Текст книги "Мир короля Карла I. Накануне Великого мятежа: Англия погружается в смуту. 1637–1641"

В Ольстере равнинные шотландцы, которые переселились за последнюю четверть века, были явными кальвинистами, часто создавая этим проблемы своим епископам. Неповиновение духовной власти, ни при каких обстоятельствах, невозможно было терпеть и дальше. Архиепископ Ашер хотя и неохотно, но поддержал решение лорда-наместника Уэнтворта призвать непокорный клир к порядку. Часть наиболее упорствующих клириков были изгнаны из своих приходов, и они были вынуждены покинуть страну. Епископы Дауна и Дерри были наиболее последовательны в проведении этой политики.

Некоторые изгнанные шотландские клирики отплыли в Новую Англию, но встречные ветры прибили их обратно к берегам Эршира, где к ним присоединились другие беглецы, принужденные покинуть Ирландию. Их отчаянное положение тронуло сердца местных жителей, преимущественно женщин, и домашние хозяйки отправились в Эдинбург, чтобы добиться для беженцев помощи. Когда королевские советники попытались пройти мимо делегации женщин, их представительница своей мускулистой рукой схватила за рукав самого главного из них и твердо произнесла: «Остановитесь, мой господин, во имя Христа, я должна поговорить с вами».

Большинство королевских советников в Шотландии были склонны пойти на уступки кальвинистам, насколько это было возможным, поскольку ситуация в церкви, осложненная экономическими проблемами, была более критической, чем в других королевствах. За семьдесят лет до этого Шотландия стала ареной насильственной кальвинистской Реформации. Обостренные отношения между католиками и кальвинистами еще больше усугубились вследствие национальных противоречий между саксами и кельтами. Старая вера выжила в мятежных горах, но равнинные жители приняли нововведения.

Король Иаков VI проводил свою политику в условиях ожесточенного соперничества между различными партиями аристократов, пока не добился твердой власти над всеми мятежными элементами в Шотландии. Католичество сохранилось в самых глухих местах, но король сделал официальной религией страны протестантизм, в то же время борясь с его крайними проявлениями. Продемонстрировав терпение и изобретательность и прибегнув к взяткам, король убедил очередную церковную ассамблею, собравшуюся при Пертской церкви Кирк Сент-Джонс, вернуться к епископальной системе управления и принять известные «Пять статей Перта». Были, в частности, восстановлены коленопреклонение при причастии, совершаемое епископом таинство миропомазания, основные посты и праздники церкви. Дальше этого он пойти не посмел, всегда придерживаясь одного очень важного принципа в политике: не делать ничего, что привело бы к объединению аристократов и кальвинистов. Он проявил осмотрительность, когда вернул в церковь епископов, но не попытался вернуть источники их доходов, которые были захвачены шотландскими аристократами во время Реформации. Епископы при Иакове были покорны и осторожны в своих действиях, стараясь лишний раз не раздражать лордов. Более того, король оставил в неприкосновенности приходскую организацию церкви, чтобы система нравственного и религиозного контроля в каждой деревне и общине была основана на женевской модели. С помощью старейшин и частых приходских собраний удавалось поддерживать дисциплину и контролировать как священников, так и прихожан.

Король Карл не желал вмешиваться в эти дела. Когда он отправился с визитом в Шотландию, а это произошло только на девятом году его правления, то распорядился провести официальную церемонию коронации в Холируде. Во время нее произошел инцидент, когда лорд-канцлер в ответ на просьбу короля пропустить вперед архиепископа Сент-Эндрюса ответил, что скорее подаст в отставку, чем сделает это. «Я не намерен больше иметь дело с этим злобным подагриком», – в гневе произнес король, все же пойдя на уступку. Внешне коронация прошла так, как того желал король, но мысли аристократов были далеки от происходящего перед их глазами. Лорд Рот, который нес меч во время церемонии, несколько дней спустя попытался передать королю петицию, направленную против епископов.

Парламент, собравшийся во время визита короля, принял решение о других реформах в сфере обрядов, но лишь незначительным большинством голосов. Некоторые утверждали, что и этого не было и голосование было подтасовано клерком, который был человеком короля. Карл запомнил имена всех, кто голосовал против, и, когда вскоре у одного из них, лорда Балмерино, был обнаружен черновик еще одной петиции, направленной против епископальной системы управления, король повелел арестовать его по обвинению в государственной измене. Его дело разбирал Королевский совет, и Балмерино был признан виновным при одном решающем голосе. Король милостиво его простил. Но лорд не испытал чувства благодарности, он лишь только негодовал по поводу этого чудовищного процесса.

Страсти, вызванные судом над лордом Балмерино, и нежелание многих лордов и народа принять дальнейшие изменения обряда открыли королю глаза на трудности, ожидавшие его на пути реформ шотландской церкви с целью максимально сблизить ее с английской церковью. Но Карл в данной ситуации не мог судить беспристрастно. Придворные шотландцы, окружавшие его в Англии, были законопослушными англиканами. Те, которых допустили к королю во время его визита и которые придерживались наиболее передовых взглядов и были уважаемыми людьми в Шотландии, поддерживали епископальную систему по убеждению или из политических расчетов. Друммонд, ученый и поэт, который сочинил официальное приветствие королю, был убежденным сторонником епископального управления. Тех же взглядов придерживались несколько известных ученых и клириков, в основном из университета Абердина. Их общественный вес и высокое положение не давали увидеть королю их относительную малочисленность. Господствующая при дворе конфессия всегда будет в моде. В Эдинбурге в 1630-х гг. высокопоставленные лица часто посещали англиканские службы в королевской часовне. Король поверил, несмотря на недостаточность свидетельств, что старая непреклонность шотландцев-кальвинистов ослабла, и необходимо и впредь проводить твердую политику.

Более религиозный и менее осторожный, чем его отец, Карл сразу же отказался от всякой осмотрительности в политике, ведь под вопросом была вера и слава церкви. Его попытка отдать пальму первенства архиепископу, а не лорду-канцлеру, и его регулярные назначения епископов на вакантные места в своем Совете в Шотландии сильно беспокоили шотландских лордов. Когда в 1635 г. лорд-канцлер умер, то на его место был назначен архиепископ Сент-Эндрюский. Аристократы, привыкшие считать епископов ниже себя по положению, были возмущены этим назначением. Они увидели в этом попытку короля начать править Шотландией при помощи своих назначенцев-прелатов. Архиепископ был стар и готов идти навстречу пожеланиям лордов, когда это было возможно. Но представители молодого поколения епископов были людьми решительными, поддерживающими королевскую политику. Они были готовы дать отпор лордам не с христианским смирением, а с епископским достоинством. Частные конфликты случались даже между членами Королевского совета. Таким образом, даже назначая епископов в Совет, король не только не укреплял свою власть, а ослаблял ее, порождая враждебность и разногласия в среде его участников.

Шотландские лорды как в Совете, так и вне его имели еще один повод ненавидеть религиозную политику короля. Он уже открыто заявил о своем намерении вернуть церкви частично, если не всю, ее собственность, захваченную аристократами. Его самые известные придворные шотландцы Леннокс и Гамильтон согласились продать короне земли, приобретенные их отцами, чтобы потом передать их церкви. Доброму примеру не последовали другие лорды, они почувствовали прямую угрозу своей собственности.

Король так вновь и не посетил Шотландию. На протяжении четырех лет после коронации его церковная политика оставалась неизменной. Клирики, которые поддерживали его, в основном в области Абердина, стали еще ближе в повседневной богослужебной практике англичанам. Иезуитский миссионер сообщал о появлении в шотландских церквях органов и алтарей, об обязательном ношении стихаря и о песнопениях утрени и вечерни. Форма богослужения напоминала ему «имитацию мессы». Полномочия Суда Высокой комиссии теперь были переданы шотландским епископам, которые так же, как и английские, получили право наказывать непослушных прихожан. Новая «Книга канонов», несколько напоминавшая английский ее вариант, была отослана в Шотландию, чтобы заменить Book of Discipline («Книгу дисциплины») Джона Нокса. Эти действия вызвали глухое недовольство, но оппозиции все еще не хватало организации, союз между лордами, которые чувствовали, что их власть и собственность находятся в опасности, и недовольными клириками и мирянами еще не сложился.

«Книга канонов» привела организацию шотландской церкви в соответствие с церковью Англии. Вслед за ней вышел новый молитвенник, который сыграл ту же роль, что и «Книга канонов», но только в области богослужения. Он был подготовлен уже к 1636 г., но по решению Королевского совета в Шотландии использование его при богослужении было отложено на несколько месяцев.

Мнения участников совета разделились. Одни епископы одобрили молитвенник, другие полагали, что не все верующие примут его. Не было ни одного его обсуждения, ни на церковной ассамблее, ни на заседании парламента, и, хотя над ним трудились шотландцы, окончательное заключение давал английский архиепископ в Лондоне. Более того, вместо предисловия был опубликован приказ короля ко всем клирикам использовать молитвенник, а те, кто откажется его принять, будут объявлены вне закона. Шотландцев, можно сказать, в оскорбительной манере принуждали участвовать в литургии, в прекрасном и возвышенном таинстве. Это выглядело как покушение на их политическую и церковную независимость.

Как хорошо понимал Королевский совет, опасность заключалась в амбициях недовольных лордов и в религиозном рвении народа и клира. Что сделали бы Рот и Балмерино, если бы им выпал шанс? Их религиозное чувство было неглубоким, но все, что связано с папизмом, будило их предрассудки, затрагивало жизненные интересы и семидесятилетнюю непрерывную традицию. Как выразился в довольно грубой манере один аристократ во время обсуждения вероисповедных вопросов, «хотя мне довелось переспать со многими блудницами, я никогда не лягу в постель с блудницей Вавилонской». Если бы алчность, фанатизм и властные устремления аристократов соединились с энтузиазмом народа, это могло бы привести к трагическим событиям.

По этой причине Совет просил отложить на время окончательное решение, и только после неоднократных обращений короля наконец с большим опасением был намечен день официального принятия нового порядка богослужения по всей стране – последнее воскресенье июля 1637 г.

В Шотландии и Англии нелюбовь и недоверие к католичеству шли рука об руку с политически предвзятым отношением к нему, чреватым далеко идущими последствиями. Обе страны испытали на себе, в большей или меньшей степени, последствия религиозных войн в Европе. Обе помнили о попытке иностранного вторжения в интересах Римско-католической церкви, но в Англии предубеждение к католичеству было тесно связано с ненавистью к Испании. Это было наследие Великой армады и моряков Елизаветинского времени. Когда король в юности посетил остров Уайт, его удивила вывеска на таверне, изображавшей монаха в когтях льва. Когда он попросил объяснить, что это значит, сопровождавший его добродушный Джон Огландер не удержался, чтобы не похвастаться: «Так мы встречаем всех папистов и их священников». Огландер не был рьяным протестантом и еще в меньшей степени пуританином, он говорил от полноты своего елизаветинского сердца.

Король Карл не обращал внимания на такие предубеждения и не понимал ту путаницу мыслей, которая царила в умах многих его подданных. В Йорке по его распоряжению приступили к восстановлению храма Святого Уильяма. Король и Лод с большим уважением говорили о святых, и, как утверждали, когда некий клирик непочтительно отозвался о святом Георгии, его заставили извиниться. Также архиепископ Лод начал судебное расследование, после того как один издатель опубликовал календарь, в котором имена протестантских мучеников из книги Фокса были заменены на имена святых.

Одновременно с политикой запугивания кальвинистов, баптистов и других протестантских критиков церкви проводилась политика относительно терпимого отношения к римокатоликам. В своем брачном договоре король обещал отменить наиболее репрессивные законы против них. Парламент заставил его отказаться от этого обещания, но король все же нашел выход из положения уже после 1630 г. Он не отменил законы, но наделил своих подданных-католиков отдельными правами при помощи патента, охранного документа, за который только нужно было уплатить известную сумму денег.

Другими словами, законы устаревали. Францисканцы, якобы тайно, вернулись, но об этом знали все. Была восстановлена их английская провинция. Архиепископ Лод проявил интерес к предложению францисканцев о примирении католической и англиканской церквей. Мэри Уорд, основательница нового монашеского ордена в Германии – Englische Fraulein («Английская мисс»), вернулась на родину с небольшой группой монахинь и организовала для них временное пристанище в Йоркшире.

Католиков в некоторых областях страны было довольно значительное количество, и они были в состоянии предоставить помощь и защиту своим священникам. В Лондоне основная часть респектабельных горожан исповедовала протестантство, и священники оказывали попечение бедным, отверженным, попавшим в беду. Некоторые священники сидели под арестом или находились в тюрьме в ожидании суда, но днем их отпускали под поручительство, чтобы они могли выполнять свои священнические обязанности. Их дальнейшая судьба зависела от милости короля.

В Ирландии действие уголовных законов было временно приостановлено в обмен на выплату большой денежной суммы. Католики могли иметь адвокатскую практику и занимать общественные должности. Им не препятствовали в частном отправлении религиозных обрядов, хотя церковные богослужения и большие собрания верующих были категорически запрещены. Равным образом как и паломничества, крестные ходы и открытая демонстрация своей веры.

В Шотландии, где большинство населения были кальвинистами, попытки короля смягчить преследования подданных-католиков были менее успешны. Дело католичества защищал клан Гордонов с его главой маркизом Хантли; религиозный вопрос осложняли враждебные взаимоотношения кланов и традиционная вражда между горцами и равнинными жителями. Все, что король мог сделать, – это даровать особые привилегии Хантли и его семейству.

Миссионеры-иезуиты были достаточно активны в Шотландии и в окрестностях Абердина, где власть Хантли была крайне крепка, они осуществляли регулярную миссию среди верующих. Завеса секретности и конспирологии вокруг вопроса веры была особенно характерна для Шотландии. В 1630 г. один из членов семьи Хантли погиб вместе с несколькими компаньонами во время пожара во Френдроте, поместье, принадлежавшем семейству Крейтон. Несмотря на временное примирение, Крейтоны продолжали оставаться наследственными врагами Гордонов, и поэтому возникло подозрение, что пожар неслучаен. Если ужасное происшествие было действительно спланированным убийством, а не несчастным случаем, тогда это в самом деле следствие давней вражды и ничто иное; но некоторые задумались: а не было ли здесь религиозного мотива? Католики рассказали трагическую повесть о героизме молодой жертвы, которая перед смертью проповедовала истинную веру своим товарищам, в то время как языки пламени охватывали башню, ставшую ловушкой. При явном нежелании шотландского правосудия расследовать возможное преступление Крейтонов появилось мнение, что здесь могла иметь место и религиозная вражда и что протестанты были готовы защитить убийц видного католика, несмотря на требования короля покарать виновников.

Уступки короля католикам не вызвали бы такой недовольной реакции со стороны протестантов, если бы не открытое исповедание католицизма при дворе. Моду на католицизм задавала сама королева. Старая вера приобрела новое необычайное очарование, и многие лорды и леди собирались на службы в часовне королевы в Сомерсет-Хаус. Одни просто не хотели отставать от моды, другие уже были готовы принять новую веру. Исповедник королевы, обаятельный и эрудированный шотландский бенедиктинец Роберт Филип, часто обсуждал с придворными религиозные вопросы. При дворе существовала, можно заключить, чуть ли не римско-католическая миссия, что было явно не по душе лондонцам-пуританам. Король, хотя и возмущался, когда кто-либо из его придворных становился новообращенцем, поощрял образованных священников, которые входили в окружение его жены. Он очень любил богословские споры, а эти люди, в отличие от кальвинистов, говорили на языке, который он принимал и понимал. Во многих отношениях Карл чувствовал себя весьма близким к ним.

Когда королева показала ему великолепный украшенный алмазами крест, подарок ее крестного отца папы Урбана VIII, он улыбнулся и сказал, что должен изменить свое мнение относительно католических священников. До этого времени он верил, что они всегда берут, но не дарят. Невинная шутка дала повод для слухов: что именно король имел в виду, когда говорил, что готов изменить свое мнение?

Имея перед собой идеал единства и единообразия, Карл желал бы вновь увидеть объединившееся католическое христианство. Но подобно архиепископу и его клиру, был убежден, что этого можно добиться, если только папа пойдет на уступки англиканам. Он был решительно против назначения римско-католического епископа для окормления католиков в Англии. Установление двойной системы церковного управления, то есть наличие католического и англиканского епископата, грозило расколом. Дружественные контакты между королевским двором и Ватиканом все же сохранялись, и папа подарил королю замечательный бюст работы знаменитого Бернини, созданного по рисункам Ван Дейка.

В 1636 г. Ватикан обменялся представителями с двором короля Карла. Король послал в Рим шотландца сэра Уильяма Гамильтона, католика, который с оптимизмом говорил о грядущем возвращении Великобритании в лоно церкви. Отец Джордж Кон, представитель Ватикана в Англии, был тоже шотландцем, но более реалистично смотревшим на вещи: он признавал крайнюю непримиримость обеих сторон и отдавал себе отчет, насколько сильно пуританское влияние в Англии. Умный и высокообразованный, Кон нравился королю в трех ипостасях: как соотечественник-шотландец, как знаток искусства и как занимательный собеседник. Хотя он не имел намерения сменить свое вероисповедание, Карл принимал его с дружеской фамильярностью и даже заставил себя ждать одного сановника, кавалера ордена Подвязки, в течение более получаса, потому что показывал Кону новые приобретения для своей коллекции. Это неуважение к самому важному ордену в королевстве, естественно, вызвало толки.

В других случаях привязанность короля к жене и ее друзьям толкала его на необдуманные поступки. Однажды он сопроводил жену во время ее визита в небольшую общину капуцинов, находившуюся под ее покровительством. Королевская чета посетила часовню, кельи монахов и разделила с ними их скромный ужин.

Сам Карл, уверенный, что он ни в чем не виноват, не знал, что сказать об этих глупых недоразумениях, появлению которых дало повод его поведение, и сурово наказал тех, кто распространял клеветнические измышления. Человек, утверждавший, что король принял участие в мессе вместе с королевой, был принужден заплатить штраф в 5 тысяч фунтов. Но король продолжал благоволить католикам, и такое строгое наказание было напрасным. Его критики утверждали, что он выбрал случайную жертву, чтобы замолчать неудобную для себя правду. Архиепископ Лауд, который понимал всю опасность положения, высказал сожаление, что король поощряет Кона. Он просил Карла ограничить влияние некоторых других протеже королевы. Двое придворных особенно беспокоили его – Тоби Мэтью и Уот Монтегю. Первый был сыном англиканского епископа, второй – сыном благочестивого и сурового протестанта графа Манчестера. Оба недавно приняли католичество и были людьми просвещенными. Монтегю был более серьезным, Мэтью – более веселым. Ему нравилось дурачиться и развлекать придворных. Когда он предложил приготовить новый напиток – шоколад для королевы, то сварил его, но якобы по рассеянности тут же весь и выпил. Под маской легкомыслия скрывался острый пытливый ум. Он был широко начитан и знаком со всеми новейшими достижениями науки. Не последним достоинством католицизма было то, что он представлял авангард интеллектуальной жизни. Лорд Герберт из Раглана и сэр Кенелм Дигби, оба католики, вместе с Тоби Мэтью были одни из самых выдающихся ученых-любителей эпохи.

Архиепископ прекрасно понимал, какое впечатление производит такое благоволение короля к католикам. Народное суждение было далеким от истины, невежественным и прямо-таки убийственным. Если король, глава англиканской церкви, преследует честных протестантов и улыбается папистам, то из этого следует, что церковь ведут обратно в Рим. Значительное большинство английских протестантов, а не только экстремисты и фанатики, разделяло эту точку зрения.

Непонимание только росло, особенно среди той части общества, которая могла повлиять на политику Европы. Образованные люди имели свое представление о внешней политике и о роли Англии в европейских делах. На протяжении последних семидесяти лет Западная Европа была разделена на два враждующих лагеря. Борьба между Габсбургской династией, правившей в Испании и Австрии, и династией Бурбонов, правившей во Франции, привела к дальнейшему распространению религиозных войн, которые стали следствием Реформации. Габсбурги организовали крестовый поход против еретиков, в результате французский король, хотя и был католиком, посчитал мудрым шагом предоставить протестантам деньги и оружие, в то время как Ватикан, который тоже имел свои политические интересы, решил поддержать Францию в войне с Испанией. В Англии не совсем понимали смысл этих запутанных династических и религиозных отношений, и война выглядела просто как религиозная борьба или как противостояние господству Испании. Когда во время правления Елизаветы англичане вступили в конфликт, то сражались против испанской морской державы, которая препятствовала их экспансии в обеих Америках, и против Рима и испанской инквизиции. Тот факт, что не все католические державы сражались на одной стороне в войне и что Ватикан постепенно приближался к союзу с Францией против Испании, почти ничего не значил для среднего неинформированного англичанина.

Последние двадцать лет были отмечены в Европе возрождением не только испанских, но и австрийских Габсбургов, которые в первые десять лет Тридцатилетней войны отвоевали для католической церкви большую часть Центральной Европы и немецких государств. В протестантской Англии видели, в каком положении находятся их братья по вере. В страну прибыло множество немецких и чешских беженцев, которые жили в такой нужде, что посылали своих детей просить милостыню, обходя дома от двери к двери. Выражение «протестантское дело» стало демагогическим лозунгом в политических дискуссиях. Не имея внятного представления, что должен сделать король, чтобы помочь делу, политики в пабах, а также значительное число «умных» критиков обвинили его в бездействии. В Европе за протестантское дело против Испании и Австрии на полях Германии и Фландрии сражались голландцы и шведы, на Рейне – французы. А на море против испанцев сражались лишь одни голландцы. Король Англии, имея большой флот, не делал ничего, только спорил о праве на рыболовство с соседними протестантскими державами.

Столкновения с голландцами в морях, окружающих Англию, и в Ост– и Вест-Индии, где купцы двух стран соперничали в торговле, с каждым годом только обострялись. Но понимание важности так называемого «протестантского дела» для среднего англичанина было сильнее чувства соперничества, пока голландцы вели войну с Испанией. Они могли рассчитывать на помощь английских добровольцев и на сочувствие большинства, если не всех англичан. Подданные короля вовсе не были ему столь благодарны, как следовало бы ожидать, когда король, вместо оказания помощи «протестантскому делу», повернул пушки флота против голландцев и, продемонстрировав силу, заставил их правительство признать приоритетные права Англии на вылов сельди. Король, который хотел заставить замолчать критиков и подчеркнуть важность того, чего добился, повелел отчеканить серебряную медаль по данному случаю. Это было чудесное произведение искусства ювелира Брио. На медали была примечательная надпись: «Справедливость и мир облобызали друг друга». Но она говорила скорее о намерении, чем о реальном результате заключенного договора. Голландцы не обратили внимания на договор, и столкновения между рыбацкими шхунами и военными судами продолжились как и прежде.

С одной стороны, мы видим королевский двор, который благоволил католикам, с другой – церковь, преследовавшую кальвинистов. Но был и флот, который обстреливал только голландцев. Такая на первый взгляд упрощенная картина говорила о многом. О политике Карла ни в самой стране, ни за рубежом нельзя было сказать, что это политика протестантской страны. По мнению многих, она не была даже нейтральной. В 1630 г. Карл заключил договор с Испанией; согласно его условиям, испанское серебро должно было поставляться на монетные дворы Англии, а затем перевозиться на английских кораблях в Антверпен, где им платили испанским войскам, сражавшимся с голландцами. Для Испании преимущество этого соглашения заключалось в том, что деньги перевозил флот нейтральной страны, тем самым он был в безопасности, груз не мог быть перехвачен голландским флотом. Договор был выгоден тем, что Карл получал свою долю в каждой партии серебра, поставляемого на английские монетные дворы. Это, по заявлениям голландцев, было очень странным нейтралитетом. В действительности король стал прямым защитником и помощником Испании.

Протестантов, именно тех, кто критиковал королевскую политику, объединял сентиментальный культ единственной сестры короля Елизаветы. В 1613 г. она вышла замуж за курфюрста Пфальцского Фридриха, это был союз между протестантами и кальвинистами, который был чрезвычайно популярным. Ее супруг несколько лет спустя получил корону Богемии из рук мятежных протестантов этой страны. Этот акт ускорил начало крестового похода Габсбургов против протестантов в своих владениях. В результате военных действий несчастный государь потерял не только Богемию, но и свой титул курфюрста и все унаследованные им земли в Германии. Елизавета оставила добрую память о себе в своей собственной стране как о молодой, энергичной и красивой женщине. Но на смену прошлым счастливым дням пришли события судьбоносные и трагические: Елизавета – коронованная протестантская королева Богемии; Елизавета, разделившая с мужем все тяготы зимнего пути во время бегства из Праги; Елизавета, королева, призывающая для защиты гибнущего протестантского дела рыцарство Северной Европы; Елизавета – мать, родившая много прекрасных детей (дешевые гравюры на дереве с изображением королевы и ее многочисленных чад были очень распространены в Лондоне); и, наконец, Елизавета – вдова, защищающая права своего старшего сына. Те, кто брал на себя труд совершить короткое путешествие в Гаагу, где она жила на пенсию голландского правительства, после разговора с ней чувствовали решимость выступить в поддержку ее дела. Некоторые суровые моралисты среди кальвинистов были шокированы легкомысленным образом жизни ее семьи, но большинство гостей были глубоко впечатлены ее мужеством и оптимизмом.

Королева Богемии была предана своему брату королю Карлу и благодарна ему за помощь. Но было также известно – а как могло быть иначе? – что она сожалела о его нежелании или неспособности предпринять необходимые шаги в ее поддержку, будь то военной или дипломатической. Визит ее сына Шарля Луи к английскому двору только подтвердил это. Молодой человек приехал искать поддержки у своего дяди, надеясь, что король поймет, что пришло время для вмешательства в войну в Европе против Испании и Австрии. Но в то лето 1637 г. всем стало понятно, что он получил решительный отказ и покинул двор если и не с пустыми руками, то крайне разочарованным. Он надеялся, что оборонительно-наступательный союз мог быть подписан с королем Франции, войска которой сражались с Габсбургами на Рейне, во Фландрии и в Пиренеях, что английский военно-морской флот соединится с голландским для нападения на Испанию и король Карл продолжит дело королевы Елизаветы. Будучи племянником короля, тогда он смог бы получить поддержку и отвоевать земли своего отца в Германии.

Однако король, предпринявший было необходимые шаги для заключения союза с Францией, направленного против Испании и Австрии, вновь склонился к неопределенному нейтралитету. «Здесь царят непостоянство и беспорядок во всех делах», – сообщал венецианский посол. В это же время испанский посланник, которого раздражала нерешительность короля, заявил в частном разговоре, что ни один королевский двор во всем мире не ведет такую странную дипломатию, как английский. Англичане не слышат чужого мнения, они ничего не понимают и постоянно меняют свое мнение. Несколько недель при дворе только и было разговоров, что Руперту, младшему брату Шарля Луи, поручат командование флотилией, которая отправится на завоевание Мадагаскара. Давенант прославил будущую эпопею в своей поэме. Затем король заявил, что отдаст под командование курфюрста пятнадцать военных кораблей. Но в конце концов потратил всю свою энергию на споры с голландцами о ловле сельди. И все, что он дал молодому Руперту, – это совет отправиться на войну и создать себе репутацию. По крайней мере, щедро одарил обоих принцев и выделил крупную сумму курфюрсту, чтобы тот мог нанять солдат. Но, как говорили при дворе, он просто хотел отделаться от своих бедных родственников.

Политика короны становилась все более благосклонной к английским католикам и к Испании. Заключив в 1604 г. мирный договор с Испанией, король Иаков I мог теперь увеличить объем торговли с Вест-Индией. Неустрашимые английские капитаны продолжили торговать под иностранными флагами. Они использовали в качестве своих баз порты в Нидерландах, в Южной Ирландии и Северном Девоне. Занимаясь незаконной торговлей, они были неразборчивы в средствах. Они гордились, что они англичане. В то же время с равнодушием, а то и с презрением относились к королевскому правительству, которое не признавало и не защищало их. А король чеканил медали в память договоров о ловле сельди, его же подданные бросили вызов Испании, традиционному противнику, подняв собственный флаг.