Текст книги "Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине"

Г. Есаулов[106]106
  Есаулов Георгий Николаевич, р. в 1905 г. в м. Кричевице Новгородской губ. Кадет Одесского кадетского корпуса. Во ВСЮР и Русской Армии; с мая 1919 г. доброволец в эскадроне л. – гв. Конного полка, затем в команде связи Сводно-кирасирского полка и в эскадроне л. – гв. Кирасирского Ее Величества полка, с сентября 1919 г. снова в корпусе. В январе 1920 г. участвовал с корпусом в походе из Одессы, затем в 8-м гусарском полку. Ранен. В эмиграции в Югославии. Окончил Первый Русский кадетский корпус (1922), Николаевское кавалерийское училище, Белградский университет. Инженер путей сообщения. С 1948 г. в Канаде. Умер 5 июля 1996 г. в Торонто (Канада).


[Закрыть]

28 февраля 1917 года жизнь в заразном отделении лазарета корпуса шла обыденно. Отрезанный от всего мира маленький мирок и не подозревал о событиях, волновавших уже тогда всю Россию…

Однажды, находясь уже в отделении выдерживающих карантин, к нам пришла вся в слезах г-жа Гире и рассказала о беспорядках в Петербурге и об отречении Государя от Престола за себя и Наследника. Через окна мы заметили, что в ротах занятия не проходили, а 1-я рота строилась с берданками. Сразу пропало веселое настроение, и на лицах у всех появилась грусть и озабоченность. Г-жа Гире рассказывала нам, что в Петербурге происходили уличные бои, революционеры убивали городовых, офицеров и что часть войск Петроградского гарнизона перешла на сторону Государственной думы и Россия уже не Империя…

Из рот стали доноситься слухи, что на параде какой-то офицер нацепил нашему левофланговому кадету на штык красную тряпку, а тот моментально сорвал ее, чем вызвал недовольство публики. Хотя в городе боев не было, но были убитые, и в корпус приезжали студенты произносить речи, но наша 2-я рота спустила их с лестницы. Заразный лазарет стал теперь для нас тюрьмой, все стремились скорее вернуться в роты и старались тщательно исполнять все лечебные правила, на которые никто раньше не обращал даже внимания…

В середине марта я выписался из лазарета. Настроение в ротах было воинственное, и воспитателям с трудом удавалось охлаждать наш пыл. Почти каждую неделю к нам приезжали депутаты и посланники. Встречали мы их настороженно, но проводы всегда сопровождались страшным шумом… Вскоре произошел интересный случай: у нас в роте была собачонка, которую мы прозвали – Керенский. Услышав эту кличку, солдат из комитета доложил председателю комитета, что корпус – это контрреволюционное гнездо, и если бы не красноречие нашего директора, то нам пришлось бы поплатиться за оскорбление красного вождя. Едва успели уладить этот случай, как во время парада, который принимал военный министр Гучков, два кадета 2-й роты сожгли красные флаги, которыми был украшен корпус по случаю приезда министра…

Тихо и мирно у нас протекало лето 1917 года, в то время когда в России кипела революция, менялись министры, правительства, разлагалась армия; на фронт отправлялись полки агитаторов, воинские части отказывались исполнять приказания начальства, и Россия делилась на партии…

Совершенно неожиданно в середине лета я получил известие, что корпус эвакуируется из Одессы и что мне предлагается явиться в корпус не позже 27 июня для отправки в Ростов, так как наше здание корпуса должно быть отдано в распоряжение штаба Румынского фронта…

В лагере, где стоял корпус, было шумно и весело, съезжалась масса кадет, спали мы прямо на дворе…

28 июня горнист сыграл сбор, звуки которого разнеслись по всему лагерю, перенеслись на плац и глухо отозвались, в последний раз, в уже пустом огромном здании корпуса. Перед бараками, где на лето были расположены кадеты, мы быстро построились в походной форме – шинели в скатку и с ранцами за плечами. Кадеты всех рот были теперь сведены в одну роту под командованием нашего кумира, командира 1-й роты Самоцвета. У всех на лицах выражалась озабоченность. Мне лично в этот момент было очень грустно и тоскливо, казалось, что расстаемся навеки со всем тем, к чему мы так привыкли и любили. Как оказалось впоследствии, мое чувство меня не обмануло. Одесский корпус уже больше не собирался таким, каким он был до этой эвакуации… Строй молча вышел из корпуса, промелькнула 4-я станция трамвая, где всегда, торопясь в отпуск, приходилось ожидать очередного трамвая, лавочка с халвой и конфетами, огромное здание Сергиевского артиллерийского училища, с грозно стоящими учебными пушками на полигоне. Прошли кадетское кладбище, многие стали креститься, позади оставалось все родное и знакомое, а впереди нас ожидала неизвестность.

Но вот правый фланг уже вышел на платформу, где мы грузились. Нас провожала масса народу, и по строю раздался шепот: «Господа, подтянитесь, веселей!» Раздалась команда: «Рота-а» – строй звонко отбивает ногу, – «Стой» – и все замерли как один… Опять раздалась команда, все затихло, и нас разместили по вагонам. За 10 минут до отхода поезда было разрешено выйти попрощаться, ровно в 3 часа горнист сыграл сбор по вагонам; все разбежались по местам, и маленький паровоз, пыхтя, свистя и шипя, медленно потянул первый эшелон Одесского кадетского корпуса на восток!..

В этот день мы все, собравшись в одном вагоне, до самой поздней ночи пели песни и веселились. Но отъехали мы недалеко. В 22 верстах от Одессы нас поставили на запасный путь, где мы простояли целый день. Мы все время любовались Одессой, которая была великолепно видна с прилегающим к ней голубым морем. Красивый город! Путешествие наше продолжалось неделю – начальство не торопилось, и эшелон двигался медленно.

Расставаясь с Одессой, мы сперва все кричали: «Прощай, Одесса мама!» – но потом заменили слово «прощай» на «до свидания», так как были уверены, что скоро вернемся обратно, но, увы, не всем удалось опять увидеть Одессу и родной корпус…

26 ноября 1917 года на Дону вспыхнула Гражданская война, и кадеты приняли в ней ревностное участие. В конце ноября среди наших друзей и товарищей уже были первые убитые. Поднятые красными на штыки, приняли геройскую смерть Усачов и Недольский… Никогда не забуду нашего малыша, который, ведя после боя пленного красногвардейца, попал ногой в стрелку линии трамвая и вывихнул ногу, но с колоссальным мужеством переносил боль, пока не справился с красным, а потом, сев на рельсы, горько заплакал.

Когда в Ростове стало неспокойно, нас перевезли в Новочеркасск, там тогда еще было мирно. Приехав поездом в Новочеркасск, мы встретили там много молодежи – офицеров, юнкеров, кадет, гимназистов и студентов, бежавших из северной части России. Помню, что мы прошли мимо группы женщин в военной форме, которые в октябре в Петербурге защищали Зимний дворец. Их командиром была Бочкарева[108]108
  Бочкарева Мария Леонтьевна. Из крестьян. Прапорщик. Организатор и командир Женского ударного батальона. Защищала Зимний дворец. В Добровольческой армии в ноябре – декабре 1917 г. В белых войсках Северного фронта; с сентября 1918 г. занималась организацией женского батальона, весной 1919 г. участвовала в боях под Шенкурском. Расстреляна в 1921 г. в Томске, по другим данным – 18 сентября 1918 г. в Витебске, по другим данным – в эмиграции.


[Закрыть] и находилась вместе с ними. Тут многие ожидали приезда генерала Корнилова. Мы быстрым шагом прошли через город к зданию Донского кадетского корпуса Императора Александра III, где нас разместили по сотням, – я попал во вторую сотню… Наше начальство не хотело брать на себя ответственности за нашу судьбу и решило распустить корпус, а самим вернуться в Одессу.

На Дону шла уже Гражданская война. Нас переодели, выдали солдатское обмундирование, и мы в одиночном порядке стали уезжать в Одессу. В Ростове я еле влез в поезд, он был переполнен солдатами, бежавшими с Кавказского фронта. Ехать мне пришлось на площадке между вагонами…

В Одессе «родительский комитет» собрал группу кадет и организовал занятия в приходской духовной школе… Но из 120 человек, перешедших весной в 4-й класс, было не больше 15. Форму уже никто не носил, я же ходил в солдатском обмундировании, выданном мне еще в Новочеркасске… Занятия шли очень неаккуратно, не все преподаватели приходили на уроки…

20 января 1918 года в Киеве был расстрелян мой отец[109]109
  Есаулов Николай Михайлович, р. в 1872 г. Киевский кадетский корпус (1888), Николаевское кавалерийское училище (1890). Полковник л. – гв. Кирасирского Ее Величества полка, заведующий ремонтом конского состава при Киевском военном округе. Расстрелян большевиками 20 января 1918 г. в Киеве.


[Закрыть]. В последнее время он заведовал ремонтированием конского состава армии при Киевском военном округе. Когда большевики в январе заняли Киев, то в первую же ночь расстреляли около двух тысяч офицеров. В том числе было расстреляно и несколько офицеров – кирасир Ее Величества…

Дождавшись окончания учебного года, я уехал в Каменец-Подольск, где жила моя бабушка. В это время образовалась Украинская республика, которую оккупировала германская армия. От бабушки я узнал, что отец жил в Киеве в гостинице «Константинополь». Утром того рокового дня отец собирался идти на службу. Швейцар его предупредил, что в городе неспокойно и лучше оставаться дома. В этот момент в гостиницу вошли два солдата со знаками Красной армии и ружьями. Вмешавшись в разговор, они спросили отца, кто он такой, и, узнав, что он полковник, сказали: «Вот тебя-то нам и надо», – и тут же перед гостиницей он был застрелен в спину… Вечером того же дня наши родственники Бутовичи нашли его труп на мостовой и похоронили на кладбище недалеко от Аскольдовой Могилы.

Младший брат моего отца, дядя Витя[110]110
  Есаулов Виктор Михайлович. Киевский кадетский корпус, Елисавет-градское кавалерийское училище. Офицер 3-го уланского полка. Штабс-ротмистр 12-го гусарского полка. Георгиевский кавалер. В Вооруженных силах Юга России; в январе 1920 г. участник похода из Одессы с эскадроном 8-го гусарского полка. В эмиграции в Румынии.


[Закрыть], – мой крестный, – и мои братья Кока и Миша были вызваны бабушкой в Каменец-Подольск, чтобы всем вместе поехать в ее имение в Рублевцы, где надо было спасти хоть часть вещей из усадьбы. Но все хозяйство было уже разграблено, дом разрушен – стояли только одни стены. Нас встретили крестьяне и обещали возместить убытки, но мы особенно и не настаивали, так как увидели, что это все непоправимо…

Бабушка была очень рада, что мы все собрались вместе и встретились почти уже в зрелых годах… Все мы чувствовали и понимали, что ожидать чего-нибудь хорошего в будущем очень трудно… У нас у всех тогда было предчувствие, что мы все видимся в последний раз. Бабушка осталась в России… Верная спутница моего деда, она говорила: «Здесь я родилась, здесь я умру»…

Наступила осень 1918 года, и я получил от Москалевых известие из Одессы о том, что корпус в Одессе открывается снова. Распрощавшись со всеми своими близкими и со всем тем, что мне было дорого, я уехал из Каменец-Подольска в Одессу и явился в корпус. Я остался в 4-м классе, так как занятия в духовной школе мне не засчитали и пришлось еще сдавать экзамены для перехода в 4-й класс.

Нас одели в кадетскую форму, начальство привезло наше корпусное имущество из Ростова и собрало обмундирование, хранившееся по разным складам. У меня воспитателем стал капитан Мачулин, а ротным командиром – полковник Навроцкий[111]111
  Навроцкий Николай Яковлевич, р. в 1869 г. В службе с 1887 г., офицером с 1889 г. Полковник, воспитатель Суворовского кадетского корпуса. С 1918 г. в гетманской армии; 17 ноября 1918 г. назначен командиром роты Одесского кадетского корпуса. В Добровольческой армии и ВСЮР до начала 1920 г. на той же должности. Эвакуирован в Югославию; в эмиграции там же, с марта 1920-го по 1 августа 1932 г. библиотекарь Первого Русского кадетского корпуса.


[Закрыть]. Директором корпуса был в то время полковник Бернацкий. Из старого моего класса кадет осталось очень мало, большинство уже было из других корпусов со всей Российской империи. Из наших коренных кадет немногие вернулись из Белой армии, многих из них уже не было в живых.

После революции в Германии немцы начали оставлять Украину, и Юг России заняла Белая армия и союзные войска. В Одессе было много французов, греков, англичан и итальянцев. В порту стоял союзный флот. Русское командование было возглавлено генералом Деникиным. Войска Белой армии занимали позиции вокруг Одессы. Красные временами переходили в наступление. В корпусе занятия шли, можно сказать, полным ходом, как и в прежнее время. Как-то смотр корпусу делал генерал Гришин-Алмазов[112]112
  Гришин (Гришин-Алмазов) Алексей Николаевич, р. в Кирсановском уезде. Полковник. Георгиевский кавалер. По заданию генерала М.В. Алексеева организовывал офицерское подполье в Сибири. Организатор свержения большевиков в Новониколаевске 27 мая 1918 г. С 28 мая по 12 июня командующий войсками Омского военного округа, с 13 июня по 5 сентября 1918 г. командующий Сибирской армией, с 1 июля одновременно управляющий Военным министерством. В сентябре 1918 г. отбыл в Екатеринодар, с 29 ноября 1918 г. в Одессе, с 4 декабря 1918 г. военный губернатор Одессы и (до 15 января 1919 г.) командующий войсками Добровольческой армии Одесского района, с 24 февраля по 23 апреля 1919 г. врид командующего Войсками Юго-Западного края. В апреле 1919 г. послан в Омск во главе делегации к адмиралу Колчаку. Генерал-майор. Застрелился под угрозой плена 22 апреля (5 мая) 1919 г. в Каспийском море.


[Закрыть], с которым приехал и французский генерал. Нас выстроили в Портретном зале, французский генерал обошел строй кадет и очень остался доволен нашим видом и выправкой. Кадеты старательно учились, но уже чувствовалось, что начальство занимается с нами меньше. Мы тоже больше думали о событиях, происходящих вокруг нас. Прошли рождественские каникулы. В корпусе многого не хватало: в ротах было холодно, обмундирование обтрепалось, а нового уже не было. Наступила весна, и мы все как-то ожили, можно было играть на плацу. Весна в Одессе ранняя и красивая, когда все начинает расцветать.

В начале мая красные подошли уже близко к Одессе. Еще в конце марта 1919 года учебный год быстро закончили и кадеты были переведены по баллам в следующие классы. Седьмой выпускной класс поехал в военные училища. Наш же командование приказало эвакуировать из Одессы. Мы погрузились в порту на пароход «Кронштадт», который должен был повезти нас на Кавказ. Пароход вышел в море, но оказалось, что команда была настроена пробольшевистски и хотела потопить пароход. Это было нами вовремя замечено. Кадеты и бывшие на пароходе офицеры составили свою команду и готовы были уже отправиться в дальнейший путь, как на пароходе была замечена пробоина, и он чуть не затонул. Подошли другие суда, и нас пересадили с «Кронштадта» на них. Наша вторая рота попала на пароход «Шилка», который недавно пришел с Дальнего Востока. Это был грузовой пароход; команду составили из кадет и после погрузки угля вышли в море. Пароход по пути зашел в Севастополь, потом в Новороссийск, а оттуда в Туапсе. Кадеты разместились в здании местной гимназии. Вещей с нами почти не было, и спали мы просто на полу, укрываясь шинелями. Директор корпуса полковник Бернацкий уехал в Новороссийск, и с кадетами осталось всего несколько воспитателей. Я с несколькими кадетами решил записаться в Белую армию и явился вместе с товарищами к офицеру, набиравшему добровольцев. Через несколько дней после этого, уйдя рано утром из корпуса, мы уехали из Туапсе на итальянском крейсере «Рама» в Новороссийск. Там мы получили оружие и кое-что из обмундирования. Из Новороссийска мы на маленьком пароходике поплыли в Тамань на Кубани, где стояли запасные эскадроны кавалерийских полков. Эскадрон лейб-гвардии Конного полка стоял в станице Старо-Титаровской, командиром эскадрона был ротмистр Жемчужников[113]113
  Буда-Жемчужников Георгий Михайлович. Штабс-ротмистр л. – гв. Конного полка. В Добровольческой армии и ВСЮР; с 24 марта и 12 мая 1919 г. в эскадроне своего полка в Сводном полку гвардейской кирасирской дивизии, c августа 1919 г. командир эскадрона.


[Закрыть]. Старый вахмистр Конной гвардии принялся нас обучать верховой езде, рубке и стрельбе.

В конце апреля я получил распоряжение отправиться в Крым на Ак-Манайские позиции, где в деревне Бараки стоял Сводный гвардейский кирасирский полк, задерживая наступление красных. Первая Гвардейская кавалерийская дивизия была свернута в полк. Каждый эскадрон носил название полка. Я был назначен в команду связи штаба полка. Однажды, дежуря в штабе, я явился с донесением к полковнику Данилову[114]114
  Данилов Михаил Федорович, р. 11 апреля 1879 г. Орловский кадетский корпус (1897), Николаевское кавалерийское училище (1899). Полковник, командующий л. – гв. Кирасирским Ее Величества полком. В Добровольческой армии с октября 1918 г. командир Сводно-гвардейского экадрона при Сводно-гвардейском полку, с 14 ноября 1918-го по 26 февраля 1919 г. командир эскадрона своего полка, на 24 марта 1919 г. командир дивизиона своего полка в 1-м гвардейском сводно-кирасирском полку, с 13 апреля по 3 августа 1919 г. командир Сводного полка гвардейской кирасирской дивизии, с 4 августа 1919 г. командир 1-й бригады 2-й кавалерийской дивизии, с 15 декабря 1919-го по 12 марта 1920 г. командир Сводно-гвардейского кавалерийского полка. В Русской Армии командир 1-й бригады 2-й кавалерийской дивизии, с 18 апреля 1920 г. командир 1-й бригады 1-й кавалерийской дивизии. Генерал-майор (с 28 ноября 1919 г.). Эвакуирован из Ялты на корабле «Корвин». В эмиграции во Франции, на декабрь 1924 г. председатель (старший руководитель) объединения л. – гв. Кирасирского Ее Величества полка в Париже. Умер около 11 сентября 1943 г. в Венгрии.


[Закрыть], командиру полка. Выслушав меня, он спросил, откуда я и как моя фамилия. Узнав мою фамилию, он спросил, кем я прихожусь полковнику Николаю Михайловичу Есаулову, – я ответил, что это мой отец. Полковник приказал стоять мне вольно и сказал, что хорошо знал моего отца еще с давних времен, когда он был молодым офицером. Увидев на мне погоны Конной гвардии, приказал перевести меня в списки кирасир Ее Величества и поручил меня ротмистру Гросману[115]115
  Гросман Алексей Владимирович. Николаевское кавалерийское училище (1907). Ротмистр л. – гв. Кирасирского Ее Величества полка. В Вооруженных силах Юга России с марта 1919 г. в эскадроне своего полка, с 24 марта, на 12 мая 1919 г. начальник команды связи в Сводном полку гвардейской кирасирской дивизии. Летом 1919 г. ротмистр, адъютант Сводно-кирасирского полка, начальник команды связи, с июня 1919 г. начальник связи штаба кавалерийской дивизии. В Русской Армии; с августа 1920 г. в запасном кавалерийском полку до эвакуации Крыма. Контужен 18 июня 1920 г. Полковник. Галлиполиец. В феврале 1921 г. в Запасном кавалерийском дивизионе. В эмиграции в Греции, на 1 января 1921 г. в списке л. – гв. Кирасирского Ее Величества полка в Афинах.


[Закрыть], адъютанту полка.

В начале июня 1919 года было приказано перейти в общее наступление. На заре полк вышел из деревни и, пройдя 2–3 версты, развернулся и пошел в атаку. В это же время английская эскадра, стоящая в Черном море, открыла убийственный огонь по позициям красных, расположенных слева от нас. Сбив противника, мы захватили много оружия, пулеметов и пленных. К вечеру мы дошли до узловой станции Грамматиково. Во время атаки произошел интересный случай, о котором был сейчас же извещен командир полка. Среди красных оказался брат нашего кирасира, которого мобилизовали красные. Он заметил среди атакующих своего брата и крикнул: «Брат, не руби!» – и бросил оружие. Командир разрешил оставить его в полку. Под вечер меня слегка ранило в ногу, а контузией я был отброшен в канаву. Ночью шел дождь, и я с трудом выбрался из канавы, где меня подобрали санитары. Утром командир полка, объезжая раненых, приказал отправить меня в лазарет, дав мне пакет первой помощи из своей сумки. Меня перевезли в Керчь и передали в госпиталь. У меня была тогда высокая температура, и санитары, решив, что это от загрязнения раны, положили меня как безнадежного прямо на пол в коридоре госпиталя. На другой день сестра, осматривая раненых, заметила, что я жив, и установила, что у меня температура от простуды. Видимо, пролежав в холодной грязи несколько часов, я схватил воспаление легких… Через несколько дней температура у меня упала, и, имея хороший уход, я быстро стал поправляться. Старшая сестра Миллер сама ухаживала за мной, и я остался жив.

1 июля я уехал догонять полк. В это лето Белая армия продвинулась далеко на север, я догнал полк уже в Нежине Черниговской губернии. Подъезжая к Нежину, мы узнали, что партизаны Крашевянского атаковали город и что наш полк в контратаке разбил их без всяких для нас потерь. Городское население нас часто зазывало в дома и угощало нас вкусной едой, которую мы в походе не могли иметь. Наши кухни и обозы были заняты приведением в порядок хозяйства, и мы питались чем попало. Стояли мы недалеко от завода нежинских огурчиков, это было единственное, что мы могли есть в неограниченном количестве, да еще и знаменитое нежинское вишневое варенье. Простояв в городе почти неделю, полк опять выступил в поход.

Пройдя два перехода, около деревни Британы мы встретили сопротивление красных. Конная атака вновь прибывшего эскадрона кирасир Его Величества сбила противника и отбросила его далеко на север. Кирасиры Ее Величества шли в атаку вторым эшелоном и понесли небольшие потери. Штаб полка целый день находился около железнодорожной будки, где было легко связаться по проводам со всеми частями полка. На одном из проводов мы услышали и какую-то часть красных, которая спешила на помощь своим разбитым частям. Наш командир полевой батареи заметил, что красные на опушке соседнего села Кошелевка устанавливают орудия. Мы еще не успели все зайти за насыпь железной дороги, как красные стали пристреливаться. Случайным осколком гранаты был убит ротмистр Деконский[116]116
  Деконский Федор Алексеевич. Александровский лицей (1910). Произведен в офицеры из вольноопределяющихся (1911). Поручик запаса л. – гв. Драгунского полка. В Добровольческой армии и ВСЮР с ноября 1918 г. в эскадроне л. – гв. Кирасирского Ее Величества полка (переведен в полк 7 ноября 1918 г.), с декабря 1918 г., на 12 мая 1919 г. начальник нестроевой команды в Сводном полку гвардейской кирасирской дивизии. Ранен 4 апреля 1919 г. С 15 июля по 15 сентября 1919 г. командир эскадрона в 1-м Сводно-гвардейском кавалерийском полку. Штабс-ротмистр (март 1919 г.). Убит 15 сентября 1919 г. у с. Британы Черниговской губ.


[Закрыть], стоящий тут же рядом с нами. Наша батарея открыла беглый огонь и заставила замолчать противника.

В сентябре полк стоял в сторожевом охранении вдоль реки Десны. Погода портилась, часто шли дожди, и передвигаться было тяжело и для людей, и для лошадей. С Десны нас бросили на прорыв на Глухов. В Глухове меня, по распоряжению командира полка, откомандировали обратно в Одессу, в корпус, для дальнейшего обучения.

Когда я приехал в корпус, занятия шли уже полным ходом, меня сразу же направили во вторую роту в пятый класс. С фронта уже приехало много кадет. Все мои друзья еще с первого класса оказались старше меня и были уже в первой роте. Коренных кадет Одесского корпуса осталось совсем мало. Мы все еще носили походную форму, но с погонами нашего корпуса. Когда рота строилась, то можно было увидеть погоны почти всех корпусов России. После коротких рождественских каникул в Одессу прибыл из Киева эвакуированный Владимирский кадетский корпус и был помещен в нашем здании.

Отступление к румынской границе

Фронт Белой армии с невероятной быстротой откатывался на юг. В зимнее время плохо обмундированная армия понесла большие потери в людском составе. Со дня на день мы ожидали эвакуации. Ночью 20 января 1920 года корпусу было приказано немедленно выходить в порт, но директор корпуса решил, что можно подождать до утра. Утром часть первой и второй рот еще успели пройти в порт и погрузиться на пароход, третья же и четвертая роты и кадеты, отставшие от первой и второй, оказались отрезанными от порта. Около 2 часов дня мы получили приказ построиться и выступить в пешем порядке на запад к румынской границе. Начальство надеялось, что румыны нас пропустят. Вместе с нами по дороге двигались остатки Белой армии в надежде добраться до польской границы.

Эта зима была очень холодная, морозы доходили до 10–15 градусов, дороги были покрыты снегом. Через несколько дней мы добрались до Овидиополя, на границе с Румынией, находящегося на берегу Днестровского лимана. Лиман уже замерз и покрылся толстым слоем льда. Не теряя времени, на другой день утром мы перешли лиман по льду в Румынию – в город Аккерман. Румынские солдаты под конвоем отвели нас в школу, где мы обогрелись и переспали, но на другой день утром нас опять под конвоем отвели назад на берег лимана и погнали в Овидиополь. Чтобы никто не мог вернуться обратно, румынская артиллерия открыла огонь и разбила лед. Лед начал трескаться, образуя громадные глыбы, которые переворачивались и уходили в воду вместе с людьми, ожидавшими на льду пропуска в Румынию. Вся эта масса людей, лошадей, телег, попадая в холодную воду, почти сейчас же замерзала, превращаясь в обледеневшую массу. Старшие кадеты бросились спасать людей, но из-за сильного мороза спасти удалось только немногих. Кадеты вернулись в Овидиополь, и никто не знал, что будет с нами дальше. Под вечер я встретил дядю Витю, Коку и Мишу Беляева. Они отступили из Одессы с Лубенским гусарским полком[117]117
  8-й гусарский Лубенский полк. Полк Императорской армии. Возрожден во ВСЮР 1 октября 1919 г. в составе 4 строевых и запасного эскадронов. Насчитывал 500 человек. С 16 ноября 1919 г. входил в состав Отдельной кавалерийской бригады (I) Войск Новороссийской области, действующей против банд Махно. В январе – апреле 1920 г. запасный эскадрон полка в составе отдельной бригады генерала Сахно-Устимовича Конного отряда генерала Морозова защищал Перекопский перешеек. С 16 апреля 1920 г. дивизион полка входил в 7-й кавалерийский полк. В эмиграции начальник полковой группы (Кавалерийской дивизии) во Франции – полковник Тамбиев (полковник Попов).


[Закрыть]. Полк в мирное время стоял в Кишиневе, и офицеры надеялись, что их пропустят в Румынию, а если нет, то они тогда будут пробиваться в Польшу, куда уже ушла большая часть Белой армии. Дядя Витя не захотел меня оставлять одного и сказал, чтобы я присоединился к ним и я должен распрощаться с кадетами. Ночью гусары выступили в авангарде отряда генерала Васильева[118]118
  Васильев (Васильев-Чечель) Павел Михайлович, р. 9 января 1875 г. в Одессе. Из дворян. Одесское военное училище (1895), академия Генштаба. Генерал-майор, начальник 78-й пехотной дивизии. В декабре 1917 г. командир «украинизированной» части, с 1918 г. в гетманской армии; 30 сентября 1918 г. назначен начальником 1-й Серожупанной дивизии; во ВСЮР с 1919 г., в январе – феврале 1920 г. начальник гарнизона и командир Овидиопольского отряда войск Новороссийской области, руководитель похода из Одессы к румынской границе. Покончил самоубийством в окружении 4 февраля 1920 г. у д. Раскейцы.


[Закрыть] на север, по направлению в Тирасполь. В продолжение двух дней мы продвигались довольно медленно, происходили перестрелки с местными большевиками, но при нашем появлении они быстро разбегались и исчезали. Вечером, войдя в деревню Кандель, мы наткнулись на красную часть. Красные не ожидали нас с этой стороны и расположились на ночлег, не выставив даже сторожевого охранения. Тут же завязался короткий бой, почти все красные были перебиты, и мы расположились в деревне. Утром красные получили подкрепление и начали наступление на деревню. Опять завязался бой. К этому времени уже вся наша колонна втянулась в деревню. Бой продолжался весь день. Гусары после вечернего боя стояли в резерве. Ночью офицеры решили снова пробиваться дальше по румынской территории. Утром на рассвете мы перешли Днестр и по плавням хотели идти дальше, но наткнулись на румынскую заставу, которая нас остановила. С нами перешли и другие части. Я увидел полковника Рагойского и кадета Федорова. Они мне сказали, что директор корпуса полковник Бернацкий, находясь в Аккермане, послал телеграмму Королеве Румынской с просьбой дать распоряжение пропустить кадет, но ответ еще не пришел. В Овидиополе, вернувшись из Аккермана, младшие кадеты с директором пошли обратно в Одессу, старшие же решили пробиваться на север с отрядом генерала Васильева, авангардом которого были наши гусары. Накануне кадеты участвовали в бою под командой капитана Ре-мера, но к вечеру полковник Рагойский и кадет Федоров потеряли связь с капитаном Ремером и кадетами. Румыны стали гнать всех назад. Полковник Рагойский был инвалидом войны, без одной руки. Я заметил, что он вынул свой револьвер и пошел в лес, откуда через некоторое время раздался выстрел. Все страшно переживали эту трагедию; идти же обратно – это значило идти на верную смерть и муки. В лучшем случае мог быть плен и ссылка. Мы отошли в сторону, немного подождали, и, когда румыны подошли, мы оставили им наш обоз. Румыны принялись его грабить, мы же, воспользовавшись этим, по плавням перебрались в глубь леса. Я старался не терять из виду дядю Витю, Коку и Мишу Беляева, но Кока из-за чего-то замешкался и оказался на советской стороне, где его нагнал красный разъезд. Что случилось с ним потом, осталось для нас неизвестным, видимо, красные его забрали в плен. Я с дядей Витей и еще с одним гусаром добрался к вечеру до какой-то деревни уже в глубине Румынии. На краю деревни мы залегли в какой-то хлев и, закопавшись в солому, устроились на ночлег. Все были, конечно, страшно измучены, уставшие и промерзшие. Ночью мне на ноги улеглась корова, которая фактически меня согрела и этим спасла мои мокрые ноги. Лежавший рядом со мной гусар отморозил на ногах пальцы.

Утром около хлева собралось еще несколько офицеров Лубенского полка. Было решено как можно дальше пробираться в глубь страны, чтобы в случае встречи с властями, уже гражданскими, нам не грозила передача нас пограничникам. Наши офицеры еще раньше узнали, что только пограничной охране было приказано возвращать беженцев обратно. Мы потихоньку, полями, прикрываясь заборами и кустарниками, обошли деревню и к обеду подошли к следующей деревне, находящейся еще далее от границы. На краю деревни мы постучались в одну хату и попросили за деньги нас покормить. Рослый крестьянин, говорящий по-русски, позвал нас в хату, и хозяйка приготовила нам завтрак из нескольких дюжин яиц. Мы были, конечно, страшно голодные, и такой обильный завтрак нас очень подкрепил. Сам же хозяин, видимо, послал кого-то за полицией – не успели мы закончить завтрак, как явилась местная полиция. Власти были с нами очень вежливы и на санях под конвоем отвезли нас в Кишинев, где передали местным властям. В Кишиневе, кто имел бессарабские документы, был отпущен домой. Дядя Витя и я под конвоем были отправлены в Тульчу, где находилась русская комендатура еще с начала войны 1914 года, комендантом которой был полковник Долгов. Он знал моего отца. От него я узнал, что в Рени находится группа кадет, которых румыны пропустили после боя под Канделем. Он советовал мне примкнуть к этой группе, так как судьба живущих в Тульче была неизвестной. Кадеты из Рени должны были быть отправлены в Югославию. Получив документы, я попрощался с дядей Витей и уехал, чтобы присоединиться к остальной группе кадет в Рени, которые жили в санитарном поезде, оставшемся еще после войны и стоявшем на запасном пути, недалеко от станции на берегу Дуная.

Командиром группы был капитан Ремер, который в Канделе командовал кадетами во время боя, когда они, лежа цепью, отстреливались от красных и отбили их атаку. С группой находился также полковник Гущин[119]119
  Гущин Василий Федорович. Полковник, инспектор классов и преподаватель Одесского кадетского корпуса. В Вооруженных силах Юга России на той же должности. В эмиграции в Югославии, с марта 1920-го по 1 сентября 1929 г. преподаватель Первого Русского кадетского корпуса.


[Закрыть] с женой, который в нашем корпусе преподавал математику.

Когда корпус находился в Аккермане и румыны погнали нас обратно, он где-то спрятался и остался в Аккермане. Трагедия заключалась в том, что ответная телеграмма от Королевы директору пришла после того, когда румыны нас уже выгнали из Аккермана. Гонец был послан в Овидиополь, но корпуса там уже не оказалось, и ему было сказано, что часть кадет пошла с отрядом Васильева на север. Он поехал за ними и нашел их в Канделе после боя. Только тогда, по приказанию Королевы Румынской, кадет пропустили. Вся группа в Рени состояла из кадет первой роты. Из младших классов нас было только четверо. Жили мы все очень дружно и делились между собой последним. Я все это время работал на кухне. Поезд был прекрасно оборудован и состоял в полном порядке – большие пульмановские вагоны с удобными спальными местами, специальным вагоном-кухней, со всеми необходимыми приспособлениями, как прачечной, ледником и другими нужными для санитарного поезда помещениями.

В апреле пришло разрешение на наш отъезд в Сербию. Подали пассажирский вагон 3-го класса, и мы все в нем разместились. Вагон прицепили к поезду, который шел из Рени в Бухарест. Как раз, помню, на Пасху мы прибыли в Бухарест, где на станции нас встретил русский военный представитель в Румынии генерал-лейтенант Геруа. Нас построили на перроне, и кадеты, отличившиеся в бою под Канделем, были награждены Георгиевскими крестами. После смотра роты начальством русские дамы из Бухареста привезли для нас разные угощения. Из Бухареста наш вагон был прицеплен к поезду, шедшему в Темишвар. Поезд шел по очень красивым местам, на станциях во время стоянок собирались цыгане и играли на своих инструментах. Мы ехали по местам, не тронутым только что законченной войной, – здесь всего было вдоволь. В Темишваре наш вагон был прицеплен к поезду, шедшему уже в Сербию. В тот же день мы встретились в Панчево с кадетами, уехавшими из Одессы на пароходах, там же я встретил своих однокашников и был зачислен в пятый класс. Вскоре корпус был переведен в Сараево.

Кадетский корпус в Сараеве

Директором корпуса был генерал-лейтенант Адамович[120]120
  Адамович Борис Викторович, р. 15 ноября 1870 г. Из дворян Полтавской губ., сын генерала. 3-й Московский кадетский корпус (1888), Константиновское военное училище (1890). Офицер л. – гв. Кексгольмского полка. Генерал-лейтенант, генерал для поручений при военном министре по инспекции школ прапорщиков (с 1917 г. в отставке). В Вооруженных силах Юга России с 1919 г. в резерве чинов при штабе Главнокомандующего. Эвакуирован из Новороссийска в Югославию, где с марта 1920 г. директор Первого Русского кадетского корпуса. Председатель Общества офицеров л. – гв. Кексгольмского полка в Сараево. Умер 22 марта 1936 г. в Сараеве (Югославия).


[Закрыть]. Еще перед нашим приездом, когда генерал Адамович принял руководство корпусом, между новым директором и кадетами произошло несколько неприятных инцидентов. Кадеты невзлюбили директора Адамовича и устроили ему своего рода «бенефис»: когда он поздоровался со строем, то кадеты ему не ответили. В Сараево съехались обе части эвакуированных из Одессы остатков Киевского и Одесского корпусов. Помещение было для нас отведено в центре города, в бывших австрийских казармах около моста реки Милячки, где в 1914 году произошло убийство Австрийского Кронпринца. Хотя мы и называли нашу часть Одесским корпусом, но по составу это уже была сборная часть, почти половина кадет была из разных российских корпусов, правда прибывших в Одесский корпус еще в России. Были среди нас уже и принятые в Сербии из гражданских школ и сражавшиеся в Белой армии. Задача начальства была не из легких. Большинство из нас побывало на войне и отвыкло от порядка и дисциплины, царивших тогда в корпусе. Мы перестали быть послушными юношами. Водворить порядок и вселить уважение к начальству, не принимавшему участия вместе с нами в боях, было очень трудно. Генерал Адамович был опытный педагог. Если бы не было разногласия среди самого начальства и между группами кадет Одесского и Киевского корпусов, может, все это и прошло бы безболезненно. Кадеты-одесситы и примкнувшие к ним имели свои установленные традиции. Киевляне же имели также свои традиции и правила внутреннего товарищеского взаимоотношения. На этой-то почве между кадетами возникла ссора. У кадет были любимые офицеры-воспитатели, уже завоевавшие авторитет. Директор же Адамович, в свою очередь, хотел завоевать у кадет популярность и авторитет и не любил воспитателей, которые ему в этом мешали. Мое личное отношение с директором было самым теплым и, я бы сказал, с его стороны отеческим. Еще в старое время Великий князь Константин Константинович, будучи инспектором всех военно-учебных заведений, выдвинул генерала Адамовича как отличного педагога и прекрасного организатора. Для меня этого было достаточно, чтобы проникнуться к нему уважением, но у нас были также наши старые воспитатели, которых мы любили и уважали, и поэтому некоторые поступки директора по отношению к ним мы не оправдывали, из-за чего, возможно, многие и невзлюбили Адамовича.

Во время Гражданской войны мы все огрубели, распустились и приобрели качества и манеры, которые в прежнее время в корпусах были недопустимы, и таких кадет в корпусах бы не терпели, а просто выгоняли. Большинство из нас попало за границу без родителей, и выгнать юношу 15 или 16 лет из корпуса – это значило обречь его на беспризорничество, другими словами, бросить его в среду бродяг, ведь многие из нас не имели еще твердой воли. Это все привело к тому, что среди кадет происходили случаи самоубийства. Некоторые не находили выхода из создавшегося положения и теряли цель и стремление к жизни. Мне самому пришлось пережить состояние такой тяжелой депрессии, но волею судьбы моим воспитателем оказался полковник А.А. Жуков[121]121
  Жуков Александр Александрович. Штабс-капитан, воспитатель Одесского кадетского корпуса. В Вооруженных силах Юга России на той же должности. Подполковник. Эвакуирован 25 января 1920 г. из Одессы. На май 1920 г. в Югославии. В эмиграции там же, с марта 1920-го по 1 сентября 1924 г. воспитатель Первого Русского кадетского корпуса.


[Закрыть]. Он был моим воспитателем еще в первом классе в Одессе в 1914 году. Войну он провел во Франции и после революции в Россию не вернулся. Мы, несколько старых его кадет, встретили его как родного. Жуков был прекрасным воспитателем, очень хорошим человеком и относился к нам как родной отец. Как боевой офицер, он сразу же завоевал наше уважение и симпатию, часто беседовал с нами о будущей нашей жизни и нашем долге.

Эти проблемы и нас самих сильно волновали, но часто не были нам ясны. Без родных, друзей и Родины – все наши идеалы, для чего мы жили и считали их святыми, – теперь уже больше не существовали, а осталась просто одна борьба за свое собственное существование в чужой стране…