Текст книги "Мир короля Карла I. Накануне Великого мятежа: Англия погружается в смуту. 1637–1641"

По мере того как рос город, а происходило это стремительно, появлялось все больше потребностей в развлечениях. Места для травли медведей и увеселительные сады располагались в Бэнксайде. В кукольных театрах показывали представление «Красавица и дракон» и разные апокрифические сказания. В столице было два основных театра, их завсегдатаями была богатая и модная публика. В театре «Блэкфрайерс» в Бэнксайде, продолжавшем традиции Шекспира и Бёрбеджа, актер Тейлор создал убедительный образ Гамлета, в то время как другой актер, Суонстон, снискал похвалу за роль Отелло. Дородный комик Лоуин удачно сыграл комичного Фальстафа и всю галерею гротескных персонажей Бена Джонсона; мальчик-актер Стивен Хаммертон вызывал своей игрой слезы зрителей, когда появлялся в роли Джульетты или Дездемоны. Актер Кристофер Бистон собрал собственную труппу и основал театр «Кокпит» на Друри-Лейн, где ставились пьесы современных авторов. Эти два театра пользовались наибольшей известностью, хотя существовали и более мелкие театры, не имевшие постоянного места и показывавшие спектакли в дневное время, которые привлекали множество зрителей. Одна французская театральная труппа привезла из Парижа неоклассическую драму, но лондонцев шокировало появление женщины на сцене, и актеров забросали гнилыми яблоками. Королева, которая взяла труппу под свое покровительство, была возмущена подобным поведением. Спустя короткое время лондонцы отказались от своих устаревших представлений о театре и приняли новшество.

Темза, поднимаясь во время приливов к самому сердцу города по многим заливам и протокам, отчасти смывала копившийся на улицах мусор и тем самым очищала столицу. «Нью-Ривер компани» обеспечила город свежей водой, отведя русло реки Ли в Ислингтон. Но чтобы избавиться от гнилостного запаха улиц и домов, требовалось большое количество розмарина и жасмина. Лондонские дети болели рахитом, и различные эпидемические заболевания, которые называли одним обобщающим словом «мор», стали причиной смерти 10 тысяч жителей в злосчастном 1636 г. Но и на следующий год положение все еще оставалось тяжелым, однако умерло немногим более 3 тысяч человек.

Добропорядочные граждане Лондона объединялись в борьбе с преступностью и пьянством. Но город вполне мог рассматриваться как одно из пристанищ порока, хотя в то же время это был город истового благочестия. В обществе превозносились добродетели простого образа жизни и честного труда и предпринимались попытки реализовать их на практике. Библия и сотни церквей твердо стояли на страже благочестия, противостоя бардам и театру. Вера была воинствующей, и борьба никогда не прекращалась, потому что «расстояние между адом и любым иным местом на земле короче, чем расстояние между Лондоном и Сент-Олбансом».

Как в Лондон, так и из Лондона ежедневно шли и шли грузы по многочисленным дорогам и водным путям. Королевская почта отправляла письма и грузы в Эдинбург трижды в неделю, но большая часть горожан предпочитала частных курьеров, с известной долей недоверия относясь к государственному предприятию и пользуясь его услугами, только когда это считалось выгодным делом. Посыльные из провинции заходили в различные лондонские таверны по меньшей мере один раз в неделю, а иногда и чаще. В Оксфорд и Нортхемптон повозки отправлялись ежедневно. Трудолюбивый Джон Тейлор, скверный поэт-путешественник, составил специальный справочник с перечислением всех почтовых услуг, однако курьеры сочли его за правительственного шпиона, собиравшего необходимую информацию, чтобы «ввести для посыльных добавочный налог».

Для перевозки крупногабаритных грузов предпочитали использовать водный транспорт: дороги были плохими, становились непроезжими в дождливую погоду, а на пути могли встретиться разбойники. Груз с каботажных судов перегружался на баржи, стоявшие ниже Лондона; затем баржи поднимались по Темзе до Ридинга, а по реке Ли – до Уэра. На западном побережье суда подходили к Глостеру, далее по реке Северн до Шрусбери. По реке Уз доставляли товары в Северный Йоркшир, по ее притоку Тренту – в центральные графства Англии. Реки, имевшие удачное расположение и обустроенные в инженерном отношении, помогли объединить англичан и сделали их экономически взаимозависимыми друг от друга. Водный транспорт не получил развития в Уэльсе и Ирландии. Реки Шотландии – быстрый Форт, своенравный Тей, заиленный Клайд – не могли использоваться для доставки грузов, инженерная мысль XVII в. еще не реализовывала планы по их использованию. Незначительное число мостов, опасные броды, вскипающие водой во время дождей, только способствовали изоляции многих областей Шотландии. Возможности объединения и процветания имелись только в Англии.

Вторым источником существования, помимо моря, для подданных короля была шерсть и все связанное с ней производство. Овец разводили на равнинах Сассекса и Уилтшира, на богатых травами пастбищах Котсуолда в долине Темзы, на холмах Ланкашира и пустошах Линкольншира и Йоркшира, на равнинах Шотландии и в горах Уэльса. Города, где производилась шерсть, особенно быстро росли там, где имелось достаточно гидроэнергии для работы прядильных машин. Каждый регион специализировался на своем виде шерстяной продукции. В Шотландии это были пледы, которые защищали горцев и жителей долин от сурового климата, они экспортировались в северные страны Европы. Это была основная статья экспорта Шотландии, которая в стоимостном выражении превосходила доходы от экспорта всех остальных товаров. В Уэльсе и Северном Девоне производились грубые шерстяные ткани; Кармартен специализировался на фланели. Одеяла из Уитни в Оксфордшире были известны во всей Англии. В Болтоне и Манчестере производили мягкую шерстяную ткань, ошибочно названную хлопчатобумажной, потому что Манчестер уже импортировал хлопок из Смирны для производства бумазеи и канифаса. (Дерби, Макклесфилд, Лик и Ноттингем уже отказывались от шерсти и переходили на производство шелка.) Брэдфорд специализировался на ковриках и диванных подушках; Кендал в Камберленде, Бьюдли в Вустершире и Монмаут в Уэльсе – на производстве чулок и головных уборов. Вудсток и Илминстер производили перчатки. Самое лучшее сукно изготавливали на юге, хотя Лидс и Галифакс были первыми в Йоркшире в производстве тонкого черного сукна; вообще тонкое сукно с шелковистой отделкой производили в окрестностях Ридинга и Ньюбери и в городах Уилтшира. Сукна Уилтшира продавали во всей Европе, а некоторые столичные купцы отправляли его на кораблях в Рагузу и торговали в пределах турецких владений. Коггес-холл и Колчестер были центрами производства грубых сукон – байки и саржи. Оно поставлялось оптом в монашеские ордена за границу, и католические монахи Испании, Португалии и Италии носили сутаны из материала, сотканного ткачами-пуританами Саффолка и Эссекса. Норидж, некогда ведущий город Англии по производству шерсти, лишился своей ведущей роли и явно клонился к упадку. Теперь уже Глостер, после могущественного Лондона, имел первенствующее значение в торговле шерстью. У него было выгодное местоположение на реке Северн, по которой он имел связь со Шрусбери, где продавали овечью шерсть из Уэльса. Ее везли также в Бристоль, большой порт, через который шли товары на экспорт, второй по значимости в королевстве после Лондона. Глостер также экспортировал шерсть, которую давали длинношерстные котсуолдские овцы, широко известная английская порода овец.

Йорк был для севера тем же, чем Глостер для запада и, по заявлению жителей Йорка, чем Лондон для юга. Это был северный центр торговли необработанной шерстью и готовым сукном. Но Йорк был также второй столицей Англии, здесь находилась кафедра архиепископа и королевская администрация северных областей страны; Йорк, как считали горожане, ни в чем не уступал Лондону, а во многом даже превосходил. Его мощные крепостные стены, великолепный кафедральный собор и сорок церквей были свидетельством неувядаемого величия. В то время как король украшал Лондон, его представитель в Йорке лорд-председатель Севера возводил свою резиденцию в благородном европейском стиле. Соперником ему стал особняк частного лица сэра Артура Инграма, построенный наподобие итальянского палаццо с садом, который стал настоящим чудом города. Йоркцы гордились своей кухней, считая ее не хуже лондонской; северяне отличались хорошим аппетитом, «дежурное блюдо в Йорке оценили бы в Лондоне как праздничное».

Производство шерстяных тканей было в основном надомным. Женщины и дети прочесывали шерсть, пряли и вязали. В Восточной Англии большие окна крестьянских домов пропускали достаточно света, чтобы можно было работать на ткацких станках, которые давали семье средства к существованию. Имелись и более крупные предприятия, прежде всего в Уилтшире и в той же Восточной Англии. В Колчестере один голландский поселенец нанял в рабочие пять сотен мужчин и женщин и через некоторое время возбудил к себе такую ненависть среди частных предпринимателей-ткачей, что они сожгли его ткацкую мастерскую.

Фабрика не была единственным врагом английского ткача. Купцы поняли, что их доходы только вырастут, если продавать необработанную шерсть за границу, вместо того чтобы торговать готовой продукцией. Моды в стране тоже были изменчивы – сапоги не требовали ношения длинных шерстяных рейтуз, а льняные головные уборы были более удобными, чем шерстяные. Ткачи, вязальщики и прядильщики повсюду, но особенно в Эссексе, страдали от вынужденной безработицы, которая влекла за собой нищету и голод.

Большое значение в жизни подданных короля, кроме моря и производства шерсти, имела добыча полезных ископаемых. В Дареме началась разработка значительных месторождений угля; его также добывали в шахтах в Ланкашире, Дербишире, Южном Уэльсе и в южных областях Шотландии. Открытые разработки угля велись в центральных областях Англии. Некоторые шахты на севере достигали большой глубины; так, одна из них была глубиной в 300 футов и считалась самой глубокой в Европе. В шотландском Калроссе в Файфе штольни уходили далеко под дно моря. Уголь был главным предметом экспорта Шотландии. В Англии уголь быстро вытеснял дерево в качестве основного топлива, и только малая часть добычи угля шла на экспорт. Лондон снабжали углем из Ньюкасла; его доставляли морем, а затем на баржах везли во внутренние области страны. Вначале его доставляли частью на судах из портов восточного побережья, частью – на лондонских судах. Но затем жители Ньюкасла создали свой угольный флот, который насчитывал свыше трех сотен судов. В условиях роста спроса на уголь Ньюкасл быстро разбогател. Лондонские лесоторговцы, по мере того как их дела все больше приходили в упадок, попытались помешать «баронам угля» поставлять новое топливо с севера, но король благоволил Ньюкаслу и рассматривал возможность даровать его торговцам монополию на перевозку этого важного ископаемого. Лондон, обогревавшийся теперь почти полностью углем, с завистью смотрел за растущими доходами угольного морского порта на севере.

В то время как споры между перевозчиками угля обострялись, те, кто добывал его, шахтеры, повсюду оставались презираемым меньшинством. Они жили в жалких лачугах поблизости от примитивно оборудованных мест добычи угля. В Шотландии не нашлось ни одного желающего трудиться в мрачных забоях, и потому был возрожден старый закон, согласно которому профессия шахтеров стала наследственной: из поколения в поколение они продолжали работать только в шахте, их держали, по существу, в рабстве, из которого не было никакого выхода. Женщины и дети помогали мужчинам в работе, и в некоторых местах целыми семьями работали под землей всю неделю, выходя на поверхность только по субботам для обязательного посещения церкви. Как в Англии, так и в Шотландии преступник в бегах или бездомный бродяга мог быть приговорен к этим презираемым и опасным работам. Шахтеры держались особняком от остальных людей, и им, что было в данном случае естественным, были присущи самые дикие суеверия. Они работали при свете сальных свечей во мраке, и никто лучше их не знал о тех ужасных последствиях, если вдруг демоны из ада выпустят на свободу огонь, скрытый в недрах земли.

Горняки, добывавшие руду, пользовались большим уважением, хотя они тоже были отдельной социальной группой. Зачастую, подобно горнякам Корнуолла, добывавшим олово, они жили по своим собственным законам. На свинцовых рудниках Мендипа в графстве Сомерсет работали мелкие фермеры, каждый мог предъявить свои права на участок, где он обнаружил руду. Холмы, где добывали свинец, были все изрыты выработками, что приводило к проседанию дорог и образованию ям, опасных для пасущегося скота.

Медная руда добывалась в Уэстморленде; медь, цинк и серебро – в западной части страны, куда были приглашены королевой Елизаветой горняки из Германии. Близ Бристоля существовало медеплавильное производство. Король и двор возлагали большие надежды на месторождения серебра в Южном Уэльсе, которые открыл неутомимый старатель Томас Башелл.

Железная руда была вторым по значимости минеральным ресурсом после угля. Производство чугуна сосредоточивалось в Сассексе, Стаффордшире, Дербишире и Уэстморленде. Высказывались сомнения, стоило ли разрабатывать залежи руд в древнем лесу Дин. Поскольку древесина все еще использовалась при выплавке чугуна, король опасался, что расширение добычи руды уничтожит большую часть леса. Леса Сассекса уже были вырублены, а в Вустершире они быстро исчезали, потому что древесину использовали при выпарке соли, производство которой концентрировалось вблизи соляных источников. Английский дуб использовался в первую очередь в судостроении. Нельзя было допустить дальнейшее бесконтрольное сведение лесов. Проводившиеся эксперименты по применению угля при плавке руды давали надежду решить эту назревшую проблему.

Необходимо упомянуть об английских скобяных изделиях. Грубые ножи Шеффилда и дешевые мечи Бирмингема были низкого качества, но широко использовались. Мечи Хаунслоу были более известны, а в Рипоне производили замечательные шпоры. «Железные люди» Южного Стаффордшира в ответ на враждебность и презрение овцеводов, «жителей вересковых пустошей» Северного Стаффордшира платили им тем же. Производство изделий из железа было надомным – делали булавки и гвозди, и каждая семья имела свою небольшую кузницу. В Стаффордшире также развивалась керамическая промышленность, для которой был характерен тот же кустарный подход. Однако глиняная посуда не использовалась вне районов добычи глины – бедняки вместо кувшинов предпочитали кожаные бурдюки, а зажиточные люди пользовались оловянной посудой. Самая лучшая сбруя и кожаные изделия производились в Котсуолде и Чиппинг-Нортоне; Берфорд в той же степени славился седлами, как Вудсток перчатками.

На островах было достаточно запасов строительного материала. В каменоломнях Шотландии добывали гранит. Мрамор разрабатывали в Дербишире и Северной Ирландии, алебастр – в Линкольншире, Стаффордшире и на обоих берегах Бристольского залива, в Пенарте и Майнхеде. В Котсуолде существовал свой великолепный известняк; усадьбы в Девоне и Дорсете были построены из красивого желтого камня Хемден-Хилла, добываемого близ деревни Монтакьют. Новый королевский Банкетный зал и множество новых зданий в Лондоне были построены из известняка с острова Портленд в графстве Дорсет, а их интерьеры украшал черный ирландский мрамор. Для строительства зданий в изысканном европейском стиле строительные материалы везли издалека. Но большинство построек возводилось в местном архитектурном стиле и из местных материалов. Для строительства больших домов в южной части Англии использовали кирпич, в то время как на севере и западе страны предпочитали дерево. Будучи народом консервативным, англичане сохраняли готический декор зданий, несмотря на влияние Ренессанса, а английские плотники отличались замечательным мастерством, воспроизводя в дереве готическую каменную резьбу. Иниго Джонс, следуя европейским взглядам, не признавал за своими мастерами право иметь свое представление о реализуемом проекте; он, подобно королю в своей сфере, провозгласил, что только архитектор является главным автором всего здания и всей его орнаментальной отделки. Но вне столицы средневековая свобода воображения все еще продолжала существовать. Резные перемычки портала Вустерского собора и гипсовый орнамент домов Эссекса и Саффолка демонстрируют нам живую фантазию мастеров, их создателей. В то время как Лондон в представлении Иниго Джонса должен был стать рафинированным европейским городом, Джон Абелл, главный архитектор Херефордшира, построил последние и самые значительные шедевры в местном стиле, материалом для которых послужило дерево, – это здания ратуш в Херефорде и Леминстере. Каменщики и строители Шотландии, через традиции и культуру более тесно связанные с Европой, и особенно с Францией, создали зрелый стиль, который объединил элементы Ренессанса с характерными особенностями суровой местной архитектуры. Башенки и порталы, которые заставляют вспомнить мягкие очертания пейзажей Луары, придают легкость архитектуре, сложившейся в холодном климате и нестабильном обществе. Украшенные резьбой лестницы и росписи на стенах и потолках свидетельствуют о вкусах богатых лордов и горожан.

Англия была богата минеральными источниками; одни пользовались местной известностью, другие славились по всей стране. Бат был старейшим курортом, хотя и потерявшим былое великолепие времен Римской империи, но продолжавшим привлекать людей, желавших поправить здоровье или развлечься. Устраивались танцевальные вечера, турниры по фехтованию. Но основным развлечением было наблюдать за тем, как посетители курорта, всех возрастов и полов, сидели обнаженными, но в льняной шапочке, в огромных ваннах. Более роскошным был новый курорт Танбридж, где даже имелись игровые залы.

Соляные источники Дройтвича и целебные воды Бакстона и Мэтлока имели местное значение. Врачи высоко отзывались о водах Кнаресборо в Северном Йоркшире.

Несмотря на развитие горнодобывающей и обрабатывающей промышленности, Англия оставалась сельской страной. Люди жили в небольших общинах и гордились своими достижениями, их интересовали только местные дела, и они были очень близки к земле.

Земли короны различались по составу почвы и плодородию. Во многих областях деревенские общины стремились обеспечить самодостаточность. Небольшие урожаи ржи, ячменя и овса, фасоли и гороха собирали на общинной земле. Свиней пасли на этих же землях и в буковых лесах; животных забивали на Михайлов день, мясо коптили и запасали на зиму, а мочевые пузыри надували и играли ими, как в мяч. Даже на Шотландском нагорье кланы, занимавшиеся скотоводством, имели небольшие посевы овса, который выращивали и убирали женщины. Только кое-где в Ирландии продолжали существовать общины, занимавшиеся кочевым скотоводством и презиравшие такое орудие сельского труда, как плуг. Они питались молоком и мясом своего скота, съедобными травами и морскими водорослями, которые не требовалось выращивать. Время от времени они забирались в амбары английских поселенцев.

Кельтские племена в Шотландии и Ирландии занимались скотоводством еще с древнейших времен. Стада тощего с густой шерстью скота свободно паслись в горах и на пустошах. Борьба кланов нагорья за кормовые угодья внешне проявлялась в кровавых усобицах, которые они прославляли в балладах. Они боролись друг с другом за право жить в своей суровой стране. Никто иной не пожелал бы ее. Но в Ирландию, где пойменные луга представляли собой прекрасные пастбища, устремились переселенцы из Англии и Южной Шотландии; они все больше оттесняли местное население в болотистые местности. При этом ввозили лучшие породы скота и вводили новые методы ведения хозяйства.

К XVII в. овцеводство в Англии достигло пика своего развития. Города, разбогатевшие на этом, могли теперь существовать не только за счет шерсти. Проводились эксперименты и обсуждались методы повышения урожайности земли, улучшения агротехники, расширение посевов пшеницы и ячменя вместо ржи и овса. Все больше и больше земель – так как в Англии все еще было много пустующих земель и лесов – начинали использовать для выращивания зерновых и разведения скота. Молочное и мясное животноводство и производство кожи интенсивно развивались в Девоне и Сомерсете, Херефордшире и центральных областях Англии. Старые жалобы на то, что «овцы съели» пахотные земли, поменялись на новые – обрабатываемые земли «съедали» общинные земли и леса. Бедняки нуждались в этих землях, чтобы пасти свиней и собирать хворост для отопления своих домов. Крупные землевладельцы время от времени огораживали пустовавшие земли, но не только они посягали на них. Мелкие держатели земли и поденщики тоже занимались подобной практикой, стараясь сделать это незаметным образом, и мелкие деревеньки вырастали на окраине лесов и пустошей, ставшие форпостами безземельных переселенцев.

Каждый регион имел отдельную специализацию. Вишневые сады Кента поставляли свою продукцию в Лондон. В Херефордшире и Вустершире, в Сомерсете в окрестностях Тонтона и в Глостершире большие территории занимали яблоневые сады, к осени там были наготове бочки для сидра. В Хэмпшире собирали самый сладкий мед королевства; епископ Окленда тоже имел свои пасеки. Чеддер был известен сырами, Банбери – сырами и пирогами, Тьюксбери – горчицей, Помфрет и Нотингем – солодковым корнем. В окрестностях Сафрон-Уолдена простирались поля шафрана, который дал название городу. В окрестностях Лондона в радиусе 20–30 миль деревни, словно на шахматной доске, перемежались с огородами, разбитыми на голландский манер, – выращивали спаржу, зеленый горошек, цветную капусту и морковь для состоятельных покупателей.

Постепенно завоевывало признание молочное хозяйство Девона, а откормленный скот Херефордшира медленно брел по обочинам проселочных дорог, проходя по восемь миль в день, – его гнали на базар в Смитфилд. В Нортумберленде разводили все виды домашней птицы.

В Шотландии, в Лотиане, было достаточно пастбищ для скота и овец, а поля, засеянные овсом и ячменем, окружали Эдинбург, который производил впечатление города скромного достатка. Столица Шотландии, дома которой строились из гранита, расположилась среди скал на южном берегу залива Ферт-оф-Форт. Над крышами высоких зданий возвышалась изящная башня-маяк собора Святого Джайлса. Город, по шотландским стандартам, был небогат. Ветры, которые насквозь продували узкие улицы-овраги, яростно обрушивались на женщин-торговок на базарной площади, кутавшихся в плотные пледы. Один английский путешественник с ухмылкой заметил, что материал, из которого они были пошиты, его соотечественники пускают на лошадиные чепраки. Здесь жил практичный, трудолюбивый народ, не обращавший внимания на свой внешний вид. Люди были уверенными в себе, независимыми и гордыми.

К западу от Эдинбурга, в регионе Леннокс и в долине Клайда, развивалось многоотраслевое сельское хозяйство – там росли плодовые сады, имелись посевы зерновых культур и пастбищные угодья. Среди сельскохозяйственных земель появлялись все новые места добычи угля. Быстро развивался Глазго, который некогда контролировал выход к морю и сеть дорог в юго-западной части Шотландии. Но он еще не сложился в достаточной мере как портовый город, поскольку Клайд, имевший песчаное русло, был мелководным и в него могли заходить только самые мелкие суда.

Регион Голуэй был довольно развитым благодаря тому, что через его небольшие порты поддерживалось морское сообщение с Северной Ирландией. Здесь также разводили овец, но прежде всего он был известен особой выносливой породой лошадей – пони коннемара. Другие районы развитого земледелия, особенно это касалось выращивания ячменя и овса, находились в южной части Гоури, благодатной местности между Пертом и Монтрозом. Крупный рогатый скот, олени и небольшие дикие животные севера и северо-запада Шотландии давали шкуры; на выдр, барсуков и куниц охотились ради меха, который, как и шкуры, шел на экспорт. Ценились даже шкуры волков, которые все еще встречались в дикой горной местности. Жители северной части Шотландии, точнее, графств Росс и Кейтнесс жили за счет рыболовства и скотоводства. Скудное тяжелое существование не мешало людям Кейтнесса, по свидетельству путешественника и писателя Уильяма Литгоу, оставаться «самыми верными хранителями Рождества (за исключением греков), которых я когда-либо видел в христианском мире».

В Англии и в наиболее плодородных областях Шотландии просвещенные фермеры и землевладельцы рассматривали возможность улучшения методов ведения сельского хозяйства и повышения плодородия земель. Преобладание в Англии общинного землевладения усложняло проведение масштабных экспериментов. В Шотландии при существующей системе землевладения, когда наделы земли сдавались в аренду на определенное время, было невозможно осуществлять долгосрочное планирование. Но было ощущение близких перемен. Наиболее образованные фермеры обсуждали внедрение новых культур и применение новых методов ведения хозяйства. Предпринималась попытка высаживать картофель и репу, но они не снискали популярности у фермеров. Было предложено сеять люцерну, кормовой эспарцет и клевер для кормления скота в зимний период. В результате с наступлением осени стало возможным отказаться от обязательного забоя скота. Но идеи, выдвинутые прогрессивными теоретиками, предлагавшими огородить все общинные земли и, таким образом, предотвратить распространение эпизоотий среди скота, не встретили понимания. Время от времени землевладельцы, такие, например, как сэр Ричард Уэстон из Саттон-Плейс в Суррее, проводили масштабные эксперименты по ирригации и повышению плодородия почвы. Король позволил осушить некоторые болотистые земли. Удачное начало было положено в Хетфилд-Чейс, заболоченном районе между Йоркширом и Линкольнширом, который осушил голландский инженер Вермейден. Однако фермеры были недовольны – цена на местные зерновые резко снизилась благодаря обильным урожаям на восстановленных землях.

Теперь Вермейден приступил к мелиорации болотных пустынных земель в окрестностях Или в графстве Кембриджшир. В проект, в котором был заинтересован двор, Бедфорд и ряд других известных акционеров вложили большие денежные суммы. Планы голландца вызвали резкое неприятие местных жителей, которые ловили рыбу и выращивали водоплавающую птицу в этих местах и не хотели, чтобы они становились пастбищами.

Коренные жители решили сопротивляться. Они нападали на рабочих Вермейдена, закидывали их камнями и постоянно разрушали все строившиеся ими сооружения.

Наряду с этим обсуждались также вопросы применения новых органических удобрений, новые способы посева и пахоты, разведения новых видов домашних животных. Ричард Чайлд, знавший отчасти Восток, абсолютно серьезно пытался рассмотреть проблему использования слонов, в его представлении это было «очень полезное животное для перевозки грузов, на спине которого вполне могут поместиться пятнадцать человек, и его легко содержать».

Состоятельные люди предпринимали попытки вырастить новые виды плодовых деревьев и растений. Садовод короля Джон Традескант начал разводить французскую иву, невысокое дерево, из которой плели прочные корзины, а также декоративные растения – акацию и сирень. Он устроил ботанический сад в своем доме в Ламбете; с ним соперничал в этом деле лорд Денби, который заложил сад для Оксфордского университета. Опытные сады и сады для выращивания лекарственных растений устраивались повсюду. Был известен сад сэра Артура Инграма в Йорке, украшенный скульптурами в итальянском стиле, и садовый павильон Морей-Хаус в Эдинбурге. Многие помещики в провинции тратили время и силы на выведение новых фруктовых деревьев и цветов в своих садах – лучших сортов яблок и груш, новых фруктов и ягод, таких как абрикосы, виноград, малина, португальская айва, инжир, дыня, слива, грецкий орех, миндаль и каштаны. Уже стали выращивать персики и бобовник, и сэр Джон Огландер с острова Уайт записал с гордостью в своем дневнике, что он посадил «всевозможные сорта французских цветов и тюльпаны».

Ни разведение садов, ни обширные планы мелиорации земель не могли решить вопрос острой нехватки обрабатываемой земли, проблемы земельного голода английских и шотландских фермеров. Шотландцы уже на протяжении нескольких поколений эмигрировали семьями и селились на балтийском побережье Северной Германии и Польши. Вследствие этого получила развитие торговля между Шотландией и этими странами в бассейне Балтийского моря. Всего насчитывалось около 30 тысяч поселенцев. Шотландцы и англичане также обращали свои взоры на Ирландию. Манстер и Ольстер наводнили переселенцы – шотландцы и англичане. Молочное животноводство начало развиваться в Уотерфорде и Уиклоу, куда ввезли английские породы крупного рогатого скота; высокие урожаи ржи и ячменя собирали в окрестностях Дублина. Правительство поощряло выращивание льна для производства полотна в Ольстере; рос экспорт ирландской древесины.

Еще одна обетованная земля ожидала искателей приключений на другой стороне Атлантики, куда пионеры принесли с собой свои способы ведения сельского хозяйства и английские названия поселений – Плимут, Бостон, Ипсвич, основанных на побережье гигантского, еще не изведанного континента. Не так-то много подданных короля проживало в этом полном опасностей краю, который, по его мнению, находился вне его контроля: на огромном пространстве от Ньюфаундленда до Карибских островов насчитывалось не более 50 тысяч жителей. Временами королю Карлу казалось, что и эта цифра слишком велика. Если его подданные хотят получить больше земли, то пусть едут в Ирландию, где он может наблюдать за ними, за их образованием, верой и моралью.

Отъезд множества готовых пойти на риск людей объяснялся не только их потребностью в земле, на то были и другие причины. Они могли исповедовать свою веру и иметь иные политические взгляды вдали от патерналистского надзора короля, который подумывал, а не было бы более мудрым поступком вообще запретить их отъезд.

Социальная структура общества все еще была иерархической, хотя и со своими особенностями в каждом из регионов. В Англии на высшей ступени общества были аристократы старой школы, у которых было по две сотни слуг – от шталмейстеров, церемониймейстеров и интендантов, заведовавших погребами для хранения провизии, до прачек и грумов. На самой низкой ступени стоял поденщик, который мог заработать себе только на ночлег и тарелку гороховой каши и который мог время от времени насладиться грандиозным спектаклем, когда пышный кортеж лорда проезжал мимо. Такой же большой была дистанция между высшими и низшими слоями общества, казалось, их разделяли непреодолимые барьеры. Однако непрерывно шел процесс, можно сказать, обмена: одни поднимались из низов, другие опускались. Дворянство можно было приобрести благодаря интеллекту, военной доблести или богатству. Согласно английской традиции, все священнослужители, все выпускники университетов, все имевшие юридическое образование и офицеры могли считаться «джентльменами», независимо от того, кем был их отец. В каждом поколении купцы и йомены могли попасть в джентри, не говоря уже о чиновниках и секретарях, которые могли оказаться на службе у знатных лордов или при дворе. Последний шаг на пути во дворянство мог сделать тот, кто был в состоянии или выложить за это круглую сумму, или прослужить какое-то время при дворе. Старые аристократы смотрели с презрением на сыновей и внуков олдерменов и клерков, на всех этих графов и баронов, которые заплатили звонкой монетой за свои титулы – Миддлсекский, Портлендский, Коркский. Но, несмотря на это, они принимали их в своих домах и мечтали выдать за них своих дочерей.