Текст книги "Ребята с Голубиной пади"

СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ

Никогда Левке так не везло, как сегодня. Утром он поймал больше всех бычков и такую огромную камбалу, что она не умещалась в ведре. К зависти всех мальчишек с Голубиной пади, Левка нес камбалу за жабры так, что хвост ее волочился по мостовой. Отдав матери рыбу, Левка побежал в бухту купаться, и тут его ждала новая удача. Когда стали «доставать дно», Левка нырнул с открытыми глазами и заметил, как на желтом песке что-то блеснуло. Нырнув во второй раз, он достал складной ножик с перламутровой ручкой. Ножик Левка отдал Коле Воробьеву в обмен на книгу рассказов Горького.

С книгой за поясом Левка понес обед отцу. Левка любил ходить к отцу в порт, где к причалам швартовались торговые суда всех стран мира. При случае он вместе с артелью мальчишек насыпал в глубоких, как колодцы, трюмах соль в большие джутовые мешки или выгружал фрукты. И тогда рассказывал своим друзьям все, что узнал в гимназии и из книг о стране, из которой пришел корабль. Все мальчишки из Левкиной артели знали, что ананасы растут на Цейлоне, ваниль и перец – в Индонезии, круглые, как мячик, груши – в Японии и Китае, а хрупкие рожки – в Аравии.

Еще в городе Левка увидел знакомый хобот крана, высоко поднимавшийся над крышами портовых зданий и мачтами кораблей. Мальчик уверенно пробирался к десятому причалу, где стоял французский пароход, с которого краном снимали паровые котлы. Один котел висел над водой, медленно покачиваясь на тоненькой паутинке троса.

«Баржу, наверное, ждут», – решил Левка, останавливаясь у плотной людской стены: это были грузчики.

Левка увидел впереди себя непомерно широкую спину. Это был известный всему городу грузчик-силач Гриша Полторы бродяги. Левка схватил его за руку:

– Гриша, по какому случаю митинг?

– Погоди, Остряков говорит.

Левка прислушался и с трудом узнал отца.

«Дома у папки голос совсем другой», – подумал он.

Голос оратора захлестнула волна криков и рукоплесканий, Гриша Полторы бродяги так оглушительно бил в ладоши, что у Левки закололо в ушах. Когда аплодисменты утихли, грузчик нагнул к Левке бородатое лицо и добродушно стал рассказывать:

– Стало быть, сначала выступал француз через переводчика. Он говорил, что на вас, на нас, стало быть, все буржуи поднимаются. Но, дескать, рабочий класс сильней и что французские рабочие не будут воевать против Советов. Ну, а потом Остряков стал отвечать. У всех рабочих, говорит, один путь…

Левка, не дослушав, юркнул под руку грузчика и побежал к сходням крана.

Иван Лукич, взволнованный выступлением на митинге, едва притронулся к обеду.

– Для кого я рыбу сегодня ловил? – сказал Левка, по-отцовски хмуря брови.

– А много поймал? – улыбнулся отец.

Левка рассказал, какой удачной была у него сегодня «рыбалка», и показал книжку Горького.

– Хорошая книга, – похвалил отец и, погладив сына по голове, ушел в машинное отделение.

Левка отправился домой. У портовых мастерских он заметил группу ребят. Это были ученики слесарей, чистильщики котлов, масленщики с портовых буксиров. Среди них стоял паренек в полосатой тельняшке. В руках он держал толстую конторскую книгу.

– Кто это? О чем он? – спросил Левка мальчика в лохмотьях, покрытых жирной котельной сажей.

– Соловьев из комитета. Про Союз молодежи рассказывает. Сейчас записывать будет.

– Теперь вам, ребята, понятно, для чего наш союз? – громко сказал Соловьев.

– Понятно: чтобы на смену большевикам расти и против буржуев! – крикнул Левкин сосед.

– Правильно парень понимает! – поддакнул кто-то.

Соловьев раскрыл толстую конторскую книгу и сказал:

– Ну, ребята, подходи по очереди.

– И мне можно записаться? – спросил Левка у мальчика в лохмотьях.

– А ты не буржуй? – мальчик подозрительно поглядел на Левкину чистую рубаху и штаны с аккуратной заплаткой на левом колене.

– Что ты! Мой отец механиком на кране работает.

– А чего ж ты как в праздник нарядился? Ну уж ладно, только без очереди не лезь. Тебе шляться, а мне котел надо сегодня закончить.

Левка присоединился к очереди и стал наблюдать, как Соловьев, часто слюнявя карандаш, с большими усилиями выводил крупные буквы.

– Так он нас к вечеру не запишет, – сказал Левка соседу.

– А если ты такой грамотный, пойди и подсоби.

Левка подошел к Соловьеву.

– Давайте я буду писать.

– Можешь? – обрадовался Соловьев.

– Могу.

– Ну, бери карандаш. Да смотри, фамилию, имя и отчество пиши там, где «кому и за что уплачено», а год рождения там, где «сумма».

Очередь начала быстро сокращаться. Последним подошел мальчик в лохмотьях – чистильщик котлов.

– Пиши: Иннокентий Пушкарев.

Левка записал, захлопнул книгу и протянул ее Соловьеву:

– Вот и все!

– Передай ребятам, чтобы своего старшего выбрали, а как насчет остальной работы, я потом все расскажу, – сказал Соловьев Кешке Пушкареву.

– Будьте спокойны, выберем, – важно ответил тот.

Левка пошел провожать Соловьева.

Соловьев очень спешил. Он чуть не бегом поднимался к Светланской улице и с видимым удовольствием делился своими успехами:

– У меня, братец мой, вот здесь, – он похлопал ладонью по книге, – чуть не целая дивизия. Это, братец, сила! Хватит вам собак гонять по улицам!

– А что мы будем делать?

– Что делать? Дел, братишка, у нас целый воз и маленькая тележка. – Соловьев шагов десять прошел молча, а затем откровенно признался: – Я и сам еще не знаю, что вы на первых порах делать будете. Но знаю, что ваша ребячья организация почище, чем у скаутов, будет. Думаю я, нужно вам будет помогать большевикам революцию закруглять, а потом коммунизм строить! Как, подходяще?

Левка с восторгом глядел на Соловьева.

Они вышли на Светланскую улицу. К остановке подходил трамвай.

– Такие, брат, дела. Ну, бывай здоров! – Соловьев хлопнул Левку по плечу и помчался к трамваю.

Когда Соловьев вскочил на подножку, Левка вдруг вспомнил, что забыл главное.

– Постойте! Постойте! Товарищ Соловьев! – закричал Левка, бросаясь вслед за трамваем. – Забыл себя записать! Запишите!..

Трамвай набирал скорость. Звон и грохот заглушили ответ Соловьева. Левка разобрал только одно слово: «порт».

«Придется завтра опять в порт идти», – решил Левка и направился к дому, размахивая узелком с дребезжащей посудой.

Левка свернул на Невельскую. Впереди пара монгольских лошадок тянула арбу с бочкой, из которой плескалась вода. Улица была так крута, что лошади не могли прямо подняться по ней и шли зигзагами от одной стороны тротуара к другой. Китаец-водовоз шел позади, изредка пощелкивая кнутом.

Перегнав лошадок, Левка раскрыл книгу и стал читать о бесстрашном Данко. Рассказ настолько захватил его, что он чуть было не наскочил на мальчиков, стоявших посреди дороги. Левка хотел обойти их, но его взгляд встретился с глазами, полными гнева и слез. Левка узнал Суна, который ежедневно привозил в экипаже в гимназию Игоря Корецкого.

Здесь же стоял Игорь Корецкий и еще два скаута: один – незнакомый Левке, щуплый, в очках, другой – лопоухий Гольденштедт. Корецкий держал Суна за ворот рубахи.

– Проходи, что стал! – сказал Корецкий Левке и так рванул Суна к себе, что у того затрещал ворот рубахи.

Левка спрятал книгу за пояс и усмехнулся:

– Трое на одного, сразу видно, что скауты.

– Ты еще поговори! И тебе то же будет! – сказал Гольденштедт, не поворачивая головы.

Левка презрительно посмотрел на его толстую шею и оттопыренные уши и решительно оттолкнул скаута от Суна.

Гольденштедт чуть не упал, запнувшись за булыжник.

– Тебя, наверное, давно не били? – сказал он, подходя к Левке и подмигивая Корецкому. – Дай ему, Игорь, а не то я за него возьмусь.

– Сейчас я его отшлифую, – сказал Игорь, – у меня с ним старые счеты. – Состроив свирепую гримасу, пригнувшись, Корецкий занес руку. – Я сейчас разделаюсь с тобой, как повар с картошкой.

Левка молчал, оценивая силы врага.

Корецкого Левка знал как труса. Скаут в очках, по его мнению, тоже немногого стоил. Всех сильнее и опасней был лопоухий. Сун следил за своим спасителем, готовый кинуться ему на помощь.

Левка применил хитрый маневр. Он сделал вид, что хочет напасть на лопоухого, а когда тот подался назад, быстро обернулся и ударил Корецкого. Затем он бросился на лопоухого и нанес ему головой в живот такой удар, что тот упал на мостовую. Сун обезвредил третьего противника, ловко сбив с его носа очки. Скаут опустился на четвереньки и в поисках очков стал шарить по пыльной мостовой.

Левка опять было кинулся на Корецкого, но Сун крикнул:

– Еще бегут!

От Светланской к скаутам шла подмога.

– За мной! – Левка увернулся от удара лопоухого и припустился бежать.

Сун не отставал. Сердце Левки наполнилось радостью победы. Левку не огорчало отступление: ведь врагу в этом коротком бою был нанесен сокрушительный удар, да и теперь противник терпел поражение в беге на длинную дистанцию.

…Погоня осталась далеко позади.

Возбужденные, запыхавшиеся, Левка и Сун сидели на крутом склоне Орлиного гнезда. Сопка господствовала над городом. Аккуратные квадратики кварталов, опушенные зеленью, сбегали по склонам сопок к берегам бухты Золотой Рог и Амурскому заливу.

Левка показал вниз на бухту, похожую на кусок голубого неба. Там среди маленьких, как мошки, китайских лодок – юли-юли, громоздких торговых судов, хищно вытянутых эсминцев, что застыли на рейде рядом с большим серым утюгом – тяжелым японским крейсером, двигался за маленьким челноком квадрат с длинным хоботом.

– На этом кране мой отец работает. Его «Орел» на буксире тянет. А на «Орле» мой дедушка ходит, – с гордостью сказал Суну Левка и спросил: – А твой отец где работает?

Сун покачал головой:

– У меня нет отца.

– Умер?

– Да.

– А мама?

Сун опустил голову.

– Дела… – сказал Левка. – Что же ты, один живешь?

– У Корецких я живу… Худо живу… – Сун побледнел и, покачнувшись, чуть не скатился вниз.

Левка поддержал его:

– Ты что, заболел?

– Нет. Устал…

Левка стал торопливо развязывать узелок. В узелке была чашка с остатками жареной рыбы и кусок черного хлеба.

– Ешь! Сам ловил. Это, наверное, у тебя от голода голова кружится.

– Я, правда, есть не хочу. У меня голова болит, они меня били по голове.

– Поешь, и пройдет. Ну, пожалуйста!

– Тебя как звать? – спросил Сун, принимая чашку.

– Левка.

– Спасибо, Левка! Только ты тоже кушай.

– Я-то? Я, брат, сыт. Смотреть даже не могу на нее, – соврал Левка, хотя сильно проголодался. – Ну, разве за компанию. – Левка взял самую маленькую жареную рыбку, отщипнул от ломтя немного хлеба, а остальное отдал Суну.

Сун съел все до капельки и начисто вытер мякишем чашку.

– Ты, что же, опять к ним пойдешь? – спросил Левка, завязывая чашку в платок.

Глаза Суна сверкнули.

– Нет! Я никогда больше не пойду к ним. Они шибко плохие люди, – взволнованно заговорил он, дополняя слова быстрыми жестами. – Я год у них работал. Все делал. Солнца еще нет – Сун встает. Солнце давно спит – Сун еще работает. А сегодня этот хунхуз…

– Игорь, что ли?

– Да. Он хотел украсть деньги у своего отца и разбил вазу, а сказал: «Сун разбил». Я сказал: «Это он разбил!» Дядюшка Ван Фу тоже говорит: «Неправда, Сун не бил вазу!» Хозяин ударил дядюшку. Игорь и эти еще двое стали меня выгонять… Бить… Мы бы и так ушли с дядюшкой Ван Фу, если бы они отдали наши деньги. Мы совсем ничего не получали.

– Где же твой дядюшка?

– Нет, он не мой дядюшка! Я просто его так зову. Он очень хороший. Это его хозяин палкой ударил.

– Ну, а он стерпел?

– Нет! Я видел, как они с хозяином дрались…

– Жалко, мало мы им дали! Но ничего, мы еще с ними встретимся! А теперь пошли к нам домой! А завтра пойдем в порт. Я там знаю одного товарища из молодежного союза, он тебе поможет рассчитаться с этими буржуями. Про дядюшку тоже разузнаем. Это им так не пройдет. Сейчас не такое время, чтобы рабочих палками бить! – Левка встал. – Пошли, Сун, что ли!

По дороге Сун рассказал Левке о своей короткой, но полной горя и обид жизни. Он не помнил родных. Мать и отец умерли, когда ему было два года. Воспитывался он до шести лет у дяди, а потом попал к бродячим артистам. Через год хозяин цирка разорился и продал Суна ресторатору на пассажирский пароход. Этот пароход ходил в Нью-Йорк, Токио, потом стал совершать рейсы между Шанхаем и Владивостоком. Во Владивостоке Сун заболел и попал в портовую больницу, а потом к Корецким.

– Ты и в цирке был? – удивился Левка, выслушав рассказ Суна.

В подтверждение своих слов Сун прыгнул на выступ скалы и сделал стойку на руках над самым обрывом.

– Ой, упадешь! – Левка схватил гимнаста и поставил его на ноги.

Мальчики пошли в Голубиную падь. Здесь, у станции почтовых голубей, от которой получил свое название поселок, они встретили ватагу ребят во главе с Колей Воробьевым.

Левка познакомил ребят с Суном, коротко рассказал его историю и красочно описал бой со скаутами.

Коля расправил плечи:

– Эх, жалко, нас не было!..

– И еще, ребята, кого я сегодня встретил! – Левка стал рассказывать о Соловьеве, о Союзе молодежи, о своей неудаче с записью и предложил: – Пошли завтра все!

– Им завтра нельзя, – ответил Коля за всю ватагу и объяснил: – Они идут в порт насыпать в мешки соль.

– А ты почему отстаешь?

Коля показал на свои босые ноги:

– Отец ботинки не дает: не в чем, говорит, зимой будет в школу ходить. А без ботинок ноги не терпят. Соль разъест. Помнишь, в прошлый раз неделю ходить не мог.

– Тогда пошли с нами: запишемся в Союз молодежи, а потом и ребят запишем.

– Есть! – лихо ответил Коля.

– Теперь ты никого не бойся! Вся Голубинка за тебя, – сказал Левка Суну, когда они, простившись с ребятами, пошли дальше.

– А вот и наш дом! – Левка открыл калитку, служившую когда-то дверью корабельной каюты.

– Мама, это Сун, – проговорил Левка, входя на кухню. – Его Корецкие чуть до смерти не замучили.

– Господи боже ты мой, за что же это они тебя?

Сун прочитал такое участие в глазах женщины, что невольно подался вперед.

– Бедный ты мой! Есть, поди, хочешь?

– Спасибо. Я уже ел.

– Без разговоров. Умывайтесь – и за стол.

После обеда Левка читал вслух матери и Суну рассказы Горького.

Первый раз за всю свою жизнь Сун находился среди людей, которые смотрели на него с участием и любовью. Мальчику казалось, что все это ему снится, и он сидел, боясь пошевелиться и прогнать этот сон.

В маленькую столовую, где проходило чтение, неслышно ступая босыми ногами, вошла девочка и села возле Левкиной матери. Сун уловил на себе любопытный взгляд больших серых глаз. Девочка встала из-за стола, когда Левка закрыл книгу.

– Ну, до свидания, – сказала она и, как старому знакомому, кивнула Суну.

– Это Наташа, Колькина сестра, – сказал Левка, когда девочка ушла. – Она у нас всеми девчонками верховодит и даже вместе с нами на скаутов ходит. Ух, и молодчина! А как задачки решает! Всего два года училась в школе, а за Кольку уроки делает.

– Хорошая девочка, – похвалила и мать.

Мальчики легли спать на одной кровати. Ночью чутко спавший Левка услышал легкие шаги матери, грузную поступь отца и деда. Шаги замерли у постели мальчиков. Почувствовав на лице свет от лампы, Левка только еще плотней закрыл глаза.

– Видно, не сладко жилось парню у господ! – взволнованно проговорил отец.

– Да уж! – глубоко вздохнула мать.

– Вызволять надо парня из беды. А пока пусть поживет у нас. Не объест,

– прогудел дедушка, и все трое отошли, стараясь не скрипеть половицами.

Левка улыбнулся, подложил руку под щеку и крепко уснул.

В ДРУГОМ МИРЕ

Утром, по обыкновению, Сун проснулся очень рано. Вскочив с постели, он с испугом оглядел незнакомую Комнату и, вспомнив все, снова прилег рядом с Левкой. Но заснуть он больше не мог. С каким трудом каждое утро Сун поднимался со своего жесткого тюфяка у Корецких на кухне! Тогда ему казалось необыкновенным и несбыточным счастьем поспать лишний часок, а вот сейчас, когда он мог, наконец, вволю выспаться, сна как не бывало. Сун прислушивался к мерному дыханию Левки, тиканью ходиков и думал, думал, стараясь представить себе, как он будет жить, что он будет делать у своих новых друзей.

Из щелей оконных ставен юркнули на одеяло солнечные лучи. В них весело заплясали пылинки. Левка зажмурился, засопел и рывком натянул на голову одеяло. В кухне зашумел примус, раздались осторожные шаги и приглушенные голоса. Потом было слышно, как на веранде пили чай и как несколько раз звякнула щеколда калитки. Сун снова чуть было не заснул, но кто-то с силой начал бить в стену. Сун вскочил, пошел на веранду. Удары прекратились. На веранде на столе, застланном голубой клеенкой, стоял чайник, тарелка с хлебом, яйца, масло, накрытые от мух марлей, и лежала записка.

Сун с волнением глядел на записку: нет ли в ней чего-нибудь и о нем? Может быть, ему опять придется идти с поклоном к Корецкому? Но Сун отогнал эту мысль: если даже придется умереть с голоду, он не пойдет больше к этим ненавистным ему людям. Пораздумав, Сун сделал такой вывод: если бы в записке решалась его судьба, то записку не оставили бы открытой на столе: ведь взрослые не знают, что он не умеет читать… «Наверное, мужчины ушли в порт на работу, а мама – на базар. А в записке написали, что мальчикам делать. Что мне делать», – поправился Сун.

Все стало ясно для Суна. Надо, не дожидаясь пробуждения Левки, поскорее приняться за работу. Подмести двор, наколоть дров. Сун на цыпочках вернулся в комнату, надел свои стоптанные туфли и хотел было уже уходить, как увидел, что из-под табуретки выглядывают пыльные ботинки Левки. Сун взял ботинки и вышел из комнаты.

Сун работал с необыкновенным усердием: вычистил Левке ботинки, подмел небольшой дворик, наколол дров и уже взял ведра, чтобы наносить в кадку воды, как в дверях появился Левка с ярко начищенными ботинками в руках.

– С добрым утром! – Левка зевнул. – Кто это мне так ботинки надраил?

– Это я, Левка.

– Я так и подумал. У нас, брат, так не полагается. Мы ведь не Корецкие. У нас лакеев нет! А потом, что у меня, руки отсохли, что ли? Сам могу почистить! Вот двор там подмести и насчет воды, дров – это правильно. Только давай, брат, все вместе делать. Ну, а теперь пошли умываться, а то чай остынет. Ох, и здорово я проспал! Что ж ты меня не разбудил? У нас, брат, с тобой сегодня дел, о-е-ей, сколько! Надо в порт идти, Соловьева разыскивать.

За верандой снова послышались глухие удары о дощатую стену.

Сун спросил:

– Кто это? Все время стучит и стучит. Я думал, дом разломает.

Левка засмеялся.

– Да это Пепа. Мама написала в записке, чтобы я не забыл его выпустить вовремя. Не знаешь, кто Пепа? Пошли – увидишь. Только ты не подходи близко, он теперь злой-презлой, мы его в шесть часов выпускаем, а сейчас уже восемь часов, вот он и сердится.

Левка подошел к пристройке позади дома и открыл на двери задвижку. И тотчас же дверь отлетела и во двор выскочил огромный серый козел. Посмотрев на Левку янтарными глазами, Пепа нагнул голову.

– Ну, ну, не бодаться, иди к своему войску.

Левка открыл калитку, и Пепа помчался по склону сопки туда, где уже паслось целое стадо коз.

– Знаешь, это какой козел! Когда он идет по улице, даже все собаки прячутся! – сказал Левка.

Во двор вошла Левкина мать с корзиной продуктов.

– Ух, мама, и проспали мы! Скорей умываться – и за дело! – проговорил Левка, помогая матери внести на крыльцо корзину.

– Какие это у тебя дела сегодня? – спросила мать.

– Во-первых, мама, надо насчет Суна поговорить.

– Это не твоя печаль: отец с дедушкой поговорят.

– Знаю. Они в свой союз пойдут, а я в свой.

– Час от часу не легче! И у тебя союз?

– Да, мама. Союз молодежи. Ты еще не знаешь, что это такое и кого я вчера встретил… – И Левка рассказал все, что слышал у портовых мастерских и от Соловьева.

– Хорошее дело, Левушка, раз учиться и помогать старшим… И отец одобрит… Ну, ребята, ешьте да бегите по вашим делам.

Пришел Коля Воробьев, и все трое направились в порт.

– А ты не знаешь, форму дадут в союзе? – спросил по дороге Левку Коля.

– Не знаю. Да ведь мы не из-за формы вступаем!

– Конечно, – разочарованно протянул Коля. – Но все-таки хорошо бы нос утереть скаутам. Знаешь, – Коля даже закрыл глаза, представив себя в новой форме, – какую-нибудь красную или голубую, а?

– Красиво, – отозвался Сун, шедший сзади.

– Еще как! – оживился Коля. – Идем по улице, все смотрят. Здорово!

– Может, и форма будет, – неуверенно проговорил Левка.

Мальчики стали спускаться к центру города. Солнце сильно нагрело крутые склоны сопок. От них веяло сухим жаром.

– Искупаться бы сначала, – заметил Коля, поглядывая на голубую полоску залива.

– После выкупаемся, – отрезал Левка. – Сначала надо дело сделать.

– Если не изжаримся до твоего дела…

Левка пропустил мимо ушей Колины слова и, заметив, что Сун хочет что-то сказать, но не решается, спросил:

– Ты чего, Сун?

– Так, Левка…

– Нет, ты что-то хочешь спросить.

– Ладно, спрошу. – Сун облизал сухие губы и робко произнес: – Меня… тоже… запишут?

– Конечно. Затем и идем.

– Нет, Левка… Ведь я… – Сун протянул свою коричневую руку.

– Что такое? Рука как рука.

– Я китаец… У меня кожа, видишь, какая?

– Ну и что же? Это тебе Корецкие говорили, что ты хуже их. Ты такой же, как Колька, как я, как все ребята… Все люди одинаковые.

– И всех будут записывать?

– Конечно! – уверенно ответил Левка. – Пошли побыстрее.

Сун повеселел.

В городе, несмотря на сильную жару, царило большое оживление. Левка заметил, что опять появилось много нарядно одетых людей, которые долгое время где-то скрывались. Встретилось несколько скаутов. На Светланской мелькали яркие платья и маленькие разноцветные зонтики, похожие на медуз. Возле магазина «Кунста и Альбертса» посреди дороги пробежал взвод японских солдат. Впереди взвода трусили два солдата и трубили в длинные трубы с красными кистями.

Поминутно встречались чужеземные солдаты.

Американские и английские офицеры шли, никому не уступая дороги. Они громко смеялись, рассматривали здания, трамваи, бухту с лесом мачт, словно все это они только что выгодно купили.

– Просили их к нам! – ворчал Левка.

При входе в порт Левка встретил Соловьева. Он шел с группой рабочих. Соловьев сразу узнал Левку и протянул ему руку.

– Здорово, писарь!

– Я к вам, товарищ, насчет вчерашнего и вот ребят привел. Они тоже хотят записаться в Союз молодежи.

– Как же ты не записался вчера? Теперь не знаю, что с вами делать! Меня уже на другую работу перевели. Агитацией занимаюсь. Газеты в порт доставляю и насчет текущего момента рассказываю морякам.

– А если мы в самое главное управление молодежи пойдем? – спросил с надеждой Левка.

Соловьев сделал озабоченное лицо, посмотрел вокруг и, взяв Левку за руку, отвел в сторону.

– Ты, я вижу, парень свой. И я тебе скажу по секрету: повремени немножко, сейчас весь комитет, все ребята по заданию работают. Разве не видишь, какой сейчас серьезный момент? Буржуи поднимают головы, с моря гады лезут. Японцы, американцы, англичане десант высадили. Чехословацкий корпус прибывает, и там тоже почти одна контра! Вот какой момент, – повторяя, по-видимому, чьи-то слова, говорил Соловьев. – Как только момент уладится, так прямо меня разыскивай.

Тельняшка Соловьева мелькнула несколько раз в пестрой толпе и скрылась.

– Не выгорело наше дело, – огорченно произнес Левка, подходя к Коле и Суну.

– Может, пойдем пока искуп… – начал было Коля и остановился на полуслове. Из ворот порта, возвышаясь над толпой, вышел матрос-негр. – Вот это дядя! – воскликнул Коля.

Навстречу матросу-негру шел американский офицер. Матрос посторонился, но американец преградил ему дорогу.

– Негры и лошади должны ходить только по мостовой, – с презрением сказал американец.

Левка учил в гимназии английский язык и все понял.

– Я не в Америке, сэр. В стране Ленина все люди равны, – ответил негр, не двигаясь с места.

Вокруг негра и американца стала собираться толпа.

– Ты сейчас же сойдешь на дорогу, не то… – американец взмахнул стеком, но… его рука застыла в воздухе.

Русский матрос с военного корабля схватил американца за руку.

– Не горячитесь, мистер. Вам правильно говорят, а это дайте сюда. – Вырвав стек, матрос бросил его на дорогу. – А теперь, мистер, идите. Идите, пока…

Американец, шепча проклятия, быстро пошел к портовым воротам.

– Уноси ноги! – крикнул кто-то из толпы.

Негр, благодарно улыбаясь, протянул русскому матросу руку. Тот крепко пожал ее.

– Вот как у нас! – сказал Суну Коля. – А теперь пошли полным ходом в Амурский залив купаться!

– Пожалуй, пойдем искупаемся, – согласился Левка.

И трое друзей побежали по дороге, перегоняя китайцев – носильщиков, продавцов фруктов и овощей. От вокзала они поднялись к подножию Тигровой горы, и в лицо им пахнул свежий морской ветер.