Текст книги "В краю молочных рек"

Постепенно он стал выходить в город, слоняться по улицам, зависая в парках и кафе. Дима читал книги с телефона – «Летний круиз», «Дом, в котором…», «Люди среди деревьев», – но не особенно вникал в них, не было настроения. Книжное приложение само выдавало рекомендации, и он пролистывал роман с приглянувшейся обложкой, цепляясь за случайные сцены, диалоги. Он слушал музыку, играл до тошноты в мобильные игры, где нужно было собирать фигурки одинакового цвета или лететь сквозь темноту по космической трассе.

По вечерам Дима переписывался со случайными парнями в приложении для гей-знакомств, но до встреч дело не доходило – как только об этом заводилась речь, он сливался и блокировал собеседника. Он был не готов: дома он несколько раз ходил на свидания, но каждый раз все шло не так, как хотелось. В первый раз все закончилось оральным сексом в полутемном туалете бара, когда его чуть не вывернуло от выпитого алкоголя, а во второй сорокалетний мужчина предложил поехать с ним в сауну после кафе.

Третья встреча была дома у молодого парня, почти его ровесника. Все шло здорово, пока они не начали целоваться: Стас повалил Диму на кровать, и, когда лег на него сверху, наваливаясь всем телом, его вдруг охватила паника. Он представил себя со стороны, в голове начало мелькать все слышанное им в школе и от отца, и, как он ни старался избавиться от этого наваждения, у него не получалось вынырнуть из потока флешбэков. В итоге он просто столкнул с себя парня и, нелепо извиняясь, сбежал из квартиры, на ходу застегивая рубашку, заправляя ее в джинсы.

Однажды вечером, когда он зашел в приложение, то увидел, что до другого ближайшего пользователя всего несколько метров. Дима только решил скрыть себя из поиска, как получил сообщение от этого парня. Он испугался и, присмотревшись к фотографии, понял, что видел его, – буквально сегодня утром они разминулись в холле гостиницы. Наверняка он тоже его запомнил. Удаляться было бы слишком глупо, и он вступил в переписку. Разговор неожиданно сложился – Рома задавал вопросы, рассказывал о себе. Все это он делал без ненужных намеков, а просто вел нормальный диалог, как обычный человек. Когда перевалило за полночь, Рома спросил, можно ли ему зайти в гости, – у него есть бутылка вина, и он с радостью разделит ее.

– Ты знаешь мой номер? – спросил Дима.

– Вообще-то мы с тобой соседи. Я оказался более наблюдательным, чем ты.

Дима едва успел причесаться, когда Рома постучал в дверь. На вид ему было около тридцати, подтянутый, русые волосы коротко подстрижены. Мягкий взгляд. Он понравился Диме.

– Так что, можно зайти? – спросил Рома, демонстрируя бутылку.

– Да, пожалуйста, проходи.

Они просидели всю ночь – из-за неловкости Дима старался поменьше болтать о себе, переводя разговор на отвлеченные темы вроде музыки или кино, а Рома, напротив, спокойно рассказывал о своей жизни. Он работал маркетологом в Питере и думал открыть свое агентство.

– А если не получится, то открою кофейню, как все нормальные люди.

После того как вино было выпито, Рома сходил за второй бутылкой к себе в номер и заказал пиццу.

Когда они лежали рядом и смотрели «Дрянь», едва сдерживая хохот, чтобы никого не разбудить, Дима не верил в происходящее – разве с ним такое вообще возможно? Уже под утро они вышли на улицу покурить. От прохладного воздуха по коже побежали мурашки. Дима посмотрел на Рому и снова подумал про то, что он симпатичный.

– А ты-то как оказался здесь? Что забыл в Краснодаре? Все никак тебя не спрошу, – сказал Дима.

Рома выпустил дым.

– Полгода назад я расстался с парнем, с которым был десять лет. Ну, мы даже свадьбу сыграли в Португалии, расписались. А потом он встретил другого и ушел. Так себе драма, конечно, ничего особенного, но мне до сих пор от этого больно. Не очень понимаю, как мне вернуться к обычной жизни. – Он помолчал. – В общем, мой психолог посоветовал тупо отвлечься, поездить по каким-нибудь местам, набраться впечатлений. Я взял отпуск на пару месяцев, заехал сюда решить пару дел по работе напоследок, а потом поеду в Грузию, Турцию, ну и дальше в Европу. Решил выбрать вот такой странный маршрут.

– Долго тут еще будешь? – откашлявшись, спросил Дима.

– Я уезжаю через три дня, – ответил Рома и достал еще одну сигарету.

Дима улыбнулся, хотя хотелось зажмуриться. Бледно-розовое небо висело низко. Это немного, но больше, чем ничего.

Оставшиеся дни они провели вместе. По утрам брали велосипеды напрокат, колесили по городу, спешиваясь, только когда ноги уже горели от усталости. К обеду становилось жарко, Рома снимал футболку и шел по городу, катя рядом велосипед. Он рассказывал Диме о путешествиях в Индию и Марокко, Корею и Японию. О своем бывшем муже, который мечтал стать дизайнером и то злился на поставщиков ткани, то радовался отзывам клиентов, писавших в «Фейсбуке».

Дима смотрел на Рому, стараясь подолгу не задерживать взгляд, чтобы не привыкнуть к нему. Ему нравился Ромин голос, Ромина манера спокойно держаться, уверенно говорить о разных вещах. В нем была упругость, надежность, и от этого Дима испытывал радость и грусть одновременно – грусть, потому что в нем этих качеств не было. Во всей его жизни не было ничего надежного, прочного, упругого – подуй, и все рассыплется.

По вечерам они ходили в кино или бар – пили немного, но танцевали долго, пока хватало сил. В местном гей-клубе все смотрели на них, хотя они были совсем просто одеты. Натанцевавшись, они сидели на подоконнике – Дима клал голову Роме на колени, он гладил его волосы, смотря куда-то в сторону, из соседнего зала доносилась случайная слезливая песня. В окне на соседнем здании загоралась и гасла вывеска мини-маркета: она зажигалась то зеленым, то красным.

Сексом они занимались всего дважды, и то скорее из-за желания Димы – Рома делал это как будто нехотя, как будто снисходя до него. Конечно, в реальности все было иначе, наверняка иначе, но Диме почему-то нравилось думать об этом ласковом снисхождении, это возбуждало его: он знал, что не заслуживает Ромы, и тем дороже были его прикосновения, его внимание. Он понимал, что на самом деле Рома хотел всего лишь забыть бывшего мужа, но все же надеялся, что хотя бы чуть-чуть привлекателен и сам по себе.

А потом наступил день отъезда, и он поехал провожать Рому на вокзал. Они проспали и поэтому опаздывали, торопились, и вся эта спешка дополнительно изводила его, словно самого факта отъезда было недостаточно. На вокзале быстро выпили кофе в каком-то местном обшарпанном кафе, а после побежали на платформу, где все было запружено людьми, и он изнывал от невозможности обнять Рому, поцеловать в губы. Прощание вышло мучительным – они стояли друг напротив друга, Рома улыбнулся, предложил поехать с ним, но Дима замотал головой, надеясь поскорее пережить эту минуту: ну куда он поедет, он не может, да и зачем он Роме, в конце концов, зачем он ему нужен. «Какой ты хороший», – сказал тот, и потрепал Диму по плечу, и еще раз улыбнулся, и пошел в вагон. Он пару раз мелькнул в окнах – глядел в телефон, – а потом вдруг вынырнул в каком-то купе, помахал рукой, сел на свое место, стал разбирать вещи.

Когда Дима уходил с вокзала, он, чтобы не прислушиваться к колотящемуся сердцу, повторял план действий на ближайший день: выпить, выспаться, собраться, рвануть в лагерь «Пришествия». Выпить, выспаться, собраться. Он будет там совсем скоро.

22 июня

Иногда я чувствую себя Софьей Толстой. У меня нет стольких детей, сколько было у жены графа – у меня их вообще нет, – но доверенное мне хозяйство могло бы сравниться с ее.

Я хочу сказать – я очень устала. Лагерь разросся почти до трехсот человек и будет только увеличиваться. Мы уже построили больше шестидесяти деревянных домов, обставили их, там живут люди. Мы завели кур, коров, гусей, индюшек и далее по списку. Я едва успеваю за всем следить. Кстати, мне удалось заключить контракт с несколькими сетевыми магазинами на поставку экологических продуктов. Яков не слишком доволен, что я настаиваю на прибыли, но в этом вопросе я, как Софья Андреевна, не уступаю: уж в финансах я понимаю лучше, чем он. Поселок должен приносить хоть немного денег – не хочется все время бегать по олигархам и звездам с протянутой рукой.

У меня полно дел и помимо этого. Я общаюсь с новыми поселенцами, смотрю, кто из них может быть полезен больше обычного. Я постоянно ищу спонсоров для «Пришествия» и поддерживаю контакты с теми, кто жертвует деньги. Это не считая прямых обязанностей, то есть обязанностей пресс-секретаря: никто даже представить не может, сколько запросов на интервью и просьб что-то прокомментировать сыплется на меня каждый день. Если бы не пара моих помощников, было бы пора вешаться. Но им ничего сверхответственного поручать нельзя. Я не умею делегировать обязанности. Вот завтра придется ехать встречать эту журналистку из Москвы, Лизу Келлер. Келлер – что за дурацкая мода выдумывать себе якобы звучные псевдонимы?

Я была категорически против любых визитов журналистов, но Яков не послушал. Ему в голову втемяшилась идея провести экскурсию для какого-нибудь крупного СМИ – и вот, пожалуйста, придется вести беседы с непонятной Лизой. Самое печальное, что, судя по ее публикациям, она не совсем дура – пронырливая, цепкая. Один ее материал, про коррупцию при строительстве храма, меня даже рассмешил. Нет ничего забавнее и трогательнее перечисления дорогого барахла, найденного у церковных чиновников: в этих золотых побрякушках и пуховиках от Loro Piana столько человеческого, что даже испытываешь сочувствие к таким незадачливым ворам.

23 июня

Что я поняла про нее – что она будет меня раздражать. Вернее, уже раздражает. Этот резкий голос, эти вопросы. Аж мурашки по коже. В общем, я сразу назначила Вадима за ней приглядывать. Он все сделает как надо: Вадим вместе с Надей, женой, мои вечные палочки-выручалочки. Я им доверяю, насколько могу: мы давно познакомились, еще до «Пришествия», но работать вместе начали только здесь – они присоединились к нам после смерти своего единственного ребенка, запутавшиеся, не ощущающие почвы под ногами. А я им помогла – дала работу, дала цель. Взяла под свое крыло.

После журналистки я пошла встретиться с другим гостем. Дима – совсем молодой парень, добрался до лагеря сам, говорит, что хочет присоединиться к «Пришествию». Он рассказал о переписке с Надей и очень благодарил ее за поддержку. Я предложила ему пообедать вместе. Сидя с ним за столом, я чувствовала, как настороженно он держится, как стесняется: хотя нам принесли много всего – и суп, и жареную курицу, и кофе с пирожками, притронулся Дима только к кофе. Он побаивается нас, хотя понимает, что только здесь и может рассчитывать на помощь.

Вообще, в нем что-то есть, но я пока не понимаю что. Бывают люди, за которыми хочется наблюдать, и он как раз из них. У него интересное лицо. Он смотрел все больше на свои руки, на чашку кофе, реже – на меня. Вертел зубочистку в пальцах, менял позу на стуле, то закидывая руку за спинку, то, наоборот, ссутуливаясь.

По словам Димы – а у меня нет оснований ему не верить, – он пережил какой-то кошмар. Смерть матери, безумие отца, издевательства. Гомофобии, как и расизму, как и другим похожим вещам, не должно быть места в будущем. Иногда я поражаюсь, откуда вообще берется столько мерзости и нетерпимости в мире.

Ну, все как всегда: сядешь вести дневник, и сразу зовут к Якову. Слава, его помощник, сказал, что он меня очень ждет – наверное, хочет обсудить завтрашнюю церемонию посвящения.

Надо не забыть рассказать ему про Диму.

* * *

Как вновь прибывшему Диме отводилось несколько недель, чтобы освоиться, и местный распорядок он мог пока не соблюдать. Поэтому он проспал до часа дня, да и вообще он никуда особенно не торопился. Умывшись и осмотрев дом, в который его поселили, он перекусил бутербродами, оставленными на веранде, и сел изучать приветственную брошюру. Ему вручили ее вчера, но сил на чтение после разговора с Макаровой не осталось.

Согласно брошюре, просыпались в общине в семь утра, завтракали либо дома, либо в общей столовой. Потом отправлялись на работу – кто-то в поле, кто-то следить за скотом, кто-то наводить порядок в поселке, кто-то на стройку. В двенадцать – обеденный перерыв на два часа, а затем работа продолжалась до пяти вечера. После этого каждый мог заниматься своими делами. В общине было много разного совместного досуга, даже свой небольшой кинозал, но к нему никто никого не принуждал. Никто не запрещал и пользоваться интернетом.

В брошюре говорилось, что каждый волен покинуть «Пришествие» в любой момент и его никто не будет удерживать – хоть «ваш уход и причинит боль всей семье». Еще сообщалось, что Лидер поддерживает научно-технический прогресс и ни о каком бойкоте медицины речи быть не может.

«Мы выступаем против унижения человеческого достоинства по любому признаку, будь то пол, состояние здоровья, цвет кожи или сексуальная ориентация. Мы не приемлем ненависти. В случае нарушения этих базовых принципов – равно как и в случае множественного и беспричинного нарушения рабочего графика – мы оставляем за собой право применить против нарушителя санкции, вплоть до исключения из семьи», – говорилось в брошюре. В самом конце отдельно упоминалось, что употребление алкоголя и курение сигарет на территории лагеря под строгим запретом – пожалуй, это было единственное, что расстраивало Диму.

Отложив буклет, он подумал, что после разговора с Макаровой действительно хочет присоединиться к «Пришествию». То есть он хочет сделать это не только из страха – сбежав из дома, Дима постоянно боялся, что его найдут, – но и потому, что ему близки взгляды Лидера. Да и сама Макарова, не последний человек в этом месте, оказалась приятной женщиной. Он не рассказал ей всего, однако общий ход событий, начиная со смерти матери, передал. Ему хотелось выложить и больше, но он все же решил, что не стоит перебирать с откровенностью при первой встрече. В итоге их вчерашняя беседа закончилась на том, что Макарова посоветовала еще раз подумать над идеей присоединиться к ним и дать окончательный ответ завтра. И хотя он был готов ответить тогда же, за столом, Екатерина настояла на своем варианте.

Глубоко вдохнув теплый воздух, он спустился с веранды и пошел к дому, где была приемная Екатерины. На месте ее не оказалось, но, когда Надя узнала, что Дима все же решил остаться, она с улыбкой протянула ему запечатанное письмо.

– В таком случае держи это. Катя оставила для тебя конверт.

Выйдя на улицу, он распечатал его и стал быстро читать.

«Судя по всему, ты решил остаться. У меня сейчас много дел, так что пока не могу поздравить тебя лично. Но мне еще представится случай. Мы редко так поступаем, но, кажется, для тебя можем сделать исключение с учетом всего, что с тобой случилось. Дело в том, что сегодня в шесть вечера в главном доме будет проходить церемония посвящения – это церемония принятия новых членов «Пришествия». Мы готовы принять и тебя, хотя обычно перед этим человек живет у нас в течение месяца. Ничего особенного делать этим вечером тебе не придется: перед всеми выступит Лидер (между собой мы зовем его Яковом, привыкай и ты его так называть), а потом будет небольшой торжественный ужин. В общем, отдыхай и приходи на церемонию – там и увидимся».

Сложив письмо, Дима убрал его в карман и посмотрел в сторону главного дома, расположенного на холме. Потом он перевел взгляд на стенд со схемой поселка. Дима увидел, что неподалеку от лагеря есть пруд, и решил пройтись до него – заниматься ему все равно было нечем. Пока он шел к выходу, он смотрел по сторонам: улица была пустой, рабочий день в самом разгаре. В окнах домов мелькали дети, мамы хозяйничали по дому. На лицах редких прохожих не было восторженной радости, как можно было бы предположить, наслушавшись пасторальных историй про «рай на земле», который сулили разные секты, но впервые за долгое время Дима не опасался, что на него вдруг кто-то нападет или что он услышит в свой адрес что-то неприятное. Чувство безопасности было непривычным, но он радовался ему.

От поселка до пруда он шел минут пятнадцать. Надо было пройти через небольшое поле, а после через заросли деревьев. Они кругом обступали воду: кое-где спускались к самому пруду, отражаясь на поверхности, а где-то оставляли берег свободным. Дима спустился к воде. Было совсем тихо, ни шороха вокруг. От дневного зноя он вспотел. Сев на берегу, он разулся, снял джинсы с футболкой, закрыл глаза. Ноги холодила земля, во всем теле ощущалась легкость и свежесть. Он постарался отвлечься от мыслей, роившихся в голове, и, когда это получилось – буквально на несколько секунд, – почувствовал счастье.

Дима зашел по пояс в воду. Теплая. Песчаное дно без ила: под зеленоватой гладью он видел свои щиколотки. Когда Дима окунулся и, проплыв под водой несколько метров, вынырнул, он огляделся по сторонам и вдруг вспомнил, что ему напоминает это место. Давным-давно, вскоре после смерти мамы, они с отцом поехали с палатками на выходные в Подмосковье. Бродили по лесам, готовили еду на костре. Случайно они наткнулись на два пруда, расположенных совсем близко друг к другу, буквально в ста метрах. В одном плавали люди, а в другом, как сказали дачники, водилось как-то особенно много рыбы. Пока солнце стояло высоко, они с отцом купались, а к вечеру раздобыли удочки – папа выпросил их у кого-то из местных. Солнце медленно опускалось за верхушки деревьев, кружило все больше комаров.

Рыбу они ловили на мякиш. Ее и правда было много, но все какая-то мелочь, бычки. Впрочем, им это было не важно: ведро они все равно не взяли и, поймав рыбу, тут же ее отпускали. Это было последнее лето, когда они вместе вот так хорошо проводили время.

Выйдя на берег, Дима пожалел, что не захватил полотенца, пришлось вытираться футболкой. Он вновь подумал о будущем, в котором, если честно, он себя никогда не видел. Он так много энергии тратил на сам процесс выживания, что у него не оставалось сил планировать что-то наперед. Кем он хочет стать, к чему у него вообще есть склонность? Да и какая разница, какие у него мечты и планы, если нормальная жизнь ему не светит. Кому он нужен? Не лучше ли просто завязать со всем этим, чтобы не мучиться, не переживать, не бороться напрасно? Он ужасно устал от этих вопросов, от себя самого, от попыток все наладить.

Мысли оборвались – он услышал справа, в кустах, легкий шорох и когда посмотрел туда, то увидел девушку: она удивленно подняла брови и, легонько вскрикнув, развернулась и побежала прочь, цепляясь светло-серым платьем за ветки. Диме показалось, что он покраснел до кончиков волос. Он натянул джинсы и кроссовки, надел футболку и быстрым шагом пошел в сторону поселка, на ходу убирая со лба мокрые волосы. Он чувствовал неловкость, но был даже немного рад случившемуся – по крайней мере, это отвлекло от давно знакомых мыслей. Дима остановился посреди поля и посмотрел вверх – он смотрел на солнце до рези в глазах. Было жарко и хорошо.

Когда он пришел домой, то сразу переоделся в сухую одежду. Он посмотрел на себя в зеркало. Дима знал, что хорошо сложен, что многие нашли бы его красивым. По правде сказать, только внешность Дима и считал некоторой своей удачей – во всем остальном его преследовало полное невезение. На секунду он представил рядом с собой Рому. Он сегодня вспоминал о нем несколько раз, но отгонял эти флешбэки, так как знал, что ничего, кроме грусти, они не принесут. В глубине души он считал свою сентиментальность стыдной, ведь он же парень и не должен придавать этому столько значения. А еще иногда он думал, что быть геем на самом деле тоже неправильно, сколько ни убеждай себя в обратном, сколько ни прислушивайся к активистам или западным звездам. Конечно, такие рассуждения – глупость, результат давления общества, того самого общества, которое он ненавидел, и все это не защищало от чувства собственной неправильности, словно в нем изначально что-то сломано, а значит, он заслуженно был изгоем.

До назначенного Макаровой времени оставалось три часа. Он не знал, чего ждать от вечера, но сил волноваться все равно не было – хотя проснулся недавно, но успел устать. Заведя будильник, Дима лег в кровать и сразу заснул.

* * *

Он проспал. Открыв глаза, Дима увидел, что уже шесть часов. Он посмотрел на телефон – будильник был сброшен: видно, в полудреме он выключил его, как только тот начал звонить. Дима вскочил, побежал к шкафу, чтобы переодеться. Быстро приведя себя в порядок, он вышел из дома. На улице никого не было. Солнце уже начинало садиться.

Главный дом внутри был больше, чем казался снаружи. Это было вытянутое бревенчатое здание со множеством окон. С потолка свисали массивные люстры из потемневшего железа. Пространство было разделено на две неровные части. С одной стороны все было занято длинными столами, а с другой – невысокой сценой. Когда Дима вошел, свободных мест в зале уже почти не осталось, было полно людей. Стоял шум, все разговаривали друг с другом, то и дело кто-то смеялся.

– О, а я уже подумала, ты сбежал, – со стороны сцены к Диме подошла Екатерина и протянула ему руку, чтобы поздороваться. – Я рада, что ты пришел.

– Да куда я сбегу. – Он неловко усмехнулся. – Как у вас тут много людей. Это все, кто живет в поселке?

– Нет, не думаю: у нас нет таких жестких правил, что на церемонии должны присутствовать непременно все. Наше дело пригласить, а уж люди сами решают, прийти или остаться дома, чтобы заняться своими делами.

Макарова медленно обвела зал взглядом.

– До сих пор не верится, что столько людей решилось приехать сюда. – Она улыбнулась. – Впечатляет, правда?

Дима кивнул.

– А главное, всех этих людей объединяют общие взгляды, идеи. Вера во что-то лучшее. Приятно это осознавать. – Она помолчала, а потом спросила, посмотрев на Диму: – Как ты провел день, расскажи.

– Честно говоря, я все проспал. Единственное, что успел сделать, так это сходить на пруд.

– Так вот, значит, про кого мне рассказала Таня! – Она засмеялась, жестом подзывая девушку, которая стояла неподалеку. – Она прибежала в столовую и сказала, что какой-то молодой незнакомец «атлетического вида» купается в нашем пруду.

Диме опять стало неловко, он слабо улыбнулся, желая немедленно исчезнуть.

– Таня, знакомься, это Дима. Дима, это Таня. Не знаю, что рассказать вам друг о друге, думаю, при случае вы сможете познакомиться поближе. Если захотите, конечно. Я вот ужасно не люблю знакомиться с новыми людьми, честно говоря. Это очень утомительно.

В этот момент в зале приглушили свет.

– Так, а вот теперь мне пора вас оставить – начинается официальная часть. Дима, пожалуйста, не уходи далеко от сцены.

Кивнув, он встал в проходе, где уже толпились люди. Хотя в зале было не протолкнуться, тишина установилась быстро. Через несколько минут на сцену вышел Яков – среднего роста, коренастый, широкий в плечах. Одет в прямые серые брюки и такую же серую толстовку. На вид ему можно было дать лет сорок пять. Полноватые губы, аккуратно подстриженная короткая борода, усы. Густые волосы зачесаны назад. Подойдя к микрофону, стоявшему посреди сцены, он обвел зал взглядом, улыбнулся и, подняв руку, сказал:

– Здравствуйте, дорогие друзья. Я ждал этого вечера. Мы собирались уже не раз, принимая в семью новых членов. Но каждый раз я волнуюсь, каждый раз думаю, что же вам сказать. Как вы, наверное, заметили, наши встречи стали происходить все чаще. И я точно знаю, что их будет еще больше. Потому что наша слава растет, наша сила растет. Я получаю множество писем каждый день. С вопросами о нас, с просьбами о помощи, с предложениями дружбы. И когда я читаю эти письма, мое сердце радуется – это подтверждение того, что мы с вами все делаем правильно, это видно даже посторонним. Я поздравляю нас с этим и прошу быть открытыми ко всем, кто к нам приходит. Строительство в нашем поселке не останавливается ни на один день, и это делает меня счастливым. Потому что я знаю – в каждом доме скоро будут жить наши друзья и единомышленники.

Яков замолчал и широко улыбнулся, посмотрев на Екатерину, – она стояла на краю сцены. Дима поймал себя на мысли, что ему нравится манера выступления Лидера – тот говорил неторопливо, но в его словах чувствовались сила и убежденность. И еще у него был приятный голос – низкий, хорошо поставленный. Добрый.

– Хотя мы растем с каждым днем, хотя мы получаем пожертвования со всей страны и даже из других стран, – вновь начал он, переведя взгляд на людей в зале, – я знаю, что многие сомневаются в общем успехе. Более того, скептики есть даже здесь, в нашем доме. Обращаюсь к этим людям, обращаюсь ко всем вам – я хочу, чтобы вы знали: в сомнении нет ничего постыдного, нет ничего страшного. Каждый из нас может сомневаться. Мы никогда и ни от кого не потребуем безоговорочной веры – в меня, в Бога. Это делают другие, но не мы. Не здесь, не в этом месте. Вы можете не верить в Бога, если придерживаетесь общих с нами принципов и взглядов на мир. Принципов любви и добра, открытости и понимания. Если в вашем сердце эти слова отзываются и вы намерены идти по пути, который они вам указывают, знайте: пусть вы сомневаетесь в Боге или не верите в него – Он в вас верит, Он вас всегда услышит. Я это точно знаю, потому что Он не раз слышал меня. Он дает возможность помогать людям – помогать им выздороветь, утолить печаль, найти защиту и спасение от зла, которое разлито в мире.

Он снова стал обводить зал взглядом и вдруг остановился на Диме.

– Кто-то может спросить меня: если Бог нас слышит, почему в мире происходит так много плохого? Почему умирают дети, почему существуют болезни, причиняющие нестерпимые страдания человеку, почему, наконец, появляются тираны. Что же, это Бог нас за что-то наказывает? Почему он так жесток? – Яков замолчал на несколько секунд. – У всех религий есть на эти вопросы свои ответы. Да, наказывает. Да, человек греховен. Да, вы слабо верите или неправильно молитесь. Но настоящий ответ другой. Мы с вами, находясь в нашем общем доме, должны понять, что все устроено не так. Мы привыкли, что Бог всесилен, что Зло всегда Ему проиграет, если Он захочет. Но мир устроен иначе. На самом деле Бог постоянно борется со Злом, которое не уступает Ему в силе. И люди могут помочь Богу или Злу, выбрав ту или иную сторону. Совершая в обыденной жизни зло, мы тем самым помогаем ему, подпитываем его. Зла становится больше, и противостоять ему все сложнее. В силах человека переломить это, сделать так, чтобы не в загробной жизни, а уже здесь, на земле, был рай. Точно так же человек может превратить планету в ад, и в истории человечества такие случаи были, мы с вами отлично знаем об этом.

Каждый раз, когда человек совершает насилие над слабым, когда религиозные фанатики убивают инакомыслящих, когда власть преследует политических противников, когда родители выгоняют из дома «не таких» детей, когда дети издеваются над немощными родителями, когда ради забавы терзают животных в клетках, – в каждый такой момент Зло радуется, оно расползается, захватывая новую территорию. Но мы этого не хотим. И мы будем этому сопротивляться. Мы будем бороться за добро, потому что правда на нашей стороне.

Яков потер лоб тыльной стороной ладони.

– Я знаю, многих из вас могут напугать мои слова. Многие из вас боятся, потому что успели испытать все то, о чем я говорил. Вы прошли через боль, преследования, унижение, отчаяние. Вам кажется, что вы жертва, что вы слабы и не вам менять мир. Но это не так. Именно вы, пережив все это, можете найти в себе силы не сдаваться, можете продолжить борьбу не только за себя, но и за других. Даже если сами этого не осознаете, вы сильнее любого зла – и вы это уже доказали. Самим фактом того, что сейчас находитесь здесь. Это и есть ваш вызов, брошенный несправедливости, – вы не сдались. И я уверен, что через короткое время мы все осознаем собственную силу и не только спросим со Зла плату за случившееся, но и потребуем от него убраться восвояси – в ад, где ему самое место. А эту землю и эту жизнь мы оставим за собой.

Замолчав, Яков закрыл глаза. В полной тишине он сказал:

– Спасибо вам. Спасибо вам всем.

После этого в зале раздались аплодисменты – люди вставали с мест, хлопали, скандировали: «Мы вместе». Дима тоже начал хлопать, но мыслями был далеко – он снова перенесся домой, в тот вечер, изменивший его жизнь. На пальцах он почувствовал липкую теплую кровь, собственное тело стало ему отвратительно. Он спрашивал себя, имеет ли право находиться здесь, среди этих людей. В тот вечер он совершил зло? У него кружилась голова, он закусил губу, чтобы не потерять сознание.

– Дима, пойдем к сцене. – Он поднял глаза и увидел, что перед ним стоит Екатерина.

Он кивнул и пошел за ней. У сцены уже стояло человек двадцать – мужчины и женщины разного возраста. Макарова по очереди просила их подняться к Якову, тот клал на плечи приглашенному длинную бархатистую ленту белого цвета с вышитым солнцем на концах. Он обнимал только что обращенного члена секты, громко называл его по имени для собравшихся людей в зале и целовал в лоб.

Все стоявшие в очереди были одеты в серую одежду, и только на Диме были обычные джинсы и футболка. Он снова почувствовал себя белой вороной. Рядом с ним была Макарова, и он шепотом спросил ее, нормально ли это, что он так одет. Она улыбнулась, едва кивнув, и положила руку ему на плечо. Чем меньше людей оставалось перед Димой, тем больше он волновался. Хочет ли он вступить в «Пришествие»? Правильно ли сделал, что приехал сюда? Приживется ли здесь? Не лучше ли было во всем сознаться и попытаться встроиться в нормальное общество? Может, он бы нашел понимание дома? Вопросы мелькали быстро, он не успевал сконцентрироваться ни на одном из них и лишь сильнее нервничал.

Екатерина сказала, что его очередь пришла. Он вздохнул и стал подниматься по ступеням. Казалось, в голове стучит сердце. Дима вдруг понял, как много людей смотрят сейчас на него. От этого стало еще страшнее, ноги сделались ватными: он остановился на последней ступени и замер. Он не мог заставить себя идти дальше. Уставился в пол, ладони вспотели. Кто-то взял его за запястье. Дима поднял глаза – это был Яков. Он улыбнулся, потянул Диму за собой, как будто расколдовывая: оцепенение спало, Дима вновь сделался хозяином своего тела.

Яков остановился посередине сцены и посмотрел на него, прямо в глаза. В его взгляде была доброта – доброта и понимание. Он видел Диму насквозь. Он знал все – и все принимал. От этого было почти физически больно. Хотелось оттолкнуть Якова. Хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось.