Текст книги "Солнечное сплетение"

Глава 11

Оперативный центр ГРУ чем-то напоминал Центр управления космическими полетами в подмосковном Королеве. Здесь были ряды столов из пластика и никелированного металла, мониторы компьютеров, за которыми расположились дежурные офицеры. Огромный проекционный экран с картой мира занимал целую стену зала. На карте отмечены все крупные сухопутные соединения, ядерные силы, передвижения флотов. Красными пятнами горели зоны военных конфликтов – пылали Африка, Афганистан, слабо тлели огоньки в Латинской Америке. И весь красный, с разными оттенками, Ближний Восток – горели Йемен, Сирия. Дымилась Северная Африка. Будто какие-то черти посыпают угольки, чтобы этот пожар на планете никогда не угас.

Начальник ГРУ со своим заместителем сидели в помещении, представляющем собой приподнятую над залом стеклянную галерею – это был кабинет руководства и ответственного дежурного. Отсюда открывался отличный вид на гигантский проекционный экран.

Топилин иногда любил именно здесь обсудить наболевшие проблемы. Его бодрил вид карты мира и холодное осознание того, что однажды, если его организация оплошает, эта карта вполне может вспыхнуть вся. И огоньки со стрелками будут отражать танковые клинья, авиационные армады, а то и ядерные удары.

В углу помещения работал телевизор, прокручивающий предоставленную аналитиками руководству ГРУ подборку телепередач основных мировых каналов. На экране мелькали взрывы, танки, самолеты, бойцы в разномастных одеждах. Также были подобраны отрывки из фильма Си-эн-эн «Каждый имеет право на жизнь», который был показан несколько часов назад и уже вызвал мощный взрыв эмоций и обсуждений.

– Ну просто в край обнаглевшие твари! – возмущался эмоциональный Шабанов.

– Но как умеют подать материал, – оценил Топилин.

– Да уж. Чему можно у них поучиться, так это форматированию сознания обывателя.

На экране возникло полноватое лицо араба лет тридцати, с немного застенчивой улыбкой и добрыми глазами. Он говорил по-арабски, внизу шел подстрочный перевод.

– Запад просто не понимает нас. Мы не убийцы, не маньяки. Нас не нужно бояться и стремиться убить. Потому что мы хотим того же, чего и вы. Чтобы можно было накормить детей. Чтобы у наших сыновей было будущее. Чтобы не было произвола и коррупции. Чтобы можно было жить по заветам Мухаммеда и молиться Аллаху и никто не мог бы в этом помешать. Мы хотим именно этого, а не резать головы, как показывает телевидение. Именно за них, за моих детей я пошел воевать. Именно за такой Халифат проливают кровь мои единоверцы. Мы не террористы. Нас миллионы. Не может быть миллионов террористов. Мы хотим жить по заветам предков. И я не пожалею своей крови для победы правого дела.

Камера отползает. Видны трое детишек с большими печальными глазами – это моджахедские дети. Звучит трагическая музыка. Вокруг головы интервьюера возникает черный круг, как нимб. И опечаленный голос диктора объявляет:

– Азиз погиб от удара сирийской авиации. О судьбе его детей ничего не известно…

Дальше шел вброс типа – люди хотят идти своим путем. А эксцессы, типа массовых казней, – это естественное следствие войны. И вообще, в мире все далеко не однозначно. Пора начать отходить от стереотипов и входить в положение тех, кого мы огульно хотим осудить и обвинить во всех грехах. В общем, старая песня о главном – понять и простить!

– Черти болотные. Ты погляди на них. Ни стыда ни совести, – качал головой Шабанов. – Это называется гуманизация палачей и террористов и дегуманизация тех, кто им противостоит.

– Классическое шулерское передергивание, – кивнул Топилин.

– Главное, оцени масштабность информационной атаки, – щелкнул пальцами Шабанов. – Они задействовали все резервы.

– Вот интересно, что происходит в мозгах обывателя, которому еще недавно показывали Халифат в виде толпы безжалостных людоедов, а тут выясняется, что ребята эти добрые и несчастные?

– Да ничего не происходит в его мозгах, – махнул рукой Шабанов. – Западные СМИ и система образования за последние десятилетия добились полного отсутствия у обывателя стройной мировоззренческой картины, прочных моральных устоев и убеждений. Они заменили ему голову на дешевый компьютер, в который можно вложить без особых усилий любую программу. Сегодня мы ненавидим террористов. Щелк – теперь выясняется, что они хорошие ребята. Пластичность обывательского сознания достигла удивительных высот.

– Они даже инстинкт самосохранения победили.

– Точно. Обывателю доказывается, что если тебя могут зарезать мигранты по дороге домой – то это не так и плохо, поскольку у людей такие традиции, и им просто необходимо убить энное количество народу, чтобы потом оцивилизоваться. И обыватель не тянется за топором, не идет на демонстрацию протеста, а покорно кивает – ну что ж поделаешь. Надо так надо.

На экране появился очередной обведенный черным траурным кружочком невинно убиенный абрек, который недавно вещал что-то о том, что главное у салафитов – это любовь к людям.

– Ты прав в гневе. Все-таки бесстыдство, с каким эти шелкоперы и их хозяева подписываются за Халифат, поразительно, – отметил Топилин.

– И будут дальше подписываться. Даже не применительно к текущему моменту. Ведь что такое Халифат? Это такой мутант-монстр, дитя западных социальных алхимиков, для которых весь этот мир – их лаборатория. Под ласковым присмотром саудовских и западных спецслужб Халифат отпочковался от «Аль-Каиды». Как на стероидах не по дням, а по часам рос на катарских и саудовских деньгах. Тяжелел от турецкого и американского оружия. Впитал в себя разум и тела иракских военных, подготовленных в советских и европейских военных академиях и оставшихся не у дел после краха Саддама Хусейна. Чудовище набрало вес, силу и принялось хулиганить, демонстрируя небывалую заносчивость и неуправляемость. Но кураторы никогда не оставляли его без опеки. Да, детеныш хоть и вырос балбесом, но свой же, родная кровиночка. Вот и приходится помогать дитятку по мере сил – то оружием, то скупкой краденой нефти к обоюдному удовольствию.

– Кукловоды не дураки и знают, что не удержат его на цепи, – произнес Топилин.

– Думаю, они прекрасно понимают, что в один прекрасный момент дитятко, как любой отморозок, тюкнет по голове кистенем свою родную бабушку Европу, чтобы забрать ее пенсию. И окончательно сорвется с цепи, кусая и правых, и виноватых, разбивая посуду в квартирах ближайших родственников и заявляя свои права на приличную долю мировой жилплощади. И рано или поздно пропишут ему эвтаназию.

– Тогда увидим по Би-би-си кино о зловредной сущности Халифата.

– Знаешь, и опять потребитель информационного попкорна все сожрет. У него клиповая память. Он напрочь не помнит, что ему втюхивали три дня назад. И в его мозгу можно рисовать новую реальность. Теледельцы возьмут с дальних полок и отряхнут от пыли видеоролики с отрезанными головами, надкушенными сердцами, заваленными сотнями трупов мирного населения траншеями. Припомнят и башни-близнецы – куда же без них.

– Красиво ты излагаешь, Родион Матвеевич. Тебе бы поэмы писать. Но вернемся к нашим баранам нестриженым. Какой вывод?

– Вот, – Шабанов провел пальцами по клавиатуре компьютера.

На экране телевизора появился синий рабочий компьютерный стол. Поколдовав, генерал вывел карту Ближнего Востока с отметками и стрелками.

– Последние две недели наблюдается сосредоточение сил и средств Саудовской Аравии, Катара, Турции на границах с Сирией. Подтягиваются и силы НАТО, в основном подразделения радиотехнической борьбы. Это не плановые передвижения войск. Это постепенное, осторожное, чтобы не вызывать шума, сосредоточение ударных группировок. Притом сухопутных – значит, они все-таки решились на вторжение.

– Наши прогнозы, к сожалению, оправдываются, – произнес Топилин. – И сколько до времени «Ч»?

– Смотри. Противник не начнет действовать, прежде чем не доведет информационную истерию до точки кипения. Наши специалисты говорят, что на это потребуется где-то дней десять. Плюс-минус два дня.

– А потом провокация. И вторжение… И все карты на руках у них.

– Да. Нашим козырем может стать Песчаный Лев.

– Только пока этот козырь не в нашем рукаве, – резонно возразил Топилин. – Что с его поисками?

– Без изменений.

Беседа была прервана зашедшим в помещение офицером, который протянул Топилину срочный документ особой важности и удалился.

Начальник ГРУ пробежал глазами текст и выругался:

– Вот сукины дети!

– Что случилось? – подался вперед Шабанов.

– Потеряна группа майора Валиева.

– Что значит потеряна? – воскликнул Шабанов. – Уничтожена? В плену?

– Вроде уничтожена в полном составе. Но не факт, что кто-то не угодил в плен. Может быть, Песчаный Лев уже в курсе, что мы его ищем.

– Не все так плохо, – поморщился Шабанов, пытаясь отстраниться от острого чувства потери – майора Валиева он знал очень хорошо, как достойного человека и офицера. Потери, потери, черти их дери. Война не бывает без потерь, но как же тяжело говорить об этом вдовам и детям героев.

– Почему? – испытующе посмотрел на своего заместителя начальник ГРУ.

– Группа Валиева только выходила в район поиска. Конкретно боевая задача им была бы сообщена позже.

– Мы потеряли шесть человек. И без какого-либо толка, – Топилин задумался, потом произнес: – Помнится, ты говорил, что не веришь в эффективность этих поисковых групп.

– Конечно, бывают случайности всякие. Но я продолжаю считать – мы можем надеяться только на «Бриз». Остальные – это массовка.

– Почему?

– Реально полноценное информационное, агентурное, организационное обеспечение, документы, оперативное прикрытие мы дали только «Бризу». На остальных тупо не хватает ресурсов, и взять их неоткуда. Мы и так расконсервировали ряд ценных агентов в логове противника, чем поставили их под угрозу провала.

– Что с «Бризом» сегодня?

– Группа начала выдвижение к новой цели.

– Мы не имеем права сейчас засветиться. Если противник узнает, что мы занимаемся проблемой, то форсирует события, – Топилин нервно постучал ладонью по столу. Потом решился: – Вот что. Отзывай из зоны поиска всех, кроме «Бриза». Все ДРГ должны находиться в боевой готовности. Но на территории Халифата им делать нечего.

Шабанов нахмурился. Решение начальника было резким и слишком смелым – в случае провала операции «Заслон» отвечать за него придется в полной мере. Это как положить все куриные яйца в подвешенную на веревочке корзинку, в которую кто-то метит молотком.

– Анекдот вспомнился старый, – улыбнулся замначальника ГРУ. – Как Ельцин мечется во время очередной катавасии по кабинету и долдонит: «Меня снимут, снимут, снимут». А на стене висит его портрет, который смотрит на все это и не выдерживает: «Это меня снимут, а тебя повесят». Так вот у меня ощущение, что в случае провала нас не снимут, а именно повесят.

– Ты против моего решения? – напряженно спросил Топилин.

– За. Ты абсолютно прав. И пускай вешают, если что. По заслугам и награда…

Глава 12

Результат учиненной нами войнушки – у Бека была неглубокая царапина от шальной пули на предплечье. Еще две пули разворотили автомат Рада – но у нашего технаря судьба такая, ему вечно достается больше всех, и при этом он всегда выкарабкивается из передряг без особых последствий для здоровья.

Я был нечеловечески спокоен, как Будда, невозмутимо взирающий на все беды несовершенного мира. Ни страха во мне, ни победного ликования, ни жалости. Потом, может, и окрасят мою жизнь эмоции, но после боя их нет, они выжжены. Это у меня с 2000 года – с того памятного первого боя в проклятом чеченском ущелье, которое намертво закрыл наш отряд спецназа. Навалившиеся на нас в каком-то нереальном количестве душманы, казалось, собранные по всем горам и аулам, в считаные минуты смяли и уничтожили почти половину моих сослуживцев. Тогда я органически врос в дикий ритм боя – видел цель, отрабатывал ее, менял позицию, искал другую. Работал на автомате, бездушно и эффективно, как Терминатор, смирившись с тем, что мне не выжить. Но выжил. Когда пришли на броне наши десантники и сообщили, что бой закончен, у меня даже руки не тряслись, зато присутствовало совершенно холодное, отстраненное мировосприятие – я будто очень четко видел окружающее через уменьшительное стекло. Единственное, что хотелось, – это курить, хотя я и завязал с сигаретами перед призывом в армию. Курить мне хотелось и сейчас. И как тогда я не шел навстречу своему желанию.

На переднем сиденье устроился уютно Рад с планшетом на коленях. Сейчас он штурман и задает направление. Интересно, но ему недавняя бойня тоже как-то совершенно до фонаря. Он истинный технократ, живущий посредине двух миров – виртуального и реального, – и поэтому ни один не воспринимающий серьезно. Ему что в компьютерной стрелялке валить монстров, что таких же монстров мочить в сирийской деревне – все одно. На редкость устойчивая психика. Никаких рефлексий. Меня в нем пугает эта механическая целесообразность. И какой-то странный сдвиг в этической и эмоциональной шкале.

Князь, расположившийся на мягких подушках в кузове рядом с крупнокалиберным пулеметом, насвистывает под нос очередную песню, которых знает сотни. Заодно сечет все окружающее острым глазом. Он тоже особо не переживает, хотя пальцы его подрагивают и немножко дергается веко. Мой заместитель уже давно принял за истину, что земля перегрета от зла, и охладить ее можно только кровью врагов человечества. Он ненавидит варваров, раздирающих так любимую ему древнюю сирийскую землю, уничтожающих памятники культуры. Поэтому сегодня, сделав необходимую работу, угрызений совести не испытывает, радости тоже, потому что дело грязное. Готов снова с той же неумолимой эффективностью очищать окружающую среду от тараканов и слизней.

А вот в глазах сидящего за рулем и лихо ведущего наш колесный пиратский фрегат Утеса время от времени мелькает угрюмое торжество. У него личные счеты с моджахедами, ваххабитами, салафитами всех мастей. Его кровная месть не закончится никогда. Фанатики убили его родных, сожгли его дом, пытали его самого, пробуя сломать. И он поклялся им мстить до последнего вздоха. Ему нравится сокращать их поголовье. И он вовсе не маньяк. Просто у него своя священная война, которой не будет конца.

А вот Бек угрюм и подавлен. Он, съежившись на заднем сиденье, шепчет под нос слова молитвы и нервно перебирает четки. Утес видит его в зеркале заднего вида и кривится в усмешке:

– Кого ты так усердно отмаливаешь? Тех шакалов, что мы перебили?

– Они тоже мусульмане, Утес, – безрадостно отвечает Бек.

– Да ты что! Никогда бы не подумал.

– Они ошибались в жизни и грешили. Но тоже возносили молитву Аллаху и достойны того, чтобы после их бесславной гибели молитву вознесли и за них.

Бек постоянно читает молитвы за погибших врагов, чем приводит в бешенство Утеса, готового плевать на могилы своих кровников.

– Они грязные свиньи!

– Они просто считали, что идут правильной дорогой.

– Ну, тебе, Бек, лучше знать. Ты ведь немало походил их дорогами.

– Я вовремя сошел.

– Ну да, – зло усмехается Утес. – Перед этим сколько сжег наших отделов милиции? Сколько подорвал военных колонн?

– Достаточно! Я не виноват, что вы не умели воевать!

– Мы?! – Утес аж задыхается от злости. – Это вы, шакалы, прикрывались женщинами и детьми и палили из-за их спин! Высокое воинское искусство!

– А ты вспомни, как федералы под Тагай-юртом расстреливали пленных! Твоих единоверцев, между прочим, многие из которых могли вернуться на правильную дорогу.

– Мало расстреливали! Теперь все эти недобитые твари сюда слетелись!

– Ты зол…

– А ты, Бек…

– Так, братцы, нажмите паузу, – приказываю я. – Оставьте склоки до Москвы.

Они постоянно собачатся. Первое время Бек даже от избытка чувств пытался схватиться за нож, а Утес сжимал кулак и демонстрировал готовность оторвать собеседнику голову, что вполне мог бы сделать своими руками-клещами. Потом на боевых выходах пару раз они надежно прикрыли друг другу спины, так что желание убить один другого поблекло. Но неприязнь осталась. А выяснения отношений и словесные перепалки стали доброй традицией. Они обязательно начинали выяснять отношения после боестолкновений. Утес никак не мог сдержаться, глядя, как Бек оплакивает моджахедов.

Утес со злостью вжал акселератор, машина рванула вперед, подпрыгнула на ухабе, едва не слетев с дороги. Зубы лязгнули. В кузове Князь витиевато выругался по поводу косоруких Шумахеров, которым и самокат доверить боязно.

– Потише! – прикрикнул я. – Не дрова везешь!

– Не бойся, командир. Ветром домчу, в целости и почти сохранности, – заверил Утес. – Не хуже московского такси.

– Во-во. Рулишь, как водитель маршрутки.

– Вай-вай-вай, деньги за проезд в шахид-арбе передавай, – нараспев затянул Утес, к которому возвращалось чувство юмора и уходила темная злость.

Рад с обязанностями штурмана справлялся на пять баллов. В его чудо-планшете было все – дороги, разъезды, переезды. Так что километры наша «Тойота» пожирала с завидным аппетитом. Она взбиралась на песчаные отроги, кружилась между валунов, проехала по руслу высохшей горной речушки, от которой остался только хилый ручеек.

Места были пустынные, холмистые, то тут, то там из песка вырастали острые серые скалы. Колеса поднимали почти невидимый в воздухе мелкий песок, который забивался везде – в салон, одежду, оружие.

Маршрут был составлен в объезд населенных пунктов, которые жались к источникам воды с буйной растительностью. Пустыня же буйством красок и разнообразием не баловала. Зато в ней бурлила своя дикая жизнь. Мы чуть не переехали гордую газель. Выпрыгивали почти из-под колес суслики. В стороне от грунтовой дороги прошелестела темной извивающейся лентой змея, от чего меня бросило в озноб – с детства их боюсь, хотя во время тренировочных выходов на предмет отработки навыков выживания в пустыне нас заставляли их жарить и жрать. Брр…

Иногда мы пересекали полосы полей, где крестьяне возились в земле, как и тысячу лет назад. Старенький трещащий трактор, обрабатывающий поле, заглох при нашем приближении. Видимо, от таких машин, как наша, местные не ждали ничего хорошего и предпочитали не смотреть и не дышать, пока не пронесет нелегкая.

При спуске в долину мы обогнали небольшой отряд моджахедов, пешком плетущийся куда-то. Их командир долго провожал настороженным и подозрительным взглядом нашу машину с развевающимся флагом Халифата.

Мы пересекли два шоссе. Сведения, полученные от главаря бандитов, нам пригодились. Душман не соврал – мы не напоролись ни на один бандитский заслон и отмахали почти сотню километров без каких-либо проблем.

– Три километра до точки, – проинформировал Рад, глядя на экран планшета, и ласково, как кота, погладил его. – Все ведь умница моя знает.

Он любил эту электронную штуковину, как близкого родственника. Внешне «ТК-11» напоминал планшетник «Самсунг», только потолще и поувесистее. Даже логотип «Самсунга» имелся для введения в заблуждение. На самом деле этот тактический компьютер являлся уникальным гибридом спутниковой рации, компа, маячка, системы ориентации и много еще чего. Изотопная батарея позволяла работать годами без подзарядки. А корпус из композитных материалов мог спасти от пули. Как только Рад увидел это чудо техники, выданное нам для прошлого рейда, вцепился в него мертвой хваткой и стал каким-то чумным.

«Это почему я раньше злой был. Потому что у меня велосипеда не было», – процитировал он тогда почтальона Печкина.

Надо отдать должное, эта штука выручала нас не раз.

– Направо, – велел Рад.

Мы выехали на широкий прямой бетонный автобан – такими славилась Сирия. И я даже присвистнул от избытка чувств. На шоссе почти до горизонта застыли черные остовы сожженных бензовозов, как скелеты динозавров после удара о Землю гигантского метеорита. И ни одной живой души. Зрелище жутковатое, апокалиптическое, не от мира сего.

Насколько я помнил, именно здесь был нанесен один из первых ударов по нефтяным артериям Халифата, которые подпитывали этот организм деньгами, оружием, боеприпасами. Тогда басмачи еще не стеснялись и по дорогам пылили колонны наливников, растягивающиеся на многие километры. Вот одну такую колонну тут и тормознули русские бомбардировщики.

Теперь бензовозы уже не носятся тучными табунами, как бизоны в Америке до пришествия туда доблестных европейцев. Они пробираются по ночам, осторожно, тайными тропами. Нефтяная артерия не то чтобы иссякает, но наполнение уже далеко не то. Значит, худеют карманы наемников, хиреют потоки оружия.

«Тойота» проехала по шоссе с километр.

– Давай направо, – велел Рад. – Да не туда. Развернись и по той дороге за пригорок.

Машина свернула с шоссе и двинула по едва различимой дороге. Пришлось продираться еще пару километров, тараня бампером кусты и заросли, выбрасывая из-под буксующих колес песок. И меня волновало одно – лишь бы не наехать на мины, которые так любят разбрасывать где попало во время гражданских войн и прочих горячих конфликтов.

– Стоп, – приказал Рад. – Глуши мотор.

«Тойота» замерла. Замолчал нагретый долгими трудами надежный японский двигатель. Рад вылез из салона, огляделся, сверился с планшетом, который в числе прочего принимал сигналы маячка. И объявил:

– Вон там. Двести метров…

Прямоугольный низкий контейнер песочного цвета почти сливался с окружающим пейзажем. Если не знать, что именно искать, рассмотреть его было проблематично. Место было малолюдное, поэтому вероятность, что его подберут случайные прохожие, была исчезающе мала. Сбросили его для нас ночью с самолета, и вот пеленг привел нас к нему.

Я набрал на панели код и дезактивировал взрыватель. Иначе взрыв превратил бы контейнер в кучу обгоревшего хлама, а тех, кто взламывал его, – в головешки.

– Живем, братцы! – довольно воскликнул я, откинув крышку.

Центр не поскупился и устроил аттракцион невиданной щедрости. В контейнере были сокровища Али-Бабы, и мои ребята заметно повеселели. Здесь и оружие, и некоторые спецсредства, и пачки денег в различной валюте, имеющей хождение в этих местах, и хитрая аппаратура – маячки, направленные микрофоны, несколько замаскированных под айфоны электронных устройств «СЭТ-1». А довольно увесистый серебристый ящик – система радиоперехвата, которая позволяет контролировать эфир и даже дешифровывать засекреченную связь. Но главное, там был целый пакет с бумагами и пластиковыми карточками – как обещал Центр, это даст возможность передвигаться по территории Халифата без каких-либо проблем.

– Мандат, – Князь взял бумагу с арабской вязью.

– Он самый, – кивнул я.

– Теперь можем по закону Шариата насиловать девственниц и отрезать головы, – хмыкнул Князь и заработал злой взгляд от Бека.

– Не думаю, что на девственниц хватит времени, – заметил я. – Все, упаковываем груз. У нас еще много дел…

Содержимое контейнера разместили в «Тойоте». В салоне стало совсем тесно, но своя ноша не тянет.

Пора двигать дальше. Следующий этап автопробега – сто пятьдесят километров до Тиндуфа. Это такой крупный по местным меркам город – почти на сто тысяч населения, уже полтора года контролируемый Халифатом.

За руль сел Князь, которому надоело трястись в кузове. Его место у пулемета занял Утес.

Князь вел машину осторожно, старался не лихачить, но и не ползти неторопливо, как троллейбус. Машина уверенно углублялась на территорию противника.

Наша поездка по барханам и колдобинам, а также ущельям закончилась. Теперь мы с полным правом вырулили на шоссе, по которому носились, как бешеные, машины с вооруженными людьми.

Нас обогнал «МАЗ» – это неприхотливое дитя белорусского автопрома стало одним из основных грузовиков в этих краях, его с одинаковым энтузиазмом эксплуатируют и правительственные войска, и басмачи. Он был разукрашен как на карнавал, исписан арабскими надписями, в кузове было полно вооруженного народу. Завидев наш черный флаг, боевики радостно заголосили, приветствуя нас.

Бек высунулся по пояс из салона и отчаянно заорал в ответ, бросая какие-то лозунги. Он все-таки большой специалист по общению с этой публикой, которая нутром чувствует в нем своего. От избытка чувств басмачи пальнули в воздух и умчались.

Уф-ф, гора с плеч…

Вечерело. Дорога текла размеренно и безмятежно. Казалось, что войны вокруг нет. Чем дальше от зоны боевых действий, тем меньше становилось вооруженных людей, зато больше грузовых фур и легковушек. Все это действовало расслабляюще.

На развилке белый указатель показывал направо и информировал на английском языке: «Тиндуф. 10 километров». В город, являвшийся целью нашего броска, вело ухоженное шоссе.

Мы неторопливо ехали мимо длинного забора какого-то промышленного комплекса. Чем ближе к городу, тем больше было домиков, хозяйственных строений, технических сооружений.

– Опа, приехали! – воскликнул Князь, нажимая на тормоз.

Из-за коробки здания заброшенного магазинчика с ревом вылез танк «Т-54». В хищном рокоте его двигателя, в тяжелой гусеничной поступи почти сорокатонного тела ощущалась несокрушимая природная мощь, как у мамонта или динозавра. Что обидно: пушка родного советского танка с угрозой смотрела на нас, своих соотечественников.

Сзади из ворот комплекса выехал белый грузовичок «Ивеко», до отказа набитый басмачами.

Да, расклад явно не в нашу пользу. Интересно, наводчик танка сто процентов накроет нас снарядом с такого расстояния? Или возможны варианты?

Впрочем, и тех пулеметов, которые имеются в танке, на крыше плоского строения справа и на грузовичке нам хватит за глаза.

– Что решаем, командир? – спросил Князь.

– А что тут решать? – Моя ладонь легла на автомат…