Текст книги "Мир короля Карла I. Накануне Великого мятежа: Англия погружается в смуту. 1637–1641"

Среди тех, кто финансировал и иногда принимал участие в тайных морских предприятиях, был Роберт Рич, граф Уорвик. Он был сыном Пенелопы Деврё, которую обессмертил в своем сонете в образе Стеллы придворный поэт сэр Филип Сидни. От своего нелюбимого мужа Пенелопа имела двоих детей – уже упомянутого Роберта и его младшего брата Генри, графа Холланда и фаворита королевы Генриетты Марии. От своего любовника графа Девоншира Пенелопа родила третьего сына Монтджоя Блаунта, ставшего графом Ньюпортом и известным человеком при дворе. Эти трое сыновей Пенелопы были в дружеских семейных отношениях со своим кузеном графом Эссекским, который был сыном брата госпожи Деврё. Другой их друг, граф Хертфорд, женился на сестре графа Эссекского. Уорвик был прирожденным моряком; однажды ему было поручено возглавить экспедицию в Вест-Индию. Он предпочитал проводить время в своих поместьях и на кораблях и в доках, чем посещать Хемптон-Корт и Уайтхолл. Оба графа – Эссекский и Хертфорд – в молодости испытали всю горечь унижения, находясь при дворе. Король Иаков I принудил графа Эссекского, которому тогда было двадцать четыре года, дать согласие на развод со своей женой по причине якобы его импотенции. Все дело было в том, что некий фаворит короля возымел намерение на ней жениться. После этого граф отправился на военную службу в Нидерланды, где пользовался репутацией хорошего солдата, был верным протестантом и честным скромным парнем. Граф Хертфорд в молодости полюбил и тайно женился на леди Арабелле Стюарт, кузине короля Иакова. У короля возникло опасение, что их брачный союз может угрожать трону, на который молодая пара вряд ли претендовала. Они были разлучены, Хертфорд бежал из страны, а Арабелла умерла, сойдя с ума в Тауэре. Когда Хертфорду исполнилось пятьдесят, его трагический роман был уже для него давним воспоминанием; он удачно женился во второй раз на сестре графа Эссекского. Теперь это был равнодушный ко всему, грузный джентльмен протестантских взглядов, отец семейства, но уже не вхожий в королевский дворец.

Все эти связанные родственными узами люди имели своих компаньонов и друзей, таких как барон Сэй и Сил, лорд Брук, Джон Хэмпден, богатый землевладелец из Бакингемшира, и Джон Пим, сквайр, родом из Уэст-Кантри, обладавший большими деловыми способностями. Позднее все они станут видными противниками короля в последнем парламенте, и все они были активными сторонниками политики освоения колоний и вкладывали большие средства в ее осуществление.

Войны с Испанией в правление королевы Елизаветы способствовали созданию союза протестантов и сторонников колониальной экспансии, в число которых входили все вышеперечисленные известные сановники. В стране они защищали и вдохновляли на проповедь священников-протестантов. В поселения на западном побережье Атлантического океана отправляли служить тех же протестантских клириков. Новая Англия становилась прибежищем для мирян и священников, не желавших признавать духовную власть Лода. Удивительным примером религиозной и интеллектуальной силы стало небольшое поселение Бостон, в котором уже в 1636 г. был основан первый пуританский богословский колледж в Новом Свете. Джон Гарвард, выпускник Эммануил-колледжа в Кембридже, главном центре пуританской мысли в Англии, пожертвовал 400 книг и 700 фунтов на создание второго Кембриджа на берегах реки Чарльз в Массачусетсе.

Однако интересы ведущих протестантских предпринимателей, не желавших иметь дела с короной, были сосредоточены, в частности, на поселениях, расположенных на Карибах. Здесь действовала «Провиденс компани», акционерами которой были Уорвик, Сэй, Брук и Хэмпден. Лорд Холланд, тоже бывший акционером, представлял интересы компании в Уайтхолле. Оливер Сент-Джон, известный барристер-пуританин, был солиситором компании, а ее секретарем – Джон Пим.

Компания основала поселение на небольшом карибском острове Провиденс, который позже стал называться Санта-Каталина, с двумя целями. Этот остров-аванпост, вместе с двумя другими близлежащими островами Ассосиэйшен и Генриетта, имел выгодное положение и мог быть использован в качестве военно-морской базы в противостоянии с Испанией. Но новые поселения также должны были стать образцом первозданной добродетели. На всех трех островах люди не будут знать, что такое грех, и воцарится чистота нравов. Были запрещены игры в карты и кости. Вечером можно было отдыхать, играя в шахматы. Нетерпимыми были проституция, пьянство и сквернословие. Тщательно подобранный священник – немецкий беженец-кальвинист – с позором был отправлен домой: в воскресный день он распевал каччи, светские вокальные песни.

Основной задачей этих поселений было осуществлять наблюдение за испанскими судами и грабить их, когда представлялась такая возможность. Граф Уорвик и его друзья создавали пиратские базы на всех трех островах, стремясь одновременно утвердить на них мораль и правила поведения, которые были присущи разве что кальвинистской духовной семинарии. Компания столкнулась с другими трудностями помимо вопросов поведения в поселениях Провиденса. В местном климате могли работать только негры, но это вовлекало компанию в африканскую работорговлю. Более того, негры бунтовали, и завоз других партий рабов пришлось прекратить. Также недоставало воды, поселения подверглись нашествию крыс, выращивание табака и хлопка не окупало себя. Табака – из-за вмешательства короля в торговлю. А для обработки хлопкового сырья на экспорт не хватало технических средств. Прижились только посадки плодовых деревьев и сахарного тростника, и развивалось свиноводство. Испанцы, французы и голландцы угрожали островам со всех сторон. В 1635 г. испанцы напали на остров Ассосиэйшен и полностью уничтожили все поселение.

Акционеры компании встречались в Лондоне, в домах лорда Брука и Уорвика, частым гостем в обоих домах был Джон Пим, поскольку отвечал за всю организацию предприятия. Он был умелым управляющим и опытным администратором, всегда действовал быстро и решительно, обладал хорошей памятью и удивительной способностью собирать и анализировать информацию, а затем использовать ее в деле.

Акционеры «Провиденс компани», несомненно, обсуждали, собравшись, политические вопросы. Едва ли они могли избежать разговоров на подобные темы, поскольку на их религиозные и торговые интересы влияла церковная политика короля и его дружба с Испанией. Некоторые из них, конечно, платили дань уважения курфюрсту Пфальцскому во время его долгого и неудачного визита ко двору его дяди. В какой-то момент визита король, попытавшись изменить внешнюю политику страны, зашел настолько далеко, что дал устное согласие на войну с Испанией в Карибском море. Войну, которая должна была вестись за счет компании и с помощью ее кораблей. Столкнувшись с постоянными потерями, которые несла компания, и катастрофическим состоянием поселений, акционеры были готовы принять решение о ее переводе на континент. Однако появившаяся возможность компенсировать все траты с помощью каперства открыла перед компанией новые перспективы. Поэтому летом 1637 г. акционеры вложили в предприятие еще 100 тысяч фунтов и решили продолжить его деятельность. Их первоначальные идеальные планы создания образцового общества так и не реализовались, все закончилось лицензированием капитанов пиратских судов в обмен на часть получаемых ими прибылей. Результаты деятельности «Провиденс компани» были удручающими, но все же она была наследницей традиций Елизаветинской эпохи.

Частное дозволение короля руководителям компании вести их собственную войну против Испании не повлияло, по их мнению, на общий курс внешней политики. Сэй, Брук, Уорвик, Хэмпден, Пим и их друзья, как никто другие в Англии, понимали, что отказ короля поддержать курфюрста означал с его стороны предательство протестантского дела и упущенную возможность вести войну справедливую, почетную и успешную.

Религиозная и внешняя политика короля внушала опасения его оппонентам за будущее страны при его авторитарном правлении. Небольшой факт, чисто случайное событие, на которое Принн обратил внимание в его «Новостях из Ипсвича», казалось, все объяснял. В переизданном в 1636 г. молитвеннике была опущена молитва за здравие Елизаветы, королевы Богемии, и ее семьи. Молитва о сестре короля читалась, когда у Карла еще не было детей, а она де-факто была наследницей трона. В 1636 г. у короля уже было пять детей. Количество имен его родственников, которые по праву могли быть включены в текст молитвы, было, естественно, ограничено. Но исключение Елизаветы было, по мнению критиков ее брата, зловещим знаком.

Король с презрением смотрел на подобные глупости, но он ошибался, поступая так. Вот где была опасность: слишком многих его подданных объединяли одни и те же страхи и одно и то же возмущение его религиозной и внешней политикой.

Глава 3. Королевский мир и доходы короля

Недоверие, рожденное церковной политикой короля, могло бы в меньшей степени повредить его планам, если бы у него были успехи в управлении государством. Власть, которой не доверяют, может быть эффективна только в одном случае – если ее боятся. И Карл мог бы достичь того, чего хотел, если бы его администрация смогла вызвать к себе уважение и добилась полной покорности народа.

Англия была богатейшей, влиятельнейшей и ценнейшей частью владений короля, и его истинная власть опиралась на английскую администрацию. Ни один уважающий себя английский юрист не стал бы в то время оспаривать утверждение, что «право монарха править – это фундаментальный закон». Но вызывало споры, в какой форме должно осуществляться это правление. Король считал, что в его доброй воле уважать и защищать народные свободы. Высказывалось и такое мнение, что законы только принимают, но не всегда требуют их исполнения. На практике, чтобы провести закон в жизнь, требовалось согласие и сотрудничество королевских подданных, селян и горожан, мировых судей, констеблей, шерифов и лордов-лейтенантов во всей стране, кому была делегирована власть. «Власть короля – это краеугольный камень в фундаменте административного управления», – сказал один из сторонников короля. Но в фундамент положено много других камней, кроме краеугольного. Можно по-другому выразить метафору. Король – источник справедливости, но река, берущая в нем начало, разбивается на более мелкие потоки и каналы и орошает всю страну. У всех есть только теоретическое и отдаленное понятие об источнике, откуда текут воды справедливости.

Король лично назначал судей, чьей первейшей обязанностью, как он это понимал, было поддерживать его власть. Фрэнсис Бэкон, канцлер отца Карла, называл судей «львами, сидящими под троном». Если львы начинали громко рычать и сотрясать трон, вместо того чтобы его поддерживать, необходимо заставить их замолчать. Ни Иаков I, ни Карл не испытывали при этом колебаний и так и поступали. Иаков отстранил от дел главного судью лорда Кока, назойливого защитника общего права, а Карл сместил главного судью лорда Кру, когда тот оказался признать законность его очередного требования денег. Для того чтобы его власть над судьями не вызывала ни у кого сомнений, король изменил формулу их присяги при назначении. В прошлом судьи продолжали занимать должность до тех пор, пока честно выполняли свои обязанности (quamdiu se bene gesserint – лишь бы вели себя хорошо, лат.). Во времена Карла (durante bene placito – в хорошие времена, ит.) судьи назначались по желанию короля.

Король внимательно следил за всеми законодательными исследованиями и пресекал те из них, в результате знакомства с которыми у судей могло возникнуть неправильное мнение. Исследователь сэр Роберт Коттон обнаружил в исторических документах эпохи баронских войн в правление Генриха III свидетельства о существовании доктрин о власти, критически относившихся к правам короля. Библиотека лорда была конфискована, а сам он потерял доверие при дворе. Король также запретил дальнейшую публикацию комментариев к законам, написанных Эдвардом Коком, опечатал его бумаги и сослал бывшего главного судью Англии и Уэльса в сельскую глушь.

Такие действия могли бы иметь смысл, если бы король назначал судьями людей принципиальных и достойных, но его выбор часто падал на людей честолюбивых и угодливых, а то и взяточников. Джон Финч и Джон Брэмстон, занимавшие пост главного судьи, были опытными и образованными юристами, но Финч слыл человеком беспринципным и честолюбивым, а Брэмстон был слаб и податлив. Эдвард Литлтон и Джон Бэнкс, генеральный солиситор и генеральный прокурор, считались людьми очень честными и достойными своей должности. Но, как правило, цена доходных мест была известна всему Уайтхоллу, и перспективы соискателей открыто обсуждались.

Со временем судьи все больше начинали походить на овец или даже шакалов и постепенно теряли уважение в народе. Это не касалось отношения к закону, поскольку закон существовал независимо от королевских теорий или коррупции судей, и в этом была его сила.

Везде в королевстве правосудие осуществлялось во множестве небольших местных судов, и истинными хозяевами Англии во всех делах, касавшихся повседневной жизни подданных, были местные мировые судьи – мелкопоместные джентри на селе и олдермены в городах. Судьи собирались в административном центре графства четыре раза в год, устанавливали ставки заработной платы и обсуждали состояние экономики в графстве и его нужды. Они имели право судить за все преступления, за исключением государственной измены и правонарушений, совершенных слугами короля. Подобные дела, а также те из них, которые представляли особую сложность с точки зрения закона, должны были рассматривать королевские судьи на выездных сессиях суда присяжных.

В период между сессиями мировые судьи разбирали будничные дела деревенских жителей. Они направляли праздных гуляк на работы в поле во время сбора урожая, давали разрешение на открытие паба, помещали незаконнорожденных детей в приюты, отправляли женщин легкого поведения и бродячих нищих в исправительные дома, оказывали помощь больным, беднякам и калекам. Их обязанностью было также поддерживать в исправном состоянии дороги и мосты.

Бесконечные мелкие конфликты, связанные с нарушением границ земельных участков, которые случались в сельской местности в условиях чересполосной системы землевладения и отсутствия каких-либо ограждений, были прерогативой старых манориальных судов – Корт-Лит (Court Leet) и Корт Барон (Court Baron). Лорд манора или его дворецкий восседали в кресле судьи и расследовали нарушения границ, случаи браконьерства и нанесения ущерба парковым насаждениям, а также расследовали мелкие дела мошенников и нарушителей общественного порядка.

Нельзя сказать, чтобы лорды маноров и мировые судьи в городе или деревне особенно хорошо разбирались в законодательстве. Даже несмотря на то, что многие из них обучались какое-то время в Судебных иннах в Лондоне. Для них было написано специальное пособие, которое помогало им в разрешении трудных вопросов, да и здравый смысл судей был так же важен, как и знание законов.

Координационный центр этой широко разветвленной судебной системы находился в Вестминстере, в древнем зале которого и в соседних с ним зданиях проходили сессии четырех судов – Суда Королевской скамьи, Суда общегражданских исков, Суда по делам казначейства и Апелляционного суда. Отличия между двумя первыми судами были незначительны. Суд Королевской скамьи занимался в основном судебными делами, возбужденными короной против подданных, Суд общегражданских исков – исками подданных против подданных. Во главе каждого был главный судья, которому в помощь были приданы трое судей и который имел право исправлять ошибочные решения, принятые судами низшей инстанции в королевстве. Суд по делам казначейства, четверых судей которого по ошибке называли баронами казначейства, рассматривал дела, связанные с налогообложением. К помощи Апелляционного суда прибегали, когда рассматривалось особенно сложное дело и для принятия решения собирались судьи всех трех судов.

Слушание дела во всех этих трех судах было открытым. Правосудие вершилось в Англии в шумной, публичной манере. Вестминстер-Холл был разделен на несколько небольших судебных залов, отделенных друг от друга невысокими, по плечо человека, перегородками. Одновременно могли слушаться несколько дел, так что можно было слышать и видеть все, что происходило в соседних залах; в качестве невольных свидетелей могли оказаться случайно проходившие мимо люди. То, что было верно для Вестминстер-Холл, было равным образом верно и для небольших судов в городах и деревнях. Отправление английского правосудия было привычным, поучительным и развлекательным представлением среди серой обыденности повседневной жизни, и аудитория смотрела его с полупрофессиональным интересом, так как среди нее были те, кто уже сам побывал актером в ежедневной драме. В качестве истца или ответчика, в качестве свидетеля или поручителя или мелкого чиновника суда большая часть населения в то или иное время сталкивалась с законом. Не только богачи и власть имущие знали законы и умели ими пользоваться. Поденщик и извозчик, чернорабочий и лодочник уснащали свою речь, сидя в пабе, жаргонными словечками из судейской лексики и имели общее представление о законе и о своих правах.

Почти не имеется свидетельств в эту эпоху в Англии, что люди боялись прибегать к помощи закона для защиты своих прав. Конечно, существовала коррупция всех видов, взяточничество и подкуп. Но общество складывалось из взаимозависимых групп людей, и в их интересах было поддерживать справедливые взаимоотношения. Бродяги и «люди, не имеющие хозяина» были постоянными жертвами закона, но они не всегда были беззащитными, иногда им удавалось выиграть процесс.

В остальном английская страсть к тяжбам, присущая всем классам общества, отражает общее отношение к закону. Закон существовал для того, чтобы защищать человека, и для подтверждения его социального статуса. Он был слугой и защитником, но никак не господином. Более того, в Англии юристы и обыватели не были враждебны друг другу. Это было верно даже в отношении представителей самых низов общества – простой чернорабочий понимал закон и иногда принимал участие в заседании своего местного суда. Но, несомненно, это было занятием в первую очередь образованных классов. В лондонском районе Холборн располагались корпорации барристеров Судебные инны (Inns of Court) – Линкольнс-Инн (Lincoln's Inn), Грейс-Инн (Gray's Inn), Иннер-Темпл (Inner Temple), Миддл-Темпл (Middle Temple). В эти заведения чаще, чем в Оксфорд или Кембридж, посылали своих сыновей провинциальные дворяне и зажиточные горожане, чтобы те посмотрели на жизнь и немного научились юриспруденции. Богатые и бедные молодые люди жили вместе в этом районе. Бесшабашный и шумный Августин Гарланд; серьезный Мэттью Хейл, который читал по шестнадцать часов в день; интеллектуалы Джон Хатчинсон и Эдвард Хайд, обсуждавшие музыку, философию и литературу. Они ходили на одни и те же лекции, посещали те же часовни и совместно весело праздновали Рождество. Судебные инны были для них третьим «университетом» в Англии, а с точки зрения их влияния – первым. Именно здесь юношеская дружба положила начало союзу тех людей, которые писали, разъясняли и применяли законы. Это был прочный бастион, который мог отразить возможное посягательство на судебную власть со стороны короля и церкви.

Король контролировал назначение судей, но не мог контролировать применение закона, судебная машина действовала сама по себе. Во время выездных сессий суда присяжных королевские судьи информировали местных мировых судей о политике короля, давали общие указания на будущее и наказывали, если указания короля не выполнялись должным образом. Но в конечном счете распоряжения короля выполнялись, если только мировые судьи намеревались их выполнить, и не существовало никаких эффективных средств, чтобы заставить судей принять непопулярные в народе меры. Королевский совет мог преследовать, наказывать и увольнять непокорных мировых судей, но, если большинство их были в оппозиции к королю, невозможно было распустить весь судейский корпус. Кто тогда стал бы исполнять их повседневные обязанности в сельской местности?

Королева Елизавета держала своих судей в благоговейном страхе перед королевской властью, любого нерадивого судью могли призвать для отчета на Королевский совет. Но она держала руку на пульсе страны и избегала противоречий с общественным мнением. Таким образом, она создала и поддерживала хрупкое равновесие между властью короны и требованиями подданных. Ее уважали и боялись одновременно, но ее любил народ, и она никогда не позволяла идти против воли своих судей и своего народа.

Король Карл тоже был высокого мнения о роли королевской власти в поддержании баланса интересов. Когда он начал править, уже не опираясь на поддержку парламента, то принял мудрое решение наладить регулярный контакт мировых судей с королевской властью, требуя от них присылать на Королевский совет полугодовые отчеты о своей работе. Король также выступил с несколькими заявлениями о Законе о бедных, целью которого было предотвратить распространение эпидемий и наступление голода, в связи с недостатком зерна, облегчить положение должников, проявить попечение об инвалидах, контролировать санитарное состояние домовладений. Об этих двух инициативах можно говорить как о прообразе благотворительной социальной политики, которую проводит корона. Одной из целей ее было укрепление власти Королевского совета за счет передачи ему части административных полномочий от местных властей.

Однако успех эксперимента зависел от того, насколько решительно его стали бы проводить в жизнь. Через два года обо всех заявлениях уже было забыто, и законодательная деятельность прекратилась. Когда, например, король попытался облегчить бедственное положение ткачей с помощью закупок государством шерстяного сырья и перераспределения его среди прядильщиков в каждом районе, обнаружилось, что правительству недостает административного опыта, властных полномочий и простого умения наладить сотрудничество между мировыми судьями в этом вопросе. Намеченный план так и не был реализован, и эта неудача нанесла урон престижу правительства, и мировые судьи еще больше его возненавидели.

Однако король все еще продолжал быть источником правосудия. С помощью Тайного совета и Канцлерского суда он мог исправлять ошибки любого суда в королевстве, а таких ошибок было множество.

Высокие издержки судопроизводства и коррупция были основными пороками судебной системы. У юристов были большие гонорары, составление документов обходилось дорого, в каждом суде имелось невиданное количество клерков, переписчиков, привратников. Каждый стряпчий ожидал соответствующего вознаграждения за свои труды, каждый клерк был готов оказать дополнительную помощь той тяжущейся стороне, которая заплатит больше, а если она забыла это сделать, то обязательно ей навредят. Вокруг судов толпились лжесвидетели, стремившиеся заработать на своем позорном ремесле. Рассмотрение дел могло затягиваться до бесконечности подкупленными клерками, и люди несли от этого большие убытки. Ни один человек не сомневался, что богач, и к тому же со связями, мог выиграть процесс против неимущего бедняка. Случалось, причиной судебных дел становилась простая месть; крупный землевладелец имел чуть ли не всех судей у себя в кармане. Многие власти предержащие брали взятки, и, согласно свидетельству венецианского посла, которого потрясла подобная практика, такое поведение считалось вполне естественным и безобидным.

Но все равно закон почитали и в него твердо верили. В большинстве случаев в судах рассматривали дела людей, принадлежавших к одной и той же социальной группе, когда разница во взятке – в четыре или шесть пенни – не столь сильно влияла на окончательное решение суда. Существовало убеждение, что, несмотря на нечестность и взяточничество в судах, закон должен работать.

Канцлерский суд, обязанностью которого было обеспечить защиту каждому юридическому лицу, кому не давало такую возможность общее право, был в то время, по общему признанию, самым дорогим и наиболее коррумпированным судом в королевстве. Это был суд, который защищал интересы сильных мира сего, тех, кто имел влияние при дворе, тех, кто намеревался с его помощью бороться со своими соперниками или даже разорить их. Суд по делам опеки, самый непопулярный суд в королевстве на протяжении нескольких поколений, вызывал у мелкопоместных дворян страх и ненависть, так как незаметно для общества стал не чем иным, как средством получения доходов для короны за счет любого имущества, унаследованного несовершеннолетним гражданином, любого оспариваемого завещания. Оба этих суда всячески затягивали рассмотрение дел, к чему приложили руку продажные вымогатели-клерки.

Суд Звездной палаты, наиболее важный из прерогативных судов, имел лучшую репутацию, хотя и не безупречную. По сути, это был совет при короле с двумя главными судьями. Суд был создан Генрихом VII с целью защиты подданных от произвола власти. Звездная палата имела право наказывать взяточников и шантажистов, могла вмешиваться в судебный процесс, чтобы защитить простого человека от преследования со стороны какого-либо надменного богача, и она же могла призвать мирового судью к порядку. Но суд, созданный с целью пресечения злоупотреблений, сам стал их жертвой. Король хотел заставить замолчать критиканствующие голоса, обличавшие суд, правительство и Церковь, а также, по его мнению, тех его противников, кто клеветал на его друзей и священников. Намереваясь заставить своих подданных бояться его власти, он прибегнул к наложению больших штрафов и санкционировал унизительные наказания. Ему не удалось запугать своих подданных, они лишь потеряли веру в Звездную палату как защитника их интересов и стали относиться к ней с подозрением.

Королевскому совету подчинялись еще три суда: Суд Севера в Йорке, Суд Уэльса и Валлийской марки в Ладлоу и Суд Замковой палаты в Дублине. Эти суды должны были, имея право на применение карательных и оборонительных мер, способствовать упрочению королевской власти на периферийных территориях его владений. Они предоставляли лорду-президенту Севера, лорду-президенту Уэльса и Валлийской марки и лорду-наместнику Ирландии необходимые полномочия для сдерживания честолюбивых устремлений могущественных лордов, которые в этих отдаленных областях могли нарушать права подданных его величества. Из всех трех судов только Суд Уэльса вызывал меньше всего нареканий. Его возглавлял граф Бриджуотер, который старался держаться в стороне от политики. Обязанности лорда-президента Севера и лорда-наместника Ирландии выполнял одновременно виконт Уэнтворт, что было для него нелегкой задачей. Он придерживался более твердого курса, чем Бриджуотер. Его усилия были направлены на защиту простого народа от произвола крупных землевладельцев. В Ирландии монаршее правосудие вершилось быстро, без проволочек и подкупов, что было положительно воспринято населением.

Наихудшей чертой судов прерогативы было то, что они поощряли доносительство. Они не всегда были достаточно компетентны, чтобы отличить ложную информацию от правдивой. Невиновный человек, представ перед Судом Звездной палаты, мог в равной мере легко пострадать наравне с преступником по ложному доносу. Любые случайно вырвавшиеся во время ссоры гневные слова могли быть неверно истолкованы осведомителем. Некий здравомыслящий судья высказал простую мысль, что если доносители будут и дальше в таком темпе продолжать свою работу, то каждая склока в стране будет рассматриваться на Королевском совете.

В череде событий одно вызвало особенную критику со стороны мирян и юристов. Суд Высокой комиссии начал тесно сотрудничать с Судом Звездной палаты, церковный суд и светский объединились, чтобы вершить жестокое правосудие. Когда доктор Александр Лейтон, пуританский проповедник, написал памфлет, обличавший англиканских епископов, Суд Высокой комиссии лишил Лейтона сана, а Суд Звездной палаты приговорил его к публичной порке и пожизненному заключению.

В ту эпоху, когда клеймение и порка были обычными наказаниями, прерогативные суды не обладали монополией на жестокость, но общественное мнение очень четко различало, что есть дозволенное и недозволенное варварство при выполнении приговора. В строго иерархическом обществе многое зависело от социального положения жертвы. Все понимали, что юристы, врачи и клирики, имевшие университетское образование, носившие чистое белье, черные мантии, шляпы и перчатки и писавшие слово «дворянин» после своей фамилии, не должны были подвергаться физическому наказанию, которое было уделом визгливых проституток и пьяных бродяг. Когда палач, готовый пустить в дело плеть, вежливо обращался к своей жертве «сэр», было понятно, что сложилась ненормальная ситуация.

Прерогативные суды имели еще одну зловещую особенность. В Англии, согласно общему праву, было невозможно применение пытки при дознании. На нее мог дать разрешение только король. Известный юрист Джон Селден размышлял: «Дыбу нигде не используют так, как в Англии. В других странах к ее помощи прибегают, если при следствии применяется принцип semiplena probation, то есть „половинчатого доказательства“, когда для того, чтобы получить полное доказательство вины человека, в случае если он не сознается, его вздергивают на дыбе. Но здесь, в Англии, они просто пытают человека, неизвестно зачем, не во время судопроизводства, а просто когда кто-то попросит». Король Иаков поступал так неоднократно, король Карл прибег к этому только один раз. К сожалению, подозреваемый оказался невиновен.

Добейся король того, чтобы суды прерогативы были уважаемы, добейся он подлинного контроля над мировыми судьями, то прошел бы по пути превращения его власти в реальную власть далеко вперед. Но он не мог сосредоточить свое внимание на одной цели. Зачастую он просто хотел получить сиюминутную выгоду. Он занимал трон двенадцать лет, семь из них правил без помощи парламента и не участвовал в войнах. И все же было понятно каждому вдумчивому наблюдателю, что он не снискал в народе доверия к своей власти и не смог укрепить ее настолько, чтобы не нуждаться во всенародном одобрении.

Причину плохого управления, или, если выразиться точнее, отсутствия управления, следовало искать в его администрации. Для воплощения в жизнь своих планов Карл нуждался в таких министрах, которые были у королевы Елизаветы, рассудительных и целеустремленных в своем служении стране. Но, по сути, советники короля были слабы и продажны, сам Совет раздирали противоречия.