Текст книги "Лекции о Солнце"

Лекция третья
Солнце темное и холодное

Не тайна, что высокомудрый Гершель предполагал, что Солнце обитаемо. Он полагал, что солнечные пятна – подобья дыр в какой-то пылкой туче вкруг Солнца, а само оно не жгуче, и жизнь на нем, считал он, вероятна.

Леонид Мартынов

В науке лучше исходить из неправильной гипотезы, чем из никакой.

Д. И. Менделеев

Солнце – это такая планета, даже больше, чем Земля, на которой очень жарко. Люди там не живут, потому что там один огонь. Там ничего нет, только жара.

Наташа Беляева, 6 лет

Каким же виделось Солнце нашим давним предшественникам с учетом выдающихся открытий начала XVII века?

История астрономии (да, впрочем, и всей естественной науки) показывает, как много значит для человека его опыт. Накопленный опыт мы стараемся перенести в новые сферы, туда, где появляются новые необъясненные факты.

В ряде случаев это оправдано. Знаменитое изречение Уильяма Оккама (1285–1347) – так называемая «бритва Оккама» – звучит так: «Не следует вводить новые сущности без необходимости». Это означает примерно следующее: для объяснения новых фактов сначала имеет смысл попытаться применить уже известные из накопленного опыта объяснения. И только в том случае, если известный опыт окажется неприменимым, можно переходить к введению неких новых сущностей для объяснения фактов.

Что и говорить, в нашей повседневной жизни «бритва Оккама» – правило полезное. Я уже приводил в своей книге «Мифы минувшего века» пример с пропавшим кошельком. Конечно же, можно для объяснения пропажи кошелька вводить новую сущность, например инопланетян, его похитивших. Но было бы полезнее (и эффективнее) сначала отработать другие версии, более привычные и следующие из нашего богатого опыта. Например, поискать в других карманах и сумках, вспомнить, где мы могли кошелек оставить или выронить. В большинстве случаев правило работает, и мы так и не добираемся до ввода новых сущностей, успешно находя объяснение среди сущностей давно известных. Когда российский уфолог Владимир Ажажа в своих интервью в конце ХХ века объяснял исчезновения людей в России похищениями инопланетянами, это было ярким примером ненаучного подхода и нарушением «бритвы Оккама»: данные МВД показывают, что инопланетяне тут совсем ни при чем.

Понятно, что правило работает не всегда – прежде всего тогда, когда мы сталкиваемся с такими фактами, где наш опыт уже не работает. Проблема заключается в том, что наперед неизвестно, можно ли для объяснения новых фактов использовать накопленный в других ситуациях опыт или нет. Но всегда имеет смысл попробовать это сделать и искать иные объяснения только тогда, когда окажется, что все известные объяснения противоречат другим фактам.

Попытки объяснить новые факты, касающиеся Солнца, в основном опирались на известный опыт. Время показало, что эти первые попытки оказались ошибочными. Применение (сознательное или несознательное) подхода, предложенного Оккамом, в данном случае не сработало: человечество столкнулось с фактами за пределами имеющегося опыта.

Любопытно, что почти за два века до наблюдений солнечных пятен Галилеем и его коллегами по цеху астрономов, о природе Солнца рассуждал кардинал Николай Кузанский (1401–1464) – широко образованный ученый, сын рыбака с берегов Мозеля. Николай Кузанский написал трактат De docta ignorantia («Об ученом невежестве»), который стал одним из заметных литературных памятников Раннего Возрождения. В этом трактате кардинал Кузанский рассуждает, помимо прочего, о Солнце:

«Для зрителя, находящегося на поверхности Солнца, незаметен тот блеск, который мы видим, так как центральное ядро Солнца похоже на Землю и помещено внутрь оболочки света и тепла, а в промежутке между ними заключена атмосфера воды, облаков и прозрачного воздуха… Так же и Земля должна казаться сияющей звездой для всех, кто находился бы по ту сторону огненного элемента».

Это замечательное рассуждение, конечно, было выполнено под влиянием древних представлений о существовании различных стихий – земли, воды, воздуха и огня. При этом сделана попытка «находить аналогии между небесными светилами и нашей ничтожной Землей», как писала Агнесса Кларк по поводу трактата кардинала. Согласно этому рассуждению, все светила оказываются одинаковыми и похожими на Землю. Они твердые и окружены воздушными атмосферами с облаками, на твердой поверхности может быть вода. Но снаружи все небесные тела окружены сияющими, ярко светящимися оболочками, и Земля со стороны должна выглядеть так же, как и Солнце!

В рамках такой модели специальный слой облаков должен спасать холодную поверхность твердого Солнца от жара внешней светоносной оболочки…

Рис. 10. Холодное Солнце по Гершелю. Внешний светоносный слой излучает наружу. Жителей Солнца спасает от потока света и тепла непрозрачный слой облаков

Такие представления, развитые в XV веке, опередили свое время. Позднее, в XVIII веке, эта точка зрения получила дальнейшее распространение – в частности, ее поддерживал и развивал великий английский астроном-наблюдатель, открыватель планеты Уран Уильям Гершель (1738–1822). По Гершелю, Солнце представляло собой холодный, темный твердый шар, поверхность которого «украшена горами и долинами, одета богатейшей растительностью и обильно снабжена живыми существами». Этот шар «прикрыт тяжелыми облаками от невыносимого зноя светоносной области, где ослепительный слой солнечных сполохов мощностью в несколько тысяч километров выделяет запасы света и тепла, дающие жизнь всему нашему миру».

«Этот взгляд на Солнце и его атмосферу, – писал далее Гершель, – уничтожает великую рознь между строением центрального светила и строением других больших тел Солнечной системы. Солнце, так истолкованное, является ничем другим, как планетой, громадной и сияющей, наибольшей среди остальных и даже, строго говоря, единственной планетой, так как остальные – просто его спутники. А полное сходство Солнца с планетами, выраженное в одинаковой прочности и твердости, одинаковой атмосфере, в веселом пейзаже поверхности, во вращении вокруг оси, в свойстве притягивать весомые тела – такое сходство ведет к заключению, что, по всей вероятности, Солнце, подобно всем остальным планетам, населено живыми существами, организмы которых, конечно, приспособлены к особенностям условий жизни на этом громадном шаре»[2]2
  Цитируется по уже упомянутой книге Агнессы Кларк «Общедоступная история астрономии в XIX столетии» в переводе товарища (заместителя) председателя Русского астрономического общества В. В. Серафимова, изданной в Одессе в 1913 году.


[Закрыть].

Гершель в своей статье, опубликованной в 1795 году, приводил замечательные соображения против доводов, что жар светоносного слоя может опалить расположенную внизу темную поверхность: «На достаточно высоких вершинах гор… мы всегда находим участки, покрытые льдом и снегом. Теперь, если сами солнечные лучи передали все тепло, которое мы находим на этом небесном теле, они должны быть самыми горячими там, где их ход меньше всего прерывается. Опять же, наши аэронавты подтверждают, что в верхних слоях атмосферы холодно…»

Гершель полагал, что нижние слои атмосферы и темная твердая поверхность Солнца не способны подвергаться какому-либо особому воздействию лучей светоносного слоя.

Воистину, это была красивая идея, оказавшаяся абсолютно неверной. Она основывалась на стремлении «не вводить новые сущности» и объяснить все небесные тела одинаковым образом, знакомым на примере Земли. Наглядны здесь и попытки привлечь для объяснения солнечных явлений результаты наблюдений процессов и явлений на Земле (использование имеющегося опыта). Впрочем, для этой идеи все-таки понадобилась некая новая сущность: пришлось декларировать существование таинственного яркого светоносного слоя, охватывающего небесные тела над слоем непроницаемых облаков.

Заметим попутно, что идея кардинала Кузанского в приложении к Земле разбивается самим фактом возможности созерцать ясное звездное небо с поверхности нашей планеты: где же тогда охватывающий Землю светоносный слой? Или он анизотропен – излучает почему-то только вверх, а для нас, смотрящих снизу, прозрачен?

Второй удар по этой теории могли бы нанести наблюдения Луны: никакого светоносного слоя на Луне не видно, и еще Аристотель убедительно показал, что свечение Луны в небе полностью объясняется освещением ее Солнцем… Теоретики прошлого (впрочем, настоящего тоже!) иногда не видят очевидных фактов, опровергающих их концепции, и обсуждают только факты, говорящие в их пользу…

Но были и факты, которые интерпретировались в рамках концепции «холодного» Солнца. Речь идет об открытии солнечных пятен и факелов! Пятна на Солнце смотрелись черными, как уголь, на фоне ослепительно сверкающей поверхности Солнца. Как пытались современники Галилея объяснить эти новые для человечества явления?

Первую версию, объясняющую факт существования солнечных пятен через множество малых планет, проплывающих перед взглядом наблюдателя на фоне солнечного диска, мы уже упоминали. Автором этой версии был Христофор Шейнер, который высказал ее под контролем католических священников. Позднее эту же гипотезу высказывал Уильям Гаскойн – изобретатель микрометра. Но приверженцев этой версии было мало, особенно после убедительных контрдоводов Галилея.

Что думал сам Галилей о наблюдавшихся им солнечных пятнах? Он полагал, что пятна – это некие облака, плавающие в яркой атмосфере Солнца:

«На лике Солнца благодаря телескопу видны возникновение и распад плотных и темных материй, по внешности очень похожих на облака вокруг Земли, и многие из них столь обширны, что значительно превосходят не только поперечник Средиземного моря, но всю Африку и даже всю Азию», – произносит персонаж по имени Сальвиати в книге Галилея «Диалог о двух главнейших системах мира – птолемеевой и коперниковой». (Сальвиати в книге – это alter ego, второе «я» самого Галилея.)

Астроном и врач Симон Мариус выдвинул предположение, что пятна на Солнце – это шлак, плавающий на поверхности светила. В 1618 году эта точка зрения, как казалось, нашла дополнительные подтверждения. На небе тогда наблюдались три яркие кометы, а пятен на Солнце не было видно вообще (настал минимум солнечной активности, как мы говорим сегодня). На основании этих наблюдений появилась следующая версия: пятна – это пепел, продукт горения солнечного пламени. Теперь этот пепел оказался выброшенным в космическое пространство (он-то и наблюдался в виде комет!), а Солнце разгорелось с новой силой, как свеча, с которой сняли нагар.

Спустя почти век, анализируя свои наблюдения Солнца в 1703–1711 годах, астроном Уильям Дергам (Дерем) писал:

«Пятна на Солнце вызваны извержениями чего-то вроде солнечных вулканов; сначала такой вулкан выбрасывает громадные массы копоти, дыма и других непрозрачных веществ – мы видим пятна, когда же эта темная материя расползается и исчезает, а вулкан становится все более и более свирепым и полным огня, – пятна пропадают и обращаются в “полутени” и, наконец, в факелы».

Стоит заметить, что наличие вулканов предполагает существование твердой поверхности солнечного шара – как писали кардинал Кузанский, а затем Уильям Гершель. В модели Дерема находили объяснение и факелы, наблюдавшиеся после исчезновения темных пятен. Получалось, что это яркие выбросы вулканов, вышедших на максимальный режим энерговыделения, когда копоть и дым уже рассеялись…

Иная трактовка факта существования солнечных пятен была предложена астрономом Джованни Кассини (1625–1712) в 1671 году и развита Жозефом Лаландом (1732–1807). Согласно Лаланду, пятна на Солнце – это горные возвышенности, высокие вершины, случайно открываемые во время отливов светоносного океана. Полутени солнечных пятен в рамках такого подхода рассматривались как отмели этого океана, неглубокие места, где темные породы просвечивали сквозь океан, но выглядели не так контрастно, как сердцевины (тени) солнечных пятен – пики горных вершин.

7 марта 1681 года Джон Флэмстид (1646–1719), первый королевский астроном и директор обсерватории в Гринвиче, сообщил великому физику и астроному Исааку Ньютону (1642–1727) свое мнение о природе Солнца. «Вещество Солнца сходно с веществом Земли, а свет Солнца – это только некая жидкая субстанция, его окружающая», – писал он.

Спустя столетие немецкий астроном Иоганн Боде (1747–1826), автор названия «Уран» для открытой Гершелем новой планеты и будущий директор Берлинской обсерватории, пришел к следующему выводу, опубликованному им в 1776 году: «Солнце само по себе не горит и не сияет, оно не что иное, как темное планетарное тело; на нем, как на нашей Земле, существуют и материки, и океаны; на материках чередуются горы и равнины; а окружено Солнце атмосферой паров».

Большинство ученых в конце XVIII века одобряли и разделяли эти взгляды!

Противники научного подхода могли бы здесь сказать, что все это говорит не в пользу науки: не в первый и не в последний раз основная идея (парадигма) оказывалась неверной. Но думается, что такие рассуждения безосновательны.

Ошибки совершаются как раз тогда, когда нарушаются принципы научного метода. Наука вправе выдвигать любые гипотезы. Условие здесь одно: новая гипотеза не должна нарушать законы логики и противоречить уже известным доказанным закономерностям.

Была ли гипотеза о твердой и холодной поверхности Солнца научной? Безусловно, была – на уровне знаний, имевшихся у человечества в XVII–XVIII веках. Другое дело, что, видимо, следовало говорить об этой версии именно как и гипотезе, то есть не декларировать существование на Солнце гор и долин, которые никто никогда не видел, а приводить соображения о том, что в рамках выдвинутой, но еще не подтвержденной гипотезы такое не исключено.

Заметим для критиков научного метода, что научный метод – единственный из существующих у человечества подходов к изучению окружающего мира, который сам в себе несет возможность самопроверки и самоконтроля. Наука – это уникальный компонент культуры, который сам проверяет собственные гипотетические построения и сам удаляет оказавшиеся неверными версии.

Конечно, хотелось бы быстрее приходить к истине – это движение иногда занимает столетия (впрочем, сегодня все происходит значительно скорее).

Кроме того, всегда остается мысль, что догадаться, прозреть, интуитивно познать истину можно гораздо быстрее, не дожидаясь поддержки экспериментальных проверок. Но без обязательных доказательств (принцип верификации), без разработки обязательного способа проверки выдвигаемых гипотез (принцип фальсификации) мы никогда не сможем уверенно утверждать, что данная гипотеза оказалась верной, и придать ей статус теории.

Наука развивается по собственным внутренним законам. Она может ошибаться – но все ошибки в науке носят принципиально временный характер. Нет сомнений (у автора настоящей книги), что при последовательном использовании научных принципов допущенные ошибки будут обязательно исправлены – если не сегодня, то завтра. Такой уверенности при любом другом подходе нет: метод познания, не основанный на доказательствах, может вечно относиться с доверием к абсолютно неправильным положениям. Библейские представления о строении мира – наглядное тому подтверждение.

Впрочем, как ни удивительно, неквалифицированное общественное мнение оказалось в случае с гипотезой кардинала Кузанского о природе Солнца ближе к истине, чем воззрения многих выдающихся астрономов. Видимый огненный характер Солнца входил в разительное противоречие с построениями Уильяма Гершеля и его единомышленников.

Не могу удержаться от того, чтобы еще раз не процитировать книгу Агнессы Кларк, где приводится замечательный, уже забытый случай из минувших лет:

«Однако подобные взгляды (речь идет о теории темного и холодного Солнца. – С. Я.) в конце XVIII столетия были еще столь далеки от всеобщего распространения, что могли даже послужить признаком умственного расстройства, как это видно из процесса некоего Эллиота, обвинявшегося в 1787 году перед судом в покушении на убийство. Его друг Симмонс думал выгородить Эллиота тем, что представил суду письмо, полученное от подсудимого в январе предыдущего года, содержащее будто бы явное доказательство ненормальности его умственных способностей.

В письме сообщалось, что «Солнце состоит не из огня, как до сих пор думали, но что его свет вызван сплошными, обильными сполохами, которые ярко освещают жителей Солнца внизу и в то же время находятся на достаточном расстоянии от них, чтобы не причинить им вреда. Нет препятствий, – продолжает автор письма, – к обитаемости великого светила; оно может быть одето такою же точно растительностью, как и наша Земля; там могут быть суша и моря, холмы и равнины; там может сменяться дождливая и ясная погода; там вечный свет, там нет смены времен года, и легко представить себе, насколько лучше всех других небесных тел приспособлено Солнце для блаженнейшего существования его обитателей».

Судья, однако, нашел, что необычайная теория еще не может служить доказательством потери рассудка, так как подобную мерку пришлось бы приложить и к многим другим теоретикам, и даже предложил самому Симмонсу сообщить суду, что он лично думает о теории… Бюффона (гипотезе, объясняющей образование планет через выброс солнечного вещества в результате столкновения Солнца с кометой. – С. Я.).

А через какие-то восемь лет та же «нелепая теория», заручившись влиятельной рекомендацией Уильяма Гершеля, добилась почетного приема в чертогах науки, где и пребывала невозбранно около семи десятилетий. Правда, раздавались отдельные голоса против нее, но их доводы имели мало влияния на общее мнение. Требовались более тяжелые «удары», чтобы ниспровергнуть гипотезу, льстившую гордости человеческого ума своей законченностью и той видимой гибкостью, с которой она приспосабливалась к наблюдениям, – гипотезу, удовлетворявшую потребности людей открывать аналогии и сходство там, где на первый взгляд царит лишь полная рознь».

Этим язвительным (и вполне справедливым) пассажем Агнесса Кларк заканчивает изложение данного эпизода.

Итак, начиная с периода первых открытий пятен, факелов и свойств вращения Солнца полтора столетия шло накопление данных (телескопический мониторинг солнечных пятен становился все более регулярным). Но никаких новых данных о строении светила не появлялось! Что касается основной парадигмы о природе Солнца, как было показано выше, возобладала парадоксальная концепция темного и холодного Солнца, похожего во многом на Землю. Солнечные пятна трактовались как детали темной поверхности, иногда проявляющиеся в сплошной завесе из загадочного внешнего светоносного слоя светила.

Некие дополнительные доводы в пользу этой концепции появились в ноябре 1769 года. Английский профессор астрономии Александр Вилсон (1714–1786) наблюдал Солнце с помощью своего телескопа в Глазго. На восточном лимбе (краю) солнечного диска появилось огромное пятно. Вилсон вел наблюдения от дня ко дню – и его старания не пропали даром. Когда пятно, перемещаясь за счет вращения Солнца, достигло западного края диска, ученый заметил, что полутень (каемка, окружающая темную сердцевину – тень, или ядро пятна) со стороны пятна, направленной к центру Солнца, постепенно сужалась и наконец пропала. Когда 6 декабря пятно снова показалось, появившись из-за восточного лимба, Вилсон увидел то, что он и ожидал увидеть: полутень казалась более узкой с противоположной стороны пятна – но опять-таки со стороны, направленной к центру солнечного диска. Полная ширина полутени восстановилась, когда пятно оказалась вблизи центра диска.

Рис. 11. Эффект Вилсона. Рисунок Вилсона из его работы 1774 года. Пятно на краю Солнца воспринимается как углубление в сияющей фотосфере: тень пятна напоминает отверстие, сквозь которое видно темное Солнце, полутень – конические края отверстия

Вилсон несколько лет проверял свои наблюдения на других крупных пятнах с полутенями. Эффект, несомненно, имел место: кольцо окружающей ядро пятна полутени расширялось на внешнем крае и сужалось или исчезало с внутреннего края, подобно скатам ямы. Таким образом, вырисовывалась следующая картина: солнечные пятна были подобны углублениям (воронкам) в сверкающей поверхности Солнца, и на дне этих воронок наблюдалось темное вещество тени пятна! Полутень при таком рассмотрении выглядела как пологие скаты воронки…

Эффект Вилсона был описан в его статье, изданной в 1774 году. Следует упомянуть, что последние, наиболее совершенные наблюдения Шейнера полтора столетия ранее уже давали основания полагать, что пятна – это своеобразные углубления в поверхностном слое Солнца, который немецкий астроном Иоганн Шретер (1745–1816) назвал фотосферой.

Французский астроном Филипп де ля Гир (1640–1718) в 1703 году и уже упоминавшийся Джованни Кассини в 1719 году обратили внимание, что пятно на краю Солнца (при хорошем качестве изображения) выглядело как зазубрина (углубление) в линии края диска. К выводам, подобным сделанным Вилсоном, пришел и пастор Шюлен из немецкого города Эссингена.

Неоднократно подтвержденный наблюдениями эффект Вилсона привел открывателя к интерпретации в духе теории темного Солнца.

«Нельзя ли допустить, – писал Александр Вилсон, – что великое, изумительное небесное тело сложено из веществ двух родов, совершенно различных по своим качествам: внутренняя, наибольшая часть Солнца тверда и темна, и этот темный громадный шар окружен покровом из тонкого слоя того сверкающего материала, который сообщает Солнцу все его живительное тепло и всю энергию?»

Далее исследователь писал, что впадины или пятна могут быть вызваны «действием каких-нибудь упругих газов или паров, образующихся в темном внутреннем теле Солнца», а светоносное вещество, достаточно жидкое, повинуясь силе тяжести, стекает вниз и растекается по всему темному ядру. Таким образом, по Вилсону, солнечные пятна оказывались не только углублениями, но даже отверстиями в светлой оболочке, через которые становилась видимой темная поверхность Солнца.

Собственно, публикация Вилсона и была развита Уильямом Гершелем спустя 20 лет, когда в 1795 году он красноречиво описал концепцию темного Солнца, наблюдаемого сквозь отверстия в сияющем светоносном слое, со ссылкой на результаты Вилсона.

Правильное объяснение эффекта Вилсона заключается в том, что в пятне, как выяснилось существенно позже, вещество прозрачнее, чем в окружающей фотосфере. По сути дела, работа Вилсона оказалась первым в истории физическим исследованием свойств солнечных пятен. Эта статья стоит особняком: и на протяжении предыдущих 100 лет, и на протяжении последующих 100 лет физикой пятен никто не занимался. Делались лишь попытки изучать статистику появления пятен на Солнце и закономерности их пространственного распределения (об этом позже).

Замечательные наблюдения и подробные описания эффекта Вилсона дали нам новые знания о Солнце. Но, к сожалению, интерпретация его результатов оказалась грубо неверной. Она лежала в ключе усиливавшей свои позиции концепции темного и холодного Солнца, окруженного тонким светоносным слоем.

Она (эта интерпретация) существенно упрочила позиции данной идеи, которая все в меньшей степени воспринималась как проявление безумия (см. выше историю суда над господином Эллиотом) и становилась базовой теорией строения Солнца. В первой половине XIX века эта концепция стала парадигмой.

Дополнительные соображения в пользу концепции, развивавшейся Уильямом Гершелем, высказал его сын астроном Джон Гершель (1792–1871). Он обратил внимание на давнее открытие Шейнера – возникновения пятен в «королевской» зоне, не далее чем в 30 градусах к северу и югу от солнечного экватора. Расположение пятен в этих двух широтных зонах, параллельных экватору, давало основания полагать, что образование пятен как-то связано с вращением Солнца. Вероятнее всего, как указал Джон Гершель, причина появления пятен кроется в круговоротах жидкой либо газообразной материи, аналогичной земным пассатам и антипассатам.

Тенденция переносить земной опыт на Солнце успешно продолжала развиваться!

«Пятна могут быть приравнены к таким областям Земли, где в данное время господствуют ураганы и вихри», – писал Джон Гершель, описывая результаты своих наблюдений солнечных пятен на мысе Доброй Надежды. Здесь он наблюдал в 1837 году гигантскую группу пятен площадью в 10 миллиардов квадратных километров, что произвело на него сильное впечатление. «Внешняя оболочка Солнца временами падает вниз, смещает и разрывает своим натиском два нижних светоносных слоя, причем верхний слой, конечно, разрывается больше, чем нижний, и таким образом почти или совершенно обнажает внизу часть темной поверхности самого ядра Солнца. Такое явление неизбежно сопровождается вихрями, которые затем, будучи предоставлены самим себе, постепенно затихают и исчезают. Движение замирает в нижних слоях раньше, чем в верхних, во-первых, вследствие большего сопротивления, которое там развивается, во-вторых, вследствие большего удаления от очага первичной силы, который лежит, несомненно, в верхних слоях. Таким образом, центры ураганов (совершенно подобно тому, как это происходит в наших водоворотах – ураганах в миниатюре) при затихании возвращаются понемногу все выше и выше. Все это совершенно согласуется с тем, что мы видим в пятнах при их разрушении: пятна как бы заливаются светоносной материей, края их сдвигаются все ближе и ближе, полутень понемногу закрывает ядро пятна, а затем исчезает и сама…»

Мы видим, что Джон Гершель продолжал на основе новых наблюдений развивать концепцию, которой придерживался его отец.

Снова зададимся вопросом: была ли «ураганная» гипотеза Гершеля-младшего научной?

Безусловно. И, как всякая научная гипотеза, она требовала как доказательств в свою пользу, так и разработки методов своей проверки. В какой-то степени гипотеза впоследствии оправдалась – в том смысле, что вихревые движения в пятнах и их окрестностях действительно наблюдаются. Но вот основа возникновения пятен оказалась совсем иной. Общая идея темного Солнца, как выяснилось, также не имеет ничего общего с действительностью. Наука медленно набирала информацию, перебирала и проверяла выдвигавшиеся гипотезы, совершенствовала методы исследования.

Знаний для окончательной проверки гипотез по тем временам не хватало. Это сегодня мы понимаем, что энергия, выделяемая Солнцем в единицу времени, чудовищно велика, и невозможно обосновать природу таинственного светоносного слоя, который извергал бы миллиардами лет мощный поток излучения в окружающее пространство. Закон сохранения энергии не в состоянии объяснить, откуда могла бы браться энергия светоносного слоя, который согласно законам термодинамики должен быть при этом очень горячим. Кроме того, можно легко доказать, что при наличии такого слоя внутреннее ядро Солнца не сможет оставаться столь темным и холодным, чтобы там текли реки и жили живые существа. Физика убедительно доказывает, что никакие облака не спасут «холодное Солнце», и солнечная поверхность должна прийти в состояние термодинамического равновесия со светоносным слоем, а значит, быстро нагреться до столь же высоких температур.

Но все эти разделы физики, закономерности и правила были открыты, опробованы, испытаны и экспериментально проверены существенно позже. Доказательства невозможности модели темного Солнца появились в середине XIX века. Тогда же была сделана череда фундаментальных открытий, которые позволили наконец подойти ближе к пониманию загадочной природы Солнца.

Уместно вспомнить, что замечательный русский ученый Михаил Васильевич Ломоносов (1711–1765) еще в своем XVIII веке не сомневался, что Солнце – объект горячий:

 
Там огненны валы стремятся
И не находят берегов,
Там вихри пламенны крутятся,
Борющись множество веков,
Там камни, как воды, кипят,
Горящи там дожди шумят…
 

Достаточно адекватное художественное представление Солнца, как оказалось…