Текст книги "Пращуры русичей"

Боги, их воля или просто везение, что же сделало так, что простая случайность помогла Гончаку встретить тех, кого он так долго искал. Пожалуй – нет. Только упорство, умение идти к цели, к тому заветному, о котором мечтаешь, которого ждёшь. Но в тот момент старый охотник ещё не знал, сколько ещё испытаний ему придётся ему пережить. Земли в Ютландии, которые внуки Гостомысла отвоевали у датчан, словно дышали войной. Опасность, которая подстерегала здесь человека на каждом шагу, таилась за каждым камнем, кустиком или деревом. Укрепления, которые Рюрик и братья построили на этой земле, люди, которые их охраняли, были готовы в любую минуту ощетиниться, сжаться в кулак и принять бой.

Они готовятся к войне и живут войной, рассуждал Гончак, глядя в глаза защитникам небольшой крепости, наспех возведённой русами на захваченных землях. В самом центре городка возвышался огромный дом, срубленный из толстых осиновых брёвен. У входа стояла парочка крепких усатых воинов вооружённых длинными копьями и щитами. Увидев Гончака и его людей, охранники напряглись, но, заметив, что незнакомцев сопровождает Сивар, оба копьеносца расступились, закивали княжичу.

– Ну, здравствуй, братец, давненько не виделись, – пробасил, появившийся на пороге жилища рус. – Проходи в дом, потрапездничай. Эй, Ружица, – обращаясь к девке-челядьнице, которая выскочила из дома вслед за хозяином, второпях поправляя растрёпанные волосы. – Сообрази на стол, по-скорому. Брат из похода вернулся, да с гостями.

Княжичи обнялись, проследовали в дом. Гончак и четверо его людей зашли следом. Сидя за столом, хозяева и гости набивали животы. Расторопные слуги подносили блюда с едой, разливали напитки.

– Ты, смотрю, всё с бабами тешишься.

Синеус с улыбкой поглядывал на суетившуюся вокруг стола девку, ту самую, которую младший брат при встрече назвал Ружицей.

– А чего в этом плохого?

Молодой рус попытался схватить красивую прислужницу, но вёрткая девка, взвизгнула, и, отмахнувшись, выскочила из комнаты.

– У нас сейчас самое время для любовных утех, – увидав недоумение налице брата, Трувор рассмеялся. – Так ты ещё не знаешь? Братец-то наш старший, женихи записался, знатную невесту сосватал, дочь нурманского конунга.

– Рюрик не в Ютландии? – вмешался Гончак.

– Гостит у будущего тестя.

– А как же даны? – поинтересовался Синеус.

– Не волнуйся. Ты же его знаешь, – отхлебнув из кубка, произнёс Трувор. – Думаю, он там не загоститься. Думаю, скоро мы увидим его, да не только с молодой женой. Сотня нурманских воинов конунга Рауда – станет приданым невесты.

– Будем ждать, надеюсь, успеет.

Гончак встал, вслед за ним поднялись новгородцы.

– Благодарю, княжичи, за приём, – произнёс Гончак. – Но, пора нам. Так как дело наше не ждёт.

– Ты чего, посол, покинуть нас решил? – с удивлением произнёс старший из братьев.

– Поплывём Рюрика искать. Нет у нас времени его тут дожидаться.

– А не боишься в северных водах голову потерять?

– Чему бывать, того не миновать. Нельзя нам на месте сидеть. Нет у нас времени, – сказал Гончак, поклонился и покинул гостеприимных русов.

Глава вторая. Свадьба

Крики и смех раздавались отовсюду, заглушая хвалебные речи и здравицы, которые пирующие произносили, прославляя хозяина, его непобедимый хирд и славных асов-богов. Нередко пирующие произносили хвалебные речи в адрес невесты, а так же её сурового жениха, с мрачным видом восседавшего за главным столом. Трели-прислужники едва-едва успевали подносить гостям подносы с жареным и варёным мясом, разливать в кубки медовуху и пенящийся, манящий своим крепким ароматом густой зеленоватый эль. Поджарые псы, нашедшие себе приют под столами, набивали животы объедками, которые гости щедро сваливали прямо под ноги. Хмурый жених и совсем юная рыжеволосая дева почти не прикасались к пище.

Рюрик, сын Годлава, сорокалетний мужчина с широкими скулами и глубоко посаженными глазами, как и все знатные русы, брил голову, оставляя единственную прядь на темени. Неизменные варяжские усы, свисавшие до самой груди, так же украшали суровое лицо. На шее Рюрик носил бляху с изображением сокола, свой родовой знак. Хмурый варяг думал о чём-то о своём, не принимая участия в общем веселье. Сидящая рядом с Рюриком девушка не походила на счастливую невесту, а больше напоминала скорбящую деву. В течение всего пиршества, она ни разу не взглянула в сторону жениха, а лишь сидела за столом, опустив глаза в пол, изредка отпивая из серебряного кубка красное терпкое вино, то и дело морщась при этом.

В самом дальнем конце мрачного и задымленного помещения, в котором проходил свадебный пир, сидел хозяин дома и всех окрестных земель Рауд Сигурдсон. Старый нурман, смотрел на происходящее вокруг утомленным взором, изредка отвечая на шутливые выкрики многочисленных гуляк. Вермландскому конунгу было далеко за пятьдесят, и ни время, не тот образ жизни, который вел этот грозный воин и пират, не пощадили ни его наружности, ни его души. Тяжёлое бремя, лежавшее на плечах мужчины, не давало ему покоя. Несмотря на многочисленные шутки и сопровождавший их громкий хохот, раздававшийся вокруг, старый Рауд почти не улыбался. Он раз за разом прокручивал в голове недавно состоявшийся разговор.

– Время, отведённое тебе, подходит к концу, и ты должен помнить об этом, – эти слова, слетевшие несколько дней назад с уст Сванхильды, уродливой престарелой колдуньи, не давали покоя хозяину дома. – Болезнь твоя, уже живет внутри твоего тела. Она, словно гигантский червяк, пожирает тебя изнутри и этого уже нельзя изменить.

– Я воин, а поэтому должен умереть в бою, иначе мне не видать Вальхаллы, – ответил конунг.

– Тогда тебе нужно спешить, причем сильно спешить. Старуха Хель может забрать в любой момент, и тогда тебе не пировать с героями Вальхаллы.

– Но я не планировал, ни походов, ни завоеваний. Ни я, ни дружина не готовы к походу. К тому же эта свадьба… – в голосе старого конунга звучало отчаяние. – Я устал от войн и набегов.

– А тебе и не нужно затевать новой воины. За тебя это сделают другие, или ты забыл за кого отдаёшь дочь? – ответила старуха. – Этот рус Рюрик не простой славянский князёк, сидящий в каком-нибудь маленьком городке, попивающий меды и эль, да набивающий брюхо кабаньим мясом. Рюрик воин, которого боятся многие. Он завоевал славу в походах, у него крепкий хирд и его ждёт великое будущее.

– Но я думал, что теперь, он успокоиться и осядет, или ты знаешь что-то, чего не знаю я?

– Я гадала на рунах, и мне открылось будущее, – произнесла Сванхильда на этот раз вполне серьёзно. – Скоро начнётся новая война, битвы с морями крови, сражения, рождающие героев и желанная Вальхалла.

Сейчас, сидя на свадебном пиру, вермландский конунг вспомнал каждоё слово, произнесённое Сванхильдой.

– О чем же говорила старуха, говоря о новом походе? Вчера Рюрик просил воинов для защиты Ютландских земель. Речи о каком-то походе не было. Может, Рюрик что-то скрывает?

Старый викинг, и посмотрел в глаза новоиспечённого зятя.

Огромное ложе, укрытое шкурой медвежьей шкурой занимало едва ли не всю комнату, в которой при тусклом свете ночника, друг напротив друга стояли двое. Над крохотным фитилём, едва-едва торчащим из медной чаши, наполненной горючей смесью, состоящей из воска и китового жира, играл яркий огонёк, наполнявший помещение своим тусклым светом. Помимо огромной кровати, единственной мебелью в комнате был небольшой стол, покрытый грубой серенькой скатертью. На столе стояло два пустых кубка и огромный ковш с вином. За стенкой время от времени раздавались чьи-то голоса. Неугомонные гуляки продолжали свою весёлую попойку, несмотря на то, что супруги – виновники торжества, уже удалились в свои покои.

Рюрик, одетый в белоснежную рубаху с расшитым воротом, стоял напротив молодой жены, глядел на хрупкое тело, чего-то ждал. Постояв так немного, он подошёл к столу, налил себе полный кубок терпкого, чуть кисловатого вина и выпил его одним глотком. За стенкой, с улицы снова раздались чьи-то крики и ругань. Судя по звукам, доносившимся снаружи во дворе дома, где супруги собиралась провести свою первую ночь, назревала нешуточная потасовка. Залаяла собака. Но, ни крепкая брань, ни собачий лай, казалось, не волновали хмурого славянского княжича, как не волновали и чувства стоящей перед ним девушки.

Ефанда до свадьбы видела жениха лишь однажды, когда он приехал к её отцу для того, что бы просить её руки. Тогда он показался ей настоящим стариком, хотя сейчас вблизи девушка не смогла не оценить его величавую стать и своеобразную мужскую красоту. Рюрик снял рубаху, и взору девушки открылось мускулистое тело. Два огромных шрама на груди, побелевшие от времени, тут же бросились в глаза. Красноватый рубец на плече, появившийся, по-видимому, недавно.

– След от удара топором, – пояснил Рюрик, видя, что молодая жена рассматривает свежую рану. – Если бы тот, кто это сделал, взял чуть левее, наверное, я бы лишился руки. – Рюрик усмехнулся.

Это были первые слова, которые он произнёс за весь вечер. Снова залаяла собака. Крики и ругань за стеной сменились громким хохотом. Грубоватая скандинавская речь перемешалась с более мягким славянским говором. По-Видимо драчуны во дворе сумели договориться и закончить дело миром.

– Мне не интересны твои раны, ярл Рюрик, как не интересен и ты сам, – Ефанда гневно сверкннула глазами. – Ты взял меня в жёны только для того, что бы заручиться поддержкой отца, тебе нужна не я, а его викинги. Не смей прикасаться ко мне.

Услышав эти слова, Рюрик только усмехнулся. Он поднёс руку к груди и с силой сжал висевший на груди медальон, жилка на виске бешено пульсировала.

– Я плохо помню своего отца. Мне исполнилось четыре года, когда датский конунг повесил его на осине, словно никчёмного пса. Он был героем, но он пал, – голос Рюрика звучал приглушённо, словно доносился откуда-то из глубины. – Но я очень хорошо помню мать, её тоже отдали замуж против воли.

Рюрик снова наполнил кубок и выпил ещё вина. На этот раз, он пил медленно, наслаждаясь вкусом напитка. Ефанда при этом не проронила ни слова.

– Может, ты выпьешь со мной?

Мужчина указал рукой на второй бокал, но молодая жена отрицательно покачала головой. Она по-прежнему стояла, прижавшись спиной к стене.

– Такова участь знатных дев.

– Я не покорюсь! – Ефанда топнула ногой. – Можешь делать со мной что хочешь, я ненавижу тебя, и ты не сможешь этого изменить.

– Мать любила отца, – Рюрик, не обращал внимания на гневные крики супруги. – Не знаю, когда к ней пришла эта любовь. Может после моего рождения, а может и раньше, но когда она рассказывала мне о нём, из её глазах всегда текли слёзы.

Рюрик сделал ещё один глоток. За вечер он выпил уже достаточно, но, несмотря на это, голос его был ровен и твёрд.

– Человек, как дерево должен стремиться к солнцу и свету, тянуться ввысь и расти. Человек должен беречь свои корни, иначе они засохнут, а вслед за этим умрёт и само дерево.

Eфанда напряжённо слушала, едва понимая смысл сказанного.

– Наши корни – это наши предки, наш род. Мы должны помнить о них и не забывать кто мы. Мы – я и ты, потомки вождей, князей и конунгов, не забывай об этом. В нас течёт благородная кровь, и мы должны её беречь. Но мы, так же, как и древа должны давать плоды, думать о будущем, о своих потомках, – голос мужчины стал ещё твёрже. – С тех пор, как я потерял отца, а затем и мать я думал только о двух вещах, о мести и о том, как вернуть себе былую славу. Я потомок князей, я должен править и повелевать, как должны будут править, и повелевать мои дети.

Рюрик сделал шаг вперёд и схватил жену за руку. Девушка попыталась вырваться, но ей этого не удалось, тогда она сильно ударила мужа по щеке свободной рукой. Голова мужчины при этом даже не дёрнулась.

– Ты права, женщина, права, но не совсем. Мне нужны воины твоего отца, но мне нужны и наследники, потомки княжьего рода. Они и станут теми плодами от мощного дерева с прочными корнями.

Рюрик повалил жену на ложе, стиснув руками слабое тело. Девушка сопротивлялась, но почему-то не решалась закричать. Впервые, мужчина овладел ей, слабый стон вырвался из уст молодой женщины, и резкая боль внизу живота заставила её вскрикнуть. Словно испугавшись собственного голоса, Ефанда зажала рот рукой. Губы почувствовали солоноватый привкус крови. Когда Рюрик повалил её на кровать, она впилась когтями в плечо мужа и теперь несколько алых капель упали на её губы. Мужчина не обратил внимания на царапину, он продолжал своё дело. Воин и завоеватель брал то, что принадлежало ему по праву, так он поступал всегда и во всём.

Ефанда не спала всю ночь. Её муж, её первый мужчина, овладев её телом, уснул сном младенца, и его ровное дыхание всю ночь заставляла молодую женщину вспоминать о том, что случилось накануне. Ночник давно угас, и только тусклый лунный свет, проникая через маленькое окошко, позволял различать то, что твориться вокруг. Спящим, Рюрик не казался таким грозным и страшным, когда он выдыхал, его длинные усы забавно дрожали и на этот раз, женщина прикрыла рот, чтобы не рассмеяться. Ефанда прикоснулась рукой к шраму на груди.

– Хорошо, что удар не пришёлся левее, – вспомнив слова мужа, подумала женщина, проведя ладонью по тёплой руке воина. – Пусть у него будет две руки, что бы он смог защищать меня и моих детей. Он прав, мы не должны забывать о том, кто мы и зачем рождены.

Первый солнечный свет проник сквозь оконце и заставил Ефанду зажмуриться. Эта ночь для неё стала началом её новой жизни.

Смеркалось, порывы ветра слегка покачивали стоящие у причала корабли. Небольшая рыбацкая лодка подплыла к берегу. Она причалила невдалеке от мирно стоящей флотилии и уткнулась днищем в прибрежные камни. Двое мужчин, отбросив в сторону вёсла, принялись выгружать на берег привезённый богатый улов.

– Много нынче рыбы. Целые косяки в сети плывут. Сердце радуется, – одобрительно покачивая головой, произнёс старший из приплывших, темноволосый худосочный мужичонка с карими чуть раскосыми глазками.

– Тебе то, что с той рыбы? Ты её ловишь, а достаётся она хозяевам, – зло произнёс второй рыбак, сплюнув в сторону. – А нам с этой рыбой ещё возиться, потрошить да солить, до полуночи, похоже, провозимся.

– Всё равно хорошо, когда улов добрый. Много рыбы, много пищи. Много пищи людишки сыты и сильны. Когда мало рыбы, люди голодают, много помирает за зиму, плохо.

– А по мне так хоть бы все тут перемёрли, не жалко, лучше уж сдохнуть, чем так жить и рыбу эту жрать, – и говоривший, с остервенением швырнул на берег большую рыбью тушу.

Судя по говору в нём можно было признать германца – франка или сакса, тогда как его товарищ, бесспорно, был уроженцем Биармии. Оба мужчины – рабы нурманского конунга, привязали лодку. Закончив разгрузку рыбы, трели тут же принялись перекладывать её в припрятанную в кустах тачку, которую перед этим вытащил из кустов добродушный биарм.

– Да, не повезло нам. Проплавали мы по морю с этой рыбой, а тут на земле целое пиршество прошло. Конунг наш дочь замуж выдавал, за славянского вождя, вон его корабли стоят, – указывая на две большие ладьи, стоящи отдельно от других судов, произнёс биарм. – Много еды, все трели досыта наелись, много мяса, хлеба.

– Да уж. Объедки с хозяйского стола, то, что после собак осталось, – недовольно проворчал второй рыбак. – Хотя уж лучше объедки, чем рыба эта. У меня от неё скоро зубы выпадать начнут.

– Зачем так говоришь. Хорошая рыба, жирная, – не обращая внимания на ворчанье своего спутника, продолжал первый трель. – Я слышал на днях, как один из воинов нашего хозяина говорил, что скоро предстоит большой поход. Как только свадьбу сыграют, наш хозяин вместе со всеми своими викингами да вместе с этими русами поплывут воевать. Опять много людей побьют, плохо.

– Тебе то, что. Побьют людей, пленников привезут новых. Больше у хозяина рабов, больше рук, а значит нам работы меньше, радоваться надо. Эх, было время, я сам рабов имел, а теперь вот, тут с тобой в рыбьей требухе копаюсь, провонял насквозь.

– Рабов иметь плохо. Не должен один человек другого рабом брать, должен сам всё делать, и рыбу ловить и зверя бить.

Услышав эти слова, второй трель, с лёгкой долей презрения взглянул на своего собеседника.

– Никак идёт кто-то.

Биарм напрягся, в кустах раздался шорох, чья-то тень мелькнула в листве и скрылась.

– Никак кто-то к старой колдунье наведаться решил. Тут только одна дорожка. Она прямо к дому старухи и ведёт, – с волнением в голосе произнёс первый трель. – Страшная она, злая.

– Обычная старуха, ходит тут с клюшкой, да костьми гремит.

– Ну не скажи, не скажи. Средь моего народа много колдунов, есть добрые, есть злые. Эта злая, взгляд уж у неё не простой, посмотрит, словно огнём обожжёт, лучше ей не попадаться.

После этих слов оба рыбака закончили погрузку и покатили тяжёлую тачку в сторону поселения, позабыв о существе, которое двигалась к жилищу Сванхильды.

Домик стоял на самом краю поселения и дорожка, ведущая к нему оказалась всего лишь трудно различимой, поросшей бурьяном тропкой. Всё вокруг было ветхим и затхлым: сам домишко, прилепленный рядышком сарай, покосившейся забор и какая то непонятная фигура, вырезанная из дерева и украшенная коровьим черепом пожелтевшим от времени и дождей. Женщина остановилась, перевела дыхание и стиснула зубы. Голова кружилась, резкий запах ударил в нос, её тошнило. Порывистый ветер сорвал с головы капюшон и растрепал волосы.

– Проклятая старуха, сама как смерть и жилище выбрала под стать, – произнесла Ефанда вполголоса, – к такому дому и подходить страшно.

– Проходи, не бойся, я не кусаюсь.

Голос прозвучал за спиной, Ефанда вскрикнула, прижала руки к груди и обернулась.

Сванхильда, непонятно как, оказавшаяся за спиной, омерзительно хихикнула и, указав рукой в сторону дома, произнесла:

– Проходи, сказано же, не кусаюсь.

То, что молодая женщина увидела внутри жилища, оказалось таким же гадким и неприятным: полки с горшочками и чашками, наполненными пахучими порошками и мазями, высохшие пучки листьев, ветки растений, покрытые копотью котлы и жаровни, всё это воняло и вызывало отвращение. Всюду на стенах висели кости птиц и каких-то мелких животных. Засохшая на них не то краска, не то кровь, заставила молодую женщину в очередной раз вздрогнуть.

– Моё жилище не часто посещают гости, особенно, такие как ты, – проверещала старуха. – Хотя недавно тут побывал гость, важный и знатный.

– Ты имеешь в виду отца? – выпалила Ефанда. – Что ты наговорила ему? После этого разговора он словно сошёл с ума.

Старуха ответила не сразу. Она не спеша прошла вглубь своей неприглядной коморки, резко повела носом, прокашлялась и неспешно опустилась на деревянную колоду, выполнявшую роль табурета.

– Ты посчитала отца безумцем, потому, что он хочет поддержать твоего мужа, в его войне? – наконец-то ответила Сванхильда.

– Рюрика удовлетворило бы и то, что бы отец просто дал ему часть хирда, ну скажем сотню воинов. Но теперь он сам рвётся в бой?

– Для чего мужчины сражаются? – мечтательно произнесла старуха, и тут же сама ответила на вопрос. – Из-за богатства, власти и славы. Конунг Рауд не верит в мои гадания, а зря, но он верит в мою мудрость. Твоему отцу суждено умереть, ему осталось недолго, месяц, может быть два.

– Ты хочешь сказать, он болен?

Ефанда поменялась в лице, старуха кивнула.

– Мне не нужно раскидывать руны, что бы увидеть то, что очевидно. Например, то что ты носишь в себе дитя, – Сванхильда усмехнулась, увидев изумление на лице гостьи. – Да, да, я вижу, я чувствую это, ты носишь под сердцем сына этого славянского ярла.

– Значит мой отец, собирается в поход, что бы найти смерть? Это многое объясняет.

Ефанда размышляла.

– Ты сказала, что отец не верит в гаданья, – наконец произнесла дочь конунга. – А, ты можешь открыть мне судьбу будущего ребёнка?

– Сына, будущего сына, – уточнила старуха.

– Пусть сына. Ну, так что?

– Сейчас трудные времена. Ты не боишься, что правда может оказаться ужасной?

В очаге тлели покрытые белым налётом, прогоревшие угольки, комнату наполнял едкий запах дыма. Старуха достала мешочек с фигурками и принялась за дело.

– Ну, же, посмотри сама, всё просто, вот же он, камень, указывающий на младенца в твоём чреве.

– Я вижу лишь костяшку, с нацарапанной на ней стрелой, – нервно выкрикнула Ефанда, сжав тонкие губы.

– Да нет же, стрела – это первая руна, она означает прошлое, а я говорю про вторую. Руна «Уруз» – сочетание женского и мужского начал, именно она символизирует того, кто поселился в твоём теле. Это твой будущий сын.

Воздух почти не проникал в жилище колдуньи, и Ефанде вдруг захотелось поскорее убраться из этого, пронизанного, гарью и сыростью дома. Но очередная фраза старухи, заставила женщину остаться.

– Следующий камень – «стихия». Твой ребёнок и весь его род подвергнутся опасности, его жизнь будет полна опасности. Не думай, что если ты дочь конунга, то ты можешь не опасаться за будущее своего ребёнка, я же говорила, сейчас тяжёлые времена.

– Прекрати меня пугать, отвечай как есть, – Ефанда топнула ногой. – Что будет потом, что нужно делать, что бы этого не случилось.

Старуха ухмыльнулась, но при этом было видно, что она сама верит в сказанное.

– Дорога, долгий путь.

– Ну, а, что ещё, как спастись от стихии?

– Ну, вот же, видишь рисунок? – гадалка ткнула худым пальцем в очередную кость. – Вот она, похожая на молнию руна защиты, твоему сыну, будет нужен покровитель, защитник. Он должен оберегать ребёнка, пока твой муж будет завоёвывать новые земли.

– Защитник? – на лице Ефанды застыло недоуменье. – Разве не мой муж станет оберегать собственного сына?

– Нет, нет, – старуха улыбнулась, – твой муж завоеватель, а твоему ребёнку нужен кто-то ещё, пусть это будет твой родич, близкий по крови человек – воин, именно он обеспечит будущее младенца.

– Родич? – Ефанда задумалась. – Хорошо, я запомню твои слова. Что дальше?

– Шестая руна «Феу» – обладание, она предвестник воплощения мечты. Но она легла неровно.

– Что это значит?

– «Феу» – достижение целей, победа и власть. Это лучшее о чём можно мечтать. Но если руна перевёрнута, она предвещает беду.

Ефанда вскочила.

– Не смей пророчить беды моему сыну, он должен править, Рюрик завоюет новые земли, и наши потомки будут конунгами! Прощай старуха, я ухожу.

Ефанда накинула капюшён и выскочила из жилища гадалки.

– Постой! Я же ещё не рассказала о твоей судьбе!

Но молодая женщина уже не услышала этих слов. Она спешила, мечтала, грезила, позабыв о болезни отца, об опасностях, которые ждали её мужа. Она лелеяла мысли о том, что её сын, его потомки, будут великими правителями новых земель. Ефанда уже скрылась из виду, даже не закрыв за собой дверь, а Сванхильда продолжала перетряхивать в берестяном стаканчике костяшки с рунами. Наконец-то она замерла, и бросила гадальные камни. Шесть маленьких засаленных костяшек упали на грязный пол.

– Может оно и к лучшему, что ты не дослушала пророчество. Твои потомки действительно станут конунгами, но ты этого не увидишь. Старая Хель, уже идёт за тобой, ты никогда не испытаешь бремени власти и умрёшь, оставив тяготы другим.

Ветер качал распахнутую дверь, угли в очаге потухли, а старая женщина всё смотрела на упавшие перед ней потемневшие руны.