Текст книги "Морской дозор"

Глава 6

Дело шло уже сильно к вечеру, когда в район предполагаемой аварии прибыла армейская поисково-спасательная группа. Хотя, конечно, такого громкого названия десяток человек на двух битых-перебитых «уазах» не заслуживали. Ближе всего к этому злосчастному месту оказалась дислоцированная около поселка Усть-Баргузин войсковая часть, официальной задачей которой было обслуживание РЛС. Той самой РЛС, чья ажурная антенна украшала сопку, мимо которой совсем недавно пролетал таинственно исчезнувший «Ми-26».

Поэтому поисковую группу составляли солдаты-срочники этой военной части да один командующий ими офицер – старший лейтенант, угрюмо, нахохленно восседавший на переднем сиденье первого «уаза».

Никакими поисками он, тридцатилетний связист и радиолокаторщик, помпотех РЛС отродясь не занимался, как их вести – не имел ни малейшего представления. Точно так же, как и приданные под его начало «орлы боевые»: шесть салабонов, старший сержант, находившийся во второй машине, и два водителя.

Поиски старлей считал затеей дикой, изначально обреченной на провал и сейчас злился, – вместо того чтобы тихо-мирно поддать казенного спиртика под вяленого байкальского омуля с рассыпчатой вареной картошечкой… Да в приятной компании зама командира РЛС по матчасти, тоже старшего лейтенанта… Так нет же! Приходится мотаться по вечерним таежным проселкам, как ошалевшая дворняга с привязанной к хвосту консервной банкой! Где искать? Что, наконец, искать? Следы аварии военно-транспортного вертолета? А была она, авария?

Старший лейтенант зло сплюнул прямо на пол кабины, себе под ноги. Достал мятую пачку «Явы», закурил. Краем глаза перехватил жадный взгляд водителя, молоденького солдатика в донельзя грязной, заляпанной машинным маслом шинельке, на пачку сигарет. Вздохнул. Протянул пачку водителю, а затем и на заднее сиденье машины, где жались друг к другу еще три «чудо-богатыря» прошлогоднего призыва. Он вообще-то добрым был мужиком, этот старлей, хоть и законченным пьяницей. Жалел солдатиков.

Ну, положим, в том, что авария была, сомнений не оставалось. Сами радиолокационщики не видели момента падения вертолета, слишком на малой высоте шел «Ми-26». Они лишь обратили внимание, зафиксировали, что тот проследовал над расположением их части, над теми самыми раздолбанными бараками, так поразившими бортмеханика Лешу более часа назад. Шел низко, над самым берегом, курсом на Читу. С юго-западного направления, кроме того, был немного погодя отдаленно слышен какой-то малопонятный шум. Но ни у солдат этой забытой богом военной части, ни у офицеров, которых насчитывалось аж шестеро, боевого опыта не было.

Перестрелку, тем более зенитный огонь крупнокалиберной спарки вояки на таком расстоянии распознать не сумели. Что еще? Ну, вроде поднималось там же, на юго-западе, облачко дыма. А может, и не поднималось. Может, примерещилось по такой погоде.

За этот час доклад руководителя полетов, майора Щукина, о потере связи с экипажем «Ми-26», пройдя по армейским инстанциям, дошел до штаба. Большого переполоха он не вызвал, дежурный по штабу флегматично занес донесение в журнал и доложил о нем наверх, по команде. Об аварии пока не думали. Обычное, не столь уж редкое летное происшествие. Подумаешь, связь скиксовала! «Прилетят в Читу – починят!» – как выразилась на КДП генеральша Берсентьева.

Но Щукин был настойчив. Он уже не на шутку волновался о судьбе «Ми-26» и, будучи не в силах связаться с экипажем, связался с предполагаемым пунктом прибытия транспортника.

Быстро выяснилось, что никакой вертолет туда не прилетал. Через пятнадцать минут стало совершенно ясно, что уже и не прилетит: ресурс горючего был выработан. Щукин с КДП вновь, уже не по команде, а в обход промежуточных инстанций, через голову своего непосредственного начальства, доложил о происшедшем в штаб округа.

Стало ясно: случилось что-то весьма поганое. Был вертолет – и нету его, как корова языком слизнула. Тут дело пахло уже не простыми неладами со связью. Но чем же? Никто ничего не понимал.

Вынужденная посадка? Вполне вероятно. Но почему они все еще молчат? Ведь помехи непонятного происхождения пропали около часа назад, так что же мешает экипажу выйти на связь, хотя бы на аварийной волне? Мало того, даже если допустить непоправимое – вертолет разбился, заходя на вынужденную, а все члены экипажа мертвы или без сознания, то все равно у «Ми-26» есть аварийный радиомаячок, уничтожить который практически невозможно. У него автономное питание, не зависящее от бортовой электросети, он автоматически включается именно в таких вот нештатных ситуациях. Его сигналы не несут никакой информации, но позволяют запеленговать вертолет, даже если машина почти полностью разрушена. Правда, радиус уверенного приема аварийных радиоимпульсов маячка невелик – не превышает пятнадцати километров.

И тут в какую-то умную начальственную голову – встречаются ведь изредка такие! – пришла мысль о том, что последний удачный сеанс связи с пропавшим «Ми-26» состоялся вскоре после прохождения вертолетом Усть-Баргузина. И, соответственно, близко к нему расположенной РЛС. Кому же попытаться нащупать сигналы маячка, как не тамошним специалистам – локационщикам? Им дали соответствующий приказ.

Они попытались. Но за полчаса ничего не обнаружили, ни ползвука!

Объяснение всему этому напрашивалось только одно, причем крайне печальное. Вертолет с экипажем, по всей вероятности, совершил вынужденную посадку на байкальский лед. Причина вынужденной посадки оставалась загадочной, но не в ней была суть: мало ли что в воздухе может случиться! Отказал двигатель, возник пожар на борту, несущий винт угодил по летящей птице и погнулся, такие случаи бывали… Да еще десяток возможных причин! Зато дальнейшее просматривалось до боли ясно: проломили лед и булькнули в Байкал. Вместе с аварийной рацией и маячком.

Значит, если кто из экипажа остался жив, то он – или они – плетется сейчас пешком в подступающих сумерках, пытается выйти к людям. Возможно, нуждается в экстренной медицинской помощи.

Тут на сцену выступила та самая карта, над которой колдовал майор Щукин, а точнее – небольшой овальчик, обведенный тупым концом майорского карандаша.

Было предельно ясно, что и место предполагаемой вынужденной посадки, и оставшиеся в живых, на что очень хотелось надеяться, члены экипажа находятся там, внутри овальчика.

Но это он на карте такой маленький. А на местности занимает площадь не менее двадцати пяти квадратных километров.

Темнеет в начале марта рано, да к тому же погода пасмурная, так что иголку в пресловутом стоге сена не в пример проще найти. Но искать-то надо… За пропажу военно-транспортного «Ми-26» по головке отнюдь не погладят, тут могут у некоторых звездочки с погон посыпаться. По крайней мере, обозначить свою активность необходимо, чтобы потом с честным видом, глядя в глаза начальству, сказать: «Поиски пропавшего вертолета были организованы немедленно!»

А где взять личный состав для этих поисков? Не из Иркутска же гнать народ, не из Читы. Но вот она, РЛС и военная часть при ней, рядышком! Пусть-ка они, голубчики, и поищут: во-первых, место падения вертолета, во-вторых, оставшихся в живых вертолетчиков. На тех самых немереных квадратных километрах прибрежной тайги и байкальского льда. Народу в части кот наплакал? Ну, уж чем богаты… Человек десять командир части как-нибудь по сусекам наскребет. Тем более что по-хорошему для выполнения подобной задачи нужно не меньше роты, а хорошо бы – двух. Так что десять там человек или тридцать – роли никакой не играет. Но пусть ищут, для отчета это самое то, что нужно. Найдут – отлично, а нет, так на нет, как известно, и суда нет! Хотя никто всерьез не верил, что найдут.

Все это старшему лейтенанту, помпотеху РЛС, возглавлявшему «поиски», было ясно как божий день. Не первый год он армейскую лямку тянул, научился разбираться в таких вот хитростях начальства. А ему с солдатиками отдувайся, прикрывай чью-то задницу!

Именно поэтому он пребывал в самом отвратном настроении.

Передний «УАЗ», в котором сидел старлей, уже обогнул расположенные у самого берега развалины рыбоконсервного завода и устремился по расхлюпанной лесной дороге дальше, забирая вправо, когда впереди, в сгустившихся мартовских сумерках замерцала тусклой звездочкой фара встречной машины. Почему-то одна.

Когда встречная машина, такой же «уазик», только еще более потрепанный, чем армейские, остановился, стало ясно, почему. Вторая была разбита.

Старший лейтенант подошел к машине, заглянул в распахнувшуюся дверцу. Толстого китайца, сидящего рядом с водителем, лейтенант узнал: несколько раз встречал его в Усть-Баргузине.

– Куда? Откуда? – не слишком приветливо спросил он.

На лице китайца возникла широкая, чуть подобострастная улыбка, хотя глаза оставались холодными, как байкальская вода:

– Господин офицер, я из Усть-Баргузина возвращаюсь. Хотел о поставках овощей договориться с местными властями. И с военными, с вашим начальством, тоже. Жить-то надо на что-то! Мы мирные огородники, строители… Мы, хуатяо, всегда с русскими военными в дружбе! Вот я вас помню, господин офицер, вы на РЛС служите, что около поселка. Я вам в прошлом году капусту привозил. И лук. Узнаете меня?

Старший лейтенант рассеянно кивнул. Ничего сколь-нибудь подозрительного он в китайском «уазике» не обнаружил: двое человек, заднее сиденье пустое… Да, собственно, и не рассчитывал он обнаружить ничего подозрительного. Действительно – мирные огородники…

– Ты по дороге ничего такого, странного, не видел? Пожар какой или, может, людей встречал? – спросил старлей для очистки совести, не особо надеясь на положительный ответ. Если бы встретились китайцу ребята с пропавшего вертолета, так сидели бы они сейчас в его машине.

– Нет, ничего и никого не видел, – ответил тот. – А что случилось?

В голосе толстого китайца слышалась характерная азиатская любезность.

– Да случилось вот, – с досадой сказал старлей. – Вертолет у нас пропал. Прямо как сквозь землю провалился. Четверо парней… Я вот ищу, только разве найдешь? Значит, ничего?

– Ах, какое страшное несчастье, – китаец сокрушенно всплеснул руками. – Нет, господин офицер! Совсем ничего! Но если нужна моя помощь в поисках, то я со своей машиной в вашем распоряжении! Мы дружим с русскими военными…

– Э-э, какая тут, к болотным кикиморам, помощь, – безнадежно махнул рукой старший лейтенант. – Сам не потеряйся, тем более машина у тебя того гляди развалится. Глядишь, еще и тебя потом искать заставят. Ладно, освобождай дорогу. Пропустишь нас и езжай своим путем. А увидишь чего… связаться с РЛС сможешь?

– Конечно, конечно, – угодливо закланялся китаец, не переставая удерживать на плоском, как блин, лице со щелочками глаз улыбку. – Вот, радиотелефон есть у меня. Если встречу, если увижу… Сразу же свяжусь!

Как только военные «уазики» отъехали, выражение лица толстого китайца резко изменилось. Куда только делась приклеенная улыбочка! Теперь Чжоу Фан Линь выглядел угрюмым и озабоченным.

– Карту мне, – коротко приказал он шоферу. – И фонариком посвети.

Склонившись над картой, подсвеченной карманным фонариком Чен Шеня, он обвел участок озера, примыкавший к рыбоконсервному заводу, большой неправильной окружностью. Там же, внутри окружности, оказался жирный косой крест, поставленный той же рукой совсем недавно…

Он помолчал немного, подумал. А затем сказал, обращаясь скорее к самому себе, чем к Чен Шеню:

– Как глупо получилось… Ясно, что искать придется долго, да и опасно сейчас этим заниматься. Поехали домой.

И добавил крепкое китайское ругательство.

Обшарпанный «УАЗ» с двумя китайцами фыркнул движком, заскрипел всеми своими частями и покатил дальше, мимо развалин рыбоконсервного заводика. Снова лишь крики соек и кедровок нарушали тишину таежных сумерек, будто вовсе не было здесь никаких людей.

Глава 7

Майор Щукин сидел на кухоньке своей двухкомнатной квартирки в гарнизонном ДОСе и медленно, тяжело напивался. Одна опустевшая бутылка из-под дешевой самопальной водки уже валялась под кухонным столом, из второй, уже початой, он лил мерзко воняющую сивухой жидкость в граненый стакан. Закуски на кухонном столе не просматривалось никакой, хоть бы огурец соленый для вида. Но хмель Щукина не брал, вот уже третий день водку он пил, как воду, лишь под самый конец литра вырубаясь в глухое беспамятство.

Жена и двое его дочек тихо, как мыши, сидели в дальней комнате. Нет, они ничуть не боялись его, просто Щукин не хотел никого видеть. Близких людей – в особенности. Вот и попросил не показываться ему на глаза. Стыдно было майору, очень стыдно.

Бывшему майору. Вчистую уволенному из рядов Вооруженных сил России, и хорошо еще, что не угодившему под суд. Хоть слово «хорошо» тут явно не подходило.

«Лихо закончилась моя беспорочная служба, славный конец получился у несгибаемого защитника Отечества! – с горькой, полынной иронией который раз подумал Щукин. – Какие сволочи, бог мой!.. А я сам?! Многим лучше?»

Он вновь, с обостренной алкоголем, рвущей сердце бессильной обидой, вернулся в мыслях на четыре дня назад. Тогда ранним утром его доставили в военную прокуратуру, откуда он вышел только через сутки: благо офицерское отделение гауптвахты находилось в том же здании. Поганые это были сутки, врагу пережить не пожелаешь!

Он сразу догадался – вчерашнее исчезновение военно-транспортного «Ми-26» будут вешать на него. Он, как руководитель полетов, как последний, кто говорил с экипажем погибшей машины – в том, что погибшей, никаких сомнений не оставалось! – идеально подходит на роль козла отпущения. А без этого несчастного животного в таких случаях не обойтись. Но ему тоже есть что поведать следователю военной прокуратуры, любой комиссии, кому угодно, вплоть до командующего ЗабВО или министра обороны! Хотя бы о непонятных заморочках со связью. Ведь глушили ребят! А раз глушили, то те, кто это делал, могли пойти и дальше… Не говоря уже о присутствии на КДП генеральской женушки… О ее странном поведении, наконец!

Но молодой представитель армейской юстиции с капитанскими погонами попросту ошарашил майора. Внимательно, не перебивая выслушав его, следователь военной прокуратуры медленно, врастяжечку сказал, сверля Щукина холодным взглядом:

– Не было ничего этого, майор. Ни-че-го! Глушили прием и передачу, говорите? Детские сказки! Это вам примерещилось. Кому бы такое потребовалось, а? Кто бы для такого дела возможности нашел? Враги? Шпионы? Диверсанты? Вот только на кой дьявол таинственным врагам несчастный грузо-пассажирский транспортник? Чего он такого загадочного вез?

– А об этом вы спросите… – запальчиво начал Щукин.

– Не стану спрашивать. Вам тоже не советую, тем более не будет у вас такой возможности. – В голосе капитана послышались даже нотки брезгливой жалости к сидящему напротив дурачку. – Никаких посторонних на контрольно-диспетчерском пункте тем более не было. Поняли меня, или по слогам повторить?

– А что же тогда было?! Вертолет не краденый «жигуль», его на запчасти для продажи не разберешь. Где «Ми-26»? Где четверо человек экипажа? – Его голос дрожал от возмущения. – Не верите мне? Тогда скажите, что произошло, по-вашему? Что было, черт бы меня побрал?!

– Последствия технической неисправности вертолета, вот что. Плюс ваша преступная халатность. Это прекрасно объясняет случившееся, укладывается, так сказать, в наиболее вероятную версию гибели вертолета вместе с экипажем. Это, а не всякая небывальщина, что вам примерещилась.

«Даже в пользу самой распрекрасной, самой вероятной версии, – угрюмо подумал Щукин, – не стоит насиловать очевидные факты. Это, как и любое насилие, ни к чему хорошему не приводит. Тем более что правдоподобия в том, что с каменной рожей несет этот хлыщ в капитанских погонах – кот наплакал! Примерещилась мне генеральша, значит? Ишь, даже выговорить ее имя мне не дал, оборвал на полуслове. Понятно, боится Берсентьева».

Видимо, мысли эти достаточно ярко отразились на его лице. Потому что капитан заговорил еще более жестко, напористо.

– А знаете, почему примерещилось? Потому, что вы пребывали в состоянии алкогольного опьянения. Ваши сослуживцы подтвердят в случае надобности, что на дежурство вы уходили под хмельком. А вернулись с него похмельным! Кстати, ваши соседи по ДОСу тоже не будут молчать, расскажут о вашем давнем пристрастии к бутылке.

– Это… Это что же?! – У Щукина буквально земля ушла из-под ног, особенно когда он понял – ведь подтвердят… Найдутся силы и средства заставить. – В тюрьму меня засадить хотите?!

– От вас зависит, – с деланым равнодушием заметил следователь. – Как себя поведете. Можно и в тюрьму. Кроме того…

Он некоторое время помолчал, избегая смотреть в глаза майору. Видимо, какие-то жалкие остатки совести под капитанским кителем все же были. Но ничего! Дело мастера боится, а что дело это из разряда поганых, которыми порядочные люди не занимаются, – кого бы волновало… Долго ли с силами собраться, а стыд – не дым, глаза не выест! Что нам остатки совести, когда о карьере речь. Ломать ее, что ли, из-за этого блаженного?

– Кроме того, вам не кажется, милейший, – медленно произнес капитан, и слова его прозвучали с особой весомостью, словно гвозди, забиваемые по шляпку одним ударом молотка в крышку гроба, – что если ситуация будет развиваться… в нежелательном направлении, то уютная камера гарнизонной гауптвахты будет для вас самой незначительной из возможных неприятностей? Вы человек семейный… О жене подумайте, о девочках…

Его сердце застряло в горле, остановилось, замерло, а затем забухало о ребра с такой силой, что Щукину показалось – оно вот-вот разорвет грудную клетку. Под надбровьями злобной огненной пружинкой – сжимаясь и разжимаясь в рваном ритме – запульсировала боль. Полно, не ослышался ли он?!

Нет, не ослышался. Смысл сказанного был прозрачен, как ледяная байкальская водичка, сомкнувшаяся над злосчастным «Ми-26» и его мертвым экипажем. Майору стало по-настоящему страшно. Не за себя.

– Но к чему такие крайности? – продолжал между тем капитан. – Зачем вообще доводить дело до суда? Вполне достаточно, если вам перестанет вспоминаться всякая… небывальщина. Конечно, из армии вам придется уйти. Даже с небольшим таким скандальчиком уйти, начальство должно сорвать гнев на ком-то. Вам, майор, попросту не повезло. Знаете, считается, что счастье – это оказаться в нужное время в нужном месте. В вашем случае – с точностью до наоборот. Но ведь у отставных военных жизнь не кончается, мало того, она бывает оч-чень разной…

«Кнут мне продемонстрировали, – потерянно думал Щукин. – Что, пошел разговор о прянике? Пилюлю хотят подсластить? Но там же четверо ребят было, русских офицеров, как и я! Как мне про них-то забыть, как с таким грузом на совести жить дальше?!»

– Не обязательно же в дворники подаваться, – уже совсем иным, благодушным даже тоном продолжал капитан. – Можно, например, открыть частное охранное агентство, как вам такая идея? С лицензией и беспроцентным кредитом на любой срок вам вполне могли бы помочь…

– Уж лучше в дворники, – хриплым, чуть слышным голосом ответил майор Щукин после долгого молчания.

– Кому что нравится, – покладисто согласился его собеседник. – Тоже хорошая работа: никаких стрессов, опять же на вольном воздухе…

Слово «вольном» он как бы жирно подчеркнул голосом.

– Давайте займемся вашими показаниями, майор. Уточним их. А завтра утром вы уже окажетесь в кругу семьи, нечего на вас казенные харчи переводить. – Следователь военной прокуратуры даже позволил себе улыбнуться, хотя глаза его по-прежнему казались двумя промерзшими ледышками. – Итак…

…Щукин грохнул кулаком по кухонному столу, длинно, витиевато выматерился. Снова набулькал себе треть стакана водки, ахнул залпом. Нет, не брала его выпивка, хоть и трезвым он ни минуты не был с того момента, как «оказался в кругу семьи».

«Так, хорошо, – мысленно обратился он к самому себе. – Что я мог в сложившейся ситуации сделать?»

И честно ответил: «Ничего не мог!»

Ах, храбрость проявить, за честь мундира постоять, гражданским мужеством блеснуть? Да не смешите!

Он только горько усмехнулся, покачал тяжелой от выпивки головой.

Никакое это не мужество! Если на тебя прет локомотив, а ты при этом гордо шагаешь по рельсам во встречном направлении, то название такому поведению только одно: дремучий идиотизм.

Отпрыгнуть нужно, посторониться… Тем более когда речь заходит об опасности даже не для тебя самого, а для семьи. С ним ведь не шутки шутили. Погибшие вертолетчики? А разве их вернешь? Только сам угробишься. Ну не герой он, не Жанна д'Арк, не тянет его на костер. Что, разве он не прав? У кого хватит лицемерия в него камень швырнуть, а?!

Но все же знал бывший майор Щукин в глубине души, что смотреть на свое лицо в зеркале ему отныне станет противно.

…А о странном грузе, который перевозил вертолет, все, казалось, забыли.

Но это только казалось…