Текст книги "Король на именинах"

Глава 4

Шурик, пятидесятилетний обрюзгший мужчина, обитал на окраине Москвы в небольшой квартире на первом этаже двухэтажного дома с палисадником. Все дома в этом районе были построены пленными немцами. Добротные дома. Высокие потолки, толстые стены, широкие подоконники. Шурик обменял ее на свою старую квартиру в том же районе лет восемь назад, когда заболел и уже не мог подниматься на четвертый этаж дома хрущевской застройки. Поменялся и не жалел. Здесь, на первом этаже, ему было хорошо, потому что рядом – когда он, тяжело дыша, шел от машины в квартиру.

Жил Шурик один. Так его называли и соседи, и знакомые, и те, кто пользовался его услугами. Кличка Шурик закрепилась за ним сразу же после того, как на экраны кинотеатров вышла знаменитая кинокомедия Гайдая «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика». Тогда еще у Александра вместо лысины был белый чуб, носил он узкие брюки, рубашки, тенниски, а на лице поблескивали стеклами очки в черной роговой оправе. Очков Шурик за свою жизнь сменил много, с каждым разом стекла становились толще, количество диоптрий увеличивалось, а вот форма оправы оставалась прежней. Привык человек, что тут сделаешь.

Прямо напротив подъезда под старыми вишнями стояли два железных гаража. Один был выкрашен коричневой краской, другой – болотно-зеленой. И что интересно, оба эти гаража принадлежали Шурику: и в одном, и в другом хранились его машины. В коричневом – «Ока», в салоне которой Шурик едва вмещался, а в другом «Опель Омега Караван» серебристого цвета. Если Шурику надо было ехать по делам, к начальству или в больницу в город, он выезжал на «Оке», и если к нему цеплялись сотрудники ГИБДД, то книжка инвалида действовала на стражей порядка как успокоительное. На малолитражке можно было заехать куда угодно и припарковаться на пятачке. А вот на «Опеле» Шурик выезжал намного реже, как правило, проведать кого-нибудь из старых знакомых.

Соседи в Шурике души не чаяли, хотя поначалу отнеслись к нему настороженно. Но потом выяснилось, что мужчина, страдающий одышкой и имеющий непрезентабельный вид, может договориться с любым – и с начальником самого высокого ранга, и с мелким, вечно пьяным сантехником. Когда сантехник являлся к Шурику, он всегда бывал трезв как стекло. Благодаря стараниям тучного соседа уже на второй год в доме перекрыли крышу, поменяли проводку, покрасили стены, а еще через год была сменена вся сантехника и газовые плиты.

К нему часто, иногда даже довольно поздно, приезжали странные типы на очень дорогих машинах. Разговаривали с Шуриком тихо, причем настолько тихо, что подслушать разговоры никому из соседей не удавалось.

«Приезжают, уезжают. У каждого свой бизнес», – решили соседи.

Когда у Шурика спрашивали о работе, он передергивал плечами, морщил нос и фыркал:

«Неужели вам это интересно? Работа как работа. У кого-то что-то есть, а кому-то это что-то позарез нужно. Люди могут жить в разных концах города или в одном подъезде, но не знать, что они нужны друг другу. А я, Шурик, в курсе, можете себе представить. Вот и помогаю людям, свожу их».

– И что, с этого можно жить? – удивлялись любопытные соседи.

– Видите, я же живу, значит, можно.

Одни соседи думали, что Шурик – маклер, сдает и покупает квартиры по Москве и под Москвой, разменивает, находит более выгодные варианты, а люди за это платят ему процент от сделки. Другие соседи предполагали, что деятельность Шурика связана с брачными агентствами. Сидит он себе дома у компьютера, тасует анкеты, а затем отправляет электронные сообщения, и за это богатенькие иностранцы выкладывают свои иностранные денежки за русских невест – служанок, рабынь.

Самая невероятная версия родилась после того, как погожим весенним днем прямо к дому подкатил шикарный новенький джип. Из машины вышли дорого одетый пожилой мужчина и молодая женщина, а затем на зеленую травку выпрыгнул изящный далматинец и, никого не стесняясь, помочился прямо на колесо джипа, после чего радостно побежал под деревья.

Мужчина и женщина, распространяя вокруг себя волну дорогого парфюма, прошли к Шурику в квартиру вместе с собакой. Из квартиры послышался лай. Возможно, этот лай никто бы и не услышал, но окна были открыты. Предположение о том, чем занимается Шурик, выглядело фантастично, но имело под собой логику.

– Он кастрирует кобелей, – сказала пенсионерка, копаясь в хозяйственной сумочке.

Дворник, пять лет тому назад подшитый, а потому озлобленный, почти ругнулся, бросив пенсионерке:

– Кинолог, мать его.

Пенсионерки закивали, пораженные эрудицией бросившего бухать дворника. Дальше прихожей и кухни в квартире Шурика соседям бывать не доводилось. И о том, что находится в двух оставшихся комнатах, они могли только догадываться.

Ни жены, ни детей у Шурика не было, вредных привычек тоже не имел. Музыку громко не включал, баб к себе не водил, а если и появлялись у него какие-то люди, то вели они себя очень тихо. О таком соседе можно лишь мечтать: и денег всегда одолжит, и добрым советом поможет.

Соседи видели, как однажды поздним вечером к их дому, тихо шурша шинами, подкатил автомобиль – черный блестящий «Гранд Чероки» последней модели. Из джипа первым выбрался водитель в кожаном пиджаке, огляделся по сторонам и только затем открыл дверцу машины. Из нее вышел коротко стриженный, по-модному небритый мужчина в темно-сером костюме и прямиком направился в квартиру Шурика. Дверь была предусмотрительно открыта, хозяин знал, что гость должен появиться с минуты на минуту.

Что происходило внутри, никто из любопытных соседей не слышал. Шурик, прежде чем начать разговор, плотно закрыл окна.

К Шурику на черном «Гранд Чероки» приехал не кто иной, как считавший себя воровским авторитетом Артист. Бывают же самопровозглашенные республики, вот так было и с Артистом – в криминальном мире он имел вес, а насчет уважения ему приходилось туго. Зону не топтал, звание вора в законе купил за «лавэ», словно был не славянином, а каким-нибудь лаврушником. Все его влияние держалось на бригаде да на стволах. Обычно Артист без охраны даже в туалет не ходил, а тут вошел в квартиру Шурика один – даже водителя Вадика оставил на улице за дверью.

Артист вошел, повертел головой:

– Давненько я у тебя не был.

– Да, – сказал Шурик, – два года и три месяца. – На даты и фамилии память у него была крепкая.

Артист Шурику руки не подал, хотя разговаривал с ним вполне вежливо. Шурик указал на кресло, предложил коньяка, водки. Артист покачал головой, затем указательным пальцем провел по волевому подбородку с ямочкой. Сел.

– Если не возражаешь, закурю.

– Даже если я стану возражать, ты все равно закуришь.

Артист улыбнулся, достал портсигар, закурил.

– Ты, конечно, по делу? Просто так кто ж ко мне приедет?

– Зачем без дела ездить?

– Внимательно слушаю.

– Надо будет найти человека, очень хорошего стрелка.

Шурик вначале наморщил лоб, затем провел рукой по лысине – так, словно на ней росли густые непокорные волосы и он отбрасывает их, чтобы не падали на глаза и не мешали смотреть на гостя.

– Где? Когда? – по-деловому осведомился Шурик.

– Пока еще точно не знаю, но стрелок должен быть очень хорошим – снайпер, способный завалить с одной точки трех человек и уйти. Есть у тебя такой?

– У меня много знакомых, наверное, есть среди них и очень хороший стрелок.

– Вот он мне скоро понадобится.

– Как скоро?

Артист недвусмысленно покачал головой.

– Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, – сказал он.

– Сколько? – Шурик улыбнулся наивно, как ребенок, интересующийся у тетеньки-продавщицы, сколько стоит понравившийся ему ярко-красный барабан с лакированными палочками.

– Сколько скажешь, – ответил Артист, – тебе видней. Но все должно быть сделано очень аккуратно – так, чтобы комар носа не подточил.

– Сделаем, – уже без улыбки, как о работе, ответил Шурик. – Ты же знаешь, Артист, я без аванса не работаю. Специалист без аванса даже пальцем не шевельнет.

– Понимаю. Пятнадцать за все про все хватит?

– А это от того зависит, – рассудительно сказал Шурик, – кого ты приговорил.

Артист махнул ладонью:

– Есть один клиент, надоел он мне, под ногами путается, жить мешает. Он и два человека из его охраны.

Шурик никогда не уменьшал вначале названную цену. Увеличивать – да, а уменьшать – это было не в его правилах. Но, посмотрев на Артиста, оценив обстоятельства, что дело темное, таинственное, и, зная финансовые возможности заказчика, Шурик щелкнул толстыми пальцами, которыми на удивление ловко справлялся с клавиатурой компьютера, произнес:

– Двадцать, наверное, такая работа потянет.

Артист, не задумываясь, сказал:

– Добро. Двадцать так двадцать.

Он подошел к окну и махнул рукой водителю, тот вынес из машины кожаную папку. Артист перекинулся парой слов со своим водителем у двери квартиры и вернулся к столу с пачкой денег, перетянутой аптечной резинкой ярко-желтого цвета.

– Вот десятка, – он положил деньги, брезгливый изгиб губ обезобразил его лицо.

Шурик взял деньги и спрятал их в выдвижной ящик письменного стола.

– Ты найди, подготовь стрелка, а дальше я тебе все скажу.

– Сам с ним встретиться не хочешь?

– Зачем? Я тебе деньги плачу, ты с ним встречайся и толкуй.

Артист еще раз осмотрелся.

– Хорошо живешь, ничего лишнего, – подытожил он, развернулся и покинул квартиру.

Машина почти бесшумно отъехала от дома.

Шурик задумался. Обычно к нему приходили с определенными и конкретными предложениями: с фамилией, адресом, распорядком дня жертвы, даже говорили, во что потенциальный покойник будет одет накануне своей смерти. Здесь же все выглядело крайне туманно, а туман Шурик не любил. Артиста он знал не первый год и отказать ему не мог.

«Найду», – подумал Шурик, клавишей включая компьютер.

Сходил в спальню, вернулся с диском. Долго колдовал, вводя пароль, затем засел перед экраном на целый час. Поднялся лишь затем, чтобы покормить рыбок в небольшом аквариуме. Поговорил с бессловесными тварями, постучал по стеклу ногтем, проверил пальцем воду. Вернулся к столу и пересчитал деньги. Листов в пачке оказалось ровно сто.

«Утро вечера мудренее. А теперь кефир и сортир. А завтра попробую на Глаза выйти, если он еще не спился окончательно. Мне Глаз не откажет, слишком много я о нем знаю. Десяти штук такому типу, как Глаз, будет самое то. А остальное – мне за старания, за заботу, за таблетки».

* * *

Павел Глазунов если уж пил, то пил по-черному. Неделя, две, три проходили в сплошном угаре. Пил везде – в барах, в подворотне, в ресторанах, в подвалах, на чердаках, на каких-то хатах, в машинах. Пил и пил. Другой бы уже давным-давно копыта откинул, но Павел Глазунов был слеплен из другого теста. Невысокий, жилистый, поджарый, весь как скрученная пружина, готовая в любой момент распрямиться.

– Гнет меня жизнь, а сломать не могет, – приговаривал Павел, опрокидывая в рот стакан водки, занюхивая рукавом камуфляжной куртки и затягиваясь сигаретой.

С таким здоровьем, как у Глазунова, быть бы ему альпинистом, полярником или охотником. Десятки профессий требуют такого железного здоровья и выдержки. Павел нигде не работал, ему нравилась такая жизнь. Ни начальства тебе, ни сослуживцев, а что на жизнь деньги нужны, так это правда. Как же без них, родимых, денежек этих гребаных? Без них ни выпить, ни закусить, ни на автобусе проехать, ни в метро не зайти.

С работой у Павла отродясь не клеилось. Куда ни устроится – везде поругается. Все ему не так. Мало того, что поругается, так еще и подерется. И если бы с работягами, с грузчиками в гастрономе или со слесарями на автобазе, так нет же, всегда с начальством ссорился и дрался. Били потом Павла, но первым бил он.

Последнее место работы – охранник на мебельном складе, который у его знакомого арендовали в складчину три владельца мебельных салонов. Проработал Павел там ровно полтора месяца. Подрался с хозяином магазина, который приехал на склад ночью забирать мебель. Другой бы открыл склад, пустил, все-таки почти начальство, коммерсант, который деньги платит, в пиджаке, при галстуке. А Павел сплюнул себе под ноги и, вертя на пальце связку ключей, глядя наглому и сытому тридцатитрехлетнему борову прямо в глаза, коротко бросил:

– Нет, не открою склад. И ничего ты мне не сделаешь, понял? В моих должностных обязанностях такого нет, чтобы по ночам склад открывать.

И захлопнул дверь прямо перед носом у владельца мебельного магазина. Тот рванул дверь на себя, влетел в маленькую комнатку, хотел ударить Павла кулаком в лицо, но тот от удара увернулся, руку «бизнесюге» перехватил и как тисками сжал пухлое запястье. Даже браслетка дорогих часов хрустнула. Вывернул руку за спину и поднимал вверх до тех пор, пока «комерс» не переломился надвое и не уткнулся в мусорное ведро холеной харей. Затем Павел выкинул его за дверь.

Он знал, через четверть часа здесь появятся нанятые боровом крепкие парни, которые расхаживают, приглядывая за порядком, в его магазине. И не ошибся, парни подъехали быстро. Павел Глазунов убегать не стал, не из тех он был, кто спину противнику показывает. Дрался один с тремя. Потом кровью две недели мочился и ходил на полусогнутых. Но и троим охранникам досталось: двое в больнице оказались, а вот третьему повезло, всего лишь зуба лишился – ударом ноги выбил его Павел.

Хозяин склада владельцу магазина, естественно, сказал, что денег Глазунову не дал ни копейки. Сам же рассчитался с ним до копейки, еще и сверху тысячу накинул на лекарства и пластырь, потому как лицо у Павла имело неприглядный вид. Такие лица иногда показывают по телевизору, когда транслируют схватки профессионалов за чемпионский боксерский пояс. Ухо как чебурек, съехавший набок нос как картошка, один глаз закрыт полностью, рассеченные губы выворочены. Слава богу, зубы остались целы. На лбу шрам на семь швов, заклеенный полоской пластыря, подбородок рассечен, шея в ссадинах. Павел оклемался, все зажило как на собаке. Только шрам на лбу остался – тонкая полоса, похожая на рыбий хребет.

Павел и думать забыл о владельце мебельного магазина, но тот сам напомнил о себе – Павлу пришла повестка в милицию. И дело завертелось. Охранники подали на него в суд. И наверняка у «комерса» хватило бы денег и свидетели липовые нашлись бы, потому загремел бы Павел Глазунов в тюрьму года на три. И было бы ему не сладко. Но мебельный «бизнесюга» разбился на джипе с одним из своих охранников, разбился так сильно, что даже хоронили бедолагу в закрытом гробу. О Павле ментам напомнили родственники погибшего, предложили выяснить, не являлся ли он виновником страшного дорожно-транспортного происшествия, забравшего жизнь преуспевающего бизнесмена и его охранника.

Милиция проверила, у Павла Глазунова было алиби на момент катастрофы – он был в Серпухове у мамы. Дальше менты копать не стали. Глазунов им понравился, хороший мужик, орденом награжден и медалью за участие в боевых действиях. Где и за что получил награды младший сержант Павел Глазунов, менты не поинтересовались. А если бы и спросили, то Глазунов мог бы соврать. В военном билете про его специальность – снайпер – ни слова написано не было.

А то, что в Серпуховском спортивном клубе за неделю до автомобильной катастрофы с трагическим исходом был взломан тир и пропала малокалиберная винтовка, столичных ментов не интересовало. Это дело серпуховской милиции, пусть они и разбираются, ищут воров, скорее всего школьников из соседней школы.

* * *

Павел Глазунов еще спал в своей однокомнатной квартире, доставшейся ему от отца. Тот бросил жену и сына двадцать пять лет назад и уехал искать счастье в Москву, где и помер от инфаркта. Квартира досталась сыну.

«Кто бы это?» – сквозь сон подумал Павел, нащупал телефонную трубку, даже не открывая глаз, поднес к уху и, повернувшись на бок, сонным голосом пробурчал:

– Алло, слушаю!

– Как ты, жив-здоров? – услышал он голос, который узнал не сразу.

– Кто это?

– Своих уже не узнаешь?

– Кто это? – переспросил Павел, тряся головой.

Две недели он уже не пил, денег не было ни копейки, да и желания тоже.

– Это я, Шурик.

– А-а, – облизнув пересохшие губы, выдавил из себя Павел. – Чего звонишь ни свет ни заря?

– Встретиться надо.

– А, – услышал в ответ Шурик и хлебнул чая с лимоном, – встретиться, конечно, можно, только я к тебе приехать не могу.

– Это еще почему?

– Поиздержался, денег ни копья.

Шурик на другом конце крякнул с явным удовольствием, словно по-настоящему обрадовался, что Павел Глазунов находится в бедственном состоянии.

– Так я тебе денежкой немного помогу. Работа на горизонте замаячила.

– Оно неплохо будет, – Глазунов уже сидел на диване и рассматривал ногти на пальцах правой руки, левой скреб небритую щеку.

– Когда свободен будешь?

– Я все время свободен, – честно сказал Павел.

– Тогда давай часиков в одиннадцать посидим на воздухе, поговорим. У вас там еще кафе «Отдых» работает?

– Работает, только у меня в нем кредит исчерпан.

– Не беда, – сказал Шурик. – Значит, договорились?

– Хорошо, – сказал Павел, кладя трубку и потягиваясь.

Он принял душ, выпил чашку чая с куском хлеба и ломтиком засохшего сыра, завалявшегося в отключенном холодильнике. Надел свежую майку, выстиранные джинсы. На майку клетчатую рубаху, а на голову натянул клетчатую бейсболку, повернув ее козырьком назад – так, чтобы шрам на лбу не был виден. Надел темные очки – старые и поцарапанные, разбитые кроссовки и направился на встречу.

Шурик подъехал на «Опеле», пыхтя, выбрался из салона. Его грузное тело вздрагивало, живот покачивался. Он махнул рукой, подзывая Павла к себе.

– Выглядишь ты ничего.

– В смысле? Ты что, меня фотографировать собрался? – засмеялся Глазунов.

– Я слыхал, у тебя неприятности были?

– У кого их не бывает? Без неприятностей только покойники живут, да и их черви едят, не к столу будет сказано. Чуть мотороллер свой с будкой не продал. На стоянке за него уже второй месяц не плачено.

– И эту проблему решим. Ты мне нужен. Пошли присядем.

Они сели за дальний столик под зонтик.

– Тебе чего заказать? – спросил Шурик.

– Порубать чего-нибудь и пивка литр.

– Хорошо.

Себе Шурик заказал бутылку минералки без газа, а собеседнику отбивную с салатом и два бокала пива. Когда все стояло на столе и Павел уже сделал первый глоток холодной золотистой жидкости, хмыкнул от удовольствия, Шурик его остановил.

– Погоди хлебать, вначале послушай меня.

– Со слухом у меня порядок. Я, когда ем и пью, неплохо слышу. Все остынет.

– Как знаешь. Дело есть, – подавшись вперед, прошептал Шурик, поправляя очки в старомодной оправе, но сегодня, в начале третьего тысячелетия, выглядевшие довольно стильно.

– Я слушаю, слушаю, говори, – жуя кусок мяса и запивая его пивом, поторопил собеседника Глазунов.

– Есть хорошая работенка, как раз по профилю, если, конечно, ты квалификацию снайпера за последнее время не потерял.

Павел перестал жевать, отложил вилку с ножом, вытянул перед собой обе руки – пальцы почти касались стекол очков Шурика.

– Что ты видишь? – спросил Глазунов.

– Руки вижу.

– Свои вытяни.

– Это еще зачем?

– А затем, что они у тебя дрожат, как осиновые листья, а у меня нет.

– Вижу.

Пальцы Глазунова с коротко обрезанными толстыми ногтями были неподвижны, словно это были руки манекена, а не живого человека.

– А вон туда посмотри, направо. Видишь желтый автомобиль? – Метрах в ста у светофора стоял желтый микроавтобус «Мерседес». – Номер видишь?

– Да ты что, с ума сошел? Кто ж его разглядит.

– А я могу. – И Павел назвал номер.

Шурик не поверил, что такое вообще возможно. Но автомобиль тронулся, а когда проезжал мимо железного заборчика, ограждавшего площадку кафе, Шурик довольно крякнул: номер совпадал с тем, который назвал Павел.

– И глаз видит, и руки не дрожат, понял? А ты говоришь, не в форме. Кого вальнуть надо?

Пятидесятилетний грузный мужчина хмыкнул.

– Знал бы прикуп, жил бы в Сочи.

– Как, ты не знаешь, кого?

– Не знаю и знать не хочу. Вроде троих с одной точки.

– А сколько? Когда? Где?

– Сразу на все вопросы или можно по очереди? – отозвался Шурик.

Перед ним на столе лежали два мобильника. Оба телефона были не из дешевых – очень надежные аппараты.

– В ближайшие пару недель из дому не отлучайся. Я все узнаю и дам тебе сигнал, скажу, кого, где и когда.

– Конечно, ответы интересные. А теперь к первому вопросу: сколько?

– Пятерки хватит?

Глазунов вместо ответа снял бейсболку, положил ее себе на колени, оперся о стол локтем, пристально и долго смотрел в лицо Шурику.

– Ты что, за лоха меня держишь, приятель? Я в своем деле профессионал, я две войны прошел. Я стольких на тот свет отправил…

Похожие разговоры у диспетчера Шурика и у людей, которых он нанимал для «мокрых» дел, происходили почти всегда, он к ним привык. И ни колючие взгляды, ни ехидные замечания его нисколько не обескураживали. Но заказ был действительно серьезный, и упускать его, а тем более провалить Шурику не хотелось. Он понимал, если Артист лично к нему приехал, значит, и спрос с него будет полный. Да и в деньгах криминальный авторитет не поскупился, торговаться не стал.

– Твоя цена?

– Десять, – коротко сказал Павел, наколол на вилку кусочек хлеба и принялся вымакивать жир из тарелки.

– Ты меня обдираешь.

– Ну не до мяса же? Ты меньше пятнашки не зарядил, – немного повеселев, произнес Павел и подозвал официанта. – Пачку «Кэмела» и зажигалку, приятель, подгони.

Он уже почувствовал себя человеком с деньгами, который может позволить себе самонадеянно разговаривать с официантом и самостоятельно делать заказы.

– Сейчас штуку, перед делом четыре, после дела пять. И искать меня не надо, я тебя сам найду, идет?

– Хорошо, – сказал Шурик.

– И еще. Инструмент и транспорт, естественно, твои, на пушку я тратиться не собираюсь.

– Э, нет, давай пополам, – ответил Шурик.

– Нет, – покачал головой Глазунов, – если хочешь, чтобы все было хорошо, инструмент должен быть исправный, я его проверить должен. Я же не дурак подставиться.

Шурик кивнул, соглашаясь с аргументами Павла.

– А ты вообще давно стрелял?

– Такие вопросы задает следователь или тренер. Но так как ты, Шурик, не следователь и не мой личный тренер, то отвечать я не стану. Уж извини. Деньги давай.

Шурик вытащил из сумки свернутую в трубку и схваченную аптечной резинкой тысячу долларов, передал ее прямо в руку Глазунову.

– И заплати за жратву. Мне еще поменять деньги надо.

Разговор был закончен. Глазунов поднялся, подмигнул Шурику, который был старше его на семнадцать лет, и, легко перепрыгнув через железное ограждение, зашагал к обменнику. За квартиру не было уплачено месяца за три, а в почтовом ящике лежала квитанция и за четвертый, Павел видел ее через дырочки каждый день, но доставать не спешил. Оплачивал только телефон, чтобы не отключили. Но теперь у него появились деньги, и он почувствовал себя относительно спокойно.

«Правду люди говорят, – заходя в обменник, подумал он, – будет день, будет пища, и утро вечера мудренее. Вчера настроение было ни к черту, а сегодня все изменилось. И погода хорошая, и настроение лучше некуда. Накуплю продуктов, наведу в квартире порядок и буду ждать», – подфутболивая с тротуара пустую пластиковую бутылку, в радостном возбуждении думал Павел Глазунов.