Текст книги "Бабушкины рассказы"

Бабушкины рассказы
Сергий Чернец

© Сергий Чернец, 2017

ISBN 978-5-4483-9801-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бабушкины рассказы

Часть 1

Эти истории рассказала мне давным-давно, еще до Перестройки и до известных изменений нашей страны, моя добрая бабушка, пожилая пенсионерка, всю жизнь проработавшая учительницей в сельской школе. Я передаю её рассказы, как могу и как умею; конечно, мне теперь уже не воскресить забавную прелесть русской сельской речи, ни специфических деревенских словечек и оборотов, ни того спокойного и неторопливого тона рассказов….

Приезжая в далекую от города деревню, более 100 километров (120), я всегда попадал в другой мир: где были другие дома, не из кирпича, «бетона и стекла», как в городе, где мы жили в панельном бетонном доме.

В городе у нас был кирпичный детский садик новый, только что построенный по новому проекту, видимо, где в группах, в игровых комнатах были высокие до потолка и широкие окна, такие, что вся комната, большая, огромная для нас, для детишек, озарялась и наполнялась светом.

В деревне, в большом деревенском доме и все предметы были другие, из старины глубокой. Но не просто так эти старинные предметы стояли и лежали, как я видел однажды в краеведческом музее города в экспозиции «старинная изба», – они использовались по назначению.

Была керосиновая лампа со стеклом бутылкой, которую бабушка зажигала и с которой выходила вечером в хлев и сарай к своей козе и к курам и гусям. Около печи стояли ухват и кочерга, в печи на «приступке» чугунки, в которых варился-парился суп и другие продукты. В углу комнаты, у окна напротив дверей бросалась в глаза прялка с большим колесом, это бабушка пряла шерсть и приводила в движение прялку ногой. Она вязала нам всем шерстяные носки и варежки. Шерсть покупалась два раза в год, весной и осенью и я заставал, когда прялка была в употреблении.

Вместо кроватей были «полати», это такая же широкая кровать из досок, в два яруса, не понимал я всей сути «полатей». «Полати» были и наверху русской печи. Они закрывались занавеской, а чтобы залазить на них, вдоль печи стояла широкая лавка из толстой доски, потемневшей от времени, как я думал, на самом деле покрашенной морилкой, как потом узнал.

И вот, всякий раз вечерами, когда я на «полатях», на широком матраце уже залезал под одеяло, а бабушка сидела под лампочкой за столом и вязала или перебирала ягоды, которые мы собирали в лесу ведрами. В комнате было не очень светло, одна лампочка под старинным абажуром тряпичным освещала только стол, а все углы были в темной тени. Тут в моем мальчишеском воображении в одном из темных углов виделись образы (открывался экран, как телевизор) и я видел все события и всех героев из бабушкиных рассказов и приключения их.

Первая история – древнегреческий миф:

«Я думаю, что всем известны предания греческие о Геракле и других героях мифов. Но далеко не все знают предание старых анатолийских греков о Леандре и Геро.

Леандр жил по одну сторону моря в греческом городе Абидосе; Геро жила по другую сторону в малоазийском городе Сестосе. Леандр был прославленным атлетом на олимпийских играх, одинаково непобедимым в борьбе, беге, плавании, метании диска и стрельбы из лука; Геро была младшей жрицей в храме Артемиды.

Оба они были молоды и прекрасны и телом и лицом и душами, как только могут быть прекрасны невинная девушка в шестнадцать лет и пылкий юноша в девятнадцать.

В один из великих дней, когда в Абидосе устраивались атлетические соревнования, Геро и Леандр увиделись на стадионе и с первого взгляда полюбили друг друга: ведь именно так приходит к людям любовь настоящая, словно искра пробежала из глаз обоих и встретившись искры зажгли пламень любви в их сердцах.

В тот же вечер, покинув роскошный пир, они, незаметно для любопытных взоров, сошлись в цветущей апельсиновой рощице, где сказали друг другу главные слова о любви и обменялись первыми целомудренными поцелуями. Но нет в мире такой радости, на дне которой не таилась бы горькая капля печали.

Во время этого нежного свидания, молодые влюбленные узнали о том, как трудно, почти невозможно было им стать мужем и женой. Геро, как жрица, не могла покинуть Храм раньше достижения двадцатилетнего возраста, не навлекая на себя бесчестие. А отец Леандра был знатный аристократ и первый богач Абидоса, и уже давно было решено им, женить сына на единственной дочери другого, более богатого коринфского купца, с которым он вел торговые дела.

Среди глубоких вздохов, непрерывных поцелуев и соленых горьких слез – возлюбленные решили терпеливо ждать счастливой поры, когда два великих бога – бог любви и бог случая – ниспошлют им радость соединиться навеки, а до этого дня решили неизменно любить друг друга.

– Но как же мы будем видеться? – уныло спросил Леандр. – В обоих городах нас знает каждый человек.

– Тогда будем видеться ночью, – предложила ему Геро.

Леандр покачал головой: Разве тебе неизвестно, о душа души моей (!), что по ночам все гавани загораживаются цепями и ни одна лодка не пропускается в пролив? —

Ну, и что же? – быстро возразила Геро. – Разве ты не лучший пловец в Абидосе, и во всей Греции и во всем белом свете? —

– Ах и правда! Вскричал восхищенный атлет. – Это не пришло мне в голову. Я уже переплывал пролив Геллеспонт четыре раза, всегда без усталости и затруднений.

Они тогда крепко обнялись и условились, что на другой день Леандр переплывет пролив, а Геро около полуночи будет ждать около старой башни, разрушенной временем, потому что построена была еще древними могучими циклопами.

На другой день, ранней ночью, тайно выскользнула прекрасная Геро из жилых помещений Храма. Дрожа от любви и от страха ночного и от ночной свежести, она пришла к старинной замшелой в развалинах башне и стала терпеливо ждать.

Необычайно долго тянутся минуты и часы ожидания. Сердце девушки стучало в ночи так громко, что, казалось, его биение было слышно даже в Абидосе.

Проходило мимо башни козье стадо, а за ними шел пастух, знакомый всему городу Сестосу, высокий, жилистый старик, похожий на большого похотливого козла или на крепкого, лукавого тигра, с сединою в вьющихся волосах и с короткой курчавой бородкой.

– Эй, девчонка! – сказал он низким голосом. – Твой любовник или очень запоздает, или вовсе не придет, а ты, сидя на холодных камнях, заполучишь болезнь в костях. Возьми мою накидку шерстяную, да сядь на нее и закутайся ею.

– Уйди, уйди, противный! – сердито закричала Геро. – Фу! От тебя даже издали пахнет козлом!

– Ха! – усмехнулся мнимый пастух. – А почему ты думаешь, что пахнет козлом, а не богом? – сказал он, потому что это и был бог «Сатир». – Да ты не бойся меня, девчонка. Я ничего не делаю насильно, если сам человек не захочет, я только заманиваю. И притом не люблю я зеленой травы, которой наслаждаются мои козы и козлы! Ну, вот я могу отойти, а чтобы тебе не было тоскливо дожидаться твоего красавца юношу, я сыграю тебе хорошенькую песенку.

И Сатир сел на камень и стал играть на свирели одну песню за другой. Под синим небом, усыпанным крупными и яркими звездами каждая песня была милее предыдущей. И все песни были так нежны, так сладки, так чисты были звуки легкого музыкального инструмента, что заслушавшись, забыла Геро свою тоску.

Она даже сказала:

– Послушай, старый козел, сыграй эту песенку еще раз.

А время бежало и бежало. Стало светлеть вокруг. Пастух всё продолжал играть, играл да играл на своей свирели. Вдруг девушка сказала:

– Эй ты, «сатир»! и правда, дай-ка мне твое покрывало, я вся дрожу от утреннего холода.

Порозовело море от дальней утренней зари, стали ясно видны ближние, а потом и дальние предметы. Опасно было для Геро оставаться дольше вне стен храма, и она печально пошла домой, в ту ночь, так и не дождавшись своего любимого.

К полудню она получила через верного человека, который переплыл пролив на лодке, весточку на восковой дощечке, раньше греки писали стилусом на таких дощечках покрытых воском. Леандр писал ей о том, что одно дело плыть днем, а другое дело плыть ночью. Он плыл всю ночь, потерял направление среди волн, одинаковых со всех сторон, руководствуясь только чутьем, он плыл наугад, а к утру очутился опять у своего абидосского берега. Леандр просил Геро, чтобы в следующую ночь она развела бы на вершине башни костер из сухих кустарников и из деревянных обломков, которых много валяется на берегу.

Так случилось на следующую ночь. Покорная своей любви и волнениям, опять пришла прелестная Геро к циклопической башне и опять застала там пастуха, старого бога Сатира. Дул сильный восточный ветер. Началась в эту ночь буря. Белые валы кипящих и шипящих волн набегали на берег и, яростно бухаясь об него, растекались широко по земле. К тому же начался, злой и резкий дождь.

– Пастух, пастух! – взмолилась беспомощная Геро. – Ты, и правда, ужасная уродина, но ведь ты добрый и, надеюсь, не откажешь помочь мне зажечь костер на верху башни? —

– Сигнал для милого? – спросил Сатир улыбаясь. – Отчего же не помочь! Во всех делах любви я всегда самый усердный помощник.

Геро невольно удивлялась, с какой быстротой и ловкостью работал старый пастух, за ним не угнались бы четверо молодых. По внутренним ступеням каменной башни он живо натаскал множество деревянных останков от судов и лодок разбитых, валяющихся на берегу. Девушка подавала ему снизу сучья иссохших прибрежных кустарников и вереск, сушенную траву.

– Не смей щипать меня! – визжала она порою.

– Прости, я нечаянно, – говорил пастух смиренно.

Когда же они развели большой и яркий огонь на вершине башни и спустились вниз, то сказал пастух, козий начальник:

Вот что, девочка моя, дождь и буря усиливаются с каждой минутой. Сидя здесь, ты размокнешь так, что твой милый найдет вместо тебя мокрую кашу. Пойдем-ка со мной, я знаю здесь неподалеку пещеру, сухую и просторную, там укроемся до нужного часа. А огонь я сам буду время от времени поддерживать.

– Только ты будешь вести себя смирно, о старый «сатир»! —

– Даю тебе слово.

Пещера была, в самом деле, удобная, большая и чистая, и пол её заботливо был устелен сухими листьями и вереском.

Геро с удовольствием села на громадную шерстяную накидку из густой козьей шерсти. Пастух тоже присел на краешек покрывала.

– Вот теперь, – сказал он, – я буду рассказывать тебе сказки. Чтобы нам обоим было не так скучно.

И начал он рассказывать о птице «Сирин», возрождающейся из огня, о просторах морей и русалках. Ах, как он рассказывал! На что уж хорошо играл он на свирели, но сказки его были во сто крат лучше. Говорилось в них о волшебных странах и о жизни самих богов на Олимпе, и все сказки были, как бы пронизаны и пропитаны веселой, легкой, проказливой любовью. В сказках говорилось про другую любовь, когда на страстный натиск она игриво отвечала замаскированной податливостью и откровенной жаждой наслаждения.

Однажды, среди рассказа пастух встал на ноги и выглянул из пещеры.

– Костер горит слабо, – сказал он, – я пойду подкинуть топлива.

– Иди, – сказала девушка, – только возвращайся поскорее, мне страшно одной! —

Пастух быстро управился с огнем на башне и вернулся назад.

– Садись, приказала ему Геро, – да поближе. Издали мне плохо слышно. Ну и рассказывай…. —

И опять пастух стал плести сказку за сказкой, и были некоторые из них таковы, что Геро во тьме пещеры краснела не только лицом, но и грудью. Однако слушала она с величайшей радостью и часто говорила: «Еще, ну, еще одну!». И сама не сознавала того, что её тонкие пальчики ласково перебирали жесткую курчавую бородку Сатира-рассказчика.

Через некоторое время, когда снова пастух хотел пойти поправить костер, он сказал:

– Огонь опять уменьшается. Я пойду и подброшу дров.

– Не надо! – капризно сказала Геро. – Я отсюда вижу, что костер горит. Иди скорее ко мне досказывать сказку, а чтобы было теплее, ложись рядом со мной! —

И в эту минуту послышался слабый дальний призыв от берега:

– Геро, любовь моя! —

Это был голос Леандра. Пастух проводил девушку до того места, куда волны выбросили юношу, а сам скрылся в темноте ночи. Но прежде чем исчезнуть во мраке, он шепнул девушке на ушко:

– Завтра я опять приду, а днем ты можешь найти меня у ворот Ахилла, в доме, над воротами которого торчит большая козлиная голова (это был известный в городе дом, где девушки ублажали всех приходящих за плату).

Геро с трудом дотащила Леандра до пещеры. Он смертельно устал и был жестоко разбит волнами о прибрежные камни, изранен. Падая на постеленную в пещере козью шкуру, он успел только прошептать имя возлюбленной и растянулся без чувств. Геро просидела около него с час-полтора, но убедившись, что его обморок перешел в глубокий сон, она тихо встала, поцеловала Леандра холодно в лоб и ушла. Кончилась её любовь к юноше и полюбила она Сатира – бога соблазнителя в образе пастуха коз.

Утром обитатели Храма Афродиты хватились: где Геро? Но её так никогда и не отыскали – она исчезла бесследно.

А что же касается Леандра, то когда он проснулся и узнал, что заснул во время любовного свидания, лежа рядом с возлюбленной, то пришел в отчаяние. Большего позора, чем тот, который пал на него, – не существовало в Древней Элладе. Поэтому Леандр тоже ушел навсегда из родных мест. Его тоже искали, но нигде найти не могли. Один из жителей Абидоса, побывал в Афинах и видел в столичном театре актера похожего на Леандра. Но тот человек был известный лжец и ему никто не поверил. А народ сочинил эту прекрасную легенду.

Мораль в легенде той такова: не надо ставить перед собой сверх целей, а женщины любят скорее ушами, чем подвиги, которых не видят!»

На этом первый рассказ моей бабушки закончился, и как мог я его передал вам. Легенды и мифы древней Греции, потом прочитал я в книгах, про Геракла, про Прометея. Но таких легенд я не читал нигде.

Часть 2

Память хранит самые яркие и прекрасные воспоминания детства. Я вспоминаю, как я приезжал в районный поселок на автобусе с мамой, а бабушка нас встречала. Потом мы ехали на телеге с большим фанерным коробом, в который был загружен хлеб для нашего магазина (и запах свежего хлеба мне запомнился на всю жизнь). Это Андран-Вачи, пожилой дедушка, возил из райцентра, из пекарни свежий хлеб для наших трех деревень. Телега ехала по лесной дороге и лошадь бежала быстро, потому что бежала домой, как говорил Андран-Вачи.

Три деревеньки стояли около маленькой речки Малевки. В реке были омуты, глубокие места, но она была неширокая, как взрослые говорили: «в четыре шага». Но речка текла и по песчаным перекатам, которые мальчишки переходили по колено в воде.

Одна деревенька стояла чуть в стороне и на другом берегу и на высокой горке, на длинном холме, поросшем лесочком. Дорога к этой деревеньке Нагорной вела через мост. Этот мост, который объединял все три деревни, каждую весну разбирали, потому что в половодье его сносило течением разливающейся реки. А вначале лета строили мост вновь.

Другая деревня тянулась вдоль реки по пологому склону, и весной их огороды затопляло водой. Эта деревня Дольная – не только потому что вдоль реки, а потому что уходила в поля и долы, тянущиеся за ней широко до дальнего леса у горизонта, так мне бабушка объяснила.

А наша деревня стояла к речке торцом, и тянулась по самому краю леса, и у самого моста был общий магазин, улица нашей деревеньки тянулась от магазина вверх по склону. И называлась наша деревня просто – Старая!

Мальчишки любили бегать к реке, к песчаному пляжу. Омуток, скрывающий сваи моста, кончался перекатом буквально в ста метрах по течению и на песчаном мелководье все дети плескались купались во все летние солнечные дни, загорали на желтом песке на берегу. А выше моста, на берегу, поросшем осокой и камышами, старшие ребята ловили рыбу. Полюбил рыбалку и я. Еще маленьким – лет в 5, я делал себе удочки из ровных палок, из сломанных длинных веток прибрежных ив, а потом по подсказкам старших сделал из орешника настоящую недлинную удочку. И я уже приносил домой небольших рыбок, которых бабушка жарила на сковородке.

А вечером она мне читала сказки из книги: «Сборник русских народных сказок». Была прочитана сказка «О золотой рыбке», но из народных, из сборника, были такие сказки, которые я никогда потом нигде не слышал:

Сказка о Ерше Ершовиче.

Ершишко-кропачишко, ершишко нехороший

Склал вещи на телегу со своими мальками-ребятками;

Пошел он в Кам-реку, из Кам-реки в Трос-реку,

Из Трос-реки в Кубинское озеро,

Из Кубинского озера в Ростовское озеро.

И в этом озере выпросился остаться одну ночку.

От одной ночки – две ночки, от двух ночек – две недели,

От двух недель – два месяца, от двух месяцев – два года,

А от двух годов – жил тридцать лет.

Стал он по всему озеру похаживать,

Мелкую и крупную рыбу иглами покалывать.

Тогда мелкая и крупная рыба собрались в один круг

И стали выбирать себе судью праведную

И выбрали рыбу-сом с большим усом:

– Будь ты, – говорят, – нашим судьей.

Сом послал за ершом, будто бы, за добрым человеком и говорит:

– Ерш-ерш, добрая рыба! Почему ты нашим озером завладел? —

– Потому, – говорит ерш, – я вашим озером завладел, что ваше озеро Ростовское горело снизу и доверху, с Петрова дня до Ильина. Выгорело оно снизу доверху и запустело. Зато теперь ерша повсюду навалом.

– Ни вовек, – говорит рыба-сом, – наше озеро не горело! Есть ли у тебя в том свидетели или грамоты письменные да печати крепкие?

– Есть у меня в том свидетели и печати крепкие грамоты письменные: вот, сорога-рыба на пожаре была, глаза запалила, и понынче у неё глаза красные.

И посылает сом-рыба за сорогой: стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туда же понятыми… – зовут они сорогу-рыбу:

– Сорога-рыба! Зовет тебя рыба сом с большим усом пред свое величество.

Сорога-рыба, подойдя к рыбе-сом, кланялась. И говорит ей сом:

– Здорова сорога-рыба, вдова честнАя! Горело ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина?

– Ни вовек-то, говорит сорога-рыба, не горело озеро наше, а глаза красные от слез моих овдовелых.

Говорит сом-рыба:

– Слышишь Ерш, добрый человек! Сорога-рыба в глаза тебя обвинила.

– А сорога тут же примолвила:

– Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!

Ерш не унывает, да на бога своего уповает.

– Есть же еще у меня свидетели: окунь-рыба на пожаре был, головешки носил, и понынче у него крылья красны.

Опять: стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туда же понятых (это государственные посыльные), приходят к окуню и говорят:

– Окунь-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.

И приходит окунь-рыба. Говорит ему сом:

– Скажи, окунь-рыба, горело ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина?

– Ни вовек-то, – говорит, не горело наше озеро! Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает, а что перья красны, – на солнышко выскакиваю, когда мальков гоняю, вот и опалился.

Ерш не унывает, на своего бога уповает, и говорит сом-рыбе:

– Есть же у меня в том свидетели: щука-рыба, вдова честнАя, притом не мотыга, на месте сидит, скажет истинную правду. Она на пожаре была, головешки носила и поныне у неё спина черна.

И снова: стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей туда же понятых, приходят к щуке и говорят:

– Щука-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.

Щука рыба, подходя к рыбе-сом, кланялась:

– Здравствуй, ваше величество!

– Здравствуй, щука-рыба, вдова честнАя, притом не мотыга (не проматывает, значит, добро свое), – говорит сом, – горело ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина?

Щука-рыба отвечает:

– Ни вовек-то не горело наше озеро Ростовское! Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает! А что спина черна, так на солнышке загорела, когда я среди кувшинок и травы стою под поверхностью воды и добычу ожидаю-караулю.

Ерш не унывает, да всё на своего бога уповает:

– Есть же, есть, – говорит, – у меня свидетели: налим-рыба на пожаре был, головешки носил, и поныне он черен весь.

Снова: стрелец-боец (это рыба елец), карась-палач, две горсти мелких молей (что по верху плавают, чиклейкой называются) туда же понятых, приходят к налим-рыбе и говорят:

– Налим-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.

– Ах братцы! – говорит налим, – Нате вам гривну за труды и на волокиту; у меня губы толстые, брюхо большое, в городах не бывал, пред судьями не стаивал, говорить не умею, кланяться не могу.

Эти государевы посыльные и пошли по домам. А тут поймали ерша и посадили его в петлю, да на берег выкинули. По ершовым молитвам бог дал дождь да слякоть. Ерш из петли-то и выскочил. Пошел он в Кубинское озеро, из Кубинского озера в Трос-реку, из Трос-реки в Кам-реку. В Кам-реке идут щука да осетр, а ерш им говорит:

– Куда вас черт понес? Не ходите выше по течению, я там был и хорошего не видел!

Услыхали рыбаки Ершов голос тонкий и стали Ерша ловить. Пришел Бродилка-рыбак – бросил ерша в лодку себе, пришел Петрушка-рыбак – бросил Ерша в плетушку свою:

– Наварю, говорит, ухи, да и покушаю.

Тут и сказочке конец, а уха из ерша и без хлеба хороша да навариста, хлебай её горячую и питательную!