Текст книги "Шанс милосердия"

Глава 7

Кто в страхе живёт, тот и гибнет от страха.

Леонардо да Винчи, итальянский живописец, скульптор, архитектор, учёный, изобретатель, писатель и музыкант, XV–XVI вв.

29 дня месяца Абу. Катушшаш

– Флора, я понимаю, что рабочий день уже закончился, но у Хавшаба проблема с завтрашней речью на тракторном заводе в честь постановки на конвейер новой тяжёлой самоходной гаубицы. Я уже три варианта ему завернул. – Априм смотрел на неё умоляюще и теребил в руках лист бумаги с печатным текстом. – Я бы и сам ему исправил, но он непременно настучит, что я занялся делами, не входящими в мои обязанности, а это пахнет, как минимум, выговором.

– Может, просто гнать его в шею, если он трёх слов связать не может? – предложила Флора, даже не взглянув на непосредственного начальника.

– Гнать его никак нельзя, потому что он – двоюродный племянник невестки Великого сагана, и если мы его тронем, то мало никому не покажется. К тому же по писанному он говорит очень даже неплохо – громко и с должным пылом.

– Завтра на рассвете похороны профессора, и мне нужно быть в форме. – Она посмотрела на него с невыразимой тоской. – А если я ещё на час задержусь, то и ночевать здесь придётся – комендантский час на носу.

– Кстати! Чуть не забыл… – воскликнул Априм. – Я должен вам сообщить, что торжественное погребение профессора Ларса Гидеона отложено на три дня. Во-первых, монумент не готов, поскольку решено высечь в камне несколько цитат из его эпохальных трудов. Во-вторых, завтра рабочий день, и можно будет собрать лишь студентов, преподавателей, школьников и деятелей культуры, а без представителей трудовых коллективов и технической интеллигенции событие в глазах общества не будет выглядеть столь значимым, как оно того заслуживает. В-третьих, через три дня сюда приезжает господин каём императорского двора, который изъявил желание принять участие в церемонии. Кстати, вам надлежит подготовить и для него краткую, но ёмкую речь, где он должен со знанием дела дать оценку вкладу покойного профессора в отечественную науку и обоснование исторической общности Империи и царства Кетт.

– Могу пожертвовать ему половину своего выступления.

– Достаточно четверти! – Априм даже обрадовался, что хоть одна из проблем решилась так легко и быстро, но тут же сник. – Нет. Никак не получится. С текстом вашего выступления уже ознакомился сам Великий саган и всецело его одобрил. Что-либо менять в нём уже нельзя.

– Давайте вашу бумажку. Всё равно ведь не отстанете…

– Благодарю, Флора! Не знаю, что бы я без вас делал.

– Раньше же обходились.

– Вспоминаю об этом времени с ужасом и трепетом. – Априм широко улыбнулся. – Кстати! Тех санитаров похоронной службы, что имели наглость вам нагрубить, уже уволили и мобилизовали в действующую армию. Там у них, я думаю, работы прибавится.

– Не стоило этого делать…

– А я думаю, что с ними поступили слишком гуманно! – Априм быстрым движение положил лист на стол и тут же скрылся с глаз, пока Флора не передумала.

«Все мы видим о том, что враг не дремлет и постоянно норовит. Но мы ему не позволим, потому что мы всегда вместе. Вы тут льёте стальной кулак Империи, чтобы бил по врагу неустанно, чтоб искры летели. Ваша броня загораживает тех наших героев, пока они посылают снаряды из дул туда, где беспощадные враги так и прут…» Нарочно не придумаешь…

– Априм! – позвала она коллегу, как только переписала текст. – Забери на столе! Я пошла.

– Подвезти? – предложил тот.

– Извозчика возьму.

– Как знаете…

Но извозчика она решила не брать. Над городом уже нависли глубокие сумерки, стояла приятная тёплая погода, и до начала комендантского часа оставалось достаточно времени, чтобы дойти до дома неторопливым шагом. Второй день на службе в канцелярии великого сагана показал, что это никакая не синекура, и ей придётся непосильным трудом отработать каждый чикль своего жалованья. Всё было бы прекрасно, если бы не было так мерзко. Теперь и ей пришлось оказаться в шкуре прислужницы оккупационного режима. А ещё совсем недавно какое презрение она испытывала к каждому встречному в униформе Ночной Стражи или Службы Общественного Спокойствия, к любому сотруднику каких-либо иных властных структур. Больше всего её возмущало то, что подавляющие большинство из них были местными жителями. Теперь-то понятно, что в своей массе они так же, как и она, стали жертвами безвыходной ситуации, что у них просто не хватило мужества, чтобы сопротивляться или умереть, что они хотят лишь одного – спокойной жизни для себя и своих близких.

Можно сколько угодно искать себе оправданий, но, если задуматься – чем она рискует, кроме призрачного благополучия, свободы, которой всё равно нет, и жизни, которая никому не нужна и никому не интересна? Можно, конечно, выйти однажды на площадь Величия и закричать что-нибудь вроде «Долой оккупантов!», «Кетт не сдаётся!» или «Смерть Ашшурам!», развернуть над головой плакат соответствующего содержания. А толку что? Свои же сограждане сочтут её сумасшедшей и шарахнутся в стороны, только бы никто не подумал, что они имеют к ней хоть какое-то отношение. А потом её без лишнего шума сгноят в подвалах замка Ночной Стражи. С другой стороны, стоит ли цепляться за жизнь, в которой не осталось ничего, что доставляет радость, что дарит душевный покой, что придаёт ей смысл? Покойный профессор был последним человеком, к которому она испытывала привязанность, закрытый университет был последним и единственным местом работы, которая приносила хоть какое-то удовлетворение. А теперь ложь стала её профессией, единственным доступным ей способом выжить. Но, если подумать, то и бороться бессмысленно. Что она может? В прошлом году какой-то пожилой клерк, который несколько лет прилежно перекладывал бумажки в неком второстепенном ведомстве, облил себя керосином и устроил акцию самосожжения под окнами дворца Службы Общественного Спокойствия. А что толку? Ни газеты, ни радио даже не упомянули об этом событии. Не прошло и недели, как о нём все забыли…

Улицы становились всё более пустынны, и редкие прохожие ускоряли шаг, чтобы успеть забиться в свои норы до начала комендантского часа. Но Флора не спешила. В сумочке лежит новенькое удостоверение сотрудника канцелярии Великого сагана. Формально оно не давало права находиться на улице после полуночи, однако все знали, что на подобные нарушения, совершаемые государственными служащими, патрульные Ночной Стражи смотрят сквозь пальцы. Но всё равно лучше избежать встреч с ними, расспросов и предложений сопроводить. Лучше думать о чём-нибудь другом. Например, о легендарной Флоре Далл-Озирис, лежащей в алмазном склепе где-то там – в Тигриных горах, на склонах которых ещё скрываются повстанческие отряды. Только что-то о повстанцах этих давно ничего не слышно. Ещё лет десять назад в сводках с фронтов по радио то и дело звучали сообщения о вылазках отрядов мятежников – как правило, безуспешных. А теперь – нет. Тихо. Хотя даже сейчас, когда с момента оккупации прошло двадцать лет, люди иногда пытаются бежать в горы. О том, чем кончаются попытки такого рода, регулярно сообщает пресса: такой-то и такой-то приговорён к пятнадцати годам каторги за незаконную попытку проникновения на территорию особого горного района провинции Кетт. Но не всех же ловят. И если люди продолжают попытки оказаться на территории свободного Кетта, то как-то до них доходит информация, что он существует, что он продолжает бороться. Тогда, двадцать лет назад, страна была оккупирована молниеносно. Едва имперские войска перешли границу, над Катушшашем зависли сотни дирижаблей, выбросивших десант в самом центре города. Уже через час президент Адад Аддар подписал акт о капитуляции, но смирились с этим далеко не все. Конно-моторизованная армия рабсака Абу Шамаша прорвалась в горные районы, а потом к ней присоединились ещё несколько десятков воинских частей. Туда же, не дожидаясь, когда будет оккупирована вся территория государства, бежали сотни тысяч граждан, не желающих смириться с потерей Родины. По слухам, сейчас в долинах за Челюстью Тигра проживают до двух миллионов человек, и там даже есть заводы, производящие оружие, на склонах гор выращивают пшеницу и виноград. На всех перевалах воздвигнуты укрепления, столь мощные, что даже если Империя разгромит Федерацию, эта горная крепость может держаться десятилетиями – до тех пор, пока её защитникам будет хватать мужества и терпения. Но это всё слухи, которые вот-вот превратятся в легенду, такую же, как о Флоре Далл-Озирис, матери владыки Кроса, царя, при котором Кетт полторы тысячи лет назад обрёл наибольшее могущество. Как это в скрижалях Шумуна, жреца храма семи ипостасей Мардука, судьи богов: «И явился ей перед смертью Шамаш – Мардук справедливости, и изрёк он, что смерть ей ниспослана не по гневу богов, а затем, чтобы вернуть её к жизни в те времена, когда царство постигнут великие бедствия. И встретит она достойного мужа-воителя, и родит сына, который спасёт страну, вернёт Кетту былую гордость, воссоздаст из пепла его величие, вернёт ему уважение иных народов и внушит страх его врагам…»

Неплохо было бы, конечно, встретить достойного мужа-воителя. Сына, правда, рожать поздновато, но богам видней. Только вот в богов в последнее время мало кто верит всерьёз. Даже те, кто ещё изредка посещает храмы, смотрят на веру лишь как на признак благочестия и верности традициям…

Внезапно впереди на безлюдной улице показался одинокий чёрный силуэт, и Флора замедлила шаг. Что-то в этой фигуре внушало тревогу – человек двигался как-то напряжённо, и руки его были заведены за спину. Обычные припозднившиеся прохожие так не ходят. Они либо делают вид, что беззаботно и неспешно прогуливаются, либо явно куда-то спешат. А этот идёт какими-то странными зигзагами – от края тротуара до стены дома, как будто боится разминуться с идущей навстречу беззащитной женщиной. Она остановилась, когда незнакомец приблизился на десять локтей. Лица его по-прежнему не было видно. На фоне горящего за его спиной в конце улицы фонаря можно было различить, что он худосочен, что на голову его нахлобучена кепка. И ещё чувствовалось, что и сам он чего-то боится. Он явно что-то хотел сделать, но решиться на это было не так просто, как ему казалось. Но он решился…

– Умри, тварь! – неожиданно крикнул незнакомец и бросился на свою жертву, размахивая увесистым стальным прутом.

Флора метнулась в сторону, прижалась к стене и будто оцепенела. И в тот момент, когда опасный незнакомец занёс над её головой своё незамысловатое орудие убийства, раздался выстрел, затем ещё один. Незнакомца отбросило назад, а Флора закрыла лицо руками, чтобы не видеть того, что произойдёт дальше. Она стояла, вжавшись плечом в стену, и не смела оторвать ладони от глаз, пока чья-то твёрдая рука не легла не её плечо.

– Успокойтесь, госпожа Озирис. Всё позади. – Кто-то хотел её успокоить, но она боялась смотреть на своего спасителя. Он мог оказаться опаснее незнакомца, который только что пытался её убить. – Госпожа Озирис, вам уже нечего бояться.

– Кто вы? – Флора всё-таки подняла веки и увидела сквозь пальцы глаза, сверкающие белками в темноте. Остальную часть лица скрывала чёрная повязка, а лоб до самых бровей был обвязан чёрным нихангом. – Кто вы?

– Не извольте беспокоиться, госпожа. Ночная Стража. Братство Невидимых. – Из-за повязки голос звучал слегка приглушённо и невнятно, зато блеск глаз впечатлял – они выражали уверенность, твёрдость и, как ни странно, сочувствие.

Она с трудом оторвала взгляд от его лица и увидела, что над неподвижным телом, рассматривая его при свете тусклых ручных фонарей, склонились ещё двое стражников в чёрных кафтанах и со скрытыми под масками лицами.

– Зачем было его убивать? – спросила Флора первое, что пришло в голову. – Что вам мешало его просто схватить? И как вы вообще здесь оказались?! И откуда вы знаете, кто я?

– Не слишком ли много вопросов сразу, госпожа? Отвечаю по порядку. Застрелили мы его, потому что покушение на убийство не карается смертью, и, останься он жив, дело ограничилось бы десятью годами каторги на рудниках Северного Киша. По закону, чтобы заслужить смерть, ему следовало вас убить. А по совести он её заслужил. Мы сделали так, чтобы и справедливость восторжествовала, и закон не был нарушен. А здесь мы оказались потому, что нам стало известно о готовящемся покушении, и мы взяли вас под негласную охрану. А теперь позвольте проводить вас до дому.

– Сама дойду. – Она отвела его руку, обтянутую чёрной перчаткой из тончайшей кожи. – Я знаю дорогу.

Проходя мимо распластанного на тротуаре окровавленного тела, она нашла силы взглянуть на лицо своего несостоявшегося убийцы и узнала его. Якуб был когда-то её студентом, писал курсовую работу о древнекеттской любовной лирике, всегда был почтителен и усерден. Два года назад его мобилизовали, и с тех пор о нём никто ничего не слышал. Либо он сбежал с призывного пункта, либо дезертировал с фронта… Славный мальчик. Мальчик-храбрец… Зачем он это сделал? Если за два года его не нашли, значит, у него было надёжное убежище, где он мог отсиживаться годами. Нет, не мог. Судя по тому, что Невидимые ждали его здесь, Ночная Стража знала, где он прячется и кто предоставляет ему убежище. Он всё равно бы погиб. Не она виновата в его смерти. Не надо было ему так рисковать ради того, чтобы убить несчастную женщину, которой всё равно, проживёт ли она следующий день. А ей самой-то не честнее было бы просто покончить с собой? И мальчик был бы жив. Мальчик-храбрец. Мальчик-глупец… Убить себя? Нет… У неё и на это не хватит храбрости.

Невесёлые мысли теснились в голове, но страха, привычного ноющего страха, который неотступно следовал за ней все годы после гибели мужа, больше не было. Теперь она знала: нужно на что-то решиться. Но на что? Не бросаться же, как тот глупый и храбрый юнец, на первого попавшегося прислужника оккупантов. Бессмысленно. Тем более большинство из них – вовсе не враги своей стране. Будь Кетт независимым государством, они точно так же, как и сейчас, ходили бы на службу или на работу, в меру сил и способностей исполняли бы свои обязанности… Если б имперские власти проявляли явную жестокость, если бы тех, кто неугоден режиму, вешали на фонарях, то общество могло бы и разделиться на людей, в ком сильнее страх, и тех, в ком преобладает ненависть. Сейчас большинство жителей Кетта не испытывает ни того, ни другого. И она, Флора Озирис, продолжала бы жить, как и все остальные – довольствуясь тем, что жива, если бы не знала чуть больше, чем основная масса сограждан…

Она открыла дверь своего подъезда. Раньше, если приходилось возвращаться затемно, она боялась в него входить, но теперь ей было всё равно, что её ждёт в следующую минуту. Она нащупала в темноте перила, медленно поднялась на третий этаж, привычным движением, не глядя, вставила ключ в замочную скважину, стараясь не скрипеть дверью, вошла в прихожую. Соседи ещё не спали. В комнате, где проживала молодая семья, пытался заплакать недавно родившийся младенец, и было слышно, как родители дружно успокаивают его нежным сюсюканьем. Другой сосед, старый пьяница, слушал заикающееся пение патефона. «Прохладный вечер, мы вдвоём, шумит камыш, листва трепещет…» – то ли это его любимая песня, то ли других пластинок у него просто нет. В третьей комнате, где после смерти бывшей хозяйки всей квартиры поселили двух курсанток военной радиошколы, было тихо. Похоже, девочки либо на ночных учениях, которые случаются трижды в неделю, то ли просто загуляли. Меньше всего ей хотелось, чтобы кто-то в этот момент вышел в коридор. Не хотелось ни поздравлений с новой работой, ни сочувственных взглядов, ни, тем более, каких-либо выражений неприязни. Она тихо прошла в свою комнату, включила свет, которому осталось гореть четверть часа до отключения электричества, и вспомнила, что сегодня ей не удалось ни пообедать, ни поужинать. На обед ей не удалось вырваться, а уходя со службы, она просто забыла зайти в столовую, что располагалась на первом этаже здания канцелярии Великого сагана. Не терпелось убраться подальше оттуда, где она вынуждена была провести этот день. Что ж… Не беда. Завтрак уже не за горами. А что потом? Что потом – что потом – что потом?..

Завтра она напишет ещё несколько речей для штатных агитаторов, текст краткого, но ёмкого выступления каёма императорского двора на траурной церемонии, посвящённой погребению профессора Ларса Гидеона. Раз десять Априм подкатит к ней с дополнительной работой, и только в половине случаев удастся послать его куда подальше. И всё это время различные дамочки, служащие других отделов канцелярии, будут под надуманным предлогами заявляться в помещение, где для неё дубовым парапетом отгорожен угол у окна, – только бы глянуть на новую сотрудницу, а если повезёт, то и познакомиться. Шутка ли – вдова героя, магистр древней истории, удостоившаяся личной встречи с самим Великим саганом, а ещё её выступление транслировалось по Имперскому радио. Но любопытствующие скоро иссякнут, о знаменитой речи забудут – и начнутся обычные «трудовые будни». Более того – скоро не останется и желающих её убить! Можно будет зарыться в недра учреждения, тихо делать свою работу и не высовываться. Главное – не забывать о завтраке, обеде и ужине. А чего ещё желать в такие времена, когда человеческая жизнь не стоит и выеденного яйца. Нет, о яйцах лучше не думать, чтобы не разыгрался аппетит. А ещё лучше – вообще ни о чём не думать. Спать, только спать.

Она разделась, аккуратно уложила одежду на стул, распахнула пошире окно и забралась под простыню, надеясь, что после тяжёлого дня уснёт мгновенно. Но сон упорно не шёл, и невесёлые мысли продолжали без приглашения лезть в голову. Почему-то вспомнился университет. Оставшиеся преподаватели, наверное, как и заявил Ахикар, занимаются систематизацией архива, библиотеки и хранилища древних артефактов для отправки всего этого богатства в Ниневию. А если завтра предложить передать часть архива и библиотеки в канцелярию Великого сагана? Априм наверняка ухватится за эту идею и передаст её «наверх». Для нужд пропаганды и агитации просто необходимы библиотечные фонды. Иначе, откуда черпать информацию? Сотрудники отдела только и делают, что переписывают старые речи или нагло передирают передовицы из «Патриотического вестника» или «Зари Катушшаша». Хотя бы часть книг останется в Кетте, а может быть, удастся сохранить и некоторые древние манускрипты. Хоть что-то в её положении можно сделать на благо своей страны! Хотя бы попытаться сделать…

От этой мысли стало немного легче, и сон постепенно сморил её. Первым, что она увидела во сне, были те самые сверкающие белками в темноте чёрные глаза ночного стража, а потом – струйку крови, медленно текущую, огибая булыжники, которыми был мощён тротуар. Кровь вытекала из-под неподвижного тела Якуба, и её становилось всё больше и больше. Вскоре алый ручей превратился в реку, которая стремительным пенящимся потоком текла меж зелёных холмов, а потом водопадом обрушилась в цветущую долину, постепенно превращаясь в людское море, обступившее со всех сторон ступенчатую пирамиду. Она узнала это место по рисункам в монографиях Марона Нисана, ученого, жившего два века назад. Святилище Шамаша – воплощения Мардука, отвечающего за справедливость, в одной из долин, укрываемых хребтом Ангя-Бавра. И тут она увидела себя – стройную, юную, загорелую, идущую вверх по ступеням святилища с факелом в руке, чтобы возжечь священный огонь на вершине пирамиды. Внизу бурлило людское море, но до тех высот, к которым она вознеслась, уже не доносился радостный гомон толпы и возгласы, славящие владычицу. Народ ликует, Кетт велик, мощь его несокрушима, граждане полны отваги и преданности, философы и стратеги – мудрости и прозорливости, казна – серебряных и платиновых слитков, изумрудов и сапфиров… Великий Кетт той самой эпохи, изучению которой она посвятила полжизни, возродился в этом сне, и больше всего ей сейчас хотелось остаться в нём навсегда. И одно сейчас омрачало упоение всем, что происходило вокруг, – воспоминания о кровавой реке, что вынесла её на эту вершину. Людское море под её ногами колыхалось, волны из воздетых к небу рук разбивались об основание пирамиды и откатывались назад, а крики толпы сливались в протяжный гул, напоминающий шум настоящего шторма, бушующего в океанских просторах. И вдруг откуда-то из-за спины раздалась протяжная трель, как будто кто-то далеко-далеко звонил в серебряный колокольчик и приближался-приближался-приближался. Вскоре этот звон перекрыл все остальные звуки, стал нестерпим, оглушителен, громоподобен.

Флора не сразу сообразила, что происходит, когда видение схлынуло. Она сидела на кровати, оглядывая свою комнату в рассветных лучах, и медленно-медленно возвращалась к реальности. Звонил телефон. Стальной молоточек неистово молотил по бронзовым колокольцам так, что вибрировал даже стол. Телефон ей, к зависти соседей, установили только вчера, и она совершенно не ожидала, что кто-то будет ей звонить – тем более в такую рань. За стеной слева прервался ритмичный храп, сосед отчётливо произнес: «Что за хрень?!» Однако сон тут же снова сморил его, зато из-за противоположной стены донёсся детский плач, и Флора, вскочив с кровати, торопливо схватила трубку.

– Госпожа Флора Озирис? – ударил в ухо громкий и скрипучий женский голос.

– Да…

– Ночная Стража вами интересуется. Соединяю.

Некоторое время в трубке раздавалось лишь потрескивание, а потом раздался с трудом узнаваемый голос Акихара.

– Извиняюсь, Флора, что беспокою в столь ранний час…

– Что случилось?

– Как будто вы не знаете…

– Это из-за… Из-за покушения?

– Да, нам удалось установить, что вы были знакомы с нападавшим. Поэтому вам надлежит дать показания. Прямо сейчас.

– Зачем такая спешка?

– Если об этом узнает ваше начальство, могут быть неприятности. Так что лучше нам во всём разобраться раньше, чем вы явитесь на службу.

– Но мне до вас не добраться в такую рань.

– Машина будет стоять у соседнего дома через пятнадцать минут. Поторопитесь. Если ваши ответы нас устроят, то доставим прямо в канцелярию. И не проболтайтесь там…

– Да, хорошо… – Она надеялась, что он напоследок скажет ей что-нибудь обнадёживающее, но Акихар повесил трубку.

«Если ваши ответы нас устроят…» Значит, могут и не устроить. А в чём, собственно, проблема? Мало того, что этот несчастный пытался её убить, так он и после смерти продолжает оставаться угрозой. Что за времена… Шагу ступить нельзя, чтобы не вляпаться. Шесть минут на посещение душевой кабинки, столько же на причёсывание и одевание, ещё две – на то, чтобы спуститься вниз и зайти за угол. Моторная повозка – фургон с крохотными зарешёченными окнами – прибыла через пару минут, с пассажирского сиденья спрыгнул охранник с крысиными усиками, одетый точно так же, как те, что убили этой ночью Якуба, только без маски на лице.

– Простите-простите, – как-то слишком уж жизнерадостно произнёс он. – Другой машины не нашлось. Но это не значит, что вы задержаны. Если хотите, я в клетке поеду, а вы садитесь рядом с водителем.

– Нет. – Она огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что на улице никого нет. – Не хочу, чтобы кто-то видел, что я с вами катаюсь.

– Разумно-разумно, – одобрил её решение охранник. – Вы уж не обессудьте, – сказал он, снимая навесной замок со стальной дверцы. – Только вчера помещение отмыли, а с утра я всё там благовониями обрызгал. Дешёвыми, правда. На дорогие у нас средств нет. Запашок, конечно, остался, но уже не так шибает. Ох, чего только мы в ней не возим…

Запашок действительно остался. Пахло лимоном и имбирем, но сквозь эти запахи едва-едва пробивался и ещё один – очень неприятный и до боли знакомый. Она вспомнила… Точно так же несло от повозки погребальной службы, которая увозила тело Ларса Гидеона. Что ж, и это придётся стерпеть ради того, чтобы выжить и сберечь надежду на лучшие времена. Дымок, вьющийся из трубы, торчащей из капота самоходной повозки, залетал в фургон, перебивая трупный запах. А ещё можно было прижаться лицом к решётке и вдыхать тот воздух, что за пределами этого стального «гробика». Главное – не думать о том, что будет дальше. Будь что будет. Лучше вернуться в прерванный сон, попытаться представить, что могло произойти в нём. Святилище Шамаша – одна из самых неразрешимых загадок древней истории. Примерно три тысячи лет назад, когда было воздвигнуто это святилище, горная гряда Ангя-Бавра считалась непреодолимой преградой, за которую доступ смертным был закрыт. Только через полтора тысячелетия инженерам армии великого завоевателя Хаммура удалось пробить бреши в Челюсти Тигра. Но когда его войска преодолели перевалы, это грандиозное строение уже стояло посреди плодородной долины. Помнится, ещё до имперского вторжения туда собирались организовать экспедицию, но война помешала этим планам…

Нет, уснуть здесь невозможно – из-за смрада, от которого не спасали никакие благовония, из-за тряски и рычания мотора. Хорошо, что сейчас слишком рано, что на улицах нет прохожих, а значит, можно прижиматься лицом к решётке, вдыхать воздух улицы, не опасаясь, что её кто заметит, кто-то узнает, кто-то разнесёт слухи…

Повозка, тарахтя, проехала в арку, перед ней открылись чугунные ворота, и вскоре она оказалась во внутреннем дворе замка Ночной Стражи. Здесь тоже было безлюдно и тихо. Никто не попался навстречу, когда всё тот же жизнерадостный стражник с крысиными усиками сопровождал её по крутым лестницам и узким длинным коридорам.

– Ну, вот и приехали, – сообщил усатый, останавливаясь у ничем не примечательной двери. – Заходите. Там вам пару-тройку вопросиков зададут, да и отпустят с миром, если на то будет воля богов. – Он распахнул перед ней дверь, жестом предложил войти и захлопнул створку у неё за спиной.

В тёмной квадратной комнате без окон за простым письменным столом, освещённым настольной лампой с жестяным абажуром, сидел круглолицый человек в штатском. Он вскользь глянул на Флору, ткнул пальцем в сторону табурета, стоявшего перед столом, и продолжил перебирать бумаги. Она присела, но пришлось подождать несколько минут, прежде чем хозяин кабинета вновь обратил на неё внимание.

– Поближе двигайтесь.

Она послушно придвинула табурету на пару локтей к столу и снова села.

– Итак, Флора… э-э-э. Озирис. Старший лектор-делопроизводитель шестого отдела секретариата Великого сагана. Сорок два года. Не замужем. Так? – Он бросил на неё пытливый взгляд.

– В точности так, – поспешила ответить она.

– Прочтите, распишитесь и свободны. – Он протянул ей лист бумаги с печатным текстом.

«Я, Флора Озирис, старший лектор-делопроизводитель шестого отдела секретариата Великого сагана, 29 дня месяца Абу, прогуливаясь по бульвару Миролюбия, заметила, что за мной неотступно следует некий человек, который показался мне подозрительным. При более внимательном рассмотрении я опознала в нём бывшего студента Университета древней истории царства Кетт Якуба Гиваргиса. Насколько мне известно, данный студент два года назад был мобилизован в вооружённые силы Империи, а значит, должен был находиться в действующей армии. Прошу провести всестороннюю проверку по данному факту.

30 дня месяца Абу. Флора Озирис»

– Прочли? – нетерпеливо спросил дознаватель.

– Да. Но это же неправда…

– Правда нас, конечно, тоже интересует, но отчётность важнее. Правду к делу не подошьёшь.

– Но зачем…

– Послушайте, Флора, перестаньте артачиться. – Человек за столом явно терял терпение. – Мы вам, в конце концов, жизнь спасли. Подполковник Акихар Нарамсин настоял, чтобы за вами установили наблюдение, утверждая, будто нутром чует, что вам угрожает опасность. И слава богам, чутьё его не подвело. Но нам на всякое действие нужен соответствующий документ. Вы понимаете?!

– Понимаю.

– Так расписывайтесь, и дело с концом. – Он обмакнул перо в чернильницу и протянул его Флоре.

Она положила бумагу на край стола и молча расписалась. Спорить было явно бесполезно, да и незачем.

– Всё?

– Почти. – Он протянул ей ещё одну бумагу.

«Я, Флора Озирис, старший лектор-делопроизводитель шестого отдела секретариата Великого сагана, заявляю о своём согласии сотрудничать с Ночной Стражей и сообщать доверенным представителям данного учреждения обо всех фактах антигосударственной деятельности, обо всех подозрениях, связанных с деятельностью сотрудников секретариата Великого сагана, которые могут свидетельствовать о неблагонадёжности, непрофессионализме, корыстных побуждениях и прочих негативных явлениях, не совместимых с обликом государственного служащего Империи.

31 дня месяца Абу. Флора Озирис»

– Вы меня вербуете?

– У нас так не принято говорить. Мы предлагаем сотрудничество. И не думайте, что совершаете что-то предосудительное в отношении ваших коллег. Почти все они подписали подобные документы, понимая, что наша цель – не репрессии, а наведение порядка, в том числе, и в управленческих структурах.

Флора расписалась.

– Кстати! – Дознаватель широко улыбнулся. – Я понимаю, что вы всего-то два дня на службе, но, раз уж между нами возникло такое взаимопонимание, скажите, не заметили ли вы чего-нибудь подозрительного…

– Заметила.

– И что же? – Он приготовился записывать.

– Есть сотрудник по имени Хавшаб. Его квалификация явно не соответствует занимаемой должности. Пишет совершенно безграмотно и коряво. Всё приходится переделывать другим сотрудникам, а у них и своей работы хватает.

– А почему его не уволят?

– Он родственник Великого сагана.

– Близкий?

– Не очень.

– Что ж. Займёмся. Великий саган – нам не указ. Мы – самостоятельное ведомство, которое напрямую подчинено Императору, да живёт он вечно. Всё! Теперь вы точно свободны.

– Может, кто-нибудь меня подвезёт?

– Извозчики дежурят за углом. Как выйдете – направо. Проезд до центра города – пятнадцать чиклей. Если будут заламывать цену, сделайте вид, что уходите. Сами догонят. Деньги у вас с собой есть? Могу ссудить…

– Обойдусь. Прощайте.