Текст книги "Ядерный клан"

11

Эти два дня ушли у Молодцова на то, что называется сбором информации. Допросы членов банды умершего Дешериева пока ничего не давали. Удалось лишь узнать, что большую группу молодежи готовили к отъезду в Ирак. Кроме Дешериева молодые боевики ни с кем дела не имели. Лишь за пару дней до нападения на военный городок в их спортивном лагере появился Хромой – так его все звали. Хромой ничего не говорил, просто наблюдал вместе с Учителем за их занятиями. Дешериев же сказал, что этот человек – герой Ичкерии, был другом самого Дудаева и теперь отбирает для себя лучших из лучших. Ему нужен отряд для очень важного дела.

Что за важное дело, кто такой Учитель – члены банды не знали или категорически не хотели озвучивать. Учитель – и все. Он говорил с ними об исламе, об истории, о том, по каким правилам надо жить истинному мусульманину.

По просьбе Молодцова, в «конторе» в Москве и на Кавказе стали рыться в бумагах, опрашивать старых специалистов по Дудаеву, президенту Ичкерии. В его окружении Хромого не было.

Но зато товарищи выудили для Кости кое-что интересное. В девяносто четвертом году в Урус-Мартановском районе режим Дудаева казнил более двухсот оппозиционеров, которых поддерживала Москва. Так жестко он к тому времени еще не поступал. Власти России молча проглотили эту пилюлю, даже в СМИ об этом было сказано лишь мельком. В том же году Дудаев провел в Грозном Общенациональный съезд, на котором была объявлена «священная война» России и всеобщая мобилизация. Когда близкие к Дудаеву люди спросили, не боится ли он немедленных ответных мер Москвы, тот ответил: «Нет, не боюсь. Москва знает, что стоит мне махнуть рукой, и от столицы мало что останется». Тогда это можно было рассматривать под таким углом, что в Москву выедут «смертники» с шахидскими поясами, активизируются по части диверсионной деятельности чеченцы, уже живущие в столице. Но старый фээсбэшник по секрету сообщил генералу Филимонову:

«Дудаев, Гриша, якобы дал знать Ельцину, что Ичкерия располагает адским оружием, оно уже в Москве, и если армия России пойдет на Грозный, его приведут в действие. Ельцин задумал проверить, не блефует ли кавказский генералиссимус, бросил на это все службы безопасности, – и ему наверняка было доложено о пропаже „ядерной мины“. Только когда компетентные органы решили взять на себя ответственность и доложить Главкому, что „ранца“ в Москве нет, наши войска пошли на Грозный. Но время было упущено: мобилизационные мероприятия позволили Дудаеву основательно укрепить свои военные силы. И моральные. На Кавказе любят демонстрацию силы. И в этом плане русские вроде бы испугались, не ответив вовремя на явную наглость…»

Генерал Филимонов, рассказав об этом Молодцову, добавил:

– Это, конечно, и домыслами может быть, официально о нашей мине ничего нигде не запротоколировано, но если она существует в природе, если до сих пор не рванула нигде, то, значит, вправду ждет своего часа. Потому прошу вас там… Впрочем, к черту наставления, сам все понимаешь, Костя…

Молодцов понимал.

И еще по большому счету ему льстило, что самые сложные задачки генерал доверял решать ему. Эта задача – из такой категории. Задача с одним известным: есть мина. В ответе ее надо либо добыть, либо обезвредить. Где она, в чьих руках, в каком состоянии – это как раз неизвестные. Ему с Арзуманяном, и не только, конечно, с ним, придется поломать над этими вопросами голову. За два данные ему дня Гамлет, вполне возможно, что-то в задачке прояснит.

Два дня пролетели.

Молодцов снова сидел в той же забегаловке, смотрел, с каким презрением майор копается вилкой в гуляше.

– Что, друг, общепитовские блюда не нравятся? Там тебя небось шашлыком из черного барашка угощали?

– Да, представь себе, – кивнул Гамлет. – И шашлыком угощали, и своим вином, и на кладбище водили. Туда абы кого не поведут, ты же знаешь.

– Гвоздики на могилу возложил?

– Что ты! Цветы на могилы приносить у мусульман не принято. И портреты, кстати, прикреплять или из мрамора лица выбивать. Все очень скромно. Камень, на нем фамилия, год рождения, год смерти. Мы туда с братьями Забайраева ходили – у Мусы два младших брата и три сестры, все живут там. Родители уже умерли. Отец шесть лет назад, а мать – полтора года. На похороны собирались все родственники, буквально все…

– Что ты хочешь этим сказать? Ты не случайно ведь об этом говоришь? – насторожился Молодцов.

– Да, Костя, не случайно. Народу на похоронах было много, однако никого из нежданных гостей сюда не занесло. Если бы Муса объявился, я бы узнал. И вообще, о нем – никаких слухов, никаких сплетен. Погиб – значит, погиб. Тут только одно интересно. На похороны погибшего солдата семье кто-то передавал крупные суммы денег. И позже тоже деньги передавали. Кто – Забайраевы не знают и этим вопросом не заморачиваются. Их родители, говорят, были уважаемыми людьми, мало ли… Приезжала машина, выходил человек, передавал сверток и тут же уезжал. Только о марке и номере машины меня не спрашивай, ладно? Когда у людей горе, они на ерунду внимания не обращают.

Словом, следов Мусы Забайраева найти не удавалось. Умер так умер.

– Гамлет, – сказал Молодцов, – ты большое дело сделал. Можешь, конечно, хоть сегодня возвращаться домой, но я хотел бы…

– А то я этого не хочу! – перебил Арзуманян. – Место в вашей гостинке найдется?

Глава 2

1

Умер так умер, сказали друзья о Забайраеве.

Но это было не так.

В сентябре 1993 года рядовому Мусе Забайраеву исполнилось двадцать лет. На утреннем построении командир роты поздравил его перед строем, объявил, что солдат может рассчитывать на внеочередное увольнение. Будто чувствовал, что в этот день такое поощрение ему пригодится.

Вечером с КПП позвонили командиру роты:

– Товарищ капитан, тут к вашему Забайраеву брат приехал!

Ротный вызвал Мусу:

– Иди, встречайся с родственником. Но – не пить и к отбою не опаздывать.

Муса недоумевал: как мог приехать брат? Старшему из оставшихся дома братьев тринадцать лет, он если куда из дому и выезжал, то в райцентр, с мамой, конечно же. Возможно, брат двоюродный? Но что об этом командиру говорить, надо сначала гостя увидеть.

На КПП в комнате ожиданий стоял лишь один человек – незнакомый мужчина лет тридцати. Заулыбался, приобнял солдата:

– С днем рождения, брат! Тебе все наши кланяются! Смотри, что в подарок тебе привез! – Он открыл бархатную коробку и вынул из нее часы с толстым желтым браслетом. – Ахмат тебе кланяется, Алим кланяется…

Гость назвал еще несколько имен – его братьев, дяди, соседа. Но кто он сам, Муса не просто не мог вспомнить, он был уверен, что никогда раньше не видел этого человека.

– Выйдем, брат, на улицу, тебе можно?

Увольнительная была в кармане, и они пошли темной плохо освещенной аллеей в сторону такого же темного запущенного парка.

– Коран не забываешь? Суры читаешь, аяты знаешь? Ну-ка, брат, вспомни: «Тем, которые вершили добрые дела и были богобоязненны, уготовано великое вознаграждение»…

– Я сейчас больше уставы читаю, – хмуро проговорил Муса. – Вы служили в армии? Представляете, как это – в казарме Коран читать? В Ленинской комнате на глазах замполита?

– Я не просто служил, я военное училище окончил и офицерское звание получил. Потом понял, что это не мое, что надо служить только Аллаху и своей родине. – Он сделал паузу и добавил: – Ичкерии. Удивляюсь, как ты, Муса, в армию попал. Сейчас, в наше время, этого легко можно избежать.

– А я не хотел избегать. – Зачем говорить чужому человеку, что в селе жилось семье тяжело, много детей, еды не хватало. Он остановился, в упор посмотрел на незнакомца: – Кто вы? Зачем пришли?

– Брат я твой! – усмехнувшись, ответил тот. – По крови брат. По исламу! А имя мое – Бекхан. Хочу возродить в твоей душе любовь к нашей земле. Ты ведь скоро заканчиваешь службу?

– Через пару месяцев, – неохотно пояснил Муса.

– И что дальше делать будешь? В селе нет сейчас работы, чтоб прокормиться, там остается только рыбу ловить да черемшу собирать.

– Знаю. А что, у вас есть какое-то конкретное предложение? Только не надо мне больше про Коран, про веру.

Бекхан, кажется, удивился и воскликнул:

– О, ты – человек дела! Армия из тебя мужчину вылепила, хоть за это ей спасибо. Да, есть у меня предложение. Хорошие деньги получишь. Очень хорошие. И серьезно говорю: принесешь большую пользу Ичкерии, может, даже героем ее станешь.

– Герой – это не для меня. Что надо делать и сколько заплатите?

– Вах, молодец! – прищелкнул языком Бекхан. – Что ж, давай о деньгах поговорим. Ты служишь, ты не видишь, наверное, что хлеб, обычный хлеб в магазине двести рублей стоит? А говядина – две тысячи? О баранине уже не говорю. Так вот, двести тысяч тебе даю. К дембелю неплохие деньги. Плюс – хороший спортивный костюм. Новый, импортный. Плюс наш народ тебе спасибо скажет. То, что мы с тобой, Муса, сделаем – ради него, поверь, будь хоть немного патриотом.

Забайраев не думал о патриотизме. Двести тысяч рублей! О таких деньгах Муса никогда даже не мечтал, а в руках больше ста рублей никогда прежде не держал. Да он на все согласен, чтобы получить их. Правда, если только никого не убивать…

О последнем он и сказал Бекхану. Тот заверил:

– Никакой крови, что ты! У нас все до мелочей продумано. Военный городок ваш скоро в другое место переезжает, да?

Тут уже пришло время удивляться Забайраеву:

– Откуда вы знаете? Это вроде военная тайна…

– Деньги не один ты любишь. Значит, слушай. Личный состав переедет, службы переедут, а несколько человек останется охранять один небольшой контейнер. Ты будешь одним из них.

– А как я попаду в это число?

– Муса, это не твои заботы. Я же говорю, все куплено.

– А мои заботы какие?

– Ровно в семь часов ты нажмешь кнопку пульта – открыть ворота, чтобы мы могли войти на территорию части. Ровно в семь! Затем мы войдем в казарму и заберем этот контейнер. Вот и все!

– Но солдаты будут вооружены…

– Они смогут стрелять в безоружных людей? – Бекхан даже рукой махнул. – Нет, это исключено. Потом, мы придем так, вроде бы нам поручено контейнер забрать. Ну, поругаемся чуть-чуть, скажем, что-то там не согласовано, звоните начальству, а связи с начальством у вас не будет, телефон будет отключен. На этом все и закончится. Но я тебе больше скажу, Муса. Ты можешь уйти с нами. Ичкерия очень скоро станет свободной и самостоятельной, никто из федералов тебя на родине искать не будет.

– Мне дослужить осталось две месяца, – сказал Забайраев. – Зачем в дезертиры записываться? Нет, я в роте останусь…

– Ладно, как знаешь, – не стал настаивать Бекхан. – А точнее, как все сложится. На всякий случай, возьми с собой и деньги, и костюм, и там поступишь по обстоятельствам.

– Какие деньги, у меня денег только сестрам на платки, – признался Муса.

– Чудак! – хмыкнул Бекхан и передал ему легкую спортивную сумку. – Почему мне не веришь? Говорю же – заплачу. Здесь аванс, половина суммы. Вторую половину получишь после того, как мы все сделаем.

На том расстались.

При свете дальнего блеклого фонаря Муса, не выдержав, открыл сумку, нашел внутри свернутого рулоном спортивного костюма стопки схваченных резинками купюр. Сколько денег! Можно мотоцикл купить или даже машину! Или трактор…

Потом наступил нужный день.

Сначала все шло как надо. Без двух минут семь офицер, старший лейтенант из роты связи, отлучился в туалет, – Муса посчитал, что это тоже предусмотрено Бекханом. Выждав еще миг, он разблокировал ворота, а затем впустил гостей в казарму.

И с этой минуты начался кошмар. В помещение заскочили Бекхан и с ним еще один парень, с порога начали стрелять по солдатам и гражданскому ученому. Когда же они упали, Бекхан вытащил из своей сумки бутылку и стал поливать лежавших. Муса стоял изваянием, совершенно не ожидая этого. Он не мог ничего ни сказать, ни сделать, даже когда увидел, что один из солдат за спиной Бекхана чуть приподнялся и поднял автомат. Раздались две короткие очереди: в Бекхана и во второго чеченца, уже надевавшего на плечи что-то вроде объемного ранца. У этого второго голова разлетелась от пуль, как переспелый арбуз. А Бехкан, сползая по стене, сделал выстрел по солдату – убил.

Муса посмотрел на земляка – рубаха на груди почернела от крови.

Бекхан взглянул на Мусу мутными глазами и протянул свой пистолет:

– Пристрели меня, слышишь? Пристрели! Забирай ранец и беги! И сумку мою. Там номер телефона, обязательно разыщи этого человека, он сидит на самом верху, в Грозном… разыщи… – После чего закрыл от слабости глаза, но все же прохрипел: – Стреляй в меня… Ну!..

Мало что соображавший Муса выстрелил, нацепил на себя ранец, оказавшийся намного тяжелей, чем радиостанция «Сокол», на которой их учили работать, чиркнул спичкой и выскочил из казармы. В кармане – пистолет, в руках сумки – со своей спортивкой и той, что была у Бекхана, плюс автомат.

Он совсем забыл об офицере и тут встретился с ним лицом к лицу. Автомат стоял на одиночную стрельбу, и Муса машинально дважды нажал на спусковой крючок. А потом, для верности, ударил офицера прикладом в висок и швырнул оружие в уже вовсю полыхающее окно казармы.

Дальше – тропа к горам, потом лес, потом бег по мелкому ручью, потом вверх, вверх, по самому краешку ущелья, лишь с минутными передышками. Обессиленный, он упал в траву только перед рассветом. Не хотелось ни есть, ни пить.

Первым делом Муса открыл сумку Бекхана: нож, консервы, минералка, печенье. Бумажник с деньгами. Много денег, больше, чем обещал доплатить Бекхан. А вот и листочек с написанным именем: Булат. И тут же – три цифры, видно, номер телефона.

Но главное – деньги.

О том, что он убил людей, вспоминалось как-то скучно, обыденно, совершенно без страха и сожаления. Оказывается, в этом нет ничего особенного. Почти то же самое, что стрелять по мишеням. Никто не кричал, не стонал. Не то что в кино.

Похолодало, но костер разжигать Муса побоялся: в темноте огонь будет виден издали. Разжег его он только утром, когда уже поднялось солнце. Сжег форму, пуговицы закопал в землю, переоделся в спортивный костюм. Долго не мог решить, что делать с военным билетом, все же оставил его. Сверху увидел асфальтовую полосу дороги, спустился к ней. Прошел по обочине метров двести, когда его догнал старый ржавый «ЗИС». Водитель, молодой парень, притормозил сам, открыл дверцу:

– Садись, земляк, если нам по пути. Ты откуда?

Пришлось Забайраеву с ходу сочинить, что был на спортивных сборах, не успел на автобус, и со страхом представил, что водитель сейчас спросит: а где эти сборы проходили, а какой маршрут автобуса тебе нужен? Муса не мог сориентироваться, не мог понять, где он находится.

Но парень стал рассказывать о себе. Зовут его Аслан. Он из семьи тех, кого из Чечни в войну, в феврале сорок четвертого, депортировали в Казахстан. Деда с бабкой, значит, депортировали. Они давно умерли, мама тоже из переселенцев, последние годы болела раком, умерла пять лет назад. Отец женился, стал выпивать, новые дети у него народились… В общем, не сложились отношения у Аслана с новыми родственниками и родным отцом. Потому и решил он на родину предков податься. Приехал. А села, где жили они, уже нет, одни развалины: не разрешили там селиться тем, кто возвращался на родину из ссылки. Работу найти сложно. Услышал, что в Дагестане нужны водители – а он и водитель, и механик, – вот и подался в этот район.

– Первый мой рейс, – сказал Аслан. – Видишь, на какой колымаге рулю? На металл ее везу. Мне сказали: отвози, сдавай, получай за нее деньги и приезжай к нам, тогда и оформим на работу. А сейчас эта поездка – вроде как испытательный срок.

– А если получишь деньги и смоешься?

– Как можно? – покачал головой Аслан. – Мне ведь поверили… И потом, за это железо копейки дадут, а если примут на работу – там хороший оклад…

Серпантин дороги был крутым, опасным, и на одном из поворотов Муса попросил притормозить: чтобы сходить по малой нужде. Аслан остановился, поставив «ЗИС» на ручник: дорога шла под уклон.

Муса вытащил пистолет и дважды выстрелил водителю прямо в сердце. Проверил его карманы, забрал документы, снял машину с ручника и выпрыгнул из кабинки. Он опять уходил в горы, даже не оглянувшись и не увидев, как «ЗИС», сломав легкое ограждение, исчезает из поля зрения и летит в пропасть. Мысли его были заняты другим: такого случая ведь больше не повторится, этого парня никто не будет искать, возраста они примерно одинакового, да и схожи чем-то.

А смерть – ну что смерть?! Это, оказывается, так просто…

Вот после этого он спалил свой военный билет, развеял пепел по траве, перестал быть Мусой Забайраевым и стал Асланом Канукоевым. Не сразу, конечно. Надо было привыкнуть к новой роли.

Определив наконец свое местоположение, взял курс на Грозный, но решил здесь, в горах Дагестана, в одной из пещер, оставить свою поклажу. «Ранец» он даже не раскрывал, не рассматривал, что там. Тяжелая железка, и так понятно, что техника какая-то. Ученый говорил, особая мина, каких еще мир не видывал. Хорошо, если и вправду дорогая.

На «ранце» был широкий боковой карман, куда он положил пистолет.

Запомнил все приметы, чтоб найти поклажу было легче, и тронулся в путь.

2

Грозный выглядел грязным и тусклым – освещения минимум. Людей на улицах было очень мало. Муса бывал здесь и раньше, и город ему никогда не нравился. Тем более сейчас. Во-первых, злые люди. Во-вторых, хотелось, чтобы тут было больше зелени и гор.

Он зашел в кафе на берегу реки Сунжи, заказал шашлык и овощи. Официант подозрительно взглянул на осунувшегося парня с воспаленными глазами:

– У нас все дорого. Денег у тебя хватит, чтоб рассчитаться?

– Мне нужен хороший шашлык, – ответил Муса и положил перед собой объемный бумажник из настоящей кожи. Это было вроде визитной карточки.

Официант оценил жест посетителя:

– Молодого барашка утром только зарезали. Для уважаемых людей здесь готовим. Только придется немного подождать.

– Подожду сколько надо, не тороплюсь. Я пока могу от вас позвонить?

Официант кивнул на стойку, где стоял телефон:

– Пожалуйста.

Муса хорошо запомнил цифры, оставленные в записке Бекхана. Набрал их – тишина. Набрал еще раз – опять никаких сигналов. Официант, следивший за ним со стороны, подсказал:

– Уважаемый, я вижу, вы три цифры набираете. Это не городской номер.

– А какой же? – растерялся Забайраев.

– Не знаю. Но думаю, это внутренний номер какого-то учреждения.

Муса вспомнил последние слова Бекхана: «Он на самом верху». Какой верх в Грозном? Там, где сидит правительство? Или просто самый высотный дом? Но в жилом доме не будет внутренних телефонов.

Забайраев поел шашлык, свежую зелень, расплатился с официантом, оставив тому щедрые чаевые, и направился в сторону центральной площади города. Все чаще стали попадаться люди без формы, но с автоматами. До него никому не было дела до тех пор, пока он не вошел в Дом правительства. Стал осматриваться, и тотчас два автоматчика, сидевших на проходной, встали и направили в его сторону стволы.

На стене висел телефон внутренней связи, к нему и подошел Муса, не обращая внимания на охрану. Теперь он услышал длинный гудок, а вслед за ним голос:

– Да.

– Мне нужен Булат.

– Вы мне как раз и звоните, – последовал ответ с заметным раздражением. – Что надо?

Муса не знал, что ему надо. Он просто не думал, о чем будет говорить с человеком, имя которого оставил для него тоже, в общем-то, неизвестный человек.

– Бекхан убит.

– Жалко. Хороший был человек. И все? Больше ничего сказать не хотите?

– Он попросил меня перед смертью обязательно позвонить вам.

– Спасибо, позвонили. Если к этому больше нечего добавить, до свидания.

– Но я нес вам ранец…

Связь прервалась. Муса еще недоуменно смотрел на замолчавшую трубку, как один из охранников подбежал к нему:

– Иди за мной, тебя ждут. Если есть оружие, сдай мне.

– Нет у меня оружия.

Булат, на вид лет сорок, был в тонком зеленом свитере и белых брюках. Это как-то странно смотрелось, поскольку и внизу, и по лестнице, и по коридорам ходили все в камуфляжах. Хозяин кабинета предложил ему сесть и сказал:

– Излагай. Все.

Муса рассказал, что случилось в военном городке, опустил лишь тот эпизод, когда стрелял в Бекхана. Закончив рассказ, вытащил бумажник, положил на угол стола.

– Это что? – спросил Булат.

– Бекхан обещал заплатить двести тысяч. Здесь оказалось больше.

– И… И ты… – округлил глаза Булат. – Но я не знал, сколько у него денег было и сколько он тебе обещал. Ты, нищий солдат, вообще мог сказать, что Бекхан остался тебе должен. Я знаю богатых генералов, которые из-за жадности своей готовы под пули идти.

– Если бы я обманул вас, тогда бы вы сразу выгнали меня.

– Или пристрелил, – спокойно дополнил Булат.

– Да, или пристрелили.

– Но это в том случае, если бы ты сказал, что посылку, которую надо было сюда доставить, ты не доставил.

– Я не доставил ее, – твердо проговорил Муса.

Так не говорят проигравшие или чувствующие свою вину.

– Значит, ты сюда пришел только затем, чтоб вернуть лишние деньги? – пристально посмотрел на него хозяин кабинета.

– Я не мог с такой поклажей спуститься с гор и ходить по городу среди вооруженных людей. Я бы не объяснил им, что это, как она ко мне попала и кому предназначена. Я не знал, найду ли вас.

Булат резко встал, зачем-то шагнул к неплотно закрытой двери, выглянул в коридор, закрыл ее. Затем подошел к Мусе, чуть наклонился и тихо спросил:

– «Ранец» удалось вынести из воинской части?

– Конечно. Знаете, сколько я его пер на себе? Плечи до сих пор ноют. Но я оставил «ранец» в Дагестане, в горной пещере, и если надо…

– Не если, а когда, брат. Вот я тебя и спрашиваю: когда ты можешь отправиться туда с отрядом?

– Мне нужен день, чтобы отоспаться, – стесняясь такого признания, ответил Муса.

Он действительно вымотался, а путь предстоял не такой уж легкий.

– Посиди немного, подожди меня.

Булат вышел и через четверть часа вернулся в радостном возбуждении.

– Тебя проводят, – сказал он. – Высыпайся, отъедайся. Дай мне свой паспорт.

Открыв его, он без особого удивления заметил:

– Это не твой.

– Да, – кивнул Муса. – У солдат нет паспортов, есть только военные билеты. Свой я сдал, когда меня забрали в армию. Но я бы хотел, чтобы этот паспорт был моим. За этим человеком на Кавказе ничего нет. И человека этого уже нет…

Булат опять спокойно отреагировал на слова Забайраева:

– Фото, смотрю, можно даже не заменять. Вы чем-то похожи.

И уже когда Муса вышел, промолвил одобрительно, глядя ему вслед:

– Рассудительный. Далеко пойдет.

К нему в кабинет без стука вошел пожилой чеченец, хорошо одетый, в бешмете ниже колен, в черкеске с газырями, подпоясанной узким поясом. На поясе висел кинжал в ножнах, украшенных серебряной чеканкой. Старик сел за стол и спросил:

– Как думаешь, что движет им? Вера?

– Нет, отец. Только деньги. Но он честен.

– Это хорошо. Таких людей мало. Значит, есть надежда, что необходимое нашей стране грозное оружие мы получим?

– Да, отец. Есть не просто надежда – я уверен!

– Что ж, будем из этого исходить…

В тот же день этот старик, уже одетый в европейский костюм, впрочем, повседневный, неброский, сидел за столом маленького кафе, пропитанного шашлычным запахом, и разговаривал с человеком намного моложе его, пожалуй, скорее ровесником сына, Булата. Старик говорил с собеседником на плохом английском, так как арабским тот не владел:

– Что она у нас в руках, я скажу только тогда, когда смогу ее пощупать.

– Это правильно. Но прекрасно уже то, что снаряд ушел от русских. Я думаю, там будет паника.

– Паника будет лишь тогда, когда Москва узнает, в чьих он руках. Так что пока надо выдержать паузу, а вот когда мину внесут в кабинет Джохару…

Молодой собеседник не стал перечить старику:

– Да, пауза не помешает. Но я хочу повторить: мы сделаем уже большое дело, заставив Москву нервничать. Даже если мина в силу каких-то обстоятельств не попадет к нам сегодня-завтра, мы можем сделать вид, что она у нас. Джохар может торговаться и ставить условия. Мы со своей стороны подскажем, как ему надо себя вести в этой ситуации. Теперь о финансовой стороне дела. Мы обещали вам в случае успеха в этой операции…

– Нет, – подняв руку, остановил его старик. – Денежная сторона – это к сыну, Булату. Приближайте его к себе…