Текст книги "Четвертый поход"

– А, гадина, алкаш хренов! – взорвалась Вика и принялась хлестать Илью по щекам. – Очнись, сука! Нам всем кирдык сейчас будет!

Пощечины подействовали отрезвляюще: Илья подгреб к себе одежду, огляделся уже почти осмысленно и задал орущей на него и дерущейся мегере вопрос, который привел хозяйку квартиры в совершеннейшее неистовство:

– А где… Вика?

Вжав голову в плечи под потоками обрушившегося на него мата, Илья кое-как принялся одеваться. Рубашка, свитер, джинсы… Справиться с трусами и носками он не смог, и поэтому просто запихал их в карманы.

Встав, Илья тут же пожалел об этом – комната поплыла, завертелась, к горлу подступил комок, но Вика уже подхватила его под мышки и потащила в тесную прихожую. С трудом впихнув босые ноги в ботинки, Илья криво напялил пальто и был вытолкнут за дверь.

– И что б я тебя больше не видела, урод! – прошипела на прощанье Вика и защелкнула замок.

Илью опять повело, он сделал несколько шагов, ухватился за подъездные перила и обернулся. Три обитых дерматином двери уставились на него подслеповатыми окулярами глазков. Из какой его только что вышвырнули – ответить на этот вопрос Илья не смог и, махнув рукой, двинулся вниз по лестнице…

Спускаться пришлось долго. Все это время кот Баюн веселился от души, пел песни, сыпал прибаутками типа: «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет!», «Выпивали – веселились, как проснулись – прослезились!» и вообще всячески изводил Илью.

На первом этаже едва не случилась катастрофа. В подъезд стремительно вошел крупный мужик в сером городском камуфляже, налетел на качающегося Илью и если бы не перила, на которые похмельный страдалец оперся спиной, дело наверняка закончилось бы сотрясением мозга.

Матюгнувшись, камуфлированный затопал вверх по лестнице, а Илья по стеночке выбрался из подъезда и огляделся.

Стояло ранее ноябрьское утро. Вчерашний снегопад несколько утих, но все равно в стылом воздухе продолжали кружиться красивые пушистые снежинки.

Где-то в стороне шумели проезжающие по улице автомобили. Тихий двор между двумя пятиэтажками еще спал – ни людей, ни машин. Илья, пошатываясь, помочился у стены дома, поплотнее запахнул пальто и двинулся по засыпанной снегом дорожке на уличный шум.

«Пиво! Мне нужна бутылка. А лучше две. Иначе я просто умру!» – как заклинание повторял про себя Илья. Кот Баюн тут же подхватил пивную тему и завыл старую дюновскую песню, перевирая слова: «Если б море было пивом, я в дельфином стал красивым!»

Улица, на которую выбрался Илья, оказалась большой, хорошо освещенной и многолюдной. Сплошной поток машин, спешащие на автобусные остановки реутовцы и призывно манящие разноцветными огнями коммерческие палатки.

«Так, сейчас беру пива, потом ловлю тачку – и домой!» – рассортировал свои действия по ранжиру Илья. Остановившись у ближайшего ларька, он сунул руку во внутренний карман – и похолодел!

Денег не было! Привалившись к стенке ларька, он начал лихорадочно обыскивать себя, проверяя карманы. Спустя минуту страшная правда обрушилась на Илью, разнеся все его похмельные мечты вдребезги.

В карманах нашлось: паспорт, ключи от квартиры, мобильник, еще какие-то незнакомые ключи, заламинированная доверенность на право управления транспортным средством на имя Привалова Ильи Александровича и тринадцать рублей мелочью.

«Это все…» – обреченно подумал Илья. Без пива он непременно сдохнет вот прямо сейчас. «Это все, что останется после меня! – радостно подхватил кот Баюн дэдэтэшный хит, а потом промурлыкал: – Ты, олух, витрину изучи. Бывает пиво и за тринадцать, и дешевле…»

Илья, повинуясь осточертевшему голосу хтонической твари, тупо уставился на ценники под разномастными бутылками и – о, чудо! – действительно обнаружил, что кот сказал правду…

…Пиво он выпил залпом, чтобы сразу ощутить оживляющий эффект. В процессе пития Илья отметил, что дешевые «Жигули» – все же редкостная гадость.

Отшвырнув опустевшую бутылку в снег, он расслабился и с удовлетворением почувствовал, что снова способен соображать и нормально двигаться.

«Теперь бы до дома добраться», – подумал Илья, и тут запиликал мобильник.

– Пр-вет, др-жок! – прочирикал в трубке знакомый голос, и Илью бросило в жар – это была Яна.

– Привет! А как ты меня нашла? – тупо спросил он, с трудом соображая, что говорить.

– О-па! Ну-ты-д-ешь! – восхитилась Коваленкова и хихикнула. – В-дать хр-шо п-гулял? Ты-ж мне з-нил вч-ра! Не-по-нишь?

– Не… не помню… – пробурчал Илья.

– Что, с-всем ни-чго? И как м-ня на р-балку пр-гласил?

«Ё-пэрэсэтэ!» – мысленно выругался он. Декабрьская традиционная зимняя рыбалка у Сереги Дрозда в Средневолжске. Выходит, он вчера пригласил туда Яну…

– И что ты решила? – буквально заставил себя спросить Илья.

– Да в-от р-шила… – загадочно прострочила Яна, – д-вай так: ты с-час пр-спись, а я т-бе в-чер-ком пз-в-ню, оки?

– Ага… – зачем-то кивнул Илья, и Коваленкова отключилась.

«Что, братан, не ожидал?» – тут же подключился кот Баюн.

– Так это все ты, с-сука?! – вслух крикнул Илья. Проходившие мимо люди, пожилая женщина с внуком и семейная пара средних лет, шарахнулись от него в сторону. До Ильи долетел недовольный голос: «А ты, Мишенька, не слушай. Дядя сумасшедший, поэтому ругается…»

«Я не сумасшедший!» – хотел ответить Илья, но только горько вздохнул.

Стиснув зубы и не обращая внимания на голос, звучащий в голове, он добрел до ближайшей остановки, втиснулся в толпу пассажиров, вместе с ними влез в душное и теплое чрево автобуса, и темный Реутов поплыл за запотевшими стеклами – назад, в прошлое…

* * *

Домой он добрался лишь к обеду. Жестокое похмелье разыгралась к этому моменту с такой силой, что Илья несколько раз практически терял сознание. Хорошо еще, что сердобольная тетка в метро пропустила его бесплатно, правда, прочитав краткую нравоучительную лекцию о вреде алкоголя и нездорового образа жизни.

Войдя в квартиру, Илья первым делом сунулся в холодильник и буквально завопил от радости, узрев на дверце початую бутылку водки. Стояла она тут с Нового года, поскольку дома у Приваловых выпивать было не принято, и Илья очень надеялся, а точнее, был уверен, что с «огненной водой» за минувшие с его последнего посещения холодильника сутки ничего не случилось…

Налив полстакана, Илья кое-как накромсал лимон, выдохнул, влил в себя холодную водку и зажмурился, прикусив лимонный ломтик зубами.

Потом был звонок матери, повинная голова, которую меч родительского гнева все же немного посек, чистое белье, еще полстакана водки, уже под суп и котлеты, и наконец родная кровать, с готовностью принявшая отяжелевшего Илью Привалова в свои ласковые объятья…

Перед тем как уснуть, он еще раз прокрутил в голове все доступные памяти события вчерашнего дня – ссору с графом, дурацкую дуэль, пьянку и все остальное. Выходило, что Зава разыскал его каким-то чудом… «Ха, чудом, – усмехнулся про себя Илья. – Вот именно – чудом!»… и подарил свой знаменитый «Троллер», вручив ключи и доверенность. Еще Илья звонил Яне и пригласил ее с собой в Средневолжск. И что самое важное – Яна вроде бы не отказалась…

«Надо, как проснусь, все же с Вадиком поговорить. Во-первых, помириться все же. А во-вторых… На хрена мне его полудохлый джип? Он что, думает, меня можно вот так просто купить? Память в обмен на… как это в том фильме… на кучу штампованного железа?» – подумал Илья, но сон уже подкрался к нему на цыпочках, подхватил и понес в страну забвения.

«Спокойной ночи, дорогой товарищ!» – промяукал кот Баюн, а может быть, это Илье уже приснилось…

* * *

Из он-лайн дневника Мити Филиппова:

Запись от 25.11.

Разочарование в человеке – это так грустно. Я ему верил, я думал – он сильный. А он оказался… типа туповатым гопником.

Т. очень сердился, и сказал, что: «Omne bellum sumi facile, ceterum aegerrume desinere – всякую войну легко начать, но очень трудно закончить!»

Как теперь они будут мириться? И почему И. поступил так?

Решил брать у Т. уроки фехтования. Осваиваю рапиру.

* * *

Яна и впрямь позвонила Илье, правда, уже на следующий день. Первым делом Привалов извинился за свое наверняка хамское поведение и пьяный бред, который, без сомнения, нес накануне.

– Ну ты д-ешь! – рассмеялась Яна. – Пол-часа р-спис-вал, как у вас там на р-балке ч-дно и сл-вно, а т-перь звиня-шся!

– Нет, нет, что ты! – Илья почувствовал, что от беспомощности и собственной непроходимой тупости его бросило в жар. – Про рыбалку все правда… А ты… поедешь?

– П-еду! – решительно ответила Яна, и Илья ясно представил, как она сопроводила свои слова коротким кивком, тряхнув белой челкой.

Нужно было закрепить успех, двигаться дальше, но у Ильи словно язык отнялся. Никогда, ни разу в жизни, он вот так вот не робел перед девушкой.

«Теленок, – насмешливо фыркнул кот Баюн. – Тебе что, пятнадцать лет? Смотри, у тебя руки вспотели! Ай, позор какой… Ну все, соберись. Вдохни, выдохни – и пригласи ее в кафешку какую-нибудь. Ну, не будь рохлей!»

– Яна, – выдавил из себя Илья, – а ты бы… Не согласилась бы… Когда время будет…

– Ты ч-то? – в голосе Коваленковой послышалась тревога. – Б-леешь что-ль? Ч-го у т-бя с г-лсом?

– Нет-нет, все нормально! – поспешно выпалил Илья и, словно очнувшись, зачастил: – Я тут хотел тебя пригласить… посидеть… кофейку там, пирожные… Ну, я не знаю, в общем, все, что ты любишь!

– О-ки. См-шной ты, Пр-валов… Д-вай так: или пс-лезав-тра, или в ср-ду. Я т-бя с-ма на-йду. Все, поки…

В трубке запульсировали гудки, а Илья зачем-то по-прежнему держал ее возле уха и широко улыбался, бездумно глядя в окно…

* * *

Вместо кафе по итогу они пошли в сонг-бар «Ночной блюз». Место выбрала Коваленкова, объяснив Илье: «Там не т-лько п-жрать м-жно, там Пелагея по-ет…»

Кто такая Пелагея, Илья не знал, но ему, по большому счету, было все равно, куда идти, лишь бы с Яной.

Шагая от станции метро «Китай-город» по направлению к бару, он развил эту мысль: «Пусть в этом „Ночном блюзе“ поет хоть Боря Моисеев, главное, что я иду туда с Яной, девушкой, которую я… которая мне…»

«Да трахнуть ты ее хочешь, чего вилять-то! – немедленно вклинился в поток мыслей невыносимый Баюн. – Что ты, как неродной. Сам с собой-то честным можешь быть?»

«Исчезни, тварь!» – мысленно рявкнул Илья, но по тому, как на него стали поглядывать встречные прохожие, понял, что покраснел. Проклятый кот попал в точку – Яна была небезразлична Илье, причем небезразлична настолько сильно, что он смущался и волновался, как подросток.

Она пришла первой, несмотря на то что Илья выдвинулся из дому с большим запасом. Когда он заметил на углу дома, где они договорились встретиться, миниатюрную хрупкую фигурку в приталенном светлом плащике, у Ильи тут же пересохло в горле и все заготовленные слова точно выдуло из головы холодным осенним ветром.

– Привет! Это тебе… – беспомощно пролепетал он, протягивая Яне три бордовые розы.

– Пр-вет! Ух ты… – Коваленкова интригующе посмотрела на замявшегося Илью сквозь челку и хихикнула: – Ну все! Р-мео и Джль-етта, сц-на под бл-коном…

– Да я же от души! – почти обиделся Илья.

– Все-все… Сор-ряйте, сэр. Сп-сибо, оч-пр-ятно мне. Ль-блю розы, – Яна подхватила своего кавалера под руку, и они двинулись в сторону сонг-бара…

…До выступления загадочной Пелагеи оставалось еще полтора часа. В низеньком зальчике «Ночного блюза» стоял тот неповторимый аромат, который отличает небольшие уютные заведения от пафосных дорогих ресторанов – пахло кофе, ванилью, ромом и жженым сахаром.

За небольшой стойкой колдовал лохматый, как хиппи, бармен. Тяжелые дубовые столики по большей части оказались заняты, и Илья с Яной с трудом нашли себе место у колонны, сбоку от крохотной, полукруглой сцены, над которой возвышалась стойка микрофона.

Чернявая смазливая официантка принесла меню, выразительно повертела круглой налитой попкой перед Ильей, но он после Вики из «стекляшки» на брюнеток даже смотреть не мог – тошнило.

Пока они ждали заказ, Яна в своей обычной манере быстро-быстро вывалила на Илью последние новости.

Из «м-нтовки» она уволилась – «Все, не м-гу бль-ше!» Стаж, послужной список и звание давали ей право на бесплатное поступление на второе высшее по специальности «юриспруденция», чем Яна и поспешила воспользоваться, подав документы на заочный юрфак бывшей «плешки».

– С-час я пока кн-сль-тантом по кр-м-налу устр-илась, в ф-ир-му тут одну. Ник-кузич п-мог. А в-бще д-маю но-тар-усом ст-ать… Пр-ставл-ешь, с л-г-педом з-ни-маюсь!

– И как успехи? – поинтересовался Илья.

Яна, откинув со лба челку, кольнула его взглядом своих нестерпимо синих глаз и, смешно двигая губами, плавно пропела:

– Если-и ста-араться, полу-учается, как у за-аики…

И тут же добавила в своей обычной манере:

– А ее-ли не-ст-раться, все нр-мально! Ве-дь все ж п-нятно, да?

Илья кивнул.

– Вот, а эт-ж гл-вное – чтб т-бя п-нимали, – уверенно закончила Яна.

Они пили обжигающий кофе, и его жар словно бы растапливал невидимый ледок между ними. Исчезала настороженность, таяла неловкость и отчужденность. Но Илья все равно слишком хорошо помнил слова, сказанные Яной в оружейной графа Торлецкого, когда он так неуклюже, по-дурному попытался приударить за понравившейся ему девушкой: «Соплив ты еще – к милиционершам клинья подбивать». Он тогда, помнится, сильно возмутился: «Это я-то соплив? Да тебе лет-то сколько?!», а Яна обворожительно улыбнулась и ответила: «Лет мне не меньше, чем тебе. Но это – не главное. Ты вон с войны сколько лет назад вернулся, а все отойти не можешь… А у нас война каждый день, мы на ней живем, понимаешь?»

Теперь Яна уже не жила на войне, но привычки и навыки, выработанные годами службы в оперативной части, остались с ней, наверное, навсегда. И был среди этих навыков, Илья это чувствовал, и такой – видеть собеседника насквозь, угадывая мотивы и побуждения, им двигающие. Почему-то Илье всякий раз становилось стыдно, когда он думал об этом…

И все же, все же лед таял. Они уже болтали, как хорошие приятели, они уже рассказывали друг другу о себе. Илья удачно ввернул парочку кстати подсказанных котом Баюном анекдотов, Яна звонко смеялась, подтрунивала над своим кавалером, а он в ответ тоже смеялся, и было это так хорошо, так чудно, что хотелось обнять весь мир и сказать: «Люди, я вас люблю!»

Илья боялся, что хрупкое взаимопонимание, возникшее между ним и Яной, разрушится, уйдет, исчезнет, когда начнется концерт, но ошибся. Мудрая Коваленкова не зря выбрала это заведение. Она, в отличие от Ильи, знала, кто такая Пелагея Ханова.

Когда следом за несколькими колоритными музыкантами на сцену вышла круглолицая улыбчивая девушка с простым русским лицом, каких тысячи, Илья решил, что лучшей компенсацией за потраченное время будет то, что он просидит оставшиеся часы в «Ночном блюзе» рядом с Яной.

Но вот девушка на сцене запела, и все – низкий шершавый потолок, столики с посетителями, кирпичные стены и даже Яна – исчезло для Ильи, перестало существовать.

Пелагея пела, легко беря три октавы. Своим удивительным, чарующим, берущим за душу голосом она творила настоящие чудеса. В ее песнях, в общем-то простых и бесхитростных, народных по большей части, жила целая Вселенная.

У Ильи мурашки забегали по спине от, казалось, навечно скомпрометированной пьяными компаниями «Любо, братцы, любо…». Пелагея пела, – а он словно видел наяву и берег, покрытый сотнями «порубанных, пострелянных людей», и жену, которая «поплачет да выйдет за другого». Финальный куплет добил его окончательно:

 
Кудри мои росы,
Очи мои светлы
Травами, бурьяном
Да полынью порастут…
Кости мои белые,
Сердце мое смелое
Вороны да коршуны
По степи разнесут…
 

В перерыве между песнями он глянул на Яну – у бывшей оперативницы в глазах стояли слезы. Она заметила, что Илья смотрит на нее, и тихо сказала ровным, спокойным голосом, каким говорила только в минуты сильных эмоций:

– Пелагея лет в двенадцать, по-моему, выступала на дипломатическом приеме в американском посольстве. Она пела, и все плакали. Слов почти никто не понимал, но все равно плакали. А потом кто-то из посольских сказал: «Что же это за народ такой, у которого дети ТАК поют?!»

Потом было еще много песен, и веселых, и грустных. И всякий раз, когда под хлопки публики Пелагея выходила к микрофону, у Ильи внутри все сжималось в предчувствии встречи с новым, неизведанным миром ее песен, миром, демиургом которого была эта улыбчивая девушка с простым русским лицом…

…Когда они, уже в двенадцатом часу, покинули гостеприимные стены «Ночного блюза» и вышли на похрустывающий ледком тротуар, Илья понял, что для него отныне Яна Коваленкова будет ассоциироваться не с ментовскими сериалами и стреляными гильзами, а с песнями Пелагеи. Он посмотрел во влажно поблескивающие в свете фонарей глаза девушки и ощутил, как в душе рождалось новое чувство. Теперь его жизненной целью, его долгом, смыслом его существования стало сделать так, чтобы эти глаза наливались слезами лишь от полноты чувств, вызванных прикосновением к миру прекрасного, – и ни по какому иному поводу…

«Пра-авильной дорогой дви-игаешься, товарищ. Мур-мур-мур…» – промурлыкал откуда-то из глубин сознания кот Баюн и вновь бесследно канул куда-то…

Чудесный вечер все же немного смазался в своей концовке, и сделал это, естественно, Илья.

Он проводил Яну до дому и, стоя у подъезда, неожиданно для себя самого набрался какой-то дурной храбрости. Взяв руку девушки, Илья изогнулся в каком-то пошлейшем поклоне, чмокнул затянутую в коричневую кожу перчатки узкую кисть и выдал фразу из общажного еще своего репертуара:

– А не соблаговолит ли дама дать приют усталому и замерзшему путнику, возжелавшему если не тепла и ласки, то хотя бы чашечки чая?

– Дурак ты, Привалов, – серьезно сказала Яна, глядя ему в глаза. – Лучшее всегда – враг хорошего…

– Извини… – Илья потупился.

– Л-дно, не тш-уйся! – улыбнулась Коваленкова, переложила розы в левую руку, приподнялась на цыпочках и легонько поцеловала его в выбритый подбородок. – Все, т-пай д-мой. С-зв-нимся!..

И Илья потопал, а точнее – полетел, как на крыльях!

Глава пятая

Заве Илья так и не позвонил. Вернее, позвонил, вечером еще того, похмельного дня, но мобильник Вадима оказался отключенным, а Борис Сергеевич Завадский сообщил Илье, что Вадим, наверное, уже в Лондоне, так как улетел ранним утром. Слава богу, умный Зава сказал родителям, что Илья болен, и поэтому Борис Сергеевич не стал задавать трудных вопросов вроде: «А почему ты не поехал провожать Вадьку?» Зато он задал другой: «А когда ты думаешь забирать машину?» Илья пообещал решить эту проблему в ближайшие дни и, чувствуя немалое облегчение, отключился.

Второй момент, немало удививший Илью, заключался в том, что даже после отъезда Завы с его памятью ничего не случилось. Об этом, конечно же, надо было бы переговорить с графом, но после позорной «дуэли» у Ильи даже кончики ушей начинали светиться красным от стыда, едва только он вспоминал про Торлецкого.

«Да забей!» – посоветовал кот Баюн, а может, это подумал сам Илья? Он порой уже с трудом различал, где свои, родные мысли, а где – умозаключения мерзкого кота…

…И потянулись серые будни. Ноябрь подошел к концу. Погода по-прежнему преподносила сюрприз за сюрпризом. Оттепели сменялись снегопадами, слякоть стала привычной и уже не так раздражала. Автомобилисты, к числу которых теперь относился и Илья, извлекший из закромов свои полученные еще три года назад права, стояли в многочисленных пробках, вяло ругая городские власти, климат и коллег по несчастью.

Впрочем, желтый «Троллер» все же больше отдыхал на стоянке неподалеку от дома Приваловых, чем ездил. Илье было жалко тратить время и деньги на машину, метро его вполне устраивало и не раздражало. Хорошая книжка, плеер, с помощью которого он научился забивать болтовню кота Баюна. Двадцать пять минут – и ты на работе.

Лев Геннадиевич в офисе появлялся редко, манерный Антон, которого Илья серьезно подозревал в нетрадиционной ориентации, обычно тоже не досаждал, погруженный в сложную сетевую жизнь, и Илья целыми днями резался в компьютерные стрелялки или лазил по Интернету, ожидая, когда начальство наконец загрузит его делами.

* * *

В эти спокойные и даже скучные дни Илье, как никогда, недоставало собеседника, напарника, приятеля. Но, как назло, кот Баюн, успешно выполнявший все эти нетрудные функции, частенько стал пропадать, иногда на полдня, а иногда – на двое-трое суток. Свои всегда внезапные исчезновения он никак не объяснял, на вопросы не отвечал, предпочитая дурашливо распевать песни и нести всевозможный бред в своей обычной манере.

Нельзя сказать, что Илья особо грустил, когда мерзкий голос в его голове замолкал, но по странному совпадению в моменты, когда Баюн отсутствовал, на Илью наваливалась апатия, тоска и такое критическое восприятие действительности, что – хоть топись…

Изредка кот Баюн впадал в просветительский раж, часами рассказывая Илье о Хтоносе, его истории, значимости и важности для людей, которых он называл «человеками» и никак иначе.

Выходило, что пока на Земле властвовал Хтонос, все было чудно и прекрасно, но потом сами же глупые человеки полезли туда, куда им совать свои короткие и слишком любопытные носы вовсе не требовалось.

В итоге они исказили сам смысл существования на планете себя и всего остального сущего.

– А потом еще и железо освободили! – горестно мяукал кот Баюн.

– Чем вам железо-то не угодило? – не понял Илья.

– Дырявая у тебя память, – вздохнул кот. – Тебе же дружок твой очкастый говорил: Хтонос не любит железа! Забыл?

– Ага, – признался Илья, – ну и чего?

– А того… Ваш, человеческий, поэт правильно сказал…

Баюн торжественно откашлялся и промяукал:

 
Золото – хозяйке, серебро – слуге,
Медяки – ремесленной всякой мелюзге.
«Верно, – отрубил барон, нахлобучив шлем, —
Но Хладное Железо властвует над всем!»
 

– Да чем плохо-то оно, железо это хладное? – удивился Илья, услыхав от хтонического создания стихи Киплинга.

– А тем, что оно дает власть. Во времена нашего могущества не было на Земле власти, все жили свободно и каждый сам отвечал за себя и за свои поступки. А потом вы, человеки, извратили изначальные силы и придумали власть. Власть родила насилие, насилие родило жестокость, жестокость родила войны, а войны родили убийства. И вы начали убивать себе подобных и нас, свободных слуг изначальных сил.

– Нет, ну, а как без власти-то жить? – полез в спор Илья. – Бардак ведь получается…

– Если все человеки будут относиться друг к другу и к себе так, как они хотели бы, чтобы другие относились к ним, – никакого бардака не будет, – отрезал Баюн и горестно изрек: – А ведь сколько потеряли! Каких мудростей лишились, пойдя по пути «хладного железа»! Дуралеи… Жадные, глупые тупицы!

– Врешь ты все! – фыркнул Илья. – Мудростей мы лишились… Каких, интересно?

– Очень многих… – печально промурлыкал кот Баюн. – Ты вот даже представить себе не в состоянии, что бывает иное знание, не связанное с развитием науки, или, к примеру, способностей Пастырей искажать мир с помощью извращенной силы, что, в общем, суть есть та же наука…

– Примеры – в студию! – весело потребовал Илья.

– Да пожалуйста… Знаешь ли ты, что если посадить окрест дома с очагом вкруг ясени и осины, то по достижении деревьями двадцатисемилетнего возраста такой дом станет невидимым, отойдя из кругов тварного мира?

А знаешь ли ты, что четыре зажженные свечи, соединенные основаниями, размещенные в плоскости движения нашего светила и подвешенные на нить, дают вставшему под ними дар видеть правду и ложь простыми глазами? Над головой вруна увидишь ты синий и зеленый столбы, а правдолюбец будет полыхать красным и желтым…

Известно ли тебе, что для того чтобы обезножить своего врага, достаточно прибить след его левой ноги, оставленный на перекрестке трех дорог, трехгранным гвоздиком, изготовленным из ольхи в третье полнолуние от дня большого солнца?

А ведомо ли тебе, что для получения удачи во всех жизненных делах надо всего лишь пронзить себе левую ладонь иглой шевелящегося дерева и оросить землю тремя каплями крови?

– О! – обрадовался Илья. – Давай-ка проверим! Мне сейчас удача очень даже не помешает. Где взять иглу эту? Где у нас ближайшее шевелящееся дерево?

– Увы… Пробудившие хладное железо истребили эти удивительные растения тысячи лет назад… Они вообще любят истреблять все то, чего не могут понять и постичь, – прошипел Баюн и умолк. Сколько Илья ни пытался разговорить его, сколько ни подначивал, кот молчал или отвечал малопонятными фразами типа:

– Слеп не тот, кто не видит, а тот, кто не хочет видеть…

* * *

…В самом начале декабря шеф торжественно объявил, что их институт получил заказ на проведение выборов в Иркутскую областную думу. Сонная офисная жизнь тут же сменилась кипучей деятельностью – в контору повалили толпы людей, невесть откуда взявшиеся кадровики отбирали в команду пиарщиков, социологов, психологов, журналистов и спичрайтеров.

Спустя пять дней сформированная «бригада ух» во главе с Львом Геннадиевичем улетела в далекий Иркутск, а на следующий день на счета трех созданных Ильей фирм пришел гонорар за работу, выплаченный, как это заведено среди российских политиков, заранее – полмиллиона евро.

Шеф прилетел следом, быстро набросал план «стирки», и Илья, засучив рукава, взялся за не совсем законную, но зато сулившую и Льву Геннадиевичу, и ему лично немалую прибыль работу.

Деньги «отстирали» быстро. Цепочку «левых» фирм, через которые прокачивались деньги, закрыли, половина средств ушла за рубеж, часть – легла на счета каких-то общественных организаций, часть обналичили. Илья в сопровождении угрюмых охранников самой бандитской наружности привез два кейса с валютой в офис, и довольный Лев Геннадиевич запер их в несгораемый шкаф.

И тут случился конфуз. Клиент Льва Геннадиевича, восточносибирский лесной олигарх, вознамерившийся получить депутатскую неприкосновенность, был снят с выборов «за нарушение правил ведения предвыборной агитации». Агитацию, понятное дело, вел не он сам, а нанятые шефом специалисты, которые, видимо, и допустили прокол, хотя не исключен был вариант, что лесопромышленника «тормознули» по приказу сверху.

Естественно, олигарх принялся звонить в офис с требованием вернуть деньги. Лев Геннадиевич объявил, что его нет, и заперся в своем кабинете. Вся тяжесть переговоров с лесопромышленником легла на бледного Антона, который в течение часа, обливаясь потом, выслушивал, что, как и в каких формах сделает с его шефом и им лично сибиряк в случае, если завтра деньги не вернутся.

Лев Геннадиевич тем временем набросал на листочке смету, из которой следовало, что все средства, выделенные олигархом Межрегиональному институту анализа политических процессов, освоены и ушли на… далее следовал длинный список всевозможных мероприятий типа «привлечение независимых международных экспертов для ежедневного мониторинга политических событий в регионе». Смету отправили по факсу в Иркутск, после чего Лев Геннадиевич вызвал к себе Илью и Антона и в очень обтекаемых, осторожных выражениях сообщил банальную, в общем-то, вещь: «Контора умерла!», после чего отправил секретаря паковать вещи, а Илье честно выплатил семь процентов от полученного полумиллиона и выдал уже оформленную трудовую книжку.

«Вот и славненько!» – пропел кот Баюн, и Илье в тот момент показалось, что зловредная зверюга потирает лапки…

* * *

Илья с банкой пива в руке шагал по мокрому тротуару мимо зоопарка, пребывая в странном расположении духа. С одной стороны, он понимал, что стал соучастником довольно-таки крупномасштабного преступления, именуемого «мошенничеством». С другой – система, по которой действовал директор переставшего существовать института анализа политических процессов, казалась абсолютно безопасной. Илье в ней отводилась роль винтика, выполнившего лишь то, что требовал работодатель. Его подпись не стояла ни под одним документом, везде фигурировали подставные люди, паспорта которых хранились в сейфе Льва Геннадиевича.

Осознание содеянного пришло к Илье неожиданно, словно в его мозгу вдруг отключился блок постановки помех:

«Ведь сибиряк наверняка пошлет в Москву своих людей! И они обязательно найдут меня… И что тогда? Утюг на пузо? Пулю в мочевой пузырь? Нож под лопатку? Этот толстый боров, Лев Геннадиевич, мать его, умотает за границу вместе со своим Антоном-пидармоном, а крайним-то окажусь я!»

«Не бздэнь! – вступил в диалог кот Баюн. – Зато ты приличные бабки заработал! Теперь заживешь припеваючи. А найдут тебя сибирские бандюки или не найдут – это еще бабушка надвое сказала!»

«А ведь это все ты подстроил, тварь! – внезапно понял Илья. – С тех пор как ты прилип ко мне, вся жизнь у меня пошла наперекосяк! У-у-у-у, скотина! Как же тебя извести, а?!»

«Хе-хе… А ты никогда не задумывался, что меня, быть может, и вовсе нет? – ехидно поинтересовался Баюн. – Что я просто тебе кажусь, а на самом деле Илья Привалов – простой шизофреник, слышащий голоса, которые велят ему, что делать и как жить?»

«Нет! – твердо ответил твари Илья. – Ты меня не запутаешь. Если бы я не видел кубла, я, может, и испугался бы, что и впрямь кукукнулся… А так… меня теперь интересует только одно – как от тебя избавиться?»

«Неинтересно с тобой, – хмыкнул в ответ кот. – Скучно. Правильный ты какой-то… Как будто не русский… У тебя немцев в роду не было?»

«Сам же знаешь, что не было. Все, отстань!» – мысленно отмахнулся от надоедливого Баюна Илья, допил пиво и вытащил из кармана телефон. Надо было хоть как-то обезопасить себя от возможного прессинга со стороны лесного сибирского олигарха, и помочь в этом мог только один человек – бывший начальник Межрайонного оперативно-розыскного отдела УВД города Москвы, бывший майор милиции Николай Кузьмич Громыко…

* * *

Новое место работы бывшего опера находилось в самом центре Москвы, неподалеку от Новодевичьего монастыря. Скромный двухэтажный особнячок, отреставрированный не без претензии, но весьма сдержанно. Тонированные стекла, чугунная ограда, будочка охраны. Возле стальной, декорированной деревянными панелями двери – небольшая латунная табличка: ООО «Светлояр».

Настораживало лишь тройное кольцо охраны – в будке у ворот, на территории у дверей и внутри, в холле. Причем все секьюрити поразили Илью наличием окладистых бород, гренадерским ростом и совершеннейшим, каким-то скандинавским равнодушием.

Черная лаконичная форма без знаков различия и нашивок, лишь на рукаве восьмиугольный шеврон – стилизованное изображение крылатой фигуры, держащей над собой то ли крест, то ли меч…

«Ну и контора! – подумал про себя Илья. – Не иначе, националисты какие-то. Чего это майора занесло-то так?»

Впрочем, его догадки ничем более не подтвердились – в коридорах и на лестницах ООО «Светлояр» стояла умиротворяющая тишина и едва заметно пахло то ли воском, то ли ладаном – Илья никогда не умел различать эти церковные запахи.