Текст книги "Если бы она ела золото"

– Привет, Серёга! Сейчас у вас, наверное, уже ночь, – как бы между прочим заметил Андрей, вероятно, стараясь дать другу время, чтобы тот сосредоточился.

– Привет, Андрюха! – отвечал абонент, протирая глаза. – Я рад тебя слышать в любое время и в любом месте. Ты это прекрасно знаешь.

– Я сразу о деле. У нас в Омске намечается юношеский чемпионат, ты включен в состав судейской коллегии. Как ты, приехать сможешь?

– Андрюха, боюсь, не оправдаю доверия, я ведь такого уровня соревнований давно не судил.

– Не прибедняйся, Серёга. Опыт у тебя есть, а всё остальное на старых дрожжах потянешь.

– А ты сам в каком качестве будешь? Своих чемпионов выставляешь или сборную повезёшь?

– Я привезу своих только четверых, ребята хорошие, посмотришь. Есть ещё время, посмотрим, что ещё можно. Ты как – больше на ковре хочешь или за столом?

– Что с вами сделаешь? Раз вы там решили всё, мне остаётся согласиться, правда, ещё и выбор есть. Когда начало?

– Двадцать второго начало, вызов на твой адрес уже послали. Номера в гостинице заказаны, так что можешь приехать за сутки до начала. Тем более что тоже мы приедем немного раньше.

– Андрюха, я же знаю, что ты ещё что-то припрятал в рукаве, давай, доставай. Что там, хорошие новости?

– Какой ты догадливый! Ты Германа помнишь из Плехановки?

– Как не помнить хороших друзей? Я с ним виделся пару лет назад у Вовки Симакова. Я из отпуска возвращался, а Герман что-то решал у нас с финансами. Мы ещё вспоминали наши юные годы. Помнишь, этого немца мы всегда использовали как сотрудника министерства финансов ГДР? Так он и работает сейчас в этой сфере.

– Вот-вот! Он там большой человек теперь, тобой интересовался, предложить что-то серьёзное хочет. Ты планируй свой отпуск так, чтобы после чемпионата вместе поехать в Москву, Герман тоже к этому времени будет в Москве, там и поговорим.

– Хорошо, с отпуском, думаю, проблем не будет. А что наш немец хочет, ты не спрашивал?

– Не знаю, мы хорошо посидели, о делах мало говорили. Наверное, деньги тебе хочет предложить.

– Шутишь, Андрюха? Немцы никогда так просто никому ничего не давали, а денег тем более. Наверняка в голове у нашего великого комбинатора немецкого разлива зародилась какая-то многоходовая комбинация, чтобы заработать ещё больше денег.

– Извини, Серёга, мы так хорошо отдохнули в Славянском… Сам понимаешь – кому в голову придёт говорить о делах в ресторане с друзьями? Кстати, тебя часто вспоминали, тех цыган вспоминали, и никто не мог вспомнить имя той красавицы. А Герман всем доказывал, что ты женился на ней. Ты сам-то её помнишь?

– Андрюха, это была Милена, – как-то особенно чувственно произнёс Сергей имя.

– Вот-вот, Милена. Мы там как только её не называли. А ты всё помнишь. Старая любовь не забывается.

– Нет, Андрюха, она была не старая любовь. Она моя первая любовь. Как в такую красавицу было не влюбиться, такую нежную и такую умную? И конечно, я был по уши влюблён.

– А действительно, почему не женился? Хорошенькая, красивая, а ещё сейчас узнаю, что она была умница и красавица. Таких женщин терять нельзя, будь она хоть цыганка, хоть негритянка. Граф Толстой взял в жёны цыганку, говорят, всю жизнь был счастлив.

– Я бы с удовольствием! Только она ни за что не променяла бы свою волю на мои скромные клетушки. Она дитя степей, а я привязан был к службе, к своему спорту. Откуда я мог знать, что скоро всё это потеряю? Её я потерял гораздо раньше.

– Действительно напрасно! – согласился Андрей. – Разве можно было потерять такую любовь?

– На то она и первая любовь, чтоб быть ей не особенно удачной.

Этой строкой известной песни и был закончен разговор. Друзья договорились встретиться на юношеском чемпионате и простились.

* * *

Сергей положил трубку телефона, и мысли его, обогнав последнюю новость, отправились в путешествие по страницам той прошлой жизни.

В тот вечер в самом центре столицы встретились четверо молодых людей, самому старшему из которых едва исполнилось двадцать два. Они – студенты столичных вузов, но главное, что их отличает от обыкновенных студентов, это то, что двое из них – известные спортсмены, и у них водятся деньги, третий – поэт и журналист, сотрудничает с известным журналом и тоже небеден, а четвёртый – тоже студент, но иностранец из демократической Германии. Судя по перечисленным аргументам, наши герои могли позволить себе посещение ресторана, для обычной братии подобное путешествие – или непозволительная роскошь, или, если кто-то и решался на подобное безумие на свою худую стипендию, то только после принятия готовности положить зубы на полку на весь следующий месяц. Наши друзья, попросту говоря, ничем подобным не рисковали.

По этим ли основаниям или по прихоти прохладного осеннего вечера, прогулка по улицам Москвы нашла промежуточную остановку у дубовых дверей «Славянского базара». Этот ресторан в центре столицы манил посетителей национальной кухней. Возможно, были ещё другие важные обстоятельства, но по традиции и по малопонятным причинам в вечернее время поужинать в ресторанах не было никакой возможности. Все столы кем-то были заказаны, а над жаждущими отдохнуть или хотя бы поужинать издевательски «хохотала» ловко устроенная за дверным стеклом табличка «МЕСТ НЕТ». Встретив у дверей холодный надменный взгляд швейцара, который, судя по внешней форме и надменному взгляду, возомнил себя генералом, они остановились, минуту-другую прислушиваясь к доносившемуся из зала пению цыган. Не тревожа почтенного стража ресторанных дверей, друзья стали о чём-то громко рассуждать, шутить, не обращая никакого внимания на «генерала», что в свою очередь, повергло его в размышления.

Словарный запас по немецкому языку из школьной программы давал Сергею возможность более или менее сносно понимать разговорную речь.

И на это «генерал» сразу обратил внимание.

– Ai du, kom hier! (Эй ты, иди сюда!) – крикнул Сергей Герману и направился к двери, подмигивая в сторону швейцара, ради которого и задумал разыграть этот спектакль. Остановившись у дверей, он продолжал «шпрехать»: – Gehorn. Das ist aine lange geschich telied zigeuneren. (Послушай, какая долгая протяжная цыганская песня).

– Gut ser dut verdehen gitarre, (Хорошо, очень хорошо изнывают гитары), – восторженно голосил немец.

– Nain nain. Du bist aine trinker. Das ist nicht gitarre. Das ist aine geige, (Нет, нет. Ты просто пьян. Это не гитары, это скрипки), – кричал Сергей и, громко смеясь, тыкал пальцем в лоб Герману.

Громко выражая свой восторг по поводу сладкого пения цыган, жестикулируя и подзывая друг друга, наши «иностранцы» подобрались поближе к двери ресторана. Они прислушивались, прикладывая ухо к стеклу, выказывали свои эмоции, ахали-охали, но этим их интерес ограничивался. Весь этот спектакль был придуман лишь для того, чтобы произвести впечатление на швейцара.

Тот, наблюдая за бесцеремонным поведением группы иностранцев (а к этому моменту у него на этот счёт сомнений не было), крутил в голове свои интересы: «Будут ли проситься впустить? Какие чаевые дадут? За какой столик их посадить, какому официанту передать? Вон тот, который по-ихнему скороговаривает, весь такой заносчивый, никого не стесняется, кричит, толкается, а второй, высокий, с таким носом, точно немец! Только у немцев бывают такие носы. Советские люди не стали бы так вести себя. Только почему они не просятся впустить? Может, не хотят отдыхать? Да нет. Иностранцы всегда ужинают в ресторане. Для них и принято резервировать столики».

В советские рестораны в вечернее время, а в большинстве из них и в дневное, случайные посетители попасть не могли. Рестораны не были битком набиты, были свободные места и столики, и даже свободные кабины и залы, но по непонятным причинам впускать граждан было не велено. Зато иностранцев, как говорится – милости просим. Такая установка существовала повсеместно, очевидно, по двум причинам: во-первых, перед иностранцами нельзя ударять лицом в грязь. Кто знает, что они потом напишут в своих буржуйских газетах? Мол, в советском городе Ейске или Саратове даже поужинать не дали. Во-вторых, и это важно для самих стражей ресторанных дверей, – иностранцы всегда щедры на хорошие чаевые.

Ну вот и назрела ситуация, да и сам «генерал» тоже созрел – и поэт медленно подкатил к нашему немцу, что-то приговаривая, жестикулируя и подмигивая.

На что Герман на чистом немецком языке, уж неважно, на каком диалекте, громко утверждал:

– Ja. Ja. Das ist zer gut. Das ist shen, (Да. Да. Это очень хорошо, это красиво), – широко размахивая длинными руками, стал зазывать он друзей.

Продолжая играть роль главного инициатора, наш поэт подошёл к стражу ресторанных дверей, пред ставился переводчиком, на чистом русском намекнул, что эти ребята приехали из братской Германии и вложил ему в руку советскую «трёшку». В принципе, если бы не было надобности держать марку, и без такого щедрого вознаграждения ресторанные двери, конечно, открылись бы, и столик на четыре персоны в хорошем уголке отыскался бы, и услужливого официанта с предложениями изысканных блюд и напитков ждать бы долго не пришлось. При виде такого роскошного выбора даже небедные наши молодые люди задумались о содержимом своих карманов и решили заказать исконно фирменное, но сносное по цене блюдо – пельмени по-русски. (Как будто бывают пельмени французскими или китайскими). Просто, но со вкусом.

Герман придумал ещё и легенду. Он сочинил целую историю, путая русские и немецкие слова, пытался блеснуть в красноречии, рассказывая о том, как его отец, известный финансист из министерства финансов ГДР, ужинал здесь, у них в ресторане, ел фирменные пельмени под русскую водочку, очень остался доволен и сильно хвалил. Официант кивал, давая понять, что ему всё ясно, временами поглядывал на поэта, чтобы тот переводил, в конце концов выразил своё одобрение удачным выбором, поклонился и ушёл. И на самом деле, нет ничего удивительного в том, что в ресторане с названием «Славянский базар» в центре столицы исконно русские пельмени избраны быть фирменными. Но и этого было бы недостаточно, если бы не старания поваров придать этой простой снеди изысканный вкус. В ресторане фарш готовили в определённых пропорциях из мяса говядины, свинины, баранины и курицы, сдабривали приправами, луком и чесноком и вручную заворачивали фарш в тесто, приготовленное по особому рецепту. Всё это помещали в глиняные горшки, а вместо крышки сверху залепляли лепёшкой и томили в печи при определённой температуре строго отведенное время.

И вот наступил момент, о котором говорят «пальчики оближешь»: тремя пальцами отрываешь кусок лепёшки-крышки, макаешь в сочное содержимое горшка… А стопки уже нетерпеливо ждут, а на дворе шестидесятые, а тебе чуть больше двадцати…

Цыганский ансамбль в составе трёх или четырёх женщин и двух мужчин создавал романтическую атмосферу. Они двигались по проходам между столов, виртуозно извлекая волшебные звуки из своих струнных инструментов, по каким-то необъяснимым ориентирам останавливались, пели, плясали, и за эту красоту им что-то платили. Женщины пели, раскрывая в широкой улыбке ряд жемчужных, вперемежку с золотом зубов, распускали веером и размахивали полами своей разноцветной одежды. Посетители ресторана давно уже привыкли к их присутствию, слушали с удовольствием, одаривали их и просили исполнить что-то по заказу. Казалось, порядок вещей установлен, кому-то нравится пение, а кто-то любит пляски.

Когда вечер был в самом разгаре, мужчина постарше вдруг ударил по струнам и запел что-то очень мелодичное, что заставило многих на время оторваться от своих рюмок, отложить в стороны ножи и вилки. Его подхватил другой мужчина, и зазывно-увлекающе зазвучала мелодия, к ним подключались женщины, пение то успокаивающе затихало, то усиливалось, манило куда-то. Внезапно, словно материализовавшись из воздуха, появилась необычной красоты молодая цыганка. Она запела мягким, хватающим за душу голосом, ей стали вторить остальные женщины, временами они замолкали, и тогда песню подхватывали мужчины, и так поочерёдно, уводя мелодию то куда-то в степи, леса и небо, то возвращаясь в зал, увлекали присутствующих за собой.

Сергей не мог понять то глубокое, щемящее чувство, которое пробуждала эта дикая и вместе с тем божественная мелодия, будто в этот зал случайно залетела экзотическая птица из неведомых девственных лесов и запела для людей, безбрежных просторов, неба и Бога. Он застыл на месте, будто связанный цепями, прибитый тяжёлыми гвоздями, впился взором и всем своим существом в чудную певицу, боясь шевельнуться, чтобы не вспугнуть её. А сердце его сжала какая-то непонятная боль.

Снова вздрогнули гитары, и женщины, мигом взявшись за руки, стали кружиться вокруг молодой цыганки, а она в это время лишь покачивалась в такт музыке, привлекая внимание своей грациозностью. Как только музыка поменяла ритм, круг разомкнулся, и молодая цыганка пошла плясать. О-о-о! Что за чудо!? Её чёрные огромные глаза ещё больше расшились, сверкая словно две молнии, губы сладострастно вздрагивали и издавали звуки, то открывая ослепительно белые зубы, то принимая замысловатые формы. И женщины, и мужчины периодически включались в танец, то сходились, то расходились, кружились, били в ладоши, вибрируя всеми частями своего тела. Снова поменялись ритмы музыки, круг разомкнулся, участники танца стали отступать, посторонились, напевая какую-то призывную песню. Молодая цыганка превратилась во что-то сказочное – как ангел, как птица. Языком танца она увлекала за собой, то приближалась, словно обнимая своими нежными руками, то убегала, маня за собой.

Сергей, утратив чувство времени и пространства, провалился в эту нереальную красоту, вообразив себя в раю. В пожаре танца волшебная танцовщица одним прыжком села ему на колено и впилась своими сладострастными губами в его губы, благоухая лесными ароматами. Он ещё долго мог находиться под гипнозом, но поэт ткнул локтем ему в бок.

– Дай ей денег, – сквозь зубы процедил Вовчик.

Сергей лихорадочно вывернул свои карманы, достав всё, что у него было, и положил девушке на ладонь. Она взяла деньги и исчезла так же быстро, как и появилась.

Дальше всё шло своим чередом, друзья отдыхали, пили, ели, но что-то изменилось. Ни на секунду Сергея не покидали воспоминания о близком дыхании молодой девушки, её тёплых нежных руках, сладострастном поцелуе. Когда ужин подходил к завершению, цыгане исчезли, а друзья уже переключились на дальнейшие свои планы, внезапно молодая цыганка, словно птица, приземлилась на колени Сергея.

– Дай руку, красавчик, погадаю, – приговаривая, она взяла тёплыми пальчиками его руку, вывернула ладонь. – Ты мне вон сколько денег дал. Как я могу тебя так отпустить?

Она водила пальчиками по его левой руке, изучала извилины и дорожки, открывала и выворачивала то левую ладонь, то правую, изучая все штрихи, извилины, бугристости, поохала, поахала, вздохнула и прильнула ухом к его груди.

– Да ты, красавчик, совсем не дышишь… Влюбился что ли? Ай, красавчик! Ай, мучиться будешь! – приговаривала она, продолжая изучать географию его ладони.

Сергей, утратив способность понимать значение слов, обнял её и прижал к себе.

– А ты, красавица, ко мне на свидание придёшь? – прошептал он ей на ушко и поцеловал.

– Я не твоя судьба, красавчик. У тебя другая судьба, – говорила она как бы между прочим, рассматривая ладони то левой руки, то правой. – Но к тебе на свидание приду. Как такому откажешь? Только сегодня приду, потом ты меня не найдёшь. Ты мне тоже люб. Ты мне вон сколько денег дал! Ты щедрый. Ты мне и душу отдашь, если я захочу. Но я тебя мучить не буду, я тебя жалеть буду. У тебя и без меня мучителей хватает, у тебя вся жизнь из мучений состоять будет. Мучителей у тебя много будет.

Она говорила ещё какие-то слова, наверное, важные вещи, но Сергей уже не был способен что-то слышать. Молодая кровь кипела, он предвкушал радости любовного свидания.

Но вдруг она замолкла, насторожилась, будто дикая зверушка, почуявшая опасность, встала, посмотрела прямо ему в глаза и спросила:

– А ты хочешь узнать, какая тебя ждёт судьба?

– А что? Сильно плохая? – виновато улыбнулся он.

– Нет, не плохая и не хорошая. Ты хороший, добрый. Подлости никому не сделаешь, – говорила она каким-то жалостливым тоном, – но в этом и твоя беда. Ты будешь жить долго и богато, у тебя будет денег много и много будет женщин. Ты это хочешь знать?

– А что в этом плохого? – ухмыльнулся Сергей. – О такой жизни мечтают все ребята.

– Всё плохо, красавчик! Все плохо! Счастья у тебя не будет. У тебя будет много денег, но в один день всё потеряешь. У тебя будет много женщин, но никогда не будет той, о которой ты мечтаешь. У тебя будет три жены, но они не твои будут, чужие будут, тебя ненавидеть будут, проклинать будут.

– Ну, ты нарисовала такую картину, что и жить дальше не стоит.

– Это не я нарисовала. Это на твоих руках нарисовано, я только читаю. Ты влюбчивый, влюбляешься в красивую женщину, а они любят твою силу, потом они ищут другую силу, а от тебя берут всё, что у тебя есть. Ты отдаёшь всё, что у тебя есть, думаешь, что ты добрый, а они ненавидят таких добрых. Ты и мне отдашь всё, что у тебя есть. Ты мне и душу отдашь. Но я тебя обижать не буду, я тебя мучить не буду. Я тебя любить хочу, я тебя жалеть хочу.

Она привстала, запустила свои мягкие пальчики в его густую шевелюру, погладила и велела дожидаться её возвращения, а сама упорхнула, исчезла.

– Ну что, договорился? – хитровато улыбнулся поэт. – Куда её поведёшь? В студенческое общежитие? В гостиницу?

– Я не знаю, Вовчик, я об этом не подумал, – растерянно посмотрел Сергей на друга. – Посоветуй что-нибудь на правах старшего товарища.

– На, возьми, – достав ключи из кармана, протянул друг. – Адрес я тебе на салфетке напишу, а то на радостях забудешь.

– Какой ты, Вовчик, молодец, – восторгался Сергей, обнимая друга, – у меня такой сообразительности никогда бы не хватило. А ключи от чего?

– Просто я тут старше вас и должен заботиться о своих младших друзьях, – отшучивался поэт. – А ключи от квартиры Витьки Морозова. Он сейчас в Японии в длительной командировке, мне оставил ключи, чтобы я присматривал и цветы поливал. Только смотри, чтобы твоя цыганская красавица ничего не стырила. Там у Витьки медали, призы, много чего блестит, да не забывайте цветы поливать. Да, Серёга! Я сейчас небогат, денег попроси у Андрюхи, я видел, как ты свои карманы выворачивал.

* * *

Время было далеко за полночь, но мысли уводили Сергея в те годы, когда и солнце светило ярче, и сил хватало на всё, и счастьем готов поделиться со всем миром. Прошло уже столько лет, а память никак не хочет отпустить. Такая молодая, в таком юном возрасте – а ей было всего семнадцать – она обладала таким умом, такой мудростью жизни! В минуты трудных размышлений Милена часто появлялась на его воображаемом экране и давала самые нужные советы. А теперь он на физическом уровне чувствовал, как не хватает её присутствия, советов и рассуждений.

Много женщин прошло через его жизнь. Были и красавицы, и добрые, и злые. Но все они прошли, не оставив даже своего облика. Милена была настоящая, без фальши. В ней сочетались ненаигранная простота с врождённой проницательностью и дерзкой прямотой. И всё это смягчала и делала её привлекательной очаровательная игра эмоций на лице и умение свободно себя чувствовать в общении.

Возможно, свободолюбие объяснялось её происхождением, но не следует думать, что молодой человек двадцати лет отроду способен осуждать красивую семнадцатилетнюю девушку за то, что она не держит его на почтительном расстоянии. Напротив, он был обрадован, польщён и не преминул воспользоваться её вниманием и доверием, старался соответствовать во всём.

«Только где она теперь? Куда пропала? Почему я тогда её отпустил? Ведь был же я с ней счастлив! Она тоже была счастлива со мной! Счастье действительно долгим не бывает…»

Воспоминания мучили его и лишали сна и покоя.

 
Чудеса к нам приходят на минуту,
Чудо не может прийти на полчаса.
Но минуты беспечно мы минуем
И потому не верим в чудеса.
 

И когда потом не единожды друзья встречались спустя много лет, место встречи почти не обсуждалось. Вот и на этот раз – практически за тем же столиком и в той же обстановке сидели четверо солидных мужчин и о чём-то вели непринуждённый разговор. Вон тот, лысоватый, в очках, что сидит у колонны, похож на банковского работника. Строгий костюм и гладко отутюженная рубашка с красным галстуком могут дать богатую информацию о человеке. А вот тот, напротив, тоже в очках в тонкой металлической оправе и с лёгкой грустинкой в глазах, похож на фронтового хирурга. Эти двое, несомненно, деловые люди. Аккуратно причёсанные волосы, седеющие виски, один из них – точно иностранец. В Советском Союзе иностранца можно узнать в любом месте.

Неужели так прочны традиции? Прошло столько лет – а на столе те же горшочки с пельменями, те же графины с водкой и тема для разговора не отличается требовательностью и остротой. Для полной гармонии не хватает только цыган.

– Я в Москве не был всего три года, а кажется, прошло сто лет, так она изменилась, – заметил с ярко выраженным акцентом иностранец.

– За последние годы много чего изменилось, – поддержал своего иностранного друга Вовчик, которого мы чуть не приняли за банковского служащего. Но теперь он известный журналист. – Великая страна, и дела великие. Трудишься ты в шахте или работаешь землекопом – тебя ценят, уважают, и на любом месте ты можешь стать героем своего времени.

– В спорте я видел много героев, – вмешался Сергей – тот, который похож на фронтового хирурга. Смеясь, он добавил: – Но что-то о героях-землекопах слышать не доводилось.

– А напрасно! Среди героев труда, наверное, и землекопов можно встретить, – саркастически поддержал тему разговора Андрей.

– В нашей стране все спортсмены как минимум заслуживают звезду Героя, потому что рекорды мира и на олимпиадах мы ставим не за деньги, а за честь и престиж страны, – высказал своё торжественное мнение известный журналист.

– Вовчик, ты и спортивные репортажи ведёшь? – спросил иностранец.

– Да, конечно. Возьми Спартакиаду народов СССР, – настойчиво гнул свою линию журналист. – Чтобы попасть в сборную команду республик, надо не один подвиг совершить и рекорды надо ставить на уровне мировых.

– За рубежом и называют Спартакиаду народов СССР национальной олимпиадой, – уточнил Андрей со своей профессиональной позиции. – Когда стали приглашать иностранных спортсменов, это мнение ещё больше укрепилось, и по количеству участников и по мировым и олимпийским рекордам мы обошли Олимпийские игры.

– По величию организации спортивных мероприятий мы давно обошли международные федерации по видам спорта, – продолжал блистать эрудицией журналист. – Где ещё такое увидишь? Вся Москва в праздничном одеянии, украшенные улицы, парки, стадионы, на домах красные флаги, музыка, пение льются из репродукторов. Красивые стройные девушки и юноши в спортивной форме спешат на сборные пункты своих спортивных обществ, чтобы маршем пройти по всей столице. А народ выстраивается вдоль улиц и площадей, чтобы увидеть, как эти многоцветные колонны, привлекая красотой и выправкой, чеканным шагом продвигаются в сторону Красной площади. И пускай весь мир увидит нашу спортивную мощь! И я горжусь тем, что и мне приходилось шагать, и тем, что я вёл репортажи про это великолепие.

– Вовчик, ты перепутал Спартакиаду народов СССР с праздником Дня физкультурника, – рассмеялся Сергей. – В твоей журналистской голове, по-моему, репортажи сбились.

– Вообще-то, – вмешался Андрей, наверное, чтобы не дать в обиду друга, – оба эти мероприятия похожи, только День физкультурника, как государственный праздник, отмечается по всей стране, и ориентирован на улицы и парки городов, а Спартакиада народов СССР проводится на стадионе имени Ленина. Там же, разумеется, и парад физкультурников.

– Это ещё лучше, – вмешался Герман, – и то и другое подчёркивает всенародную любовь советских граждан к физкультуре и спорту. Поэтому у вас такая красивая мужественная молодёжь.

Неизвестно, куда бы привёл этот праздный спор, но над ухом Андрея наклонился человек с перекинутым через руку полотенцем.

– Ваш заказ готов. Прикажете подать? – спросил он и дополнил слова жестами, подчёркивая учтивость в стиле старых харчевен.

Судя по увлечённости содержимым горшочков, без сомнений, фирменное блюдо удалось на все сто. И это под русскую водочку! Когда в который раз был поднят тост «За дружбу народов», Герман выбрал момент и, пока не забыл, решил поговорить о деле.

– Кстати, Серёга, ты в Магадане чем занимаешься? – начал он разговор как бы издалека.

Несмотря на немецкое происхождение, этот парень четыре года прожил в столичном студенческом общежитии, нахлебавшись вдоволь изнанки молодёжной прелести, тонкостей выживания, голода, драк, дружбы и противостояний, узнал со всех сторон нравы и требования среды обитания. Завёл хороших друзей, старался в совершенстве овладеть языком. И, вернувшись в Германию, продолжал поддерживать связи.

– Увлекаюсь рыбалкой, бегаю на лыжах, играю футбол. На охоту ходить перестал, зверя жалко, – с показным притворством и в шутливой форме попытался объяснить Сергей.

– Не сомневаюсь в вашей рыбалке и прочих развлечениях, main fraund, (мой друг), – улыбнулся иностранец. – Но я тебе хотел предложить другое. Сейчас у нас объединённая Германия, и у нас большие возможности. Мои друзья в Германии интересуются инвестированием.

– Ich fershtehe Her. (Я понял, Гер). Андрюха мне рассказывал в общих чертах, только я не знаю о ваших возможностях и что от меня требуется.

– Я работаю в той же системе финансов. Но сотрудничать с тобой хотят мои друзья, у которых есть деньги.

– Твои друзья, я так понимаю, хотят иметь ещё больше денег? Но наш город небольшой, хотя и на Колыме много золота добывают. С золотом я связи не имею, а в стране обстановка ненадёжная. Есть ли смысл во вложениях больших денег в таком маленьком городе? Вот на рыбе или на золоте можно заработать. Но я далёк от такого бизнеса.

– Мы знаем, чем ты там занимаешься. Давай тебе поможем с клиникой. Дадим денег, наше оборудование, научим твоих коллег.

– Что ты, Гер! Германское медицинское оборудование наши врачи только во сне и видят. От такого предложения нельзя отказываться, и я с радостью принимаю ваше предложение. Но пока что, думаю, будут сложности, которые не от нас зависят.

– Я имею полномочия для предварительных переговоров. Пока достаточно принципиального согласия, а конкретными технологиями займутся специалисты. Только мне надо знать, что там можно сделать.

– Ты же сам сказал – клинику. Вот что-то подобного рода и надо. Я думал над этим, и кое-какие расчёты есть. Но это, конечно, ни о чём конкретном не говорит. В принципе, я буду рад работать с вами.

– От нас и требовалось первоначальное согласование, – заключил иностранный гость.

На том и договорились. Тема создания клиники больше не затрагивалась. Вечерние московские улицы традиционно манили молодёжь, по этой же инерции после приятного ужина друзья решили прогуляться. На углу Театрального переулка рекламную тумбу украшала афиша с красивым женским лицом. Машинально пробежав взглядом, Сергей прочитал: «Джуна Давиташвили. Бесконтактный массаж».

– Ты знаком с методикой Джуны Давиташвили? – спросил Вовчик.

– А кто это? – машинально пожал плечами Сергей.

– Ты не слышал о Джуне? – удивился Вовчик. – О ней сейчас вся Москва говорит. Её бесконтактный массаж ставит на ноги безнадёжных больных.

– Не знаю насчёт безнадёжных больных, – пожал плечами Сергей, – но я слышал, она была массажисткой у Брежнева.

– Она многих поднимала, – восторженно делился Вовчик впечатлениями. – Аркадий Райкин жил только благодаря её бесконтактному массажу, актёр Садальский, певец Тальков давно бы и не жили, если бы не лечились у неё. Почти все члены Политбюро лечились у неё. Многие бы не жили, если бы не она.

– А откуда ты её знаешь?

– Брал интервью для своего журнала. Представляешь? Она не любит журналистов, а со мной согласилась с первого звонка.

– И о чём ты с ней разговаривал?

– Она не только помогает больным, но и видит на расстоянии, может предсказать будущее, разыскивает пропавших, даже преступников находила. Я это видел, при мне принесли карту Нью-Йорка и попросили найти человека, назвали его имя, но она не была знакома с этим человеком. Да и в Нью-Йорке не была ни разу. Руками поводила, назвала улицу, номер дома, квартиру, потом вычислила номер телефона. Позвонили в Нью-Йорк, и тот человек ответил. Хочешь, я тебе протекцию составлю на её курсы?

– Мне-то зачем? Я не знаю, куда девать свои дипломы.

– При чём тут диплом? Кстати, она берёт на курсы только медиков. К ней приезжают врачи со всех концов, тратятся на гостиницы, квартиры снимают, расходы несут ради знаний.

– А ты интересные вещи рассказываешь… Сам-то понимаешь, чем она занимается или это только журналистская сенсация?

– Нет, Серёга! На самом деле это и тянет на сенсацию, но её массаж реально «мёртвых» поднимает. Я сам видел! Научишься, потом у себя откроешь курсы и будешь обучать. Если с германской клиникой получится, это тоже будет приносить доход.

– Хорошо, Вовчик! Я завтра же запишусь на её курсы.

– Давай, Серёга, завтра к десяти вместе и пойдём. Жить будешь у меня, мои сейчас в Крыму отдыхают, я и сам постоянно в разъездах, дома редко бываю. Ключи оставлю тебе, будешь жить, как у себя дома.