Текст книги "Первые бои добровольческой армии"

Говоря о Каледине и его «эпохе», нельзя обойти молчанием главного героя этого времени, В.М. Чернецова, имя которого неразрывно связано с именем А.М. Каледина.

Действие равно противодействию. В то время как дух казачий угасал в душах фронтовых казаков, «ополоумевших» – по выражению М.П. Богаевского – под влиянием большевистской пропаганды, и они, заменив казачье знамя противоположным ему знаменем социальной революции, в корне противоречащей интересам казачества, пошли против родного Дона, этот бессмертный дух казачий загорелся ярким пламенем в душах донской молодежи.

Идеалистически настроенная, действенная, учащаяся молодежь – студенты, гимназисты, кадеты, реалисты, семинаристы, – оставив школьную скамью, взялись за оружие – часто против воли родителей и тайно от них – спасать погибавший Дон, его свободу, его «вольности».

Для характеристики настроений донской молодежи того времени приведу выдержки из «Декларации штаба студенческой боевой дружины», то есть наиболее сознательной части молодежи, с ярко оформившимся мировоззрением, за которой и вместе с которой «нога в ногу» шли воспитанники и старших классов средних учебных заведений.

«С оружием в руках мы боремся с тем шкурным, анархическим и разбойничьим большевизмом, который попирает всякое право и грозит погубить Россию»; «Мы не признаем насилия. На нашем боевом знамени написано: за Родину, свободу, право и культуру»; «Мы взялись за оружие, чтобы отстоять эти лозунги от напора темных сил»; «Всякий, кому дороги Родина, ее культура и счастье и личная безопасность ее граждан, кто желает свободного развития свободных народов России, – становись в наши ряды. Кому дороги права человека и гражданина, кто хочет свободы личности, совести, слова, печати, собраний, стачек и союзов и равноправия – идите под наше знамя»; «…Студенческая дружина находится в распоряжении Войскового Правительства. Это значит, что дружина вполне доверяет и подчиняется Войсковому Правительству. Дружина знает, что Войсковое Правительство – орган законной демократической власти, избранный населением, а не навязанный извне, действует в интересах всего населения, стоит на страже законности, права и охраняет культуру, свободу, жизнь и безопасность граждан. Мы всецело поддерживаем только такую власть и готовы словом и делом содействовать ее начинаниям».

В партизанских отрядах на Дону можно было встретить людей разных возрастов и самых разнообразных положений, но большинством и ядром отрядов была учащаяся молодежь. Вождями партизан были: есаул, произведенный вскоре атаманом А.М. Калединым через чин в полковники, В.М. Чернецов, войсковой старшина Э.Ф. Семилетов, есаул Ф.Д. Назаров, поручик В. Курочкин, есаул Роман Лазарев, сотник Попов 4-го Донского полка (отряд которого был полностью уничтожен большевиками в последних числах января около хутора Чекалова). Были и другие, небольшого размера, но и выше перечисленные особым многолюдством не отличались и брали не числом, а качеством. Фронтовые казаки туда не шли. Мало было и офицеров. Наиболее выдающимся был полковник Чернецов, выдвинувшийся в самые первые ряды партизан уже во время Мировой войны. Имя Чернецова неразрывно связано с именем атамана Каледина. Оно является яркой страницей калединской эпохи.

Было бы мало сказать, что его любили, партизаны его обожали, глубоко в него верили и беспрекословно повиновались, всегда готовые идти за ним и за него в огонь и в воду.

Партизаны любили с восхищением рассказывать о подвигах своего вождя-героя, ему посвящались стихотворения, о нем слагались и легенды. Вот кое-что из сохранившегося.

На станции Дебальцево, по пути в Макеевку, паровоз и пять вагонов Чернецовского отряда были задержаны большевиками. Есаул Чернецов, выйдя из вагона, встретился лицом к лицу с членом военно-революционного комитета. Солдатская шинель, барашковая шапка, за спиной винтовка – штыком вниз.

«Есаул Чернецов?»

«Да, а ты кто?»

«Я – член военно-революционного комитета, прошу на меня не тыкать».

«Солдат?»

«Да».

«Руки по швам! Смирно, когда говоришь с есаулом!»

Член военно-революционного комитета вытянул руки по швам и испуганно смотрел на есаула. Два его спутника – понурые серые фигуры – потянулись назад, подальше от есаула…

«Ты задержал мой поезд?»

«Я…»

«Чтобы через четверть часа поезд пошел дальше!»

«Слушаюсь!»

Не через четверть часа, а через пять минут поезд отошел от станции.

* * *

Смелость Чернецова не имела границ.

Однажды на одном из митингов в «Макеевской Советской Республике» шахтеры решили арестовать Чернецова. Враждебная толпа тесным кольцом окружила его автомобиль. Угрозы, ругань…

Чернецов спокойно вынул часы и заявил: «Через десять минут здесь будет моя сотня. Задерживать меня не советую…»

Рудокопы хорошо знали, что такое сотня Чернецова. Многие из них были искренно убеждены, что Чернецов, если захочет, зайдет со своей сотней с краю и загонит в Азовское море население всех рудников…

Арест не состоялся.

* * *

На одном из митингов шахтеров он сидел среди накаленной толпы, закинув ногу на ногу, и стеком пощелкивал по сапогу. Кто-то из толпы назвал его поведение нахальным. Толпа заревела. Чернецов через мгновение появился на трибуне и среди мгновенно наступившей тишины спросил: «Кто назвал мое поведение нахальным?»

Ответа не последовало. Издеваясь над трусостью толпы, Чернецов презрительно бросил: «Значит, никто не назвал? Та-ак!»

И снова принял ту же позу.

* * *

«Вот мы и на фронте. Мой приятель и я, – рассказывает студент, – только что прибыли на станцию Щетово, в качестве «пополнения», в Чернецовский отряд. Явились к командиру.

Перед нами – коренастый, небольшого роста человек с открытым румяным лицом отрывисто бросает фразы: «Мои партизаны знают только один приказ – вперед!.. Осмотритесь здесь хорошенько. Малодушным и неженкам у меня места нет. Если покажется тяжелым – можете вернуться».

* * *

«Донской Иван-Царевич»… О нем в своих «Очерках Русской Смуты» генерал А.И. Деникин писал: «В личности этого храброго офицера как будто сосредоточился весь угасающий дух Донского казачества», а наш незабвенный атаман, когда мы, члены войскового правительства, ссылаясь на колоссальные заслуги есаула Чернецова перед Войском Донским, обратились к генералу Каледину с просьбой произвести Чернецова, через чин, в полковники, ответил: «Сделаю это с удовольствием – своими подвигами Чернецов заслуживает чина и генерала».

Пытался пылкий Чернецов заразить своим духом и офицерскую массу. На многолюдном собрании, созванном по его инициативе в Офицерском собрании Новочеркасска, он произнес пламенную речь, призывая офицеров записываться в отряды для защиты родного Дона. Смысл его заключительного обращения был таков: «Когда меня будут убивать большевики, я буду знать – за что, а вот когда начнут расстреливать вас – вы этого знать не будете… Погибнете зря, без пользы».

Возвращаясь как-то поздно вечером около середины трагического января месяца после затянувшегося заседания войскового правительства, я с С.Г. Елатонцевым[46]46
  Елатонцев Семен Георгиевич, р. ок. 1886 г. Инженер. В январе 1918 г. член Донского правительства, секретарь канцелярии Донского атамана. Уволен в отставку 1 августа 1921 г.


[Закрыть] и А. П. Епифановым зашли по пути в ресторан «перекусить». За одним из столиков недалеко от нашего поднялся В.М. Чернецов и, подойдя, попросил разрешения присоединиться к нам. Как всегда очень оживленный, с здоровым цветом лица, на котором не было заметно и тени усталости, он сказал, что приехал с фронта на день по срочному делу и утром уезжает обратно. Прощаясь, бросил: «Пока я жив, правительство может работать спокойно…»

Прошло немного дней, и 22 января походным атаманом генералом А.М. Назаровым от командовавшего войсками Каменского района генерала Усачева была получена телеграмма о гибели полковника Чернецова!.. Взволнованный и удрученный, войсковой атаман в конце заседания войскового правительства обратился ко мне с просьбой-поручением поехать в Каменскую и на месте выяснить создавшееся там положение, в особенности моральное состояние отряда Чернецова после гибели вождя и значительной части его соратников. Давая инструкции, атаман сказал, что, судя по последним донесениям генерала Усачева, в самой станице Каменской сейчас относительно спокойно, но нет точных сведений о положении отряда, действовавшего в районе станций Щетово – Дебальцево и, так как всякие неожиданности возможны, рекомендовал особенно не рисковать…

Я пригласил отправиться со мной члена правительства С.Г. Елатонцева, и, как только со станции Новочеркасск сообщили, что паровоз с одним классным вагоном в нашем распоряжении, мы двинулись в путь. Проехав, не останавливаясь, узловую станцию Зверево, мы задержались на несколько минут на станции Лихой, около которой поручик Курочкин, командовавший группой Чернецовского отряда, накануне разбил красногвардейский отряд, состоявший в большинстве из латышей, пытавшийся захватить узловую станцию. Два моих племянника, гимназисты старших классов Платовской гимназии, А. и Б. Дьяковы, угощали нас с Елатонцевым какими-то сладостями, отбитыми у красногвардейцев. Получив от полковника Корнилова и поручика Курочкина интересовавшие нас сведения, мы двинулись дальше и благополучно добрались до Каменской. На станции Лихой к нам присоединились полковник Ильин[47]47
  Ильин Александр Николаевич. Полковник, командир 9-го Донского казачьего артиллерийского дивизиона. В январе – феврале 1918 г. в Донской армии на той же должности. В 1918–1919 гг. помощник начальника Донской артиллерии по строевой части, инспектор артиллерии 10-й Донской конной дивизии, с 3 августа 1919 г. инспектор артиллерии 4-го Донского корпуса. В Русской Армии на 1 октября 1920 г. командир Донского учебного артдивизиона. Генерал-майор (6 мая 1920 г.).


[Закрыть] и Е.Е. Ковалев[48]48
  Воспоминания Е.Е. Ковалева публикуются ниже.


[Закрыть], направлявшиеся в Каменскую с особым поручением. Собрав нужные нам сведения у партизан и у генерала Усачева[49]49
  Усачев Куприян Яковлевич, р. в 1857 г. Генерал-майор. Георгиевский кавалер. В январе 1918 г. окружной атаман ст. Каменской, командующий войсками Каменского района. Убит большевиками 17 марта 1918 г. в Новочеркасске.


[Закрыть], мы с Елатонцевым отправились, по просьбе генерала Усачева, на митинг, происходивший в станичном правлении. Поместительный майдан был полон до отказа. Председатель немедленно предоставил мне слово. Говорил я, конечно, о смертельной опасности, нависшей над Доном, и об обязанностях каждого честного донца выступить на защиту родного края. Небольшая компактная группа – видимо, партизан, пришедших на митинг, – бурно аплодировала, фронтовики же хмуро молчали. Раза два из их рядов кто-то крикнул: «Знаем! Слыхали!», а когда я говорил о военных судах Черноморского флота, прошедших из Черного моря через море Азовское на помощь ростовской красной гвардии, кто-то из тех же рядов заорал: «Брехня – это сильная буря на Черном море загнала суда в Азовское…» На обратном пути нам пришлось пережить неприятный момент: недалеко от узловой станции Зверево наш паровоз с вагоном был остановлен свистком стоявшего на посту офицера, знавшего о нашем проезде… Поднявшийся в вагон офицер сообщил, что он не уверен, чей эшелон – наш или советский – совсем недавно прошел от Щетова на Зверево, – возможно, что советский… Решено было продолжать путь: наш машинист заявил, что он хорошо знает расположение запасных путей на этой узловой станции и надеется проскочить во всяком случае. Проскочить не удалось, но в наш вагон вошел А.М. Жеребков[50]50
  Жеребков Алексей Михайлович, р. в 1897 г. в Санкт-Петербурге. Из дворян ВВД, внук офицера л. – гв. Казачьего полка. Корнет. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода, затем в Донской армии; сотник, с апреля 1919 г. подъесаул л. – гв. Казачьего полка, адъютант Донского атамана. Есаул (сентябрь 1920 г.). В эмиграции во Франции. Покончил самоубийством 15 сентября 1932 г. в Ницце.


[Закрыть] (бывший потом адъютантом атамана Африкана Петровича Богаевского), который просил довести его до Новочеркасска, куда он должен доставить пакет от командующего отрядом полковника Ляхова, только что отступившего от Щетова на Зверево.

Неутешительные сведения о результатах нашей «разведки» доложили мы атаману… Выяснить точно обстоятельства смерти Чернецова нам не удалось: один из уцелевших видел, как его зарубил Подтелков, другой – как Чернецов, воспользовавшись суматохой, вызванной выстрелами шедшего из Каменской подкрепления, ускакал… Утешительно было одно: настроение чернецовцев, несмотря ни на что, было бодрое, уверенное.

В последнем, предсмертном, призыве генерал Каледин 28 января 1918 года дал такую оценку «подвигам» этих полков (участвовали полки – 10-й, 27-й и 44-й, а также 6-я гвардейская батарея): «…наши казачьи полки, расположенные в Донецком округе, подняли мятеж и в союзе со вторгнувшимися в Донецкий округ бандами красной гвардии и солдатами напали на отряд полковника Чернецова, направленный против красногвардейцев, и частью его уничтожили, после чего большинство полков – участников этого подлого и гнусного дела – рассеялись по хуторам, бросив свою артиллерию и разграбив полковые денежные суммы, лошадей и имущество».

Вот что писал о Чернецове и его партизанах донской полковник Генерального штаба Добрынин[51]51
  Добрынин Владимир Васильевич, р. 9 июля 1883 г. Из казаков станицы Заплавской Области Войска Донского, сын офицера. Окончил Донской кадетский корпус (1901), Михайловское артиллерийское училище (1904), академию Генштаба (1913). Капитан, старший адъютант штаба 53-й пехотной дивизии. В Донской армии с 1 августа 1918 г.; с 31 августа 1918 г. подполковник и начальник разведывательного отдела штаба Донской армии, с 5 октября 1918 г. полковник, с 28 июня 1919 г. начальник оперативного отдела штаба Донской армии, с 25 марта 1920 г. командирован за границу с особым поручением, на 1 августа 1920 г. в Русской Армии. В эмиграции во Франции, историк. Умер после 1936 г. в Париже.


[Закрыть]: «Из партизанских отрядов бессмертную славу создал себе отряд молодого, энергичного и самоотверженного Чернецова. Начало его организации относится к 30 ноября ст. ст. 1917 г. Отряд охраняет Воронежскую железнодорожную магистраль, однако он не остается неподвижно на одном месте, а с молниеносной быстротой перебрасывается в различных направлениях, постоянно захватывая противника врасплох и вызывая в рядах его панику. К числу наиболее известных набегов Чернецова нужно отнести: налет на Дебальцево 25 декабря 1917 года, на Глубокую 18 января 1918 года и печальный по развязке для партизан бой у Глубокой 20 января, закончивший Чернецовское наступление от Каменской, начатое 19 января. Отрезанный частями мечтающего об атаманской булаве Голубова, Чернецов погиб в неравной борьбе. С его гибелью в отряде не стало той уверенности, которую всегда умел внушить Чернецов. Необходимо отметить, что главный контингент партизан составляла учащаяся молодежь, проявлявшая особую чуткость к желанию атамана Каледина по совести решить серьезные вопросы, выдвинутые революцией в области местной жизни».

А.П. Падалкин[52]52
  Падалкин Алексей Петрович. Чернецовец. Участник Степного похода. Затем чиновник особых поручений при помощнике начальника Особого отделения штаба Ростовского военного округа (в мае 1919 г. сотник). В эмиграции во Франции. Есаул. Умер 15 сентября 1975 г. в Париже (похоронен в Сент-Женевьев-де-Буа).


[Закрыть] цитирует следующие отзывы о Чернецове («Родимый Край», № 36): «Ген. Деникин о Чернецове пишет: «…Его имя повторяется с гордостью и надеждой. Чернецов работает во всех направлениях… Успех сопутствует ему везде. О нем говорят и свои и советские сводки, вокруг его имени родятся легенды, и большевики дорого оценивают его голову…»

Один из чернецовских партизан записал: «Во время одного дежурства на станции Колпаково мне посчастливилось быть свидетелем одной интересной сцены. Дебальцево соединяется со Щетовом телеграфом.

Дебальцево: «Я, главнокомандующий доблестными революционными войсками, хочу вести переговоры с вашим главнокомандующим».

Щетово: «Я, командующий казачьими силами есаул Чернецов, у аппарата. Что вам нужно и как вас зовут?»

Дебальцево: «Я предлагаю вам мирные переговоры. Каковы ваши условия? До имени моего вам нет дела».

Щетово: «Думаю, что переговоры эти все равно ни к чему не поведут. Впрочем, если вам так хочется узнать мои условия, товарищ таинственный главковерх, то вот они: все ваши доблестные революционные войска должны немедленно сложить оружие и выслать таковое в распоряжение моих войск. Вы же и местные ваши комиссары явитесь ко мне в качестве заложников. Это будет для начала, а там дальше посмотрим. Официальные переговоры кончены. Позвольте мне, старому вояке, сказать на прощанье несколько частных слов вам, неведомый главковерх, стыдящийся своего имени. Я, конечно, не сомневаюсь в вашем блестящем знании и опытности в боевом деле, приобретенных вами, по всей вероятности, в бытность вашу чистильщиком сапог где-нибудь на улицах Ростова или Харькова. Все же мне почему-то кажется, что вас вскоре постигнет участь друга вашего Коняева. То же самое получат и все присные ваши – Бронштейн, Нахамкесы и прочие правители советской державы. Напоследок позвольте у вас спросить: все ли вы продали или еще что осталось? Ну, до скорого свидания, ждите нас в гости».

Добавлю от себя: казак станицы Калитвенской, сын ветеринарного фельдшера, Чернецов, как партизан, выдвинулся еще во время Мировой войны. Его отряд, выполняя ответственные поручения, стал известным, и там он проявлял исключительную храбрость, находчивость и инициативу, выдвинувшие его в первые ряды партизанства. Трижды раненный, в чине есаула он получил много знаков отличия, в том числе и Георгиевское оружие.

* * *

Пылкий Чернецов пытался заразить своим духом и офицерскую массу. Положение на фронте становилось все более угрожающим. Пополнение рядов защитников было необходимо. В Новочеркасске находилось, по данным генерала С.В. Денисова, около 3000 офицеров, по данным регистрации офицеров большевиками после занятия ими Новочеркасска – около 4000. Генерал И.А. Поляков называет цифру 7000 – «бездельников», по его выражению. По просьбе Чернецова был отдан приказ по гарнизону офицерам зарегистрироваться. Перед регистрацией, с целью ознакомить офицеров с положением на фронте, было устроено собрание. Все помещения Офицерского собрания были переполнены. После речей А.М. Каледина и М.П. Богаевского, ярко обрисовавших создавшееся положение и. призывавших офицеров пополнить тающие ряды партизан, с пламенной речью выступил Чернецов, заклинавший офицеров поддержать войскового атамана в его тяжелой борьбе по защите Дона. Речь свою Чернецов закончил такими словами: «Господа офицеры, если так придется, что большевики меня повесят, то я буду знать – за что я умираю. Но если придется так, что большевики будут вешать и убивать вас, благодаря вашей инертности, – то вы не будете знать, за что вы умираете…»

В перерыве Чернецов предложил офицерам записываться в его отряд или составить самостоятельный отряд партизан. Из присутствовавших около 800 офицеров записалось только 27, что вызвало возмущение Чернецова. «Всех вас я согнул бы в бараний рог, и первое, что сделал бы, – лишил содержания! Позор!» После этого выступления записалось 115 человек – больше желающих не оказалось. На следующий день вечером была назначена отправка записавшихся на станцию Лихая – явилось 30, остальные «распылились»!!!

Одной из славных страниц в истории бригады является участие Юнкерской батареи в походе отряда есаула Чернецова, на севере Донской области, где появилась угроза в лице большевиков. Захватив власть в свои руки в России, они неожиданно встретили препятствие к распространению своего влияния на Дону.

Бои под Ростовом показали, что уговоры, пропаганда и т. п. приемы, применявшиеся ими, в данном случае не помогут, и они решили вооруженной силой заставить смириться непокорных. С этой целью были двинуты из разных мест «славные революционные войска», состоящие из матросов, красногвардейцев, латышей и немцев-военнопленных. Эта масса, казалось, должна была раздавить горсть храбрецов, кинувших вызов всей большевистски настроенной России.

В это тяжелое время на сцене появился герой. Молодому есаулу донского казачества, Василию Михайловичу Чернецову, суждено было сыграть одну из важных ролей в борьбе против врагов. Защитой Донской области с севера от напора массы красных он дал возможность генералу Алексееву спокойно продолжать свое дело созидания армии.

Одному взводу Юнкерской батареи выпала честь принимать участие в этой тяжелой, но славной борьбе. Есаул Чернецов уже в течение месяца с горстью партизан, состоявших из молодежи: кадет, юнкеров, гимназистов и студентов, успешно действовал против большевиков в районе станций Зверево, Лихая и Дебальцево. Слухи о легендарных подвигах его отряда в боях с противником, во много раз превышающим их численностью, несмотря на это всегда выходившим победителем, доходили до нас, и мы тогда не подозревали, что и нам суждено будет принять участие в этом походе.

В памятный для всех нас день вечером 12 января 1918 года есаул Чернецов, вернувшийся из одной из своих экспедиций в Новочеркасск, появился в стенах нашего общежития и предложил подполковнику Миончинскому отправить с ним в экспедицию одно или два орудия, говоря, что, имея артиллерию, его отряд будет непобедим. Наш командир согласился, но сразу же возник вопрос, кому же идти с Чернецовым, потому что часть батареи должна была идти в город Таганрог, для борьбы с большевиками, действовавшими в районе этого города.

Всем хотелось ехать с есаулом в его отряд. После долгих разговоров и споров решено было, что в Чернецовский отряд пойдут: 1-е «похоронное» орудие образца 1902 года, штабс-капитана Шперлинга и 2-е образца 1900 года, поручика Казанли, под общей командой подполковника Миончинского. Трудно себе представить, как были огорчены те, которые не попали в число отправляющихся с этими орудиями. Зато участники экспедиции смотрели именинниками. Выступление было назначено на 13 января. Всю ночь шли приготовления к походу.

Утром перед выступлением на вокзал, где должны были грузиться, донцами была сделана попытка вернуть отобранное у них орудие, но она не увенчалась успехом, и оба орудия благополучно прибыли к месту погрузки. Казаки, которые никак не могли примириться с мыслью о потере орудия, попытались в последний раз отобрать его, но неудачно. Делегация, которой было поручено это дело, вернулась ни с чем, так как Чернецов отказался отдать пушку и приказал начинать погрузку. Но сделать это не удалось, едва успели вкатить на платформу одно орудие, как последовало приказание двигаться к атаманскому дворцу. Оказалось, что казаки, враждебно настроенные к своему атаману, решили низложить генерала Каледина и толпа, состоящая из казаков местного гарнизона, направилась ко дворцу с явно выраженными намерениями. Наш взвод вместе с партизанами двинулся туда, появление отряда заставило казаков рассеяться. Нам приказано было вернуться на вокзал и продолжать прерванную работу. Ночь на 14-е провели в эшелоне.

15-го с утра принялись за установку орудий на платформе и их приспособления для стрельбы с последних. Необходимо отметить, что такая установка орудий применялась впервые в Добрармии, и этим самым мы как бы клали начало бронепоездам новой армии. К вечеру выехали из Новочеркасска и ночью прибыли на станцию Сулин, где простояли до утра, а затем двинулись вперед. Вследствие полученных сведений, что станция Зверево занята большевиками, подходя к последней, наша пехота выгрузилась и рассыпалась в цепь. Обоим орудиям тоже приказано быть наготове, но эта предосторожность оказалась излишней, ибо станция не была занята большевиками. Продвинулись дальше, на следующий разъезд Замчалово, и встретили последний пассажирский поезд с севера, с которым приехал юнкер Леонович, ездивший в отпуск. Осмотрев и обыскав поезд, двинулись вперед на станцию Лихую, следующую на севере.

Подходя к станции, сделали по ней, из предосторожности, два выстрела, не получив ответа, мы вошли на станцию. Эти выстрелы ознаменовали собою первое выступление батареи юнкеров на боевом поприще как артиллерийская часть. В Лихой простояли всю ночь, только 1-е орудие получило приказание идти обратно на станцию Зверево, которая, по полученным сведениям, была занята большевиками.

Офицерская рота, охранявшая станцию, после боя оставила последнюю, и, таким образом, наше сообщение с Новочеркасском было прервано. С рассветом следующего дня 1-е орудие стало подходить к Звереву, ожидая встретить сопротивление. Против ожидания, станция была брошена противником, и офицерская рота ее снова заняла, а 1-е орудие пошло опять на Лихую, на присоединение к отряду, который догнали на разъезде Северо-Донецкий.

Тем временем командир получил приказание двигаться всем эшелоном, с оставшимся в его распоряжении орудием поручика Казанли, на станцию Каменскую. Утром этого же дня был выслан разъезд, состоящий из батарейных разведчиков, на хутора влево от железной дороги, чтобы собрать сведения о противнике. Разведка дала следующие результаты: хутора занимаются сотней какого-то казачьего полка с пулеметами и 2) что на разъезде Севеверо-Донецкий, ближайшем к станции Лихой в направлении на станицу Каменскую, значительный отряд Красной гвардии при нескольких казачьих полках с артиллерией, но это мы узнали гораздо позже.

Сам есаул Чернецов со своими партизанами должен был выступить сейчас же по прибытии офицерской роты со станции Зверево для охраны станции Лихой, которая представляла собой железнодорожный узел, образованный скрещиванием двух линий: Миллерово – Новочеркасск и Царицын – Первозвановка. Отряд Чернецова состоял к этому времени из 3 сотен: первая – под командой поручика Василия Курочкина; вторая – есаула Брылкина – сотня находилась в отделе по охране железнодорожной линии Зверево – Новочеркасск и третья – штабс-ротмистра Иноземцева[55]55
  Штабс-ротмистр Н.И. Иноземцев, командир 3-й сотни Чернецовского отряда, был убит 9 февраля 1918 г. в Ростове.


[Закрыть]. Молодежь, из которой состоял партизанский отряд, вдохновляемая своими начальниками, не знавшая поражений, ходила в бой заранее уверенная в своем успехе и никогда не ошибалась. Противник часто не выдерживал одного вида идущих в атаку, без выстрела с песнями партизан и поворачивал спину. Вполне понятно, поэтому большевики так ненавидели и вместе с тем боялись партизан Чернецова. Но вернемся к нашему эшелону, который двинулся на станцию Каменскую. Не доезжая до разъезда Северо-Донецкий, была замечена цепь, расположившаяся по обеим сторонам железной дороги, флангами своими уходившая нам в тыл. Эшелон остановился, и сперва конными, а затем по телефону на станцию Лихую было сообщено Чернецову о появлению противника.

Тем временем со стороны разъезда показалась группа людей, направляющихся в нашу сторону с чем-то белым, видимо парламентеры. Всем свободным было приказано частью рассыпаться в цепь, частью, оставаясь у вагонов производить как можно больше шуму, чтобы создать впечатление эшелона, наполненного людьми. Когда эта кучка людей приблизилась, то оказалось, что она состояла из нескольких казаков, среди которых был офицер и личности неопределенной профессии, с красными повязками на рукавах. Офицер этот заявил, что они посланы от соединенного отряда красногвардейцев и казачьих полков и что им поручено предложить нам уйти обратно на Лихую и, наконец, в противном случае они заставят нас повиноваться вооруженной силой.

Подполковник Миончинский, желая выиграть время и оттянуть начало боя до прибытия партизан, предложил им прежде, чем начать переговоры, отвести свои цепи к разъезду, а он, в свою очередь, отодвинет эшелон назад. Они согласились, и вскоре цепи их стали передвигаться к разъезду, наш эшелон отошел на несколько саженей и стал в выемке.

Начались переговоры, делегаты стали упрекать нас в том, что мы поднимаем оружие на своих же братьев, которые не давали к этому никакого повода, советовали не противиться требованию их об нашем уходе, предостерегали нас от неосторожного выстрела, последствием которого явится, как они говорили, кровавая баня, что нас сотрут с лица земли и т. п. Тем временем офицер-донец потихоньку сообщил нам, что казаки совсем не хотят драться с нами, что стрелять не будут, а они составляли их левый фланг. Подполковник Миончинский отвечал, уклоняясь от прямых ответов, ссылаясь на то, что он исполняет приказание, исходящее свыше, и самостоятельно распоряжаться не может, стараясь все затянуть переговоры. Наконец показался дымок идущего поезда. Чернецов со своими партизанами и другим нашим орудием шел на выручку. Едва он успел соскочить с поезда, не дав даже рассчитаться своим сотням, приказал нашему командиру открыть огонь. Орудие штабс-капитана Шперлинга дало выстрел, это послужило сигналом к бою, убийственный пулеметный и ружейный огонь обрушился на нас, в ответ заговорили наши два орудия и батарейные пулеметы. Огонь наш сразу оказался действенным. Батарейные пулеметы без умолку трещали, расстреливая цепи противника, который, не рискнул атаковать нас. Несмотря на сильный обстрел красных, личный состав взвода оказался на высоте своего положения, с невозмутимым спокойствием исполнял свои обязанности.

Наглядным примером отменной доблести и полного бесстрашия является корректировка стрельбы начальником первого орудия штабс-капитаном Шперлингом, который, сидя на телеграфном столбе и находясь, таким образом, на виду у противника, несмотря на сосредоточенный по нему огонь красных, продолжал спокойно свое дело до конца боя, ни на минуту не покидая своего пункта. Другой образец такого мужества – это когда в один из снарядов, лежавших открыто на платформе орудия поручика Казанли, попала пуля, заряд воспламенился, и снаряды, лежащие рядом, угрожали взорваться.

Взрыв этот причинил бы много бед, но благодаря присутствию духа и мужества находившегося на этой платформе подполковника Миончинского, который спокойно, оставаясь на своем месте, приказал забрасывать пламя снегом, подав лично пример этому, огонь удалось потушить, и опасность миновала.

Бой продолжался, партизаны, развернувшись, почти без выстрела пошли вперед. Красные, подпустив их шагов на 800, не выдержали и стали отступать. Преследуемые нашим огнем, они все ускоряли темп своего отступления, обратив его в конце концов в беспорядочное бегство, в результате которого осталось много пленных, раненых и отставших. Из опросов последних выяснилось, что в бою участвовали латыши, матросы, немцы и 5-й пулеметный полк, казаки держали свое слово, и с их стороны ни одного выстрела не было. Стало темнеть, бой кончался, только отдельные выстрелы раздавались в разных направлениях, это партизаны расстреливали коммунистов.

У партизан потерь было мало, батарея потеряла убитыми: юнкеров Перница и Крамаренко, ранен юнкер Бахмурин. Утомленные таким днем, все разошлись по вагонам.

Ночь простояли на разъезде и утром пошли в станицу Каменскую, которая оказалась оставленной красными. Здесь мы узнали, что незадолго перед нашим приходом бывшая 6-я л. – гв. Донская конная батарея, переправившись через реку Северный Донец, по деревянному мосту ушла в сторону станции Глубокой. Вдогонку был послан отряд конных юнкеров, но безрезультатно, ее не нашли. Высланное в сторону станции Глубокой на переезд орудие штабс-капитана Шперлинга выяснило, что батарея перешла железную дорогу и пошла на хутора, находившиеся влево от последней. Донское население станицы Каменской встречало нас хорошо, на станции местным дамским кружком был устроен питательный пункт, местная молодежь охотно записывалась в отряд, наконец, офицеры, бывшие в станице, образовали дружину.

Часа три спустя первое орудие выехало на разведку, в сторону станции Глубокой, и оно дошло до разъезда Погорелово, откуда вернулось обратно после небольшой артперестрелки. Остаток дня прошел спокойно. Ночью же было получено сообщение со станции Лихой о том, что офицерская рота подверглась неожиданному нападению и с большими потерями вырвалась из кольца окруживших ее большевиков. Таким образом, нам вторично отрезали путь на Новочеркасск и, кроме того, грозили ударом с тыла. Необходимо было их выбить. В Каменской была оставлена местная офицерская дружина, а все партизаны с двумя нашими орудиями двинулись на Лихую и утром следующего дня были в виду у последней.

По линии железной дороги на Первозвановку виднелось штук пять дымков поездов, это подходило подкрепление к красным, занимавшим станцию. Вскоре какая-то 4-орудийная батарея начала довольно удачно обстреливать наш эшелон, мы стали отвечать. Партизаны, рассыпавшись, пошли вперед, и, встреченные сильным огнем красных, они стали нести потери. Почти весь командный состав выбыл из строя, но это не остановило их движения, и они скоро уже были на станции. Поручик Курочкин, раненный в голову, не покинул строя и продолжал руководить действиями своей сотни. Бой кончался, обстреливаемые нашим артогнем эшелоны противника один за другим скрылись из виду, причем на одном из них возник пожар от удачного попадания в вагон.