Текст книги "За Уральским Камнем"

Побережье Обской губы. То же время.

Вернувшись в лагерь, казаки собрали большой круг. Присутствовали все, все могли высказать свое мнение, и решение будет принято общим голосованием. Настоял на этом десятник Бряга. Князь Шорин не любил эти старые казачьи обычаи, но противиться не стал. Слишком серьезно все повернулось. В караване оказалось свыше двух сотен сороков собольего меха. Это огромная ценность, ясак целой волости. Как полагалось, первым выступил голова Обдорский, князь Василий Шорин.

– Казаки, мы все служим царю и государю нашему. Нынче пресекли воровство великое. Возвратили царю ясак. Но так уйти в Обдор мы не можем. Иноземцы тоже участвовали в воровстве, и надо учинить им спрос.

– Это не просто воровство, это измена, бунт против царя. На эти соболя басурманы могут дать сотни ружей. В кого они будут стрелять? В нас, казаки, в наших жен и детей! Надо идти на басурман, заковать в кандалы и отправить их на Москву, – горячо заявил Бряга.

– Но голландцы не остяки. У них пушек больше десятка и людей более нашего, – высказал сомнение один из казаков.

– Видел я этих басурман, как тебя! Народ наемный, не воинский, супротив нас не устоит, – возразил Бряга.

Говорили долго и много. Сошлись на том, что на басурман идут, а там будь что будет, авось пронесет.

На голландском корабле все шло своим чередом. На корме несколько помещений оборудованы печами. В них располагается экипаж. На берегу только дежурная вахта. Ее задача находиться на батарее, которая защищала подходы со стороны тундры. Прямо на позиции батареи сооружена землянка. В ней вахта хоронится от морозов. Главный наблюдатель на клотике грот-мачты. В случае чего он даст знак, и раздастся сигнал корабельного колокола. Его хорошо слышно на батарее, и тогда караул займет место у орудий. А пока тихо. У вахты задача гонять самоедов от склада да чистить снег вокруг землянки и орудий. Все выглядит надежно и безопасно.

Запасов продовольствия хватает, самоеды крутятся рядом и всегда готовы пригнать оленей и привезти мороженую рыбу в обмен на металлические изделия, которые у них дороже золота. Но зимовка страшна не только голодом, больше страшно – безделье. Падает дисциплина, команда разбивается на группы, начинаются внутренние конфликты. Капитан и хозяева корабля сами последнее время на нервах. Караван от княжны Анны ожидают со дня на день.

Купцы в полной мере сознают свой поступок. Находясь незаконно на территории чужого государства, они собрались продать оружие местным аборигенам. На территориях их колоний нет страшнее преступления, и наказание за него – смерть. Но тем не менее огромная прибыль удерживает их здесь и толкает на преступление. Да и кого им бояться? Этого простака, обдорского десятника Брягу? Так они за крепким, обледеневшим, дубовым корпусом, при корабельных пушках, как в крепости. И пусть сюда придет весь Обдорский гарнизон, им даже близко не подойти к судну.

Городок Обдорск. То же время.

Десятник Елистрат Васильев проснулся от стука в дверь. Тарабанил крещеный самоед, переводчик Савелий.

– Господине десятник! Самоядь взбунтовалась! Хотят собак обратно! – сообщил новость верный Савка.

– И чего? Что орешь? Самоядь завсегда бунтует! – еще не проснувшись толком, бурчал десятник и еще подумал: – В остроге нас пятеро, а самояди под городком во сто раз больше, всяко наберется. Ничего, мы их враз остудим.

Матвей облачился в воинское снаряжение и поднялся на башню. Там находился один казак, несший сторожевую службу.

– Чего, Елистрат, всполошился? Эка невидаль, самоядь! Разок из пищали шибануть, враз по всей тундре разбегутся.

Самоеды, собравшись в кучу возле своих чумов, о чем-то оживленно толковали. Было видно, что толпа возбуждена. Многие размахивали руками, а несколько человек, подойдя под самые стены, что-то кричали. Явно угрожая и требуя.

– Подымай казаков, баб, всех крещеных! – распорядился Елистрат. – Казаков на башни, к пищалям, а остальные пускай стены водой обольют, а потом с ружьями и луками к бойницам. Береженого Бог бережет! Да без моей команды не стрелять.

Елистрат продолжал наблюдать за поведением самоедов. Скоро весь крещеный острожный люд появился возле стен, сноровисто и в то же время спокойно выполняя распоряжения десятника.

Беспокойный Савка сбегал к бунтовщикам, пытаясь их отговорить, но сам еле унес ноги. Те разошлись не на шутку. Скоро толпа вооруженных самоедов приблизилась к стенам и стала пускать стрелы.

– Видно, давно не били самоядь! Обнаглели, забыли, на кого руку подымают, нехристи! – выругался Елистрат Васильев.

Как он и распорядился, никто из острога не стрелял. Не хотелось проливать кровь. Зима, охота, а тут побьешь лучших охотников, потом с кого ясак брать?

Но молчание острога самоядь поняла по-своему.

– Испугались нас русские, боятся пускать огненные стрелы! Сам Рача хочет, чтобы мы сожгли Обдор, – подбадривали своих воинов князцы.

И самоеды с большим остервенением стали пускать стрелы и пытаться поджечь стены.

Елистрат зарядил на своей башни пищаль и в последней надежде напугать толпу шибанул по ней холостым выстрелом. Те бросились врассыпную, но видя, что среди них нет убитых и раненых, снова стали собираться в кучу. Результат оказался обратным.

– Вы видите, Рача нас оберегает! – кричали князцы. – Огненные стрелы не причиняют нам вреда! Сожгите городок. Это повеление бога Рача.

Орда уже не на шутку бросилась на городок. Одни, стоя внизу, старательно целясь, пускали в защитников стрелы. Молодые воины ловко забросили арканы и полезли на стены. Елистрату ничего не оставалось, как скомандовать, чтобы открыли огонь.

Залп из ружей и пищалей смел нападающих. Множество воинов упало бездыханно вокруг городка. Оставшиеся в живых в ужасе бросились к своим чумам. За ними пошли казаки во главе с Елистратом. Все самоеды поселения, включая женщин и детей, вышли из чумов и пали на землю перед русскими. Их князцы, только что призывавшие свой народ к бунту, бормотали слова покорности и просили о милости – сохранить жизнь. Подобную картину десятник Елистрат Васильев наблюдал не один раз.

– Самоеды по-хорошему не понимают, – рассуждал про себя десятник, – если к ним с добром, с уважением, то воспринимают это как слабость и трусость. Начинают кусаться и в жестокости границ не ведают. А дашь по мордам, сразу на землю падают и, пока больно, чтут тебя за бога.

– Чтобы от городка ни шагу! – приказал Елистрат князцу самоедов. – Двух твоих сыновей забираю в острог. Будешь вести себя смирно, сдашь ясак, весной отпущу! Ясак с поселения не уменьшаю. Сам повинен в смерти охотников!

Казаки схватили двух подростков и поволокли в городок. Теперь им сидеть взаперти, быть заложниками, и от того, как будет себя вести отец, зависит их судьба.

Побережье Обской губы. То же время.

Обдорская дружина во главе с князем Шориным подошла к побережью. Голландское судно стояло на прежнем месте, крепко скованное льдами. Мачты, реи, снасти покрылись толстым слоем изморози, что придало кораблю вид призрака, до сего часа не виданного в этих удаленных местах. Из кормовой части поднимается печной дым. Печка топится и в землянке, вырытой на берегу, рядом со складом. При виде русских самоеды, что крутились на берегу, поспешили убраться подальше. Было видно, как засуетились голландцы, явно не ожидая таких гостей. Для капитана и заморских купцов появление русской дружины было равносильно грому среди ясного неба.

– Все, дождались русских, господа негоцианты! Радуйтесь! – зло произнес капитан и страшно выругался, где прозвучали маты всех народов, кроме русского.

Дружина остановилась на расстоянии ружейного выстрела, и казаки принялись быстро, чуть ли не бегом укреплять лагерь. Использовались камни и глыбы льда. Одновременно к позиции голландской батареи направилась собачья упряжка. В ней двое: казак и князь Василий Шорин.

К этому времени стороны хорошо успели рассмотреть друг друга и обдумать ситуацию.

– У русских намерения серьезные! – произнес старший из купцов, до этого внимательно разглядывавший пришельцев в подзорную трубу. – Готовьтесь к бою, капитан, и уничтожьте этих самозванцев. А пока послушаем, что скажут парламентеры. Взгляните! У офицера, что в санях, золоченые доспехи. Видно, их предводитель. Попробуйте, капитан, пленить его или в крайнем случае убить.

По приказу капитана на береговую батарею, не мешкая, перебралось несколько десятков добровольцев. То были матросы из абордажной команды. Отчаянные драчуны и рубаки засиделись на зимовке и теперь, сгорая от нетерпения, рвались в драку. Тем более выходило, что будет не просто развлечение. Хорошую цену назначил капитан за победу.

Собачья упряжка с парламентерами вдоль берега приблизилась к батарее и смело остановилась под жерлами корабельных и батарейных пушек. И если корабельные вряд ли могли достать до упряжки, то пушкам батареи это труда не составляло.

– Господа негоцианты! – начал переговоры князь Шорин. – С вами говорит голова Обдорского острога, князь Василий Шорин, ставленный здесь для порубежной службы царем всея Руси и Сибири Василием Шуйским. Имею сведения, что вы затеяли воровство великое, чем вводите в разор государя моего. Предлагаю сдаться и подчиняться моим приказам.

Князь говорил на шведском языке, широко известном в Европе. Ему пришлось изучить его во времена Ливонских войн. Того требовало постоянное общение с пленными и участие в бесконечных переговорах. Тихий морозный воздух разнес его уверенный спокойный голос до всех иноземцев и большинством был понят. Слова произвели сильное замешательство на корабле. Даже капитан растерялся, пораженный смелым заявлением, произнесенным властным голосом на неплохом шведском языке здесь, на краю света.

Мертвая тишина стояла несколько минут. Даже мачты корабля от удивления перестали скрипеть.

– Я не имею информации, что северные моря и побережье принадлежат Московии, – взяв себя в руки, ответил капитан. – Сначала пускай царь Московии оповестит моего государя, и тогда я буду подчиняться здесь вашим законам, а пока извините покорно.

Он уже понял, что столкновения не избежать, что команда готова напасть по первому его жесту, что сейчас подходящий момент схватить князя и этим обеспечить себе победу.

– На абордаж! – прокричал капитан.

Не знали русские слово абордаж, но действия иноземцев объяснили все. По этой команде от батареи к Шорину бросилась дюжина рослых матросов. За поясами у всех торчали пистолеты, а в руках отливали блеском абордажные секиры и палаши. На лицах желание и радость драки. Боевые кличи иноземцев понеслись над заснеженной тундрой, пугая зверей.

– Уходим! – прокричал Шорин, помогая собакам тронуть с места пристывшие сани.

Но уйти, оказалось, не судьба. Казак Игнатий, что был за каюра, стал резко воротить собак. Полозья загребли снег, собаки дернули, люди не удержали сани, и те перевернулись. Шорин и Игнат рухнули в снег. Нападавшие быстро приближались. На корабле и в тундре все превратились в зрителей. Поднявшись на ноги, Шорин быстро оценил ситуацию. Запутавшись в ремнях, собаки тащили в сторону перевернутые сани, как бы освобождая место для драки. Противник был рядом, окружая его со всех сторон, уйти от неравного боя возможности не было.

– Будем драться! – крикнул Шорин. – Игнат! Прикрываем друг другу спину!

Казак понимающе кивнул. С саблями в руках, стоя спина к спине, они встретили врага. Стороны, ожидая хорошей драки, не стали применять огненного боя, а схватились в рукопашной.

Матросы насели со всех сторон. Мешая друг другу, они лезли вперед, чем изрядно навредили себе. Каждый мах русских сабель наносил им увечье, а между тем, ловко обороняясь, те были невредимы. Сообразив, стали нападать четверками, по двое на каждого, меняя друг друга для отдыха.

С секирами и широкими палашами не до фехтования. На русских обрушились тяжелые прямые удары. Приходится быстро двигаться и молниеносно отражать их. Сабли русских крутятся так, что их не видно. Только блеск клинков и искры сыплются во все стороны, да металлический лязг разносится над тундрой. Несколько матросов, захлебываясь собственной кровью, упали в снег. Остальные, не обращая внимания на павших товарищей, продолжают наседать.

– Княже, я ранен! Держись сам! – произнес тихо Игнат и рухнул, умирая под ударом палаша, но в последний миг, отдавая остаток жизни, вдруг громко крикнул: – Братаны! Русских бьют!

Как ни странно, но русские все это время не двигались. Неожиданное вероломство противника, трагическая случайность с упряжкой лишили малейшей надежды спасти князя. Крик Игната вывел их из оцепенения, да и князь чудом продолжал сопротивляться. Вся дружина, кто на санях, кто на лыжах, бросилась спасать голову Обдорского.

Шорин отступил к торосам. Потеряв Игната, он изменил тактику. Теперь он передвигался по лабиринту из льдин, то неожиданно нападая, то отступая. Нападающие, увлеченные схваткой, не видели, что обстановка меняется. Зато все хорошо видел капитан. Попытка захватить офицера перерастала во всеобщее сражение, и не в его пользу. Русские оказались отличными воинами, владеющими искусством фехтования. А его бойцы, несмотря на отвагу, явно уступали. Причем лучшая их часть была изранена и утомлена.

Князь Шорин продолжал упорно сопротивляться. Тело продолжало ловко двигаться, голова принимать быстрые и правильные решения, рука твердо держала саблю. Снова над головой секира. Князь легким ударом сабли парирует удар. Страшное оружие меняет направление. Задев плечевые пластины лат, лезвие со всего маха впивается в льдину. Осколки летят во все стороны, раня и ослепляя противника. Вот мгновение, когда противник не защищен. Следует выпад. Сабля легко рассекает шею. Кровь фонтанирует во все стороны. Шорин мгновенно отступает, а подоспевший на помощь противник, поскользнувшись в крови товарища, падает, мешая другим.

– На абордаж! – снова крикнул голландец.

По его команде с борта судна полетели вниз канаты и веревочные лестницы. По ним, с виртуозностью цирковых акробатов, команда устремилась на лед. Засиделись искатели приключений на зимовке, а тут подарок судьбы. Предстоит битва с небольшим отрядом обнаглевших москалей, а добыча – обоз долгожданного меха.

К месту схватки участники подоспели одновременно. С ходу сшиблись, и пошла карусель. Крик и ругань неслись на всех языках мира. Команда, состоявшая из наемных матросов, пестрела не только разнообразием одежды и вооружения, но даже цветом кожи. Несколько негров привели казаков в шок. Некоторые даже на мгновение остановились и, перекрестившись, с криком: «С нами крестная сила!» бросились в битву, не сомневаясь, что дерутся с нечистой силой.

В белоснежной тундре, на фоне вмерзшего в лед корабля шла эта жуткая схватка. Дрались упорные профессиональные бойцы. Сполохи северного сияния освещали эту картину.

Обеим сторонам нужна только победа. Капитан внимательно наблюдал за происходящим. Падали в схватке русские казаки, но гораздо чаще падали его матросы. Самых сильных и смелых бросил он в бой. Без них до родного порта сквозь льды не дойти. Спустившись на батарейную палубу, он осмотрелся. Пушкари на местах и ждут команды.

– Сейчас будет команда на отход. Зажигайте факелы, и как только наши оторвутся от русских, бейте картечью в самую гущу москалей, – произнес капитан.

Поднявшись наверх, он дал команду на отход. Прозвучала труба. Но сигнал не получился. Медная труба пристыла к губам, причиняя боль горнисту, и тот, оборвав мелодию, закричал от боли.

По морской команде «Отход», все должны мгновенно покинуть место схватки. Сейчас этого не получилось. Часть команды отошла, а оставшиеся были изрублены русскими, которые восприняли происходящее как бегство и с большей энергией кинулись на противника. Не желая бить по своим, батарея молчала до тех пор, пока не прибежал капитан. Криками и пинками он заставил пушкарей сделать залп в гущу русских и продолжавших еще сопротивляться матросов. Залп не получился. Пушки недовольно фыркнули, обдав корабль клубами едкого дыма. Картечь посыпалась на землю как горох, едва долетев до дерущихся. Теперь ругались пушкари. Они первыми догадались, что пороховые заряды отсырели и для стрельбы непригодны.

Между тем казаки, добив голландцев, отошли на безопасное расстояние, унося своих убитых и раненых. Голова Обдорский, князь Шорин, продолжал участвовать в битве до самого конца. Только отдав команду на отступление, он вдруг ощутил сильную усталость. Князь опустился на колени и стал молиться. К нему подошел Бряга. Весь перепачканный в крови, с обломком сабли в руках, он был готов штурмовать корабль.

– Что с тобой, княже? Не ранен ли? – тревожась, спросил он стоявшего на коленях князя.

– Видя сие, Матвей, – произнес тот тихо, – не постигаю, каким образом остаюсь я живым и победителем. Видимо, что сие произошло от единой благости Всевышнего Творца к нам.

– Так мы же, княже, казаки! Воинство Христово! Всевышний Творец завсегда с нами. Без веры в это рубиться за Русь православную и за царя батюшку никак нельзя. Ты вставай, не время сейчас для молитвы. Штурмовать надо басурман.

– Штурмовать корабль не будем, и так много наших полегло. Предложим сдаться, а если откажут, то спалим или взорвем их корыто, – произнес Шорин, поднимаясь с колен и поправляя изрубленные доспехи.

В этой схватке казаки потеряли пятерых, а все остальные имели ранения. Сложив убитых на сани, перевязав раны, начали осаду.

Пищаль непрерывно вела обстрел судна. Из-за малого калибра, не причиняя кораблю особого вреда, она держала обороняющихся в постоянном страхе, затрудняя передвижение и наблюдение. Кроме того, было ясно, что в случае вылазки пущенная в упор картечь решит исход схватки. Казаки достали луки, и в корабль полетели стрелы, на которых пылала просмоленная пакля.

Стрелы впивались в борт и судовые надстройки, но результата не было. Обледеневший борт сопротивлялся огню, да и команда не дремала, вовремя обнаруживала и гасила возгорания. Матвей Бряга требовал штурма. Казалось, кровь кипит в его жилах. Он без конца двигался и пар валил из-под железных лат, покрыв его инеем, от которого он был совершенно белым.

– Матвей, упади наземь, – неожиданно попросил Шорин.

Тот, не понимая, выполнил команду. Князь отошел на несколько сажень и осмотрел лежащего Брягу.

– Закидайте его снегом, – опять распорядился князь. – Вот что, Матвей! В таком виде ты незаметен. Сейчас приготовим заряд с фитилем. Поползешь к кораблю и взорвешь его там. Сам вернись, Всевышний Творец с нами!

Десятник Матвей Бряга полз к судну, не торопясь. Примерзший к одеждам снег – хорошая маскировка. Бочонок пороха тащил он с собой. Хотел взять два, да князь не дал, говорит, что одного вдосталь хватит. Обмотали его белой материей. Не заметно, да и не гремит об лед. Пищаль продолжала вести огонь. Ядра закончились, картечь берегли. Зарядами служил лед и камень. Темная громадина судна приближалась. По борту горят фонари.

«Богато живут! Масло жгут без меры! Трусы! Боятся за себя, и правильно, сейчас расчет получите, господа басурмане, за те переговоры», – думал Бряга, подползая к борту судна.

Стараясь не шуметь, закатил бочонок под борт. Обложил его кусками льда, зажег фитиль и стал уходить. Бряга был уже на безопасном расстоянии, когда услышал шум, а потом увидел, как с борта спускаются два матроса. Те, что-то обсуждая, пошли вдоль борта, в сторону заряда.

«Эх! Велик фитиль оставил!» – подумал Бряга и, не скрываясь, бросился обратно.

Матросы еще не обнаружили заряд. Фитиль горел, прячась за льдинами. Рассеянный свет чуть освещал борт. Бряга выскочил из тьмы. Матросы увидели перед собой снежного человека, о которых им много рассказывали аборигены. Но снежный человек держал в руках саблю, которая одним махом снесла обе басурманские головы. Потом раздался взрыв, проломивший борт судна, и вспыхнул пожар. Пожар, который уничтожил все.

Взрыв князя Шорина не удивил, он его ждал, а вот исчезновение Матвея было неожиданным. Он верил в неуязвимость десятника и лично, в сопровождении двух казаков, отправился на его поиски.

Дальнейшие события разворачивались самым трагическим образом. Судно горело, расплавляя под собой лед. Экипаж снимал с корабля все, что можно. Русские им не мешали. Попытка оказать помощь встретила агрессию со стороны голландцев. Остатки обгоревшего судна ушли под лед. На льду осталось три десятка матросов и капитан. Все хорошо вооруженные. На предложение сдаться последовал отказ. Русские их трогать не стали, они больше не представляли опасности для Руси.

Брягу отыскали быстро. Взрывом его отбросило за ледяные торосы, и парень остался жив. Хотя мог сгореть и утонуть вместе с кораблем. Шорин лично его осмотрел, проявив и в этом деле неплохие познания. Поставил на место вывихнутые суставы, смазал и перевязал раны. Новоявленный лекарь занимался больным на санях, вокруг которых разожгли огонь. Здесь же князь Шорин оказал аналогичную помощь всем нуждающимся, чем изрядно удивил и вызвал к себе еще большее уважение среди казаков.

Князь Василий Шорин совмещал в себе две, а то и три, казалось, несовместимые стороны характера. Одна – баловня судьбы, царедворца, любимца царя Бориса Годунова. Такие в сибирских краях авторитетом не пользовались. Вторая – всесторонне грамотного, передового человека, к тому же наследственного воина. И по мере раскрытия этих качеств подчиненные ему казаки проникались уважением, которое заслужить у этих суровых людей было не просто. Но тот, который это уважение заслужил, получал над ними безграничную власть. Теперь по приказу князя они, не задумываясь, пойдут на смерть. Пойдут, уверенные в своей правоте и в том, что атаман рядом и знает, что делает. Третью черту характера князя определяла его душа. И это была душа не сурового воина и не сластолюбивого царедворца. То была душа влюбчивой, ранимой, поэтической натуры, с болезненным чувством чести.