Текст книги "Ненависть и месть"

Глава 7

– Заходи.

Открыв дверь, она отступила в сторону, пропуская его в квартиру.

За те два года, что они были знакомы, Татьяна почти не изменилась. Та же короткая стрижка каштановых волос, та же смугловатая кожа, те же изящно очерченные губы. Только вот взгляд стал каким-то иным. Временами он мог быть чистым, открытым, а иногда от ее глаз веяло таким холодом, что Константину сразу же хотелось уйти.

Сейчас, глянув в ее глаза прямо с порога, он успел заметить печально знакомые льдинки отчуждения. В голове мелькнула позорная мысль: «Зря приехал», – но отступать было поздно.

Он остановился в прихожей.

– Проходи куда-нибудь, – предложила она, – я сейчас сделаю кофе. Ты, как всегда, сам за рулем?

– Пока обхожусь без сопровождающих.

– Я так и думала.

– Посижу на кухне, покурю.

– Как хочешь.

Чуть задержавшись, он заглянул в комнату. Все та же знакомая обстановка: диван, кресло, журнальный столик, книжный шкаф и все прочее. Панфилов вдруг сообразил, что сделал это не просто так, не по привычке. Он искал следы, которые мог бы оставить другой мужчина.

«Господи, идиотство, я же сам предупредил ее, что приеду. Что я надеюсь здесь увидеть? Чью-то мятую рубашку? Или носки за диваном? Панфилов, ты стал мнительным».

Она, конечно, поймет, по какой причине он задержался. Если… если не придумать подходящего объяснения.

– А где Андрей? – спросил Константин, заходя на кухню и усаживаясь за стол.

– Он остался там, у подруги.

– На даче?

– Это не дача, а большой загородный дом.

– И что он там делает один?

– Во-первых, он не один. Там есть дети, есть хорошая спортивная площадка, пруд. Рядом – хороший сосновый бор.

– Ты не боишься за него?

– Он вполне самостоятельный ребенок и знает, что можно, а чего нельзя. Во-вторых, ребенку нужен свежий воздух, не век же ему дышать ароматами с нашей птицефабрики.

– У меня тоже есть дом, – сказал, закуривая, Константин. – Правда, там еще не везде закончена отделка. Но если бы ты согласилась, мы давно уже могли бы жить там. Место там хорошее, речка, лес…

– И ни одной живой души вокруг, – добавила в унисон Татьяна. – Только охранники – косая сажень в плечах и с нулевым интеллектом.

– Хм… А чего ты ожидала от охранников? Они должны быть философами? Краснобаями? Сыпать шуточками налево и направо?

Татьяна промолчала, а потом и вовсе отвернулась, взявшись перемывать чистые тарелки. Но Константин решил не отступать.

– Почему ты не хочешь переехать ко мне?

– Я уже говорила – не хочу жить одна в большом доме. Я знаю тебя. Ты будешь пропадать целыми днями, а мне что – выть от одиночества на луну, как бродячие собаки в лесу?

– Ты же понимаешь, что я не могу целыми днями сидеть дома. У меня дела…

– Да, да, конечно, бизнес, – скептически поддержала она.

– Что в этом плохого?

– Ничего. Но и хорошего тоже ничего. И потом, если даже не думать о себе, то ребенку нужно учиться.

– В Запрудном такие же школы, как везде.

– Не такие, – отрезала она.

– И в чем же разница?

– Во всем. Ребенок уже год изучает английский язык, а с третьего класса у них начинается французский.

– Ну и что? Наймем преподавателя.

– Это у вас-то в Запрудном? – с легким пренебрежением спросила она.

Потом спохватилась:

– Нет, ты пойми правильно. Дело не только в полноценном образовании, но и в воспитании. Вообще, в подходе к жизни. Сейчас он находится в коллективе, ему там интересно, весело. А что ждет его в Запрудном? Не забывай, здесь все-таки Москва.

Она с ожесточением терла тарелки.

– Хорошо, допустим, он будет жить в большом загородном доме. Что, возить его каждый день туда-сюда в школу и обратно? Или пригласить гувернера, как сыну помещика? В кого он превратится? Кем он вырастет?

– Нормальным человеком.

– Я в это не верю.

– У тебя кофе убежал.

Густой черный напиток с шипением выплеснулся на плиту.

– Мог бы и сам выключить, – с упреком сказала она, разливая кофе по чашкам и протирая плиту.

– Так ведь я гость здесь, не хозяин, – возразил Панфилов.

И снова она промолчала.

– Знаешь, что я думаю? – сказал Константин. – Дело не в пацане. Ты просто прикрываешься им, как щитом.

– А в ком же?

– В тебе. Ты не веришь мне, но почему, понять не могу.

Она отставила в сторону посуду, взяла чашку кофе, присела на подоконник.

– Хорошо. Раз уж ты так повернул разговор, я скажу, почему не хочу жить с тобой. Два года назад я влюбилась в тебя, ты знаешь об этом. Я смотрела на тебя и думала: вот мужчина, которого я ждала. Я видела только тебя. Только потом я стала прозревать.

– И что же ты узрела?

– Я думала, что твое прошлое, ты понимаешь, о чем я говорю, было лишь случайным эпизодом. Оступился человек, с кем не бывает. Потом я начала кое-что понимать, но списывала все на твою заботу об Игнате. А оказалось, что это далеко не так. Я хочу сказать, не так просто. И я стала думать: какой ты на самом деле? Я видела тебя слишком разного.

Константин усмехнулся:

– А ты хотела, чтобы я всегда был одинаковым?

– Погоди, выслушай меня до конца. Мне казалось, что настоящий Костя – это тот, который обнимает, целует, ласкает меня. Но, когда я узнала, чем ты занимаешься, я поняла, что ошиблась. Те способы, которыми ты добываешь себе деньги, это… это… грязь.

Разнервничавшись, она отвернулась к окну.

– Я не хочу иметь с этим ничего общего. Это по меньшей мере… противозаконно.

Константин едва удержался, чтобы не заорать: «Но ведь ты ни разу не отказалась от этих грязных денег!» Закурив новую сигарету, он сделал подряд несколько глубоких затяжек. Погасил в себе приступ ярости:

– Послушать тебя, так я какой-то урод. Вокруг меня только дерьмо и ничего хорошего. Сейчас так живут тысячи, и по-другому прожить невозможно.

– А ты пробовал жить по-другому? – не оборачиваясь, спросила она.

– Да, пробовал! – почти выкрикнул он. – Я жил, как все. Учился в школе, работал, тянул лямку. Потом, как все, ушел в армию выполнять долг перед Родиной.

Не выдержав, он вскочил из-за стола, стал расхаживать по кухне.

– Родина получила от меня все, что хотела. Я не спрашивал, зачем меня отправляют туда, на бойню. Я просто шел и делал то, что мне приказывали. Мне говорили: интернациональный долг, интересы государства превыше всего, тебя встретят на родине как героя. А все оказалось туфтой, полной туфтой, понимаешь? Сколько слов было, сколько ожиданий. А нас просто использовали, как портянки. Сносили, протерли и вышвырнули на помойку. И потом то же самое государство, за которое мои друзья полегли там, в горах, сделало меня преступником. Оно проехало по мне, как асфальтовый каток. И дело даже не во мне лично. Я не один был такой. Всех, кто смог вернуться оттуда, жизнь переломала, покалечила…

– Это еще не дает тебе права…

– Дает! – закричал он. – Я сам по себе. Я отдал все, что мог. Нажрался этой баланды из общего котла – во, по горло! Хватит!

– Раньше ты так не думал.

– Спасибо одному умному человеку, просветил.

Константин вспомнил Елизарова.

– Когда-то мне казалось, что он ошибается. Потом, слава Богу, хватило ума… Да, я давно не в ладах с этим государством. Сначала я не сопротивлялся, потому что не понимал, что происходит. Потом оно наехало на меня, сделало отбросом, и я начал воевать. Воевал так, как мог, как меня научили. Я не обращал внимания на законы.

– Но почему? – почти простонала Татьяна.

– А кто устанавливал эти законы? Те же, кто использовал и вышвырнул нас за ненадобностью? Кто дал им это право? Почему они решили, что могут распоряжаться моей судьбой? Что это за законы? Дикое зверье в лесу живет честнее. Там прав самый сильный, или самый хитрый, или самый изворотливый. После того, что случилось два года назад, я много над этим думал. И знаешь, к какому выводу я пришел?

– Догадываюсь.

– Да, плох не я, плох закон, который не может никого защитить. А не может он это сделать потому, что не хочет. Это государство не видит во мне человека. И что я должен делать, когда вокруг такой беспредел? Где выход для нормального, здорового мужика? Выход один: думать о себе и защищаться самому. Может быть, я в чем-то не прав, но только по мелочам. Жить я никому не мешаю. Если бы мне дали развернуться, то многим вокруг стало бы лучше. Теперь ты понимаешь, что происходит?

– Уходи, – слабым голосом произнесла она.

– Что?

– Я больше не могу. Я устала. Это слишком тяжело для меня.

– Как знаешь…

Он ушел, хлопнув дверью.

Ему многое еще хотелось сказать Татьяне. О том, что главный преступник в нашей стране – это государство. Оно ворует, не доплачивая зарплату, сжирает деньги, которые люди копили годами и десятилетиями; оно мошенничает, мороча голову сказками о светлом будущем в виде ваучеров; оно вымогает налоги, взятки, подношения; в конце концов, оно убивает в бессмысленных войнах.

Что должен делать человек в таком государстве: либо безропотно смотреть на то, что творится вокруг, либо действовать? Действовать! Если надо, зубами и когтями, вырывая настоящее для себя и будущее для своих детей.

Или есть какая-то иная логика?

Глава 8

Пройдя мимо группы немецких туристов, шумно обменивавшихся впечатлениями у колонны Сигизмунда, Александр Кононов оглянулся.

Ему показалось, что молодой человек в цветастой майке и джинсах слишком внимательно смотрит в его сторону. А тот, постояв возле туристов и послушав экскурсовода, развернулся и двинул в противоположную сторону.

«Кажется, я становлюсь слишком подозрительным, – подумал Кононов. – Да и с чего это вдруг кому-то следить за мной? Я ж не удрал сюда под чужой фамилией. Уехал в командировку, обычную, по служебным делам. Задержался на пару дней, ничего особенного».

Но тревога все-таки не оставляла его. На всякий случай Кононов зашел в ближайший бар – посидеть за стойкой, понаблюдать за улицей, а заодно пропустить рюмочку-другую вишневого ликера.

День был в разгаре. В баре почти не оставалось свободных мест. Но Кононову все-таки удалось пристроиться в углу возле стойки. Он заказал выпить и стал осторожно приглядываться к посетителям.

По большей части это были иностранцы. Вот эти, за ближним столиком, – немцы. Чуть дальше – австрияки, это легко было определить по специфическому выговору без обычного немецкого грассирующего «р».

Из самого дальнего уголка доносилась английская речь, а еще в баре было несколько японцев с неизменными фотоаппаратами и видеокамерами.

«Как быстро изменилась Варшава, – думал Кононов. – Когда я приехал сюда в первый раз, кажется, в девяностом, это был обычный серый город в обычной серой соцстране. Как там говорили раньше? Курица – не птица, Польша не заграница. Нет, конечно, кое-что отличало Варшаву от Москвы. Европа все-таки. Но теперь…»

Варшава на самом деле сильно изменилась.

Бурно шло новое строительство, реконструировались старые здания, открывались обменные пункты, нотариальные конторы, банки, финансовые компании, автосалоны, ночные клубы, казино, дискотеки, огромные, сверкающие стеклом и никелем супермаркеты. На улицах появлялось все больше и больше иностранцев, проявлявших живой интерес именно к польской столице.

Шоковая терапия принесла быстрые плоды. Небольшой бар, в котором сидел Александр Кононов, был явственным тому подтверждением. Двое ближайших к Кононову посетителей встали из-за стойки и, расплатившись, вышли на улицу. Их места заняли длинноногие девчонки в коротких юбках с почти одинаковыми смазливыми личиками в полной боевой раскраске.

Коверкая польские слова, одна из них заказала бармену кофе с коньяком. В ожидании заказа она зазывно посмотрела на Кононова, хлопая длинными, густо накрашенными ресницами.

Кононов мгновенно просчитал девиц.

– Ну что, Наташа, как дела? – спросил он, одарив соседку ослепительной белозубой улыбкой.

– Вы из Союза? – удивилась она. – Никогда бы не подумала. А как узнали, что мы русские?

Вспомнив фразу из спектакля знаменитого кукольного театра Сергея Образцова, Кононов ответил:

– Соотечественника за границей узнаешь по выговору.

– Да? Но вообще-то я не Наташа.

– Как же тебя зовут?

– Лада.

– А подругу?

– Анжелика, – игриво тряхнув белокурыми волосами, сказала девушка. – Мы из Горького, он теперь, кажется, Нижним Новгородом называется.

– Давно здесь?

– Третий год.

Бармен принес девчонкам кофе и коньяк. С любопытством поглядывая на Кононова, они стали пробовать напитки.

– Я вижу, вам здесь неплохо.

– Не жалуемся.

– Сколько берете за час?

– А что, хотите развлечься?

– Неплохо бы.

– Мы с соотечественниками обычно не работаем… У нас, знаете ли, народ бедный и торопливый. Приедут на стадионную барахолку, затарятся, рысцой по магазинам – и с сумками назад в автобусы.

– Я не из их числа, – еще шире улыбнулся Кононов и демонстративно отвернул полу пиджака, где красовалось имя всемирно известного итальянского кутюрье.

– Сто марок в час каждой, – деловито сказала Анжелика.

– Двести баксов за два часа обеим. Номер в гостинице за мной.

* * *

…Анжелика встала с постели, потянулась, демонстрируя великолепную грудь.

– Ты просто какой-то самец. Я думала, у меня кости таза разойдутся. Долбил и долбил, долбил и долбил.

– Я всегда возбуждаюсь, когда живьем вижу настоящие лесбийские номера, – сказал Кононов, закуривая ментоловую сигарету.

Лада, лежавшая рядом, поглаживая его по груди, двумя пальцами перехватила зажженную сигарету.

– Мы же профессионалки, – сказала она, затянувшись и выпустив тонкую струйку мятного дыма.

– Вы этому у себя на Волге научились?

– Нет, уже здесь, – ответила Анжелика, выходя из комнаты. – Вы там поболтайте, а мне в ванную надо.

– В Горьком мы были пай-девочками, – хихикнула Лада. – Ходили в школу, учились в техникуме.

– Надеюсь, не в железнодорожном?

– Нет, советской торговли.

Она игриво скосила глазки.

– Значит, карьера советских продавщиц вас не привлекала?

– Ни капельки.

– И что, сами рискнули податься сюда?

– Нашлись добрые люди, помогли выехать, здесь устроили. Сначала тяжело было.

– Приходилось много отстегивать?

– Много. Однокомнатную хибарку снимали за свои, все попутные расходы тоже. А это, знаешь, сколько? Всем дай. Полицианту, чтоб не цеплялся каждый день, швейцару в гостинице. Косметика, шмотки – на все деньги нужны. Да еще сутенеру половину отстегни. Вот так и вертелись. Слава Богу, нас хоть не били…

– The same old story, – сказал Кононов по-английски.

– Что? – не поняла Лада.

– Старая, старая сказка. Ты что, по-английски не понимаешь?

– Так, пару слов знаю. А вообще-то, – она подмигнула, – я больше по-французски обучена языком работать.

– Да, минет у тебя хорошо получается. И подружку свою ты языком красиво обрабатывала. Талант у тебя, дорогуша.

– С него и живу, – засмеялась проститутка.

Затушив окурок в пепельнице, она соскользнула с постели и стала надевать колготки.

– А в ванную? – спросил Кононов.

– Зачем? Ты же в меня не кончал, – спокойно ответила она.

Вскоре к подруге присоединилась Лада. Девушки, торопливо одевшись, быстро направились к двери.

– Ну, адью, Шурик, – пропела Лада, подняв руку и шевельнув пальчиками. – Если еще захочешь, приходи в бар. У нас там постоянное рабочее место.

Дверь закрылась. Кононов еще пару минут полежал, расслабленно пуская кольца дыма к потолку.

«Скорей бы все это кончилось, – подумал он. – Покатаюсь по свету, попробую шведок, итальянок, филиппинок, японок. Говорят, тайки какие-то особенные. В Таиланде я еще не был. Обязательно надо побывать…»

В дверь тихонько постучали. Кто там еще? Проституткам ведь заплатил вперед. Или забыли что-нибудь? А может, это портье?

– Сейчас, минуту! – крикнул он, поднимаясь.

Кононов заглянул в ванную комнату, сдернул с вешалки широкое махровое полотенце, обернул его вокруг пояса.

Стук повторился.

– Уже иду.

Щелкнув английским замком, Кононов широко распахнул дверь и остолбенел. Прямо в лоб ему был направлен ствол пистолета, который держал в руке тот самый молодой человек в цветастой майке и джинсах, прогуливавшийся возле колонны Сигизмунда.

– Тихо, – сказал он на чистом русском языке.

Кононов отступил на шаг назад, рефлекторным движением приподняв вверх руки. Обмотанное вокруг пояса полотенце с легким шорохом упало на пол.

– Прикрой елдак, – не повышая голоса, произнес гость.

Кононов чуть резче, чем надо, наклонился.

– Не дергайся, аккуратно. Вот так. Теперь повернись вполоборота и топай к дивану.

Кононов послушно выполнил все приказания незнакомца и сел на диван, лихорадочно размышляя о происходящем. Что все это может означать? Попытка ограбления? Проститутки стукнули своему сутенеру, и он пришел требовать лишних бабок? Это больше всего похоже на правду. Простой грабитель вряд ли станет действовать в одиночку, будучи даже вооруженным.

А вот сутенер вполне мог отважиться на такое. «Ух, шлюхи-хренососки, – со злостью подумал Кононов, – видели, что я один, бабок полно, номер без охраны. Но как он сюда проник? Ежи, как всегда, дежурит внизу на своем посту, чужих не пропускает. Сколько же ему забашлял этот урод? Ладно, я с ним еще разберусь».

Опустив оружие, молодой человек почему-то не стал входить в номер, а отступил в сторону. «Что происходит? Ничего не понимаю…»

В следующее мгновение он понял, что происходит. На пороге показались двое мужчин в почти одинаковых черных костюмах, белых сорочках с разноцветными галстуками, с кожаными кейсами в руках. Один, с проседью в волосах, был постарше – лет сорока пяти, другой – помоложе и элегантнее. Оба спокойно вошли в номер.

– Здравствуйте, Александр Игоревич, – наклонил голову седой.

Потом повернулся к молодому человеку в цветастой майке:

– Погуляй в коридоре… пока.

* * *

Примерно в то же самое время, но полутора тысячами километров восточнее, в подмосковном городе Запрудном, происходила еще одна малоприятная для ее участников встреча.

Константин Панфилов, вернувшийся из Москвы и пребывавший в довольно мрачном настроении, вошел в свой офис. Споткнувшись о торчащий под ногами уголок линолеума, чертыхнулся, подумав, что всего-то ничего времени прошло после ремонта, а уже пора полы перестилать.

В приемной у кабинета его встретила секретарша. Жанна Макарычева, работавшая у него третий год, почти не изменилась за это время.

Она все теми же влюбленными глазами смотрела на своего начальника, терпеливо ожидая рождения ответного чувства. Казалось, ничто не может заставить ее свернуть с раз и навсегда выбранного пути. Она прекрасно знала, что сердце ее любимого Константина Петровича принадлежит другой. Но Жанна не теряла надежды, что этот роман когда-нибудь кончится. Судя по последним событиям, ее ожидания вполне могли сбыться.

– Константин Петрович, – не сводя взгляда с Панфилова, сказала она, – вам уже два раза звонил Исаак Лазаревич Копельман из фирмы «Контур».

– Ты бы ему сказала, что я с ним свяжусь, и дело с концом.

– Я именно так и поступила. Он перезвонил еще раз, буквально минут за пять до вашего прихода.

– Хорошо, сейчас наберу его…

– Его нет на работе. Именно поэтому он и звонил. Просил искать его по сотовому. Вот номер.

Она протянула Панфилову листок с аккуратно выведенными цифрами. Константин глянул на бумажку, засунул ее в наружный карман пиджака.

– Да, кстати, Жанна, подними-ка бумаги. Сколько мы заплатили в прошлом месяце за услуги «Московской сотовой связи»?

– Хорошо.

– Еще что-нибудь было?

– Нет, все остальное я решила в рабочем порядке. Несколько звонков переадресовала главбуху.

– Я буду у себя.

– Подождите, Константин Петрович. Чуть не забыла. Как только вы уехали, звонил какой-то Шалимов.

Глаза Константина потемнели, зрачки сузились. Эта настороженность не ускользнула от всепоглощающего взгляда секретарши.

– Что-нибудь не так?

– Наверное, не Шалимов, а Шаримов, – уточнил он.

– Может быть, я не разобрала. Было очень плохо слышно. Это что-то важное?

– Что он спрашивал?

– Ничего. Только – на месте ли вы. Я ему сказала, что нет. И спросила, что передать. Он сразу положил трубку. Даже номера не оставил.

Потерев подбородок, Константин вошел в кабинет. Жанна проводила его недоуменным взглядом.

«Похоже, вся городская братва всполошилась. Копельман уже наверняка взял за горло Сашу Порожняка. И Айваз, который обычно хоронится на глубоком дне, всплыл. Зачем?»

О том, кто такой Айваз Муса-Оглы Шаримов, в Запрудном знали немногие. Упоминания его имени нельзя было встретить даже в оперативных сводках городского управления внутренних дел. Перед милицией Айваз – такую погонялу он получил во время своей первой и единственной ходки на зону по статье за валютные спекуляции – был чист, аки агнец. Дело в том, что еще пару лет назад у Айваза была совсем другая фамилия. Он прибыл в Подмосковье под видом беженца из Нагорного Карабаха с чужими временными документами. От прежней жизни у него осталась лишь кличка, зафиксированная ныне в графе «имя» нового паспорта.

Став полноправным российским гражданином с чистой биографией, Айваз вел себя тихо и старался не привлекать излишнего внимания органов. Между тем он был одним из самых влиятельных людей Подмосковья, хотя и числился лишь менеджером производственно-коммерческой фирмы «Триал».

В уставе «Триала» были записаны самые разнообразные формы деятельности, но основной доход приносила широкомасштабная торговля нефтью и нефтепродуктами.

Директор «Триала» Юрий Трошин только благодаря Айвазу смог опутать сетью своих бензоколонок, стационарных и контейнерных, едва ли не все Подмосковье.

Контракты на поставки сырой нефти из Азербайджана, переработка ее на крупном нефтеперерабатывающем заводе в одной из ближних областей, поставка нефтепродуктов не только на собственные заправочные станции, но и на крупные государственные нефтебазы, а также в ближнее и дальнее зарубежье – все это находилось под пристальным надзором Айваза.

Большинство сотрудников фирмы «Триал» не подозревали о наличии в штате фирмы такой должности и тем более не знали о человеке, который ее занимал.

Но Юрий Михайлович Трошин, бывший инструктор горкома партии, а ныне преуспевающий бизнесмен, ни на минуту не забывал, кому он обязан своим благополучием.

Как только Айваз развернул свой бизнес на нефтепродуктах, деньги рекой потекли в московский общак азербайджанской группировки. Шаримов обратил на себя внимание серьезных людей из первопрестольной и в минувшем году заслужил право прибавить к своей скромной кличке слово «вор». Некоторые «доброжелатели», правда, поговаривали, что Айваз купил сан за бабки. Но доверие к нему московских авторитетов азербайджанской общины было столь велико, что слухи быстро рассеялись. Сам Айваз в кругу близких друзей часто посмеивался: не пойман, а вор.

Должно было случиться что-то неординарное, если Айваз начал лично искать встречи с Панфиловым…

Первым делом Константин позвонил Копельману. Обсуждать вопросы по телефону Исаак Лазаревич наотрез отказался. Может, догадывался о том, что все его телефонные разговоры с некоторых пор аккуратно записывались на пленку людьми Панфилова. А может, просто перестраховывался.

Сейчас Копельман обедал в небольшом загородном ресторанчике «Дед Мазай» и приглашал Константина разделить с ним трапезу. Сегодня у «Деда Мазая», словно в насмешку над известным некрасовским персонажем, подавали жаркое из зайчатины, приготовленное по старинному русскому рецепту.

Константин согласился. В конце концов, нужно же чем-то компенсировать неизбежные моральные издержки.

Прежде чем отправиться на обещавшую мало приятного – кроме стола, конечно, – встречу, Панфилов заглянул в технический отдел службы безопасности. Семенкова на месте не было, но его присутствия и не требовалось для того, чтобы решить маленькую техническую задачу.

Двое квалифицированных инженеров-электронщиков быстро сделали то, о чем просил их Панфилов. В элегантную, инкрустированную золотой фольгой зажигалку известной фирмы «Ронсон» был вмонтирован миниатюрный микрофон с радиопередатчиком, позволяющий прослушивать и записывать звуковую информацию на расстоянии около километра. Питание микрофона осуществлялось от стационарного микроаккумулятора и обеспечивало бесперебойную работу на протяжении нескольких месяцев. Большего срока и не требовалось.

На встречу Константин отправился не один. Опережая его черную «Волгу», в сторону ресторана «Дед Мазай» выехал довольно потрепанный с виду серый «ИЖ»-каблучок с надписью на борту «Ремонт аудио-, видеотехники». Машина эта не должна была вызвать никаких подозрений, потому что на самом деле принадлежала панфиловской фирме, одно из подразделений которой – маленькое ателье – занималось ремонтом аппаратуры. Так что люди в машине могли совершенно спокойно демонстрировать ее содержимое без опасений быть разоблаченными. Все эти осциллографы, сложные измерительные приборы и прочая техника полностью соответствовали характеру реально выполняемой работы.

А то, что они попутно позволяли прослушивать милицейские рации, телефонные и радиопереговоры, снимать сигналы с радиомикрофонов и прочее, едва ли пришло бы кому-нибудь в голову.

Денег технический отдел пожирал уйму, а по-настоящему пока так и не развернулся. Но Константин был уверен, что эти расходы обязательно окупятся.

В коридоре его успела поймать, схватив буквально за рукав пиджака, секретарша.

– Константин Петрович, вот платежка.

– Какая платежка?

– Вы просили узнать, сколько мы заплатили в прошлом месяце «Московской сотовой связи».

– Ах да, извини.

Панфилов глянул на цифры и от удивления поднял брови.

– Это ж целое состояние. Кто у нас столько наболтал? Я вообще стараюсь «сотовиком» не пользоваться. Ну, Владимир Иванович, это понятно. Но он же один.

– Не забывайте про Григория Валентиновича.

– Что, Володина? Это с каких пор мы стали за него платить?

– С прошлого месяца. А что, разве это не так?

– Ну-ка, ну-ка…

– Вы тогда… – Жанна многозначительно кашлянула, – в Москве пропадали. А Григорий Валентинович зашел и сказал, что с вами он договорился и теперь мы будем оплачивать его счета.

Константин еще раз взглянул на длинный ряд нулей в платежной ведомости и зло сжал зубы.

– Да это уже крысятничество какое-то, – проговорил он.

– Что? – переспросила Жанна.

– Володину не говори, я сам разберусь.

* * *

Людей Саши Порожняка Панфилов увидел не доезжая метров пятисот до ресторана «Дед Мазай». «Порожняк работает в лучших традициях советской милиции, – подумал Константин, глядя на четырех мрачных субъектов, лениво покуривавших и поплевывавших под ноги рядом с новеньким, сияющим лакированными поверхностями белым „Мерседесом“. – Берет не умением, а числом. Одного я знаю – это Ермолай. Остальные – шушера, „быки“. Волына наверняка есть у Ермолая и, может быть, еще у кого-нибудь из этих бойцов. А я вот своих парней не взял. Может, оно и ни к чему было, а может… Ладно, как говаривал покойный капитан Елизаров, будем посмотреть».

Он свернул с дороги на стоянку рядом с «Дедом Мазаем», припарковал машину неподалеку от «Мерседеса» Саши Порожняка.

«Быки» во главе с Ермолаем побросали окурки, вытянулись. «Интересно, что они во мне такого увидели? Калаша в руках вроде нет. Батальон бойцов с собой тоже не привез».

Открыв дверцу, он направился прямо к Ермолаю. Похоже, поведение Панфилова было для того неожиданностью, ибо он так и остался стоять позади своих «быков».

– Привет, Ермолай, – сказал Константин, останавливаясь у переднего бампера «мерса».

– Здорово, коль не шутишь, – ухмыльнулся тот.

– «Мерс» недавно взяли? Что-то я его раньше не видел.

– Недавно.

– В Германии?

– Из Москвы, – ощерился Ермолаев. – Если хочешь, могу адрес автосалона дать.

– Не надо.

– Так и будешь, – сплюнул Ермолай, – на «волгаре» сраном рулить?

Константин оставил без внимания вызывающе развязный тон порожняковского прихлебателя.

– Ладно, пацаны, не скучайте тут.

– Топай! – крикнул ему вслед Ермолай. – Тебя там давно ждут!

Ресторан «Дед Мазай» волей фантазии архитектора был построен в виде сказочной избушки. Покатая бревенчатая крыша, крылечко с резными деревянными перилами, толстая дубовая дверь, обшитая металлом, похожим на латунь. По металлу – резные и чеканные изображения зверей: медведи, лисы, зайцы. Над дверью громадный фонарь: довольно изящное чугунное литье. Лампа в фонаре по размерам больше годится для прожектора.

Константин, потянув на себя дубовую дверь, вошел в ресторан. Все довольно просто, никаких холлов, вестибюлей. Сразу же от двери зал с двумя рядами резных деревянных столов. Стены отделаны панелями из мореного дуба, в потолок упираются четыре толстых резных столба.

«По-моему, – подумал Константин, – этот ресторан надо было назвать „Избушка на курьих ножках“ или „Баба Яга“. А может, Баба Яга у них официантка? Летает в ступе между столами, очень удобно метлой грязную посуду смахивать».

Все столы в ресторане, за исключением единственного, были пусты. В самом дальнем углу, возле окна с тонкой резной деревянной рамой сидели глава фирмы «Контур» Исаак Копельман и Саша Порожняк. На столе перед ними стояла початая бутылка коньяка, вокруг нее тарелки с закуской. Копельман хлебал борщ из простой крестьянской плошки, даже не задумываясь, насколько смешон он с деревянной ложкой в руках. Увидев Панфилова, отставил плошку в сторону и жестом пригласил к столу.

Саша Порожняк, потягивавший коньячок из маленькой рюмки, смерил Панфилова сумрачным взглядом.

– Мир вашему дому, – сказал Константин, присаживаясь.

В ответ Копельман лишь кивнул – мол, здоровались по телефону, а Порожняк сказал:

– Здорово, Жиган. Пить будешь?

– Благодарю, я за рулем.

– Че, никто из твоих бойцов рулить не может?

– Я люблю водить сам. Да и с собой не брал никого.

– Без понтов? – недоверчиво спросил Порожняк.

– Я же не думал, что это ты мне стрелку забиваешь. Вон, Исаак Лазаревич позвонил, попросил встретиться. Я и приехал.

– Ну, Жиган, ты даешь. Или, может, порожняк гонишь? Посадил мазутку где-нибудь в кустах.

Жиган промолчал: думай, мол, Порожняк, что хочешь, я оправдываться не стану.

– Ладно, не хочешь пить – насильно в хавло заливать не буду, – хмыкнув, решил Порожняк.

– Поесть вот – не откажусь.

Саша Порожняк, не оборачиваясь, лениво приподнял руку. Спустя мгновение открылась не заметная простому взгляду дверь в стене, и оттуда на рысях выскочил шустрый халдей. Виртуозно свернув между столами, он лихо поставил перед Константином глиняный горшочек с крышкой. Тут же рядом с горшочком нарисовались приборы, крышка исчезла, и в лицо Жигану пахнуло густым ароматным запахом тушеной зайчатины.

Официант исчез за дверью еще быстрее, чем вынырнул оттуда.

– Вышколенный персонал, – заметил Жиган. – Только слышал я, будто ресторанчик ваш прибыли совсем не дает.

– От кого это ты слышал? – скривился Саша Порожняк.

– Земля слухами полнится. – Константин попробовал жаркое. – А зайчатинка хороша. И чего это люди от «Деда Мазая» нос воротят? Нет, я серьезно. Кухня-то здесь хорошая.