Текст книги "Тайна Тамплиеров"

Глава 5 (34).
«Расследование господина Буаробера»

ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.

После посещения лекаря Вандерхааса, на улице Белых мантий, где на глаза Буароберу попались довольно странные, на его взгляд, письма, и разговора с лейтенантом де Вардом о Черном графе, приор не мог избавиться от назойливых мыслей заполонивших его сознание. Что заставило его, после недолгих колебаний, как человека рассудительного и чрезвычайно любопытного, приняться за расследование этого запутанного и таинственного дела.

По истечении нескольких дней, в результате некоторых размышлений, аббат заключил, что наиболее целесообразным было бы разыскать мэтра Альдервейдена к которому и были обращены письма, хранившиеся в сокрытом в сене, кофре. Не мгновенья не мешкая он отправился на улицу Шасс Миди, где находилась упомянутая в посланиях аптека. «Если символ из четырех мечей образующих крест является знаком таинственного Черного графа, то этот Альдервейден должен быть с ним знаком. Ну да, знаком, не иначе. А, что общего может быть у простого аптекаря с могущественным чудовищем, внушающим ужас влиятельнейшим людям королевства? Зачем понадобилась этому Себастьяну Альдервейдену, чтобы его сестра, некая Марта Ванбрёкелен, с семьей, в срочном порядке перебралась из родной валлонской деревеньки в Брюгге? Не связаны ли два этих события между собой? Я непременно должен разыскать этого лекаря…» Погруженный в глубокие раздумья господин Буаробер вышел на улицу Шасс Миди.

* * *

В доме на улице Белых мантий, который занимал мэтр Альдервейден, что выдавал себя за лекаря Вандерхааса, находились двое раненных подобранных хозяином сего скромного жилища, на пустыре за Люксембургским дворцом. Сей факт, несомненно, характеризовал аптекаря как весьма порядочного и обязательного человека, честно выполнившего свою часть договора заключенного с англичанином Чарли Бакстоном. И хотя, как мы помним, риск, которому подвергался доктор, был с лихвой предусмотрительно оплачен Полпенни, и касался только его одного, профессиональный долг эскулапа, не позволил Альдервейдену остаться равнодушным к беде другого пострадавшего, по счастливой ли, роковой ли случайности, уцелевшего в кровавой бойне на злосчастном пустыре. Он, привез в свой дом их обоих, уложив англичанина в комнате, наверху, а другого спасенного дворянина, втайне от Бакстона, в ранее описанном нами подвале. К слову, лежащий в подземелье, так же не был проинформирован аптекарем, о пребывании в доме Чарльза Полпенни.

Стоит добавить лишь, что жизни обоих пациентов уже ничего не угрожало, и это в равной степени являлось как заслугой мэтра Альдервейдена, так и самих страждущих. Если конечно можно отнести к достоинствам молодость и отменное здоровье, коими их так щедро, и безвозмездно наградило Небо.

Напоив лекарственным зельем и сменив повязки дворянину, возлежащему в подвале, доктор, как обычно, запер за собой дверь и направился в комнату, где его ожидал Бакстон. Больной, неохотно приоткрыв глаза, устремил мутный взгляд на своего спасителя, прошептав.

– Ну, что лекарь, как вы оцениваете мои шансы на выздоровление?

– Вам милейший, как впрочем, и мне, уже незачем волноваться. Я удовлетворен вашим состоянием. Но настоятельно рекомендую еще некоторое время оставаться в постели. Вы очень слабы.

Бакстон, очевидно, не имея ни желания, ни сил спорить с лекарем, лишь еле заметно кивнул.

– Скажите, мне отчего-то кажется, особенно я ощущаю это в ваше отсутствие, что в доме кроме меня есть кто-то еще?

Валлон улыбнулся так, будто бы даже сама мысль о пребывании в доме постороннего человека была неоспоримым вздором.

– Вы невероятно проницательны. В доме кроме нас есть ещё два кота, а так же мои помощники, маленькие, пушистые куи, заполонившие подвал.

Полпенни криво усмехнулся. Он повернулся на бок и еле слышно проворчал:

– После вашего пойла, удивительно хочется спать.

– Что ж, это лишь подтверждает приближение вашего скорого и неотвратимого выздоровления.

* * *

Без особого труда, господин Буаробер, отыскал на Шасс Миди место, где некогда располагалась аптека мэтра Альдервейдена, а так же тех, кто с большой охотой поведал ему, что аптекарь-валлон уже давно съехал отсюда, вместе со своими котами. После подробных расспросов соседей и прочих ротозеев, лично знавших лекаря, Буаробер безошибочно заключил, что мэтр Вандерхаас и мэтр Альдервейден это одно лицо. От столь неожиданного поворота, приор, сперва растерялся, но затем взял себя в руки, и при всей своей врожденной доброте и кротости, все же разозлился на лживого аптекаря.

«Зачем, зачем этому человеку понадобилось меня обманывать?!» Твердил он себе в сердцах, направляясь на улицу Белых мантий. Буаробер решил незамедлительно посетить обманщика лекаря, и, глядя валлону прямо в глаза, высказать упреки и задать вопросы, не дававшие ему покоя.

Долгий путь несколько остудил горячность прелата, и, ступив на ухабистую мостовую улицы Белых мантий, его уже посетили первые робкие сомнения. Но намереваясь сохранять твердость, он поправил пояс с притороченным к нему кошельком, что придало уверенности, и зашагал к знакомому дому. Различные мысли путались в голове Буаробера, но одна из них стремительно и метко, как молния, поразила его мозг, заставив остановиться на полпути. «Постой! Если он знаком с Черным графом он наверняка опасен?! Быть может он даже захочет расправиться со мной?! Нет, нужно оглядеться и всё взвесить, не следует торопиться и принимать поспешных решений». Присущая приору осторожность, всё же дала о себе знать, восторжествовав над опрометчивостью и апломбом, вызванными вспышкой кратковременного негодования.

Неуверенно, как будто ступая по тонкому льду, подошел к дому аптекаря, остановившись возле крыльца. «Нет, нужно непременно найти де Варда!» Прошептал «веселый аббат», и эта мысль, в данный момент, показалась ему наиболее стоящей. Приор обернулся, рассеянно шаря глазами, ещё не освободившись от раздумий, как вдруг, его взгляд наткнулся на человека, внимательно наблюдавшего за ним из полумрака арки, прорубленной в стене старого дома, на противоположной стороне улицы. Буароберу не составило труда догадаться, что человек следил за ним. «А может за домом?» Мысленно возразил он сам себе. «Что ж проверим. Я был так раздосадован лукавством Альдервейдена, что мог вполне не заметить слежки. Пройдусь мимо арки, и поглядим, если ему нужен я, он отправится следом, если следит за домом останется на месте» Сделав вид, что ошибся дверью, он, внимательно оглядывая фасад дома лекаря, попятился задом к средине улицы, подняв голову так, что рукой пришлось придерживать шляпу. Будто не обнаружив нужного здания, он раздосадовано воскликнул так, чтобы его непременно услышал соглядатай:

– Дьявол бы забрал этих каретников, где же эта чертова мастерская?!

Щуря близорукие глаза, озираясь по сторонам, приор ещё раз неуклюже обернулся, оказавшись прямо у входа в арку, где лицом к лицу столкнулся с двумя мужчинами, очевидно, проявлявшими интерес ко всем, кто намеревался войти в дом аптекаря. Теперь, в этом не приходилось сомневаться. Разглядев незнакомцев, у него похолодело в груди. Эти двое типичные головорезы-наемники, отпетые убийцы и бретеры, которые вели наблюдение за домом несчастного Альдервейдена. Когда две пары глаз сверкавших из-под черных шляп встретились с взглядом прелата, он не нашел ничего лучшего, чем пожать плечами и с досадой сообщить:

– Клянусь Святым Бенедиктом Нурсийским, я вышибу мозги тому бездельнику, что послал меня сюда с тем, чтобы отыскать каретную мастерскую! Непременно вышибу!

Последнюю фразу он угрожающе прошипел, изображая негодующего хозяина раздосадованного нерадивостью собственного слуги, что, впрочем, ему было не трудно представить. Сжав кулаки, Буаробер, от бессилия помахал ими над головой, демонстрируя неуёмную ярость. Он выругался и не менее решительно, чем приблизился, зашагал прочь от дома, который намеревался посетить. Мужчины переглянулись, улыбнувшись друг другу. Ведь ни что на свете не является большим поводом для веселья, чем чужое отчаяние и неловкость.

Глава 6 (35).
«Барселона»

ИСПАНИЯ. КАТАЛОНИЯ. ГОРОД БАРСЕЛОНА.

«Шпионы – глаза и уши властей предержащих» – любил повторять Ришелье. А, как известно его слова не расходились с делом. Уже в 1625 году, кардинал-министр, невзирая на своё тяжелое положение при Дворе, и отсутствие доверия монарха, начал реформу службы, что обеспечивала сбор секретных сведений государственной важности при всех Дворах Европы, выстраивая её по испанскому образцу. Впоследствии, даже в Мадриде, где были собраны признанные лидеры в подобных вопросах, отдали должное великому реформатору. Ришелье трудился не покладая рук, и сумел добиться, в довольно сжатые сроки, желаемого результата. Со временем Старый Свет накрыла невидимая паутина, все нити которой тянулись в Париж – в руки вездесущего кардинала.

Одним из самых ценных агентов коварного министра, на то время, являлся французский посол в Испании граф де Барро. Виртуозность и ловкость, с которой он вел дела, изумляла не только союзников, но и противников. Однажды ему удалось раздобыть не только копии, но и оригиналы с заседаний Государственного совета в Мадриде. Граф, с собственным секретарем Пени, не менее изощренным шпионом, передавали ценнейшие сообщения лично господину Бутилье, во Францию. Здесь, мы полагаем, будет не бесполезным заметить, что отец и сын де Бутилье, как и капуцин Отец Жозеф – легендарная личность по прозвищу «Серый кардинал», являлись первейшими помощниками Ришелье в вопросах касающихся как внешней, так и внутренней политики.

* * *

Июньский полдень залил жаркими солнечными лучами древнюю Барселону. Черепичные кровли раскалились настолько, что даже теплолюбивые коты, предпочли укрыться от палящего зноя в тени мандариновых деревьев, отставив до поры, опаленные дневным светилом крыши, излюбленные места их встреч и прогулок. Через распахнутые окна многочисленных харчевен, слышался гомон горожан, пожелавших во время сиесты пропустить стаканчик другой прохладного вина.

В просторной комнате, арочные окна которой выходили на узкую террасу, коренастый мужчина, лет пятидесяти, раскинувшись на скамье, неторопливо попивал густой нектар долины Доуру, задумчиво взирая на небольшой свиток, лежавший перед ним на столе. Письмо, которое лишь сегодня утром было доставлено из самого Парижа, призывало его к раздумьям и, очевидно, возбуждало тревогу. Человек, поглаживал свою окладистую черную, подбитую сединой, бороду, не сводя глаз с послания. В передней послышались шаги и голоса. Наконец дверь растворилась, и на пороге показался его верный, вооруженный до зубов, Хосе, сопровождавший невысокого, невзрачного гостя.

– Сеньор Лаэрта, к вам человек из Мадрида.

Хозяин, дон Педро Лаэрта, к которому обратился грозный страж, поднялся навстречу приезжему. Он отослал слугу, удивленно взглянув на представшего перед ним гостя. Тот, нисколько не смущаясь, сбросил с себя длинный жилет, из козьей шкуры, нелепую шапку, больше напоминавшую колпак, закрывавшую лицо и, непринужденно взглянув на хозяина, добродушно произнес:

– Что ж, дон Педро, вот и я.

Лаэрта, явно сбитый столку необычным видом француза, смущенно, предложил ему занять один из стульев, стоявших у стола. Он, наливая вино, покачал головой.

– Призываю в свидетели Святого Антония, никогда не угадаешь, в каком облачении, вы явитесь на сей раз, сеньор Пени.

Каталонец улыбнулся.

– Как это вы смогли так быстро добраться из Мадрида? Или, быть может, вы…?

Гость, всем видом выказывая нежелание говорить на подобные темы, развел руками, чем прервал каталонца.

– Как видите я здесь и это главное.

– Да-да, вы правы, я понимаю.

Хозяин придвинул Пени кружку с вином. Тот, оставив это без внимания, вопросительно взглянул на дона Педро. Каталонец понимающе кивнул, поспешив протянуть ему свиток, одиноко лежащий на средине стола.

– Вот интересующее вас письмо. Доставлено сегодня утром.

Он не успел еще договорить, как гость взломал печать и впился в ровные ряды строк. Глаза секретаря французского посланника при испанском Дворе, с удивительной быстротой забегали по листу. Не переставая читать, он задал вопрос:

– Кто доставил депешу?

– Какой-то анжуйский дворянин… некий…м-м… де Сигиньяк. С ним ещё двое, тоже анжуйцы…де Ро и де База, кажется так звучат их имена.

Пени оторвался от письма, и встревожено уставился на дона Педро. Наморщив лоб, он ещё какое-то время о чем-то поразмыслив, обратился к хозяину:

– А о господине де Самойле, эти анжуйцы, случаем, не упоминали?

– Нет, ничего похожего.

Всматриваясь в лицо гостя, очевидно, желая понять причину его тревоги, утвердительно кивнул дон Педро. Француз, ощутив на себе пытливый взор, улыбнулся и спокойно произнес:

– Что ж дон Лаэрта, вот пробил и ваш час…

* * *

В это же самое время, на одной из узких, немноголюдных, извилистых улочек Барселоны, укрывшись в тени монастырской изгороди, прижавшись спинами к её теплой, нагретой солнечными лучами кладке, отдыхали трое молодых мужчин. Их усталые лица, запыленные платья и забрызганные дорожной грязью ботфорты свидетельствовали о долгом и изнурительном путешествии, как нам известно, вызванном определенными обстоятельствами и невзгодами, свалившимися на головы сих юных анжуйцев. Невзирая на безрадостное, как могло показаться со стороны, положение молодых людей, в их сверкающих глазах читалась сдержанная удовлетворенность, присущая людям преодолевшим гряду несчастий и злоключений, достигших, в конечном счете, желаемой цели.

– Ну что ж, господа, вот мы и в Барселоне. А я, с момента нашего отъезда из Анжу, признаться, впервые чувствую себя свободным.

Он, скользнув взглядом, остановил его на двух набитых пистолями кошельках, висевших на собственном поясе. Пистолями, которые были вверены сержанту де Самойлю кардиналом Ришелье, а сейчас, по воле рокового обстоятельства, перешедшими в руки его друзей. После смерти Констана было невозможно даже предположить, для кого или чего предназначались эти средства. И друзья, сочли, что деньги есть ни что иное, как вознаграждение для храбрецов которые достигнут Барселоны, именно поэтому позволили себе попросту разделить их между собой. Этот куш, доставшийся каждому из анжуйцев, дал возможность почувствовать себя, впервые, за время столь продолжительного и переполненного опасностями путешествия, вполне состоятельными людьми.

– Если Его Высокопреосвященство оказывает подобные милости, даруя свободу и деньги каждому, кто ему служит, я готов принять его сторону.

Гийом рассмеялся, но тут-же был вынужден оборвать веселость, наткнувшись на строгий взгляд де Сигиньяка.

– Главное, что нам удалось выполнить приказ кардинала. И последнюю просьбу де Самойля.

Печально произнес Жиль.

– Ну, что ж, предлагаю это отметить!

Намереваясь развеять уныние, предложил Луи.

– О-о! Нет, друзья, только не сейчас. Пройдоха Гаспар поведал мне, что нашел место, где продается прекрасное оружие, из дамасской и толедской стали, и я.

Де База похлопал ладонью по полным кошелькам.

– …не покину Барселоны, не купив себе нового кинжала, взамен тому, что остался в проклятом Лез-Узаж.

– Ну, что ж, любезный де Сигиньяк, придется нам отведать местного вина, а оно слывет весьма отменным, лишившись компании месье де База.

Друзья рассмеялись, ненадолго простившись. Де База отправился в таверну «Кинжал сарацина», где анжуйцы сняли комнаты. Он условился там о встрече с Гаспаром, который вызвался стать провожатым по оружейным лавкам, где шевалье вознамерился подобрать, для себя, что-нибудь подходящее.

Сигиньяк и де Ро отправились на прогулку по городу, в надежде найти харчевню достойную их внимания. Петляя узкими, грязными улицами они вышли на небольшую площадь, которую окружали фасады невысоких домов, что упирались в древнюю церковь Сантос Жуст и Пастор, устремившуюся ввысь единственной колокольней. Анжуйцы огляделись. Вокруг сновали толпы горожан, погруженных в свои повседневные заботы. Двухколесные телеги с разнообразным грузом и без него громыхали по площади. Трудолюбивые мулы и неприхотливые ослики тащили на себе горы всяческой поклажи. Завешенные великолепной дорогой тканью паланкины проплывали мимо любопытствующих дворян.

Вальяжно прогуливаясь, непринужденно беседуя и осматривая здания, нависавшие над площадью, они вдруг наткнулись на двух мужчин, с нескрываемым интересом разглядывавших молодых анжуйцев. Эти двое были одеты по последней парижской моде, чем разительно выделялись из толпы. Их взгляды встретились и это, очевидно, послужило неким сигналом для незнакомцев. Приблизившись, один из «парижан», тот, что был постарше своего товарища, человек благородного вида, обратился к друзьям на французском языке:

– Я не ошибся, господа французы?

Де Сигиньяк, оглядев незнакомого дворянина, учтиво ответил:

– Месье чрезвычайно проницателен, мы действительно в недавнем времени преодолели Пиренеи.

– В таком случае у меня есть все основания предположить, что имя одного из вас де Сигиньяк, а другого де База, или, быть может, де Ро? Не так ли?

– И это правда. Моё имя виконт де Сигиньяк, а это мой друг, шевалье де Ро.

– В таком случае…

Вмешался в разговор человек помоложе, говоривший с сильным гасконским акцентом. Он решительно сделал шаг вперед, откинув полу плаща, из-под которой сверкнул эфес шпаги.

– …просим следовать за нами!

Виконт настороженно улыбнулся, пытаясь говорить как можно спокойнее и миролюбивее.

– Господа, мы безгранично рады встретить соотечественников в столь далекой и местами враждебной стране, но ваш резкий тон, говорит о том, что помыслы ваши весьма недвусмысленны. Простите, не знаю ваших имен.

– Моё имя, сударь, шевалье д, Артаньян, а это господин Атос! Мы королевские мушкетеры и помыслы наши самые определенные! Вы оба сейчас с ними познакомитесь!

Несдержанно воскликнул гасконец, выхватив шпагу. Столь знакомый в те времена шелест извлекаемых из ножен клинков, привлек множество испуганных взглядов. Таким образом, не успевшая ещё начаться стычка, вызвала хаос, переполох и крики обеспокоенных горожан. Поднялась паника, как лавина, покатившаяся по площади. Кто-то уронил бутыль с молоком, послышался хлопок, и по булыжникам мостовой расползлось белое пятно. Запряженный в двухколесную телегу мул испуганно дернул и попятился назад, вследствие чего, из перевернувшихся корзин, громоздившихся на телеге, посыпался виноград. На брусчатке образовалось месиво, по цвету напоминавшее кровь с молоком. Четыре дворянина опешили от подобной реакции каталонских горожан – столпотворения образовавшегося на площади. Они растерялись, удивленно взирая по сторонам, очутившись в очаге, самом центре, среди невероятной суматохи. Прошло совсем немного времени как сквозь толпу визжащих женщин и встревоженных мужчин к четверке дворян, со всех сторон, принялась протискиваться городская стража, облаченная в шлемы и кирасы. Их поблескивающие на солнце алебарды, возвышающиеся над головами голосящей толпы, выдавали нехитрые маневры солдат. Оказавшись в плотном кольце из ощетинившихся алебард и протазанов, французы безропотно вложили шпаги в ножны, и Атос, вероятно, переживавший подобную процедуру не впервые, сквозь зубы, процедил:

– Черт бы подрал эту стражу, они повсюду одинаковы. Меня подвергали аресту в Париже, Бордо, Руане Тулузе, Страсбурге, Магдебурге, Сарагосе, Гааге и ещё черти где, везде одно и то же!

– Что ж, господа, придется отложить наше дело, до лучших времен.

Произнес виконт всё внимание, которого было приковано к усатому альгвасилу[9]9
  альгвасил – в Испании низший полицейский чин.


[Закрыть], строго заговорившему из-за спин солдат. Этот смуглый, темноволосый, мужчина, с длинными и черными, как воронье крыло усами, после каждого слова, которое он выкрикивал с галисийским акцентом, поправлял сползавший на глаза шлем.

– Сеньоры, прошу вложить шпаги в ножны и следовать за нами!

– Эти болваны даже не могут исключить из заученной фразы лишнее!

Ухмыльнулся мушкетер, процедив едва слышно, а в голос прокричал по-испански:

– Не извольте беспокоиться, шпаги давно не у дел.

Четверо арестованных, не противившихся аресту, были незамедлительно сопровождены в кордегардию[10]10
  кордегардия – караульное помещение, помещение для стражи.


[Закрыть], что располагалась неподалеку от площади Ангела.

Просторная комната, представшая взору французских дворян, имела жалкий вид: штукатурка ломтями отстала от стен и свисала как лепестки цветов; грязные полы были не то, что не мыты, но и неметеные; по углам, шелковым блеском, сверкала паутина – всё свидетельствовало о том, что казенное помещение было чрезвычайно запущено стражами порядка. У стены, под квадратным, зарешеченным окном, стоял хромоногий стол, без скатерти, за которым сидел толстый, лысый человек в черном длинном камзоле и некогда белом, замызганном воротнике-капа.

Усатый альгвасил знаком предложил арестованным присесть на лавку у двери. Все четверо, теснясь, устроились на ней. Толстяк, не сводя глаз с французов, выслушал доклад усатого, что тот шепотом прожурчал ему в ухо, после чего он оживился и обратился к доставленным дворянам:

– Значит французы! Что ж, голубчики мои, при сложившихся обстоятельствах это весьма приинтересненько. Не иначе. Любопытненько. Так, что же, голубчики мои, значит закон нарушаем? Безобразия чиним?

Сладострастно растягивая каждое слово, поблескивая кругленькими глазками, пропел толстяк, потирая пухлые ладони. Будто узрев в сказанном чиновником нечто неслыханное, Атос, не без иронии, пустился в объяснения.

– Видите ли, сеньор, мы приезжие, не знаем местных законов, встретились с друзьями, решили позабавиться. Нас же арестовывают и тащат сюда! Сущий вздор! Но мы готовы покрыть доставленные неудобства звонкой монетой.

– Да вы верно, сеньоры, держите меня за дурака?

Полицейский чиновник так душевно расхохотался, что на глазах у него выступили слезы. Сквозь всхлипывания, пытаясь подавить смех, он, с усилиями, промолвил.

– Еще скажите, что вы Людовик Бурбон, а с вами…

Он указал на де Сигиньяка.

– …ваш любезный братец, Гастон Анжуйский, пардон…!

Наигранно испугался толстяк, прикрыв рот коротенькими пухлыми пальчиками.

– …за заслуги перед короной уже Орлеанский. А вот этот, с хитрой гасконской рожей. Он ткнул пальцем в д, Артаньяна, которого Атос, с трудом, удержал от глупости, не давая поддаться на провокацию.

– …ваш усопший папаша Генрих Наварский!

При этих словах, с лица чиновника вмиг исчезла улыбка, а в голосе послышался металл.

– Хватит меня дурачить! Я, что вам полный идиот!?

Зависла угрожающая тишина, которую с невозмутимостью, предававший ещё большего сарказма его словам, прервал де Ро.

– Ну, на худого идиота, простите великодушно, вы похожи гораздо меньше. Я, всё-таки, нахожу вас полным. Быть может вас, полнит сей камзол? Не так ли господа?

Все три плененных француза, сдерживая смех, одобрительно закивали.

– Что-о-о!?

Заорал тучный чиновник, так широко раскрыв глаза, что казалось, они сейчас выпадут из глазниц и покатятся по полу, под ноги арестованным.

– В подземелье! Всех! Сгною мерзавцев!

Пленников отвели в довольно просторную камеру, с крошечным оконцем, под потолком, закрытым решеткой. Посреди помещения громоздилась массивная колонна, подпиравшая мрачные своды, а под одной из стен был предусмотрительно брошен пучок соломы.

– Веселенькое местечко.

Озираясь, отметил гасконец, после того, как за дверью прогремели засовы. Узники уселись на соломенную подстилку. Время как будто остановилось. Тишину прервал Атос, обратившись к анжуйцам:

– Господа, глядя на то, как вы держитесь, а так же принимая во внимание все то, что за это короткое время мы успели о вас узнать, могу с уверенностью заключить, что вы люди весьма достойные. Можете мне поверить, кроме того, что в этом я знаю толк, я никогда попусту не бросаюсь подобными фразами.

Д'Артаньян утвердительно закивал, подтверждая слова друга, когда тот вновь заговорил.

– А ещё я знаю, что вы не состоите на службе в гвардии «Красного герцога». Исходя из этого, хочу предложить принять нашу сторону. Таких как вы непременно следует принять в роту мушкетеров, ведь это самое элитное подразделение, огромная честь служить в нем. Я, лично могу посодействовать в этом, замолвив словечко перед господином де Тревилем.

Под пристальным взором графа, анжуйцы переглянулись. Наморщив лоб, де Сигиньяк задумался, неторопливо и рассудительно ответив:

– Видите ли, любезный Атос, я человек, который намеревается не делать необдуманных поступков. Я принимаю нужное решение лишь после того, как всё тщательно взвешу. И ещё, заметьте, при всём этом я не склонен выгадывать, выбирая лишь то, что велит мне разум и совесть. Ведь, согласитесь, сторону, которой я сейчас придерживаюсь – сторону монсеньера Ришелье, трудно назвать выбором сулящим выгоду, скорее наоборот. Но мне не навязали сие предпочтение, меня не уговорили и не купили. Я принял сие решение добровольно, исходя из собственных убеждений. Я не житель Парижа, и не знаю всех тонкостей политики, что вершат из кабинетов Лувра. Но я уверен в том, что единственный путь, который ведет к объединению королевства, а значит к величию, есть путь, предложенный Его Преосвященством. Я убежденный сторонник кардинала. Остановить меня на этом пути может лишь пуля или шпага. Я ваш враг граф. И, как вы понимаете, не потому, что лично к вам питаю неприязнь, нет. Мы с вами просто преследуем разные цели. Защищаем интересы разных людей, которые по-разному видят будущее нашего отечества. Мне лично хотелось бы, что бы мы все: гасконцы, бургундцы, нормандцы, анжуйци, провансальцы, пикардийцы – все без исключения, начали ощущать себя французами. В единении я вижу будущее Франции! Люди, чью сторону занимаете вы, очевидно, придерживаются иного мнения. Нам с вами не по пути, господа.

Наступила тишина. Де Ро, улыбнувшись, украдкой, с восхищением взглянул на Жиля. Д'Артаньян задумчиво тер лоб, размышляя над словами анжуйца. Атос поднялся с пола и подошел к де Сигиньяку.

– Сударь, прошу вас подняться.

Анжуец вскочил, оказавшись лицом к лицу с Атосом. Граф, будучи несколько выше ростом, свысока смотрел на виконта.

– Вы действительно так думаете?

– Именно так, граф.

– В таком случае, хочу пожать вашу руку, и поблагодарить Всевышнего, за то, что дал мне такого врага. Это честь для меня. А рассудит нас время: кто – прав, кто – ошибся. Вы, судя по всему, не знакомы с Ришелье лично, поэтому не исключаю, что в скором времени вас постигнет разочарование, но, тем не менее, я признателен вам за откровенность.

После изучающего, пронзительного взгляда графа, на который Жиль ответил открытым взором лишающим надежды на самый ничтожный компромисс, мушкетер подошел к окну, и подняв голову, задумчиво поглядел вверх, мысленно, чему не могут помешать ни самые толстые стены ни кованные решетки, взмыв в лазурь каталонского неба. Де Ро, так же, прибывавший в размышлениях, лежал на спине, положив ладони под голову. Он, уставившись в потолок, предался раздумьям, пользуясь располагающим к сему моментом и местом, ведь в тюрьме даже глупец, подчас, становится философом.

– Знаете ли, господа…

Наконец вымолвил он.

– …вот было сказано – история рассудит, а рассудит ли? Ведь если разобраться, сколько достойных людей история, даже не упомянув, обрекла на забвение. Это не справедливо, не правильно, я бы сказал досадно. Взять, например нас четверых. Быть может, кто-то из нас попадет под перо какому-нибудь писаке, и тот сделает его героем своего романа, а роман этот будут читать по всей земле, слава превознесет имя этого человека во всех уголках нашего бренного мира, известность будет ошеломляющей. А другой бесславно проживет не менее яркую жизнь, и будет не менее достоин мирового признания, ан нет, скончается где-нибудь тихонько, в небольшом домике, на берегу милой речушки, или напротив, падет сраженный пушечным ядром в разгар битвы. Результат один и тот же – крест с именем и датой – забытье.

Гасконец улыбнулся рассуждениям шевалье.

– Вы боитесь забвения, месье де Ро?

– Вовсе нет, любезный д’Артаньян, я просто размышляю над тем, почему одним ставят памятники, а других забывают так же быстро, как высыхает роса на солнце. Вот вы д’Артаньян, желаете, что бы вам поставили памятник? Например, где-нибудь в Париже или в одном из городов Гаскони, ну скажем в Ош?

– Я не думал над этим. Но… впрочем, я не против, чтобы нам всем поставили памятники.

Все четверо расхохотались.

– Нет д, Артаньян, это уж слишком. Пожалуй, вами и ограничимся.

Произнес граф, похлопав товарища по плечу. В этот миг загремели засовы, дверь отворилась, и в камеру вошли двое. Первым шел молодой, стройный дворянин, на черном камзоле которого, гордо сиял, вышитый зеленый крест Алькантра[11]11
  орден Алькантра – один из старейших духовных рыцарских орденов Испании.


[Закрыть]. За ним, по-плебейски, семенил неопрятный толстяк-чиновник, в грязном жабо. Дворянин, звеня шпорами, остановился перед пленниками. Те, в свою очередь, поднялись на ноги.

– Это они, Ваша Честь.

Враждебно глядя на французов, прогнусавил толстяк. Дворянин, с суровым видом, принялся оглядывать представших пред ним людей. Вдруг брови его подернулись, а губы растянулись в улыбке.

– Вот так да! Вот это встреча! Господа де Сигиньяк и де Ро, не ожидал увидеть вас здесь! Анжуйцы, несколько напряженно, улыбнулись.

– Дон Фернан де Ла Вега, вы?! Неожиданно и приятно вновь видеть вас, особенно принимая во внимание наше незавидное положение.

Воскликнул Жиль, ответив на легкий поклон испанского дворянина.

– И я, безмерно рад, ведь если бы не вы, тогда в «Хромой лягушке», возможно, меня бы не было в списках живых.

Он повернулся к толстяку, переменив тон на сухой и повелительный.

– Нет, Лопес, это не те, кого мы ждем, за этих сеньоров я ручаюсь, отпустите их.

Задор и ретивость, переполнявшие толстяка, угасли, вместе с блеском его выпученных глаз. Он погрустнел и негромко промямлил:

– Всех четверых?

Радость от приятной встречи, в глазах кабальеро, померкла. Он, подозрительно оглядев мушкетеров, строго спросил.

– А кто эти люди?

Сигиньяк замялся, но тут на выручку пришел де Ро.

– Это наши друзья.

Испанский офицер, с подозрением, вновь оглядел всех четверых. Тут же, улучив подходящий момент, Лопес, не преминул ехидно заметить.

– Как же, друзья! Их арестовали на площади, когда они намеревались скрестить шпаги! Друзья!

– Это правда?

Проницательно, всматриваясь в лица анжуйцев, задал вопрос, сделавшийся суровым кабальеро. Луи не выказав и тени замешательства, твердо произнес:

– Правда лишь в том, что мы вместе. И если вы соблаговолите отпустить нас, то отпустите всех четверых…либо, не отпускайте никого.

Печать сомнения омрачило чело испанца, но, после непродолжительного раздумья, он скомандовал: