланы в глубь Империи, а дома их разрушены. Казнены сто двадцать восемь человек, а по всей Польше четыреста человек. Семь тысяч поляков покинули свою родину. Кроме того, Польша больше не могла именоваться Царством. Так закончилась польская борьба за независимость. А Муравьев получил титул графа и снова был отправлен в отставку.

Спустя пять лет в мае после польского восстания Александру II пришло лично от Наполеона III приглашение посетить «Всемирную выставку произведений земледелия, промышленности и художеств». Весь Двор был против, а с Императрицей случилась истерика, когда Государь объявил, что он непременно должен посетить ее. Дело в том, что в Париж был настоящим гнездом польских эмигрантов и все опасались за жизнь Императора, но его это не останавливало. Там, где стоит Триумфальная арка жила со своей невесткой бывшая фрейлина его жены, та что покорила навсегда его сердце Екатерина Долгорукая и этого шанса увидеть ее он не мог упустить.

Кроме того, на выставку собирались все монархи и была прекрасная возможность пересмотреть Парижский мирный договор от 1856 года, чтобы Российская Империя получила возможность иметь на Черном море свой флот.

Поезд с Александром II и его свитой прибыл двадцатого мая на Северный вокзал Парижа. Его встречал сам Наполеон III. Столица Франции встретила Александра II неприветливо: на всем пути картежа стоял народ с плакатами «Да здравствует Польша!», а вечером в «Опере Комик» шел спектакль с не очень приличной истории его прабабушке Екатерине II. Пришлось покинуть свои места со второго действия. Его разместили в Елисеевском дворце, в тех же апартаментах, в которых был в 1814 году, его дед Александр I.

После возвращения со спектакля Государь дождался полуночи и зашел к своему министру двора, который почти засыпал. Александр II испросил у него огромную сумму в сто тысяч франков для ночной прогулки. Тот был сильно удивлен, но денег дал, сообщив об этом начальнику тайной полиции Петру Шувалову, но тот его успокоил сказав, что за самодержцем ведется слежка, да и французская полиция не дремала. Путь Императора лежал конечно к своей любимой женщине Екатерины, которая жила в скромной гостинице на улице Басс-дю-Рампар. Вернулся он лишь в три часа ночи, приняв решение, что она теперь постоянно будет состоять в его свите. И каждый вечер, нанятый фиакр привозил ее в Елисеевский дворец. Днем же его отвезли на выставку, будучи заядлым лошадников он осмотрел конюшню где содержались русские лошади. Вечер же был посвящен в Версале, где был организован прием и торжественный ужин в его честь.

На следующий день Александр II прогуливался в саду Тюильри к нему подвели цыганку Тамара, которая посмотрела ему прямо в глаза и взяла его руку. Посмотрев внимательно линии его ладони сказала: «Семь смертей вижу я в твоей судьбе, государь, шесть раз твоя жизнь будет висеть на волоске, но не оборвется, в седьмой раз смерть тебя догонит. Бойся женщину с белыми волосами с белым батистовым платком». Император покраснел и лицо его стало выражать страх. Он вспомнил покушение на него Каракозова.

Предсказание цыганки начало сбываться, когда наступило двадцать пятое мая. В пятом часу, после военного смотра на ипподроме Лоншам, Император с двумя его сыновьями цесаревичами Владимиром Александровичем, Александром Александровичем (будущим Александром III) и Наполеоном III ехали в одной коляске через Булонский лес. На всем их пути побочным скопилась толпа народа. Экипаж двигался очень медленно, чтобы не придавить кого-нибудь. Когда они поднялись на Гран Каскад из общей массы со стороны Наполеон III людей выступил человек и поднял руку с двуствольным пистолетом по ней ударил брейтор раздался выстрел и пуля попала в лошадь шталмейстера, следом второй и пистолет буквально взорвался, повредив руку преступника. Покусившегося на жизнь Высоких особ тут же схватили, и толпа в ярости чуть было не разорвала его на кусочки.

На следующий день в Елисеевский дворец к самодержцу приходили: Императрица Евгения и Наполеон III и умоляли Александра II не сокращать свой визит и рассказали, что стрелявший двадцати летний польский эмигрант звали его Антон Березовский.

Как потом оказалось, что он сын бедного преподавателя музыки, уроженец Волынской губернии, поляк по национальности выходец из бедной шляхетской семьи. Эмигрировал во Францию, где работал в слесарной мастерской, затем поехал в Польшу, где участвовал в польском восстании, потом вернулся обратно в Париж. За день до покушения купил пистолет за девять франков. Суд над ним состоялся пятнадцатого июля, на нем Березовский сказал, что, убив царя он надеялся тем самым освободить Польшу. Эта мысль зародилась давно как стал себя помнить. Единственное, о чем он сожалел так это о том, что все это случилось на земле дружественной Франции. Был приговорен к каторге пожизненно, с отбыванием наказания на острове Новая Каледония, но через сорок лет его амнистировали. После отбытия срока возвращаться обратно, прожив до шести девяти лет он скончался в городке Бурай.

Александр II возвратился в Петербург в мрачном настроении, переговоры про Черноморский флот провалились, предсказание цыганки начало обретать реальные черты, единственное утешение было то что он привез свою возлюбленную Екатерину Долгорукую.

ШАБАШ

Вот и наступил Новый год Исполнительный комитет «Народной воли» собрался в полном составе, чтобы отпраздновать на квартире у Гессы Гельфман. Набилось полное помещение, стульев не хватало, многие просто стояли посереди стоящего стола, но все же давки не было и свободное пространство присутствовало. Иван Федорович занял место у окна и молча за всеми наблюдал. Стоял тихий галдеж.

Товарищи! – залез на табуретку Андрей Желябов и обратился ко всем собравшимся, рядом с ним стояла Софья Перовская. – Я предлагаю прежде, чем начать праздновать провести собрание, тем более есть важные вопросы, которые нужно решить. И так сегодня мы принимаем в свои ряды нового члена, это Иван Федорович Карамазов. Теперь, конечно, не Карамазов, А Светозаров Николай Петрович. Вот держи новый паспорт, – и Жлябов по цепочке через людей, стоящих рядом передал документ Ивану Федоровичу, тот открыл посмотрел его и убрал во внутренний карман. – Теперь, как и все здесь присутствующие находитесь на нелегальном положении. Поскольку я с финансами не в ладах, то вы будете нашим казначеем. Я прошу вас не задерживать с переоформлением вашего имущества на новое имя и выдайте как можно скорей пожалуйста зарплату членам исполнительного комитета.

Все начали тесниться около Ивана Фёдоровича, каждый стремился поздравить и пожать ему руку. А он, стоя в смущении и натягивая улыбку на лице отвечал на проявленное всеобщее внимание. Одной из первых к нему подошла Перовская и поцеловала его в лоб сказав: «Добро пожаловать в dans le monde athée (в атеистический мир). Когда брожения народовольцев закончилось Желябов продолжил:

Второе чтобы я хотел сказать: это то что на прошлом собрании мы сделали ставку на рабочих и матросов, но нельзя их просто их образовывать, хотя это тоже важно, но нужно еще и пропагандировать. Мы, конечно, это делаем, но пока как-то хаотично. Я предлагаю Программу рабочих, членов партии «Народная воля» Вот ее текст, – и он поднял вверх несколько листков бумаги, – читаю, а потом мы проголосуем и вам ее раздадим. Экземпляров пока немного, но потом достанется всем и ее нужно будет раздать тем, кто уже твердо стоит на революционной ноге. Другим просто зачитывать. Итак, я начинаю: «Исторический опыт человечества, а также изучение и наблюдение жизни народов убедительно и ясно доказывают, что народы тогда только достигнут наибольшего счастья и силы, что люди тогда только станут братьями, будут свободны и равны, когда устроят свою жизнь согласно социалистическому учению, то есть следующим образом:

1. Земля и орудия труда должны принадлежать всему народу, и всякий работник вправе ими пользоваться.

2. Работа производится не в одиночку, а сообща (общинами, артелями, ассоциациями).

3. Продукты общего труда должны делиться по решению между всеми работниками, по потребностям каждого.

4. Государственное устройство должно быть основано на союзном* договоре всех общин.

5. Каждая община в своих внутренних делах вполне независима и свободна.

6. Каждый член общины вполне свободен в своих убеждениях и личной жизни; его свобода ограничивается только в тех случаях, где она переходит в насилие над другим членом своей или чужой общины.

Если народы перестроят свою жизнь так, как мы, социалисты– работники, этого желаем, то они станут действительно свободны и независимы, потому что не будет более ни господ, ни рабов. Каждый может тогда работать, не попадая в кабалу к помещику, фабриканту, хозяину, потому что этих тунеядцев не будет и в помине. Землею станет пользоваться каждый, желающий заниматься хлебопашеством. Фабрики и заводы будут в руках тех общин, которые пожелают пристать к фабричному труду. Каждый будет иметь все, что ему нужно для жизни, а потому не станет продавать себя, свой труд, свои убеждения, да и покупать-то будет некому.

Работа общиною, артелью даст возможность широко пользоваться машинами и всеми изобретениями, и открытиями, облегчающими труд; поэтому у работников, членов общины, производство всего нужного для жизни потребует гораздо меньше труда и в их распоряжении останется много свободного времени и сил для развития своего ума, и занятия наукою. Такая жизнь даст работнику много наслаждений, о которых он теперь и понятия не имеет, даст ему научное знание и сделает его самого способным служить дальнейшему развитию науки, облегчению труда и улучшению жизни. Число всяких улучшений сделается бесконечно больше, чем теперь, и люди-работники достигнут высокой власти над природой.

Личная свобода человека, т. е. свобода мнений, исследований и всякой деятельности, снимет с человеческого ума оковы и даст ему полный простор.

Свобода общины, т. е. право ее вместе со всеми общинами и союзами вмешиваться в государственные дела и направлять их по общему желанию всех общин, не даст возникнуть государственному гнету, не допустит того, чтобы безнравственные люди забрали в свои руки страну, разоряли ее в качестве разных правителей и чиновников и подавляли свободу народа, как это делается теперь.

Мы глубоко убеждены, что такой общественный и государственный порядок обеспечил бы народное благо, но мы знаем также по опыту других народов, что сразу и в самом близком будущем невозможно добиться полной свободы и прочного счастья народа. Нам предстоит долгая и упорная борьба с правителями и расточителями народного богатства – постепенное завоевание гражданских прав. Слишком долго, целые века правительство и все прихвостни его, которым теперь хорошо и тепло живется, из сил выбиваясь, чтобы держать русский народ в послушании и забитости. Им это почти всегда удавалось. Действительно, темные люди в большинстве случаев не сознают и не чувствуют, что они граждане своей родной страны и не должны дозволять, чтобы страною распоряжались коронованные проходимцы и всякие охотники до чужого труда и кармана; бедным, голодным людям слишком часто приходилось дрожать и унижаться перед сильными и богатыми, даже мошенничать и продаваться, и все из-за насущного куска хлеба… Потому люди настоящего времени не могли бы устроиться и жить в ладу при таких хороших и справедливых порядках, где нет ни богатых ни бедных, ни господ-тунеядцев, ни слуг-работников, где все равно обеспечены, все трудятся, все свободны. Унывать, однако, не приходится.

Если в наше время такие порядки нам не по плечу, то следует к ним приближаться постепенно, добиваясь если не полной свободы и счастья, то во всяком случае больше свободы и значительного улучшения своей жизни. При лучших порядках и лучшей жизни люди станут умнее, нравственнее, поймут, наконец, что они граждане, т. е. полноправные хозяева своей страны, и пойдут далее, т. е. устроят свою жизнь еще лучше, еще справедливее. При этом тот общественный и государственный порядок, которого желаем мы, социалисты-работники, должен служить людям путеводною звездою, чтобы они не сбились и не попали в новые цепи, в еще худшую кабалу.

Мы ставим задачею своей жизни помочь всему русскому народу выйти на новый путь свободы и лучшей жизни. Положение народа так тяжело, жизнь его так безобразна, что обязанность всех понимающих дело и честных людей поддержать нас и положить конец этому безобразию. Так идти дела далее не могут и не должны. Поглядите: в деревнях крестьянская земля постепенно переходит в руки кулаков и спекуляторов; в городах фабричные и заводские рабочие попадают все в большую кабалу к фабриканту: капиталисты становятся силой, с которой разъединенным рабочим бороться трудно; государство и правительство стягивают к себе все богатство и силу страны при содействии целой армии чиновников, вполне независимых от народа и вполне покорных воле правительства; весь народ отдан под надзор жадной и невежественной полиции (урядников и других полицейских чинов). В последнее время правительство нашло, что волостные суды и сходы дают слишком большой простор народному духу, и порешило прибрать их к рукам.

Всякому видно, что этими мерами желают вконец обессилить русский народ и заглушить в нем всякое стремление к вольной жизни. Можем ли мы, социалисты-работники, могут ли все понимающие дело рабочие допустить, чтобы русский народ вели по этому опасному пути? Нет! Все мы должны добиваться таких порядков, где бы сам народ стал господином страны, где бы не правительственные чиновники, а он сам решал, какой путь приведет его к благоденствию и свободе. Необходимо сделать первый шаг!

Но этот шаг следует обдумать. Следует прежде всего выяснить себе, кто наши враги, кто наши друзья и каких изменений в теперешних порядках следует добиваться. Мы должны знать, что:

1. Все, у кого живет теперь на счет народа, г. е. правительство. помещики, фабриканты, заводчики и кулаки, никогда по доброй воле не откажутся от выгод своего положения, потому что им гораздо приятнее взвалить всю работу на спину рабочего, чем самим приняться за нее. Эти господа смекают, что рабочий народ будет служить им лишь до тех пор, пока он темен, задавлен нуждою и разорен, пока он не понимает, что сила его в союзе всех работников. Поэтому бесполезно ждать от этих господ улучшения теперешних порядков. Правда, они устраивают иногда комиссии для улучшения быта рабочих на фабриках и заводах; но все заботы их напоминают заботы хозяина о содержании рабочего скота.