Текст книги "Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине"

Ходил я в отпуск и к однополчанину и старому другу моего отца, генералу князю Бекович-Черкасскому[187]187
  Князь Бекович-Черкасский Федор Николаевич, р. 14 мая 1870 г. в с. Бековичево в Малой Кабарде. Гимназия в Ставрополе (1891), Елисавет-градское кавалерийское училище (1894), Офицерская кавалерийская школа (1903). Генерал-майор, командир л. – гв. Кирасирского Его Величества полка и 2-й бригады 1-й Кавказской Туземной кавалерийской дивизии. Георгиевский кавалер. В Добровольческой армии и ВСЮР; в конце 1917 г. формировал горские части на Кавказе, с 1918 г. командир Кабардинских частей, с конца 1918 г. (с февраля 1919 г.) правитель Кабарды. С 8 декабря 1918 г. командир 2-й бригады Черкесской конной дивизии, с 17 марта 1919 г., на 5 октября 1919 г. начальник Кабардинской конной дивизии. Генерал-лейтенант (31 марта 1919 г.). В Русской Армии до эвакуации Крыма. Эвакуирован из Ялты на корабле «Корвин». В эмиграции в 1921 г. член Национального комитета освобождения горских народов Северного Кавказа в Константинополе, затем во Франции, на декабрь 1924 г. почетный председатель, на ноябрь 1951 г. председатель объединения л. – гв. Кирасирского Его Величества полка, в 1939 г. выступал как монархист-легитимист, в 1941–1945 гг. руководитель «Русского Национального Движения» в Париже. Умер 16 ноября 1953 г. в Париже.


[Закрыть], последнему командиру кирасир Его Величества. Обычно гвардейскими полками командовали гвардейцы, но для Бековича было сделано исключение. Во время Японской войны он уехал на фронт, получил орден Святого Георгия и вернулся в Северский полк. В Гражданскую войну он был правителем Кабарды и пользовался громадным авторитетом не только среди своих кабардинцев, но и вообще среди горцев Кавказа. Он умер в Париже. Бывший северец и александриец Посажной[188]188
  Посажный Алексей Васильевич. Офицер 18-го драгунского полка. Полковник 5-го гусарского полка. В эмиграции во Франции, к 1933 г. в Париже. Умер 15 марта 1964 г. в Монморанси (Франция).


[Закрыть] посвятил ему стихи, правильно отразившие любовь кавказцев к Бековичу:

 
Слеза туманит эту фразу.
Черкасский князь, тебя уж нет!
Как передать мне твой Кавказу
Прощально-горестный привет.
 
 
Я грохот горного обвала
В парижском гуле услыхал.
Отчизна князя провожала,
Кавказ ему салютовал.
 
 
Прощай, кунак! Мы вместе жили,
Делили мир, и пир, и бой,
Царям и Родине служили…
Прощай, кунак! Аллах с тобой!
 

Жена Бековича, тоже кабардинка из княжеского рода Каплановых, была моложе его на 25 лет, что ей не мешало обожать своего мужа. Я особенно ценил в ней «всероссийскость». Она много читала, копалась в исторических источниках и воевала с парижанами-сепаратистами, особенно с грузинами. Им было трудно возражать княгине Надживат, так как она действительно знала Кавказ и его историю и не имела ни капли русской крови. Была она настоящей барыней, подходившей под английское определение «леди», женщина, в присутствии которой мужчины чувствуют себя джентльменами.

Наш корпус был переведен в более просторные казармы в Массандру. Там произошел случай, показывающий, как кадеты относились к произволу над населением. В корпус пришли две женщины с жалобой, что они купили на толкучке у какого-то молодого человека одеяла, а через несколько минут подошли два кадета и «реквизировали» купленное, как казенное добро. Старшие кадеты – сплошь фронтовики – решили взять это дело в свои руки, чтобы примерно наказать виновных. «Продавец» и «представители власти» были опознаны, а одеяла возвращены пострадавшим. Ночью первая рота была поднята и было прочитано постановление старших кадет, что за мародерство с виновников снимаются погоны и они будут выпороты шомполами. Это было очень неприятное зрелище, особенно когда один из них стал визжать как поросенок. На следующее утро все трое исчезли из корпуса. Начальство не знало или делало вид, что не знает о случившемся.

В первой роте расцвело увлечение спиритизмом, захватившее даже командира роты, полковника Редина[189]189
  Редин Иван Николаевич, р. в 1865 г. В службе с 1879 г., офицером с 1884 г. Полковник (из отставки). Во ВСЮР и Русской Армии до эвакуации Крыма; с 1 сентября 1920-го по 1 июля 1928 г. командир роты Крымского кадетского корпуса. В эмиграции в Югославии.


[Закрыть]. Он лично не принимал участия в спиритических сеансах, но не препятствовал им. У Редина на фронте пропал без вести сын, и он часто приходил посмотреть, как идут сеансы и нельзя ли узнать что-нибудь о судьбе сына. Вопросы задавались на животрепещущие темы, вроде: «Чем кончится Гражданская война?» – «Победой белых». – «Когда?» – «Очень не скоро». – «Что будет с нами?» – «Уедете за границу». – «Куда?» – «В…» Тут следовало непонятное сочетание букв, которое ярые адепты спиритизма позже, сидя в лагере в Югославии, задним числом подводили под его название: Стриище. Спрашивали еще: «Все ли вернемся в Россию?» – «Нет, только 300 человек». На конкретные вопросы иногда следовали более или менее удачные ответы.

Население Крыма и сам генерал Врангель не знали о тайных и усиленных переговорах между Пилсудским и Лениным в октябре 1920 года. Достигнутое ими соглашение о перемирии, а затем о мире было стратегическим предательством Польшей Врангеля. Это было вторым предательством Пилсудского: первое имело место осенью 1919 года. Большевики действовали тогда через Мархлевского, друга Розы Люксембург, старого приятеля и Ленина, и Пилсудского. Теперь из польских первоисточников мы знаем, чем руководствовался Пилсудский и его преемники. Пилсудский, как старый революционер, сочувствовал больше большевикам, чем белым генералам. Белые боролись за «единую и неделимую» Россию (что, между прочим, не распространялось ни на Польшу, ни на Финляндию), поэтому поляки на верхах считали, что помощь белым идет против польских национальных интересов. Сознательное бездействие польской армии осенью 1919 года позволило большевикам снять лучшие войска с польского фронта и перебросить их на юг против генерала Деникина. С другой стороны, как замечает бывший начальник польского Генерального штаба генерал Галлер, «слишком быстрое поражение Деникина также было не в интересах Польши. Мы предпочитали, чтобы его сопротивление продолжалось, чтобы советские войска были прикованы к фронту на более продолжительное время. Само собой разумеется, что вопрос был не в оказании эффективной помощи Деникину, а в продлении его агонии». Начальник польской академии Генерального штаба генерал Кутржеба идет дальше: «Когда обнаружилось, что Деникин не соглашался признавать независимость Польши (что было ложью, так как признание Деникиным независимости Польши было «безоговорочным и полным»), Пилсудский решил не помогать Деникину, а помочь Советам справиться с ним. В итоге польская армия неделями бездействовала, соблюдая якобы негласное перемирие, пока Советы вели операции против Деникина. Таким образом Пилсудский дал им возможность разбить Деникина» («Польска Зброина», 7 мая 1937 года).

Пилсудскому приписывается фраза, что он «сел в один поезд с Лениным, но вышел раньше, на станции, называемой «Польша». Ленин же поехал дальше, к мировой коммунистической революции. 19-лет-нее пребывание наследников Пилсудского на этой «станции» кончилось 17 сентября 1939 года, когда Красная армия нанесла полякам предательский удар в спину под предлогом освобождения от «фашистского ига» белоруссов и западных украинцев. Совето-польские переговоры о мире «велись в строжайшей тайне» от польского народа и от западных союзников. Третья русская армия генерала Бредова, ожидавшая в Польше перевоза к Врангелю, вместо Крыма попала за колючую проволоку. Это было предательством, не спасшим в конечном итоге Польшу и погубившим последний антибольшевистский бастион в Европейской России. Прекращение военных действий на польском фронте сразу сказалось в Крыму. Ударный лозунг «Все на Врангеля!» стал решительно проводиться в жизнь. Численное и огневое преимущество красных возросло в несколько раз, спешно подвозились резервы и военная техника. Сама природа ополчилась на белых: зимние холода начались гораздо раньше, и замерзли обычно не замерзавшие Сиваши.

Приказ об эвакуации пришел внезапно. Как я слышал потом, корпусное начальство растерялось и только с помощью старших кадет смогло провести эвакуацию в порядке. Жизнь в Ялте догорала, но никаких волнений не было. Подходили части конного корпуса[190]190
  Конный корпус. Сформирован в Русской Армии 7 июля 1920 г. из Сводного корпуса (II) в составе 1-й и 2-й конных дивизий. С 4 сентября 1920 г. включен в 1-ю армию. Состав: 1-я и 2-я кавалерийские и 1-я Кубанская казачья дивизии, Запасный кавалерийский полк и конная саперно-подрывная команда. В середине октября 1920 г. насчитывал около 4 тысяч сабель. После эвакуации Крыма сведен в Галлиполи в Кавалерийскую дивизию. Командир – генерал-лейтенант И.Г. Барбович.


[Закрыть] генерала Барбовича[191]191
  Барбович Иван Гаврилович, р. 27 января 1874 г. в Полтавской губ. Из дворян, сын офицера. Полтавская гимназия, Елисаветградское кавалерийское училище (1896). Полковник, командир 10-го гусарского полка. Георгиевский кавалер. Летом – осенью 1918 г. сформировал отряд в Чугуеве и 19 января 1919 г. присоединился с ним к Добровольческой армии; с 19 января 1919 г. в резерве чинов при штабе Главнокомандующего ВСЮР, с 1 марта 1919 г. командир 2-го конного полка, с 5 июня по 7 июля 1919 г. врид начальника конной дивизии в Крыму, с 5 июня 1919 г. командир Отдельной кавалерийской бригады 3-го армейского корпуса, с 3 июля 1919 г. командир 1-й бригады 1-й кавалерийской дивизии, с 19 ноября 1920 г. командир конной дивизии, с 11 декабря 1919 г. генерал-майор, с 18 декабря 1919 г. командир 5-го кавалерийского корпуса. В Русской Армии с 28 апреля 1920 г. командир Сводного (с 7 июля Конного) корпуса. Генерал-лейтенант (19 июля 1920 г.). Награжден орд. Св. Николая Чудотворца. В Галлиполи начальник 1-й кавалерийской дивизии. В эмиграции почетный председатель Общества бывших юнкеров Елисаветградского кавалерийского училища в Белграде. С сентября 1924 г. помощник начальника, с 21 января 1933 г. начальник 4-го отдела РОВС, председатель объединения кавалерии и конной артиллерии. С октября 1944 г. в Германии. Умер 21 марта 1947 г. в Мюнхене. 185


[Закрыть], прикрывавшие отступление войск генерала Кутепова. Глядя на усталых, но бодрых и подтянутых кавалеристов с белыми гвардейскими поясами, трудно было поверить, что они только что проделали тяжелый арьергардный переход от Северной Таврии до Ялты. Никаких демонстраций против белых я не заметил. Крым один раз уже пережил советскую оккупацию и знал, что это такое. Жители смотрели на нас с симпатией, одни женщины нас крестили, другие всхлипывали. Мое активное участие в эвакуации выразилось в том, что один раз я был назначен в городской патруль по пустеющим ялтинским улицам и раз поссорился с кадетами, бравшими на молу шинели из английских тюков, не успевших доехать до фронта. Генерал Врангель приказал оставить это обмундирование нетронутым, чтобы оно помогло русским людям, вольно или невольно оказавшимся под красными знаменами, перенести необычно суровую зиму 1920/21 года.

1 ноября сводный Полтавско-Владикавказский корпус погрузился на плоскодонную шхуну «Хриси», совершавшую лишь местные рейсы. Когда мы отплывали, был безветренный и ясный вечер. На «Хриси» яблоку было негде упасть – все было заполнено кадетами, персоналом и корпусными семьями. Первая рота расположилась на палубе, всматриваясь в постепенно исчезающие огоньки «нашего» Крыма, нашей России. По-моему, лучшее описание прощания с родной землей дал в своих воспоминаниях творец «чуда в Крыму» сам генерал Врангель: «Спустилась ночь. В темном небе ярко блистали звезды, искрилось море. Тускнели и умирали огни родного берега… Вот потух последний… Прощай, Родина!..»

Разлука с Россией больно сжимала сердце, но не было ощущения, что это навсегда. Была даже не надежда, а уверенность, что исход из Крыма не окончание, а только перерыв в вооруженной борьбе против большевистского зла, завладевшего нашей Родиной. На корме стройно зазвучали голоса: кадеты всех корпусов любили и умели петь. Под темнеющим, уже не русским небом неслись старые народные, военные и казачьи песни, сменявшиеся новыми добровольческими о том, как «смело мы в бой пойдем за Русь святую и как один прольем кровь молодую»; «Вспоили вы нас и вскормили, России родные поля, и мы беззаветно любили тебя, Святой Руси земля». Эта грусть и жертвенная готовность умереть, «сложить головы», «пролить кровь молодую» была типична для Белого движения.

И. Сагацкий[192]192
  Сагацкий Иван Иванович, р. 27 декабря 1901 г. Кадет Донского кадетского корпуса. В Донской армии; с января 1918 г. во 2-й сотне партизанского отряда Семилетова. Окончил Донской кадетский корпус (1919). Доброволец в 42-м Донском казачьем полку; затем юнкер Атаманского военного училища. Старший портупей-юнкер в л. – гв. Казачьем полку до эвакуации Крыма. Хорунжий. 6 марта 1921 г. выпущен в л. – гв. Казачий полк на о. Лемнос. Сотник. В эмиграции во Франции, окончил в 1927 г. Парижский университет, инженер-геолог, к 1939 г. член полкового объединения, сотрудник журнала «Военная Быль». Умер 15 июня 1981 г. в Париже.


[Закрыть]
ХХХ выпуск[193]193
  Впервые опубликовано: Военная Быль. Ноябрь 1959 – январь 1960. № 39–40.


[Закрыть]

Донской Императора Александра III кадетский корпус собирался всегда к началу учебного года 15 августа. К 6 часам вечера съезжались «звери»; к 8 являлись старшие классы. Отремонтированные за время летних каникул помещения корпуса быстро наполнялись оживленным гудением голосов.

Среди кадет за последние месяцы происходили перемены: заметно увеличивался рост, шире раскрывались плечи, менялся голос, уверенней становились движения, походка, кой у кого намечался уже пушок на лице. Каждый привозил с собой много новых впечатлений, и ими хотелось возможно скорее поделиться с друзьями-одноклассниками.

В корпусе же все оставалось по-прежнему: посередине просторной двухсветной спальни – та же большая икона Божьей Матери с мерцающей перед нею лампадой, те же строго выровненные в четыре ряда кровати под серыми одеялами и с черными тумбочками для белья; в сотне – образ Георгия Победоносца; на прежних местах портреты Государей, Державного Шефа корпуса; подвиги Архипа Осипова, взрывающего пороховой погреб; майора Горталова, принимающего атаку турок на редут; рядового Василия Рябова накануне казни… Атака Лубенских гусар, таблицы форм полков гвардии и армейской кавалерии, сонеты К.Р…. В глубине залы заседланный конь, в нормальный рост, с длинной дорожкой для разбега, предназначенный для самых убийственных прыжков… Всюду знакомые лица служителей, трубачей, старого швейцара.

Однако при съезде осенью 1917 года как-то не ощущалось общего возбуждения и радости предыдущих лет. Конечно, за минувшее лето мы слишком возмужали, но, думаю сейчас, были и другие причины: встреча наша оказалась в этот раз более спокойной и потому что все мы еще оставались под впечатлением февральских событий, очень тревожных вестей с фронта, и потому что, не высказываясь, мы чувствовали себя сильно осиротевшими после драматического ухода из корпуса нашего директора, генерала Лазарева-Станищева[194]194
  Лазарев-Станищев Павел Николаевич, р. в 1856 г. В службе с 1874 г., офицером с 1876 г. Генерал от инфантерии, директор Донского кадетского корпуса (в отставке с 1917 г.). В Донской армии; с января 1919 г. председатель квартирно-реквизиционной комиссии. Эвакуирован в начале 1920 г. из Новороссийска на о. Лемнос на корабле «Брауенфелз». Умер 17 сентября 1920 г. на о. Лемнос.


[Закрыть], отказавшегося служить Временному правительству после отречения Государя Императора от престола. Помимо этого, кругом чувствовалась растерянность, недоговоренность, неопределенность, и нам эти настроения передавались тоже.

И мог ли тогда, 15 августа 1917 года, кто-нибудь предполагать, что именно нашему ХХХ выпуску – сплоченному и выправленному строю кадет VI класса – уже было уготовано судьбой оказаться несколько месяцев спустя в самом центре грозных и беспощадных событий Гражданской войны?..

* * *

«Ажинов Владимир, Антонов Павел, Бородин Аврамий, Брызгалин Николай…» – так начинался в течение нескольких лет подряд список кадет моего II отделения. Он был одинаков в продолговатых черных книжках отделенного воспитателя – есаула Бориса Васильевича Суровецкого[195]195
  Суровецкий Борис Васильевич, р. в 1884 г. Сын офицера. 2-й Московский кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище (1905). Есаул Терского казачьего войска, воспитатель Донского кадетского корпуса. В марте 1918 г. вышел в Степной поход с генералом Поповым, но 25 марта 1918 г. присоединился к Добровольческой армии в ст. Веселой. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода в 4-й роте Офицерского полка. Весной 1918 г. вернулся в Донской кадетский корпус, с осени 1918 г. – войсковой старшина. Награжден орд. Анны 2-й ст. 21 июля 1920 г. В эмиграции в Югославии, преподаватель Донского кадетского корпуса. После 1945 г. в США. Умер 4 апреля 1960 г. в Нью-Йорке.


[Закрыть], всех преподавателей корпуса и в большом классном журнале, где ставились нам отметки за успехи и за нерадивость в науках. Теми же фамилиями открывался список и 15 августа 1917 года. Увы, дальнейшее внесло в него значительные изменения.

Новый учебный год начался как и всегда: сначала разбивка по ранжиру, распределение по кроватям и по партам, потом новые книги, общий молебен, первые уроки, первые отпускные дни.

В городе было нехорошо и нездорово: в нем появилось много незнакомых лиц, военных разных чинов, то в походной форме, то в форме мирного времени, порой блиставших боевыми орденами, а часто только пестротой своих полковых цветов.

Каждый раз кадеты приносили из отпуска все новые и новые неутешительные слухи о том, что творится в Петрограде и в других местах России, об увеличивающемся разложении на фронте, о тревожных настроениях на Дону и на Кубани.

Занятия шли вяло, уроки слушались невнимательно, и так постепенно подошла, со свинцовым небом, дождями, а потом и с холодами, суровая поздняя осень.

Россия быстрее стекалась на Дон. И вдруг как гром пронеслась весть о происшедшем октябрьском перевороте, о широкой волне бунтов, восстаний, расстрелов, катившейся теперь по всей стране.

Один из бывших кадет – юнкер Елизаветградского училища – рассказывал, как в Знаменке его юнкеров выбрасывали из вагонов озверевшие солдаты и матросы. Другие старшие кадеты – юнкера Николаевского училища – подробно объясняли, как они спаслись из разъяренного Петрограда и пробирались на Дон…

Эти рассказы стали единственной темой разговоров кадет и в классах, и на прогулках, и поздней ночью, в затихшей спальне.

А в ноябре, под Ростовом и Таганрогом, зазвучали первые выстрелы восставших большевиков. Из старших классов сразу исчезла небольшая группа кадет: во время дневной прогулки они просто перелезли через чугунную решетку плаца и прямо отправились на фронт под Ростовом.

В воспитательском составе корпуса произошло смятение. Оставшимся кадетам было объявлено, что все бежавшие будут исключены из корпуса и что такой же драконовской мерой будут пресечены все дальнейшие попытки.

Однако некоторое время спустя после ликвидации ростовского восстания побывавшие в боях кадеты вернулись с повинной в корпус и были благополучно приняты обратно без всяких тяжелых для них последствий. Мы это очень оценили и приняли к сведению. Конечно, понюхавшие пороху под Нахичеванью обстоятельно рассказывали нам обо всем виденном и пережитом, и это еще больше взбудоражило сердца и умы. Старшие классы теперь только и говорили о предстоящих новых боях и сговаривались, как и куда уходить вместе, когда наступит час. Родители, корпус – ничто больше не интересовало их.

Уйти из корпуса стало в общем нетрудно, так как надзор за нами ослабел, как в городе, так и в стенах помещения: в это тревожное время войск в Новочеркасске почти не было, и кадеты строевой сотни, помимо кое-как продолжавшихся занятий, несли вместе с юнкерами гарнизонную службу в ответственных местах. Исчезнуть было таким образом весьма просто, но страшно было оказаться непринятым в часть или быть захваченным начальством во время бегства.

Но вот как только Чернецов приступил к операциям в Донецком бассейне, в его отряд двинулась большая группа наших кадет. Вскоре после этого корпус был закрыт и оставшиеся кадеты разъехались по домам.

Запоздавшие из старших классов, одиночками и небольшими группами, продолжали исчезать из Новочеркасска в партизанский отряд. Уходили с ними на фронт и студенты, и гимназисты, и реалисты, вся молодежь.

6 января 1918 года Марией Петровной Калединой, женой Донского атамана, в помещении Офицерского собрания давался последний бал. Под аккомпанемент рояля играл виртуоз-балалаечник, худощавый высокий брюнет – есаул Туроверов. Загулявший слегка есаул л. – гв. Атаманского полка Жиров[196]196
  Жиров Александр Фемистоклович, р. в 1889 г. Из казаков ст. Терновской Области Войска Донского. Николаевское кавалерийское училище (1909). Есаул л. – гв. Атаманского полка. В Донской армии с января 1918 г., занимал гражданские должности по Всевеликому Войску Донскому, затем в своем полку; с ноября 1919 г. врид командира, с марта 1920 г. командир л. – гв. Атаманского полка до эвакуации Крыма. Награжден орд. Владимира 3-й ст. 31 марта 1920 г. Полковник (30 апреля 1919 г.). В эмиграции в Константинополе и во Франции. Умер 27 октября 1928 г. в Париже.


[Закрыть] смешно дирижировал музыкантами на хорах. Вавочка Грекова, убитая позже под Екатеринодаром, с восторгом танцевала мазурку. В буфете, на лестнице, в зале было много парадных мундиров, кителей, доломанов. В этой пестрой толпе офицеров привлекали общее внимание ротмистр текинец, ординарец генерала Корнилова, и красивый, с румянцем во всю щеку, подполковник Черниговского гусарского полка, георгиевский кавалер и однофамилец генерала.

А потом, в Новочеркасске, еще больше падал снег, крепче трещали морозы. Жизнь как-то оборвалась и растворилась в массе походных шинелей и папах, заметенных метелями.

События Гражданской войны понеслись, как в калейдоскопе, с изумительной быстротой…

После окончательного освобождения Новочеркасска восставшими казаками и подоспевшим вовремя отрядом полковника Дроздовского[197]197
  Дроздовский Михаил Гордеевич, р. 7 октября 1881 г. в Киеве. Из дворян, сын генерала. Киевский кадетский корпус (1899), Павловское военное училище (1901), академия Генштаба (1908). Офицер л. – гв. Волынского полка. Полковник, начальник 14-й пехотной дивизии. В начале 1918 г. сформировал отряд добровольцев на Румынском фронте (1-я отдельная бригада русских добровольцев), с которым 26 февраля 1918 г. выступил на Дон и 27 мая 1918 г. соединился с Добровольческой армией. В Добровольческой армии начальник 3-й дивизии. Генерал-майор (12 ноября 1918 г.). Ранен 31 октября 1918 г. под Ставрополем. Умер от ран 1 января 1919 г. в Ростове.


[Закрыть] Донской кадетский корпус был снова открыт. Кадеты, находившиеся в армии, постепенно начали возвращаться в корпус для продолжения образования.

Когда мы расселись в классе по партам, оказалось много пустых мест: впереди не хватало нашего «козла» Вани Дьяконова, постоянного вдохновителя общих проделок и свалок, убитого в Корниловском походе. Не было на обычном месте и Павлика Антонова, тяжело раненного в Чернецовском отряде и зверски добитого большевиками на койке больницы Общества донских врачей. Пусто было и там, где сидел милый и горячий Володя Ажинов, скошенный двумя пулями под Выселками. Незанятым оставалось место тихого и набожного Бородина, лихого пулеметчика, скончавшегося от полученного тяжелого ранения под Кореновской. Другие места пустовали из-за того, что целый ряд раненых кадет оставался еще на излечении, среди них Николай Брызгалин, только что начинавший ходить на костылях, и «Халыба» – Гриша Иванович[198]198
  Иванович Григорий Рудольфович. Кадет Донского кадетского корпуса. В Добровольческой армии в отряде Курочкина. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода, с мая 1918 г. прапорщик. Во ВСЮР в Кубанской учебной батарее. До декабря 1919 г. окончил курс офицерской артиллерийской школы. Хорунжий.


[Закрыть], бессменный в бою, до своего первого ранения, ординарец поручика Курочкина[199]199
  Курочкин Василий. Поручик. В конце 1917-го – январе 1918 г. командир сотни в партизанском отряде полковника Чернецова. Ранен 18 января 1918 г. у Лихой. В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода в Партизанском полку, командир 1-го батальона. Убит 28–29 марта 1918 г. под Екатеринодаром.


[Закрыть].

В 1-м отделении была та же картина: не хватало Пети Кутырева, убитого в голову в одном из первых боев Чернецова, и целой группы раненых кадет.

В остальных классах недосчитывались Леонида Козырева, Аркадия Семашко, Егорова, Андропова, убитых в разных отрядах, и других, не вышедших еще из госпиталей.

Когда наш добрый батюшка Тихон Донецкий, которого казаки Новочеркасска называли не иначе как «наш донской Златоуст», придя на урок, сел после молитвы за преподавательский столик, он медленно обвел класс глазами и тихо заплакал: «Бедные мои дети… Ведь здесь еще так недавно сидел Ваня… а там Володя… и Павлик…» Утирая слезы, он долго молча слушал рассказы очевидцев о смерти и о ранениях каждого кадета.

Корпусное начальство, однако, нас быстро «взяло в оборот», и повседневная жизнь снова заполнила все, отвлекая наши мысли от недавних тяжелых воспоминаний. Потеряв четыре месяца учения, мы проходили теперь форсированным темпом курс учебного года, сокращенный стараниями преподавателей до возможного минимума.

Вскоре пустые места в классах начали заполняться кадетами других корпусов, стремившимися закончить свое образование в единственном в то время действовавшем в европейской части России нашем Донском корпусе. В сотне, среди синих с красным кантом и вензелем Александра III погон, запестрели красные погоны Первого кадетского, 1-го Московского, Суворовского корпусов, черные Орловского Бахтина, синие – одессит, белые – Сумского и т. д. Мы, донцы, широко и любовно приняли новоприбывших в нашу семью и быстро подружились с ними. Многие из них тоже побывали на фронте, были среди них и раненые. От них мы узнали, как был заколот штыками наш донской казак Денисов – кадет Воронежского копуса, как в Корниловском походе несчастный Кикодзе Одесского корпуса продолжал идти в атаку с оторванными ногами, волочась на руках по пахотному полю и крича «Ура!», и многое другое.

В корпус вернулись и наши офицеры-воспитатели, не оказавшиеся безразличными к событиями Гражданской войны: из Корниловского похода – войсковой старшина и есаул братья Суровецкие[200]200
  Суровецкий Николай Васильевич – Брат Б.В. Суровецкого. Войсковой старшина, преподаватель Донского кадетского корпуса. В марте 1918 г. вышел в Степной поход с генералом Поповым, но 25 марта 1918 г. присоединился к Добровольческой армии в ст. Веселой. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода в 4-й роте Офицерского полка. Весной 1918 г. вернулся в Донской кадетский корпус. Эвакуирован с корпусом в Египет. С 1920 г. инспектор классов и преподаватель 1-го Донского кадетского корпуса в Египте. Полковник.


[Закрыть], войсковые старшины Биркин[201]201
  Биркин Василий Николаевич. Полковник 6-го гренадерского полка, преподаватель Донского кадетского корпуса. Участник Степного похода, начальник группы Донского кадетского корпуса, затем 25 февраля 1918 г. в ст. Веселой присоединился к Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода в 4-й роте Офицерского полка, затем вернулся в Донской кадетский корпус. Эвакуирован с корпусом в Египет.


[Закрыть] и Тусевич[202]202
  Тусевич Петр Николаевич. Войсковой старшина, преподаватель Донского кадетского корпуса. В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода, затем вернулся в Донской кадетский корпус. В Донской армии; с 1920 г. в 10-м Донском казачьем полку до эвакуации Крыма. Полковник. Был на о. Лемнос. Генерал-майор (с 1 июня 1921 г.).


[Закрыть], есаул Арендт[203]203
  Арендт Александр Александрович. Подполковник, преподаватель Донского кадетского корпуса. В Добровольческой армии: присоединился к армии из отряда генерала П.Х. Попова 25 февраля 1918 г. в ст. Веселой. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода в Офицерском полку. После похода вернулся в Донской кадетский корпус, затем во 2-м запасном батальоне ВСЮР.


[Закрыть]; из Степного похода – войсковой старшина Какурин[204]204
  Какурин Артемий Федорович, р. в 1887 г. Донской кадетский корпус, Михайловское артиллерийское училище (1906). Войсковой старшина, преподаватель Донского кадетского корпуса. Георгиевский кавалер. В Донской армии. Участник Степного похода, затем вернулся в корпус воспитателем. Полковник (4 сентября 1919 г.). В эмиграции командир сотни Донского кадетского корпуса. Умер в 1923 г. в Билече (Югославия).


[Закрыть].

Потом стали прибывать из лазаретов выздоравливающие раненые кадеты. Сел на свое обычное место и маленький Брызгалин, тот самый, что в станице Ольгинской стоял на левом фланге Чернецовского отряда, только что присоединившегося к Добровольческой армии, когда капитан Курочкин представлял чернецовцев генералу Корнилову. Когда генерал подошел к третьему (кадетскому) взводу, капитан Курочкин доложил ему: «Кадеты всей России». Корнилов, поравнявшись с Брызгалиным, спросил его: «Сколько вам лет?» Брызгалин, стараясь ответить самым низким басом, произнес: «Шестнадцать, Ваше Превосходительство», на что генерал Корнилов, улыбаясь, заметил: «О, да у него уже бас…»

Общий строй понемногу приобретал все более и более однородный характер: кадеты других корпусов надевали наши погоны, и от этого еще крепче становилась общая спайка и дружба. Но не обошлось без инцидента: один из кадет V класса упорно продолжал носить форму своего Николаевского корпуса. Ему, красивому мальчику, видимо, было приятно щеголять в отпуску своим красно-черным поясом и драгунской шашкой, отличавшими его от других кадет. Одноклассники несколько раз дали ему понять, что таким поведением он высказывает явное пренебрежение к корпусу, приютившему его. Они подчеркнули ему, что его казачье происхождение обязывает быть особенно корректным к своему Донскому войску и нашему корпусу и что на ношение шашки он вообще не имеет никакого права. Но так как этот кадет не обращал внимания на их слова, они решили дать ему урок военной этики, без участия начальства. Когда он как-то вернулся из отпуска в своей форме, отделение растянуло виновного плашмя и «покачало вниз пузом», объяснив ему во время экзекуции причину наказания. В Донском корпусе это было высшей карой, применявшейся по постановлению всего класса за отступление от кадетских традиций. Наказание было болезненное и опасное для провинившегося. Оно очень преследовалось начальством. Но наказанный кадет не пожаловался, полностью прочувствовал, что ему объяснили, немедленно надел наши погоны и сейчас же после этого стал полноправным членом общей семьи.

В ХХХ выпуске появилось много знаков: Чернецовского отряда, за Корниловский и Степной походы, Георгиевских крестов и медалей. Человек десять было произведено за боевые отличия сначала в прапорщики и позже в хорунжие или подпоручики. Новоиспеченные офицеры носили в корпусе кадетские погоны, но, уходя в отпуск, надевали офицерскую форму. Такое парадоксальное положение, наверное, было стеснительно для начальства. Однако это нисколько не помешало моему однокласснику Володе Полякову[205]205
  Поляков Владимир Александрович (2-й). Кадет Донского кадетского корпуса. В конце 1917-го – начале 1918 г. в партизанском отряде полковника Чернецова. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода в Партизанском полку, затем в л. – гв. 6-й Донской казачьей батарее Донской армии. Окончил Донской кадетский корпус (1919), затем юнкер в Атаманском военном училище, в 1920 г. в 1-м Донском саперном батальоне. Награжден Георгиевским крестом 4-й ст. Был на о. Лемнос. Сотник (28 июня или 6 марта 1921 г.). В эмиграции в Германии. Умер 18 октября 1985 г. в Элавагене (Германия).


[Закрыть] прочитать на своей письменной работе по математике отметку преподавателя Ивана Николаевича Лимарева, убитого большевиками в Новочеркасске в 20-х годах: «Единица прапорщику».

Несмотря на все пережитое, юность брала свое, а с ней возвращались и кадетские привычки. Нелегко было и раньше бороться с ними преподавателям и воспитателям, после же партизанских отрядов и походов справиться с ними им стало еще труднее. Нужно отдать справедливость, кадеты других корпусов держались, по крайней мере вначале, в стороне от общих проделок. Наша же «буйная вольница» все время придумывала что-то новое. Так, однажды по отделению прошла таинственная инструкция начать ловлю мух. В свободное время закипела работа вдоль подоконников, и пойманные мухи были запрятаны в спичечные коробки в глубине парт. Потом прошел приказ выдергивать из парусиновых рубах ниточки и подвязывать их к лапкам заключенных мух. Операция эта была весьма деликатная и очень занятная: подготовлялась большая авиационная атака на противника. Мухи с подвязанными ниточками были возвращены в «арсеналы», то есть в спичечные коробки, а потом весь наличный авиационный состав был разбит на эскадроны и парки.

Наконец было собрано общее совещание с целью наметить «противника». Таковым, после обмена мнениями, был избран Федор Вениаминович Мюлендорф, преподаватель немецкого языка. Мы его очень любили за добродушие, обожание немецких классических поэтов и смешной акцент. Полный, маленького роста, с большой лысиной и светлыми навыкат глазами, он был очень вспыльчив, и именно поэтому-то мы и остановились на нем. Он умер в Новочеркасске от голода в 20-х годах.

Когда Мюлендорф вошел в класс и мы замерли «смирно», ожидая конца рапорта дежурного, шепотом побежал на задние парты сигнал: «1-й и 2-й эскадроны истребителей… Контакт». Из-под приподнятых крышек парт начали появляться выпущенные из коробочек мухи с белыми ниточками на лапках. Сначала медленно, потом все быстрее они брали разгон по наклонному пюпитру и потом – «Ура»… мухи поднимались вверх… «Второй… третий парки… Контакт!» – и из соседних парт появлялись новые эскадроны.

Федор Вениаминович еще не успел разложить перед собой папки и книги, как перед его глазами прошла белая вертикальная черточка. Мюлендорф оцепенел, видимо ничего не понимая. Надо было видеть выражение его лица в этот момент! Потом перед ним прошла другая белая черточка, третья, четвертая… Мюлендорф сидел как зачарованный и медленно багровел… Внезапно он замер, взмахнул рукой и стащил со своей лысины, за веревочку, снизившуюся туда муху. Федор Вениаминович внимательно рассмотрел техническое оборудование этого бомбовоза и потом трясущейся рукою записал в штрафной журнал весь класс. Попутно он поставил в нем большую кляксу и, ставя последнюю точку, сломал перо… Конечно, как только о нашей авиационной атаке Мюлендорфа стало известно начальству, началось дознание. Как всегда, оно ничего не дало, виновных мы не выдали и мужественно отбыли наложенное наказание.

Еще позже выпуск был взволнован важным событием: один из кадет, вернувшись из отпуска, передал нам от имени «шпаков» вызов на общий бой. Провожая вечером гимназистку, за которой он ухаживал, он был окружен группой гимназистов Платовской гимназии. Среди них оказался безнадежно влюбленный в эту же девицу неудачный и ревнивый ее поклонник. Гимназисты стали задирать кадета, видимо намереваясь его побить. Но кадет был не из робких, да еще при шашке. Поэтому возбуждение гимназистов выразилось только в ругани, угрозах и, в конце концов, в предложении помериться силами, в укромном месте, всеми способными элементами Донского корпуса и их противников. Кадет торжественно пообещал представителям «шпаков» передать их вызов своим собратьям и дать ответ по указанному адресу.

Дело в том, что в Новочеркасске еще с давних времен существовала вражда между учениками Платовской мужской гимназии, «шпаками», как называли их кадеты, и нами. Кадеты дружили с реалистами, защищая порой друг друга, и были в приятельских отношениях с Петровской гимназией. В последнее время к нашим врагам примкнула еще группа семинаристов, носивших у кадет кличку «свечкодуев». В основе вражды лежала затаенная к нам зависть гимназистов. Им никогда не присылали общих приглашений на торжественные вечера и балы; от них уходили предметы их обожаний – гимназистки, отдававшие предпочтение подтянутым и всегда веселым кадетам, хорошо носившим свою форму и четко отдававшим честь направо и налево в военном Новочеркасске. И сколько, таким образом, было разбито сердец «шпаков» на балах, концертах, на прогулках по Московской и в Александровском саду!

Период совместных испытаний в боях кончился, и теперь «шпакам», видимо, хотелось свести по-настоящему счеты за прошлое с особенно ненавистными им кадетами.

«Атаман» выпуска Федя Чирков[206]206
  Чирков Федор Петрович. Кадет Донского кадетского корпуса. В Донской армии в том же корпусе, затем юнкер в Донской гаубичной батарее до эвакуации Крыма. Был на о. Лемнос. Осенью 1925 г. в составе Донской офицерской батареи в Болгарии. Хорунжий (6 марта 1921 г.).


[Закрыть] собрал заседание. На нем вызов «шпаков» был принят единогласно. «Штаб выпуска» взялся за разработку плана общего боя, другие занялись фазой сближения с противником и прочими деталями. Когда все было готово, «шпакам» был послан ответ: им назначалась встреча и обмен любезностями на Детской площадке Александровского сада, в определенный день и час. Место это было выбрано чрезвычайно удачно: Детская площадка, со всеми ее выходами и входами, была известна нам до мельчайших подробностей по концертам, бывавшим на ней в летнее время, и, как каток, в течение всей зимы.

Боевые элементы выпуска, отстранив хилых и очень усердных, в назначенное время исчезли из корпуса. Поодиночке, чтобы не привлечь внимание, мы сосредоточивались на Детской площадке к заходу солнца и занимали там указанные по плану сражения места. Когда смерклось, разведчики донесли, что «шпаки» ждут нас толпой наверху. Выпуск начал обходное движение с обоих флангов, резервы укрепились в засаде, все входы и выходы были перехвачены заставами.

По сигналу ударная группа «силачей» пошла наверх и быстро завязала там кулачный бой. Враги наши, видя перед собой немногочисленный ряд кадет, решили быстро справиться с ним и насели всей массой. Последние, отбиваясь, перешли в отступление, затягивая «шпаков» в «платовский вентер», то есть к подножию площадки, где в густых кустах были сосредоточены главные силы. Когда сражающиеся достигли нижних аллей, оттуда выскочили со всех сторон наши свежие подкрепления. Бой был короткий и горячий. «Шпаки» быстро дрогнули, рассыпались и обратились в бегство, ища возможности выйти. Но там их перехватывали наши заставы и на прощание всыпали дополнительную порцию горячих. Вскоре поле сражения было очищено от врагов.

В городе быстро узнали, что на Детской площадке творится что-то необыкновенное. Наш часовой у главного входа сумел перехватить известие, что на Детскую площадку уже мчится плац-адъютант из Комендантского управления и с ним офицер нашего корпуса. Боевой отряд кадет моментально рассыпался и разными путями понесся обратно в корпус. Плац-адъютант и наш офицер нашли Детскую площадку пустой. В сотне же серьезные, спокойные лица, ни одной заметной ссадины, все на местах: поди отыщи виновных. И скандала никакого. Так это и прошло.

К сожалению, в общей перепалке оказались и невинные жертвы. Одной из таких стал симпатичный и очень любивший кадет молодой парикмахер, у которого мы частенько стриглись «под польку». В день битвы он случайно попал со своим флиртом на Детскую площадку. Там, в темноте, его приняли за «шпака», сильно помяли и потом, как некоторых других врагов, раскачали и перебросили через решетку сада на улицу. Милый парикмахер очень горевал о происшедшем, мы же долго утешали его и извинялись, стараясь загладить роковую ошибку.

Так мы подошли к концу учебного года. В один прекрасный день Борис Васильевич Суровецкий объявил, что, по постановлению Педагогического комитета, экзамены отменены, и поздравил нас всех с переводом в последний, VII класс.

Кадеты разъехались на летние каникулы. Белое движение крепло, и Юг России очищался от красных. Новочеркасск сильно оживился. Появилась вера в светлое будущее, а с нею и радость жизни.

* * *

Осенью 1918 года, когда мы съехались снова, корпус оказался переполненным из-за прибывших к нам отовсюду кадет разных корпусов. Вместо нормального штата человек 50 в выпуске, в обоих отделениях моего VII класса теперь насчитывалось больше 100. Младшие классы тоже были расширены до пределов возможности. Всюду было проведено уплотнение пространства, и, чтобы облегчить создавшуюся обстановку, кадетам, у которых были родители в городе, было предложено стать «приходящими».