Текст книги "Обречённые на Вечность"

Покоривший небо

Где глоток, как награда

за прожитый день ночью без сна

Где пропиты кресты, – там иду я…

К. Кинчев

Его появление в моей жизни было внезапнее, чем давняя фобия, которая долгое время преследовала меня. Он появился и просто сказал: следуй за мной. Не сразу, конечно, сказал. Сначала присел за мой столик в кафе, начал какой-то свой неспешный монолог ни о чем, и постепенно я в его словах начал улавливать нечто, относящееся ко мне напрямую.

– …вот и смотришь на такого человека – и ничего, кроме желания помочь избавиться от этого запредельного страха, не возникает. – Он внимательно посмотрел на меня, словно поняв, что я «в фокусе» и спросил: – Вот у вас, молодой человек, у вас, например, есть некий страх, который душит уже долгие годы?

Он смотрит прямо в центр моих зрачков, а кажется, что мимо меня или сквозь. Он неспешно отпивает из бокала глоток горькой нефти. Он шевелит губами, что-то говорит мне, прячась глубже в тень от неизбежно наползающего светила, в тень от пляжного огромного зонта с рекламой пива по кругу. Она, тень, растекалась вместе с легким ветерком, увлекала в созерцание горизонта. Но вдруг его голос вырвал меня из привычного течения мыслей:

– Патрик…

– Простите… что? – я застыл. Первое недоумение уступило место гневу.

– Так вас назвали родители, хотя мама была против этого имени.

Если бы я сейчас читал книгу, то последовало бы описание незнакомца с проницательным взглядом и синими глазами без дна, словно из камня высеченными чертами лица. И все в нем, каждая мелочь, выдавали бы волю, силу и решительность.

Только не в этот раз. Я осознал, что не могу вспомнить решительно ничего из его облика, будто его и не было вовсе. Если бы я смотрел сейчас фильм, то, скорее всего, заиграла бы музыка, как в тех триллерах, когда героя ждёт западня. Музыка, по первым аккордам которой ясно считывается механизм человеческого страха.

– Это розыгрыш? Вы от кого? Что это за шутки такие… странные?!

– Столько вопросов, Патрик, и все мимо цели. Подумайте ещё раз и спросите что-нибудь более подходящее ситуации. Не каждый день, знаете ли, удаётся шагнуть в сферу сверхъестественного. – И тихо продолжил: – Для папы вообще беременность супруги стала полной неожиданностью. Вследствие чего возникли подозрения в неверности, скандалы… И вы, соответственно, ещё будучи во чреве приобрели очень едкий дух отверженности из-за решения родителей сделать аборт. Бессонные ночи в тихой гавани слез, развод. Право же, дорогой мой друг, ваше появление на свет было нежелательным. И дальнейшее отношение к вам предсказуемо. Так бывает, к сожалению…

Вспомни, говорит, себя маленького – что-то тянется оттуда. А не было меня маленького, не было детства, не было фотографий возле фонтана и в костюме медвежонка с дурацкими мохнатыми ушами, сделанными из старой шапки и папье-маше. Не было праздников и их ожидания, не было поездок к морю и семейных торжеств.

Не было ничего. Был только кролик. И стремительный побег из детства начался с него. Это был мой личный кролик с белоснежной шубкой, такой гладкой и приятной, что я гладил его, почти не переставая. Тщательно затонированное от любви фермерское детство выплескивалось всевозможными эмоциями на эту божью тварь. Радость, любовь и маленькое счастье.

Патрик отметил свое первое десятилетие.

– Где этот маленький засранец?! Патрик! Сюда иди! Быстро!

Голос отца пропитан неимоверной злостью. Он разламывает тишину утреннего дома надвое. Заспанный Патрик шлепает босыми ногами вниз по лестнице. Тяжелая рука отца отрывает его от пола и швыряет в угол столовой, дает подзатыльник и бьет по лицу наотмашь.

В глазах Патрика темнеет, он чувствует соленый привкус обиды пополам с беспомощным горем. Патрик ранен и убит. Как в той игре с соседским Лу, где они по клеточкам топили корабли.

Патрик взял папин клей и не закрыл его. Клей, который отец делает сам из пластмассы и ацетона с добавлением жгучего перца и ещё какого-то непонятного порошка.

Патрик изгнан. Патрик залезает на чердак зализывать раны. «Один ты у меня остался», – искренне говорит Патрик своему кролю. Кроль преданно смотрит. Кроль знает, что ему дадут вкусное, его будут гладить…

– Патрик, побежали на насыпь плавить свинец!

Патрик бежит с соседским Луи плавить свинец на насыпь. Они делают маленькие пули для самострела и стреляют в грохочущий мимо товарняк. Им весело. Они проводят вместе свободное от домашних обязанностей время.

– Патрик, полезли на небо!

И они бегут к водонапорной башне. Преодолевая страх, лезут по шаткой лестнице наверх, туда, где открывается чудесный вид на окрестности. Оба подолгу лежат и смотрят, как причудливо трансформируются облака, наперегонки придумывают для них имена. Иногда берут уголь и рисуют на кирпичной стене наивные рисунки: выдуманные летательные аппараты или космические корабли.

– Патрик, однажды мы научимся летать. Однажды мы покорим небо.

– Лу, ты знаешь, ты знаешь, Лу… что ты самый близкий мой друг! Вот.

Дружба с соседским Луи ставила нож к горлу домашнего режима. Но это был последний день, который они разделили вместе. Луи допустил ошибку и упал вниз, когда вцепился в подгнившую перекладину. А Патрик ещё долго висел на лестнице, боясь пошевелиться.

– Всё, что я любил, умерло. Все, кого я любил, оставили меня…

Я чувствовал, что говорить становится трудно, глаза вмиг наполнились слезами. В кафе на смотровой площадке стало оживленно. Мы смотрели на огромную скалу вдали. Она громоздилась над морем в виде перевёрнутой литеры «L». Каждую минуту с края прыгали люди с всевозможными моделями парашютов: крылами, сферами, листиками, то и дело в небо улетали и прятались в кучевых облаках дельтапланы.

– И насколько все было плохо? – спросил незнакомец.

– О, молодой психиатр оценил по достоинству то, что творилось в моей голове. Ему очень хотелось вписать эту фобию в учебники, но он чуть не поседел, когда открыл доступ к моей памяти.

Мы немного помолчали, наблюдая, как солнце стремится скорее коснуться горизонта.

– Ты должен все рассказать, так надо. Но уже завтра ты станешь свободным и навсегда оставишь это. Потому что оно тебе не принадлежит. Я помогу.

Он немного помолчал и добавил словами маленького Луи:

– Ты будешь летать.

Я стал рассказывать ему, как это все началось. Когда отец в очередной раз меня избил.

В тот день я пошёл за хлебом. Отец любил, когда в доме есть свежий хлеб. По пути я повстречал Луи – он разносил готовые заказы по домам. Его любили и ждали, одаривали всевозможными сладостями, хранившимися в хрустальных вазочках на столах. У Луи было немного свободных денег, и я не мог отказаться от заманчивого предложения пойти с ним в кондитерскую.

– Патрик, однажды, когда я вырасту, я придумаю такую штуку, чтобы как крылья, чтобы мы могли летать. И тогда мы полетим с тобой в Нэви Лэнг.

– Что это за страна такая? – спросил я.

– Это такая страна, где все будут обязательно счастливы, и у всех будут мамы, – сказал Луи. – А ещё там, если подпрыгнуть, можно запросто потрогать облака.

Мама Луи умерла от лихорадки, и его забрал дядя, старый ремесленник. Луи помогал ему по хозяйству, ходил за продуктами, готовил, получал за это карманные деньги и был по-своему счастлив.

Мы задержались у озера. Луи рассказывал свои истории, а я начисто забыл про хлеб. Время предательски убегало от нас, уводя за собой все дальше. Стоит ли говорить о том, насколько мой отец не любил есть без хлеба…

Дома меня ждала взбучка. Отец был в ярости и налетел, разметая в пепел все на своём пути. Если бы мой кроль не выполз тогда из своего убежища… Если бы я тогда не встретил по дороге Луи и пришёл домой вовремя… Отец пнул моего кролика, как кожаный мяч, и тот, перелетев через всю комнату, глухо ударился о дверцу платяного шкафа. Его голова конвульсивно подрагивала ещё некоторое время, потом он затих, оставив мне горстку истлевших воспоминаний.

В ту ночь я увидел во сне отца.

Он был одет во всё белое, словно в огромный рождественский костюм зайца. Отец держал в руках моего неподвижного кроля за уши и что-то говорил мне.

«… принеси из комнаты с инструментами мой нож…»

Он просил принести его любимый охотничий нож. Я не хотел там находиться, я пытался прорваться сквозь топкое месиво сна наружу, но каждое движение тонуло в болоте страха и ненависти. Пробиваясь сквозь невидимую преграду, я искал помощи, я звал ангелов, открывал сакральную книгу, будучи уверенным, что этот страх сейчас же исчезнет без следа. Но в следующий миг громкий окрик отца вырвал из меня надежду на спасение.

«Эй!»

Я обернулся. Мне не нужно было этого делать. Мне нужно было убегать дальше от этого места. Но я обернулся. Медленно… слишком медленно. Я понимал, что всегда гладкая и белая шубка моего кроля, такая приятная и нежная на ощупь, изменилась. Как и все в этом мире.

Я видел отца. Его белая одежда, белый фартук, белые рукава вымазаны красным. Белое в красном. Красное на белом. Всего поровну.

«Эй! Я тебе говорю!»

Я не хотел на это смотреть.

Мне не нужно было это видеть.

Этот мир больше мне не принадлежал, он изменился навсегда вместе с остекленевшими глазами моего кроля.

Я застыл на месте, парализованный страхом. Я был под водой и не мог сделать вдох. В голове звучали колоколом слова: дышать, воздух, небо…

Меня стошнило с первым вдохом, когда я проснулся. Сидя на кровати, я долго приходил в себя.

– Наверное, это и было отправной точкой твоего страха? – спросил незнакомец.

– Это было самым его началом. Каждая следующая ночь приносила мне невыносимые страдания.

– Хочешь покажу, где это закончится? – спросил Он.

– Конечно… очень хочу…

Перед глазами мир дрогнул и всё поплыло.

***

Бездна… Она в моей голове…

– Эй!

…Она смотрит на меня своими пустыми глазницами, она раздувает марево погребального костра до размеров вечернего горизонта…

– Эй!!! Тебе говорю!

…Надо было что-то сделать, но что? Где взять ответ на этот вопрос?

– Ты сегодня болван22
  Болван, болванок, – тот, кто прыгает первым со скалы, чтобы остальные отметили восходящие потоки.


[Закрыть], или давай я проскочу?

– Да… конечно. – Я посторонился, пропуская вперёд себя парня, одетого в обтягивающий костюм, парень был похож на белку-летягу.

Он встал на край и ловко соскочил в бездну, через несколько секунд показался уже далеко, пролетая почти горизонтально над землей, широко расставив руки и ноги, ловя натянутыми перепонками потоки восходящего воздуха.

***

– Круто…

– Круто, правда?

– Что это?

Незнакомец подозвал официанта, заказал себе ещё напиток.

– Это твоя таблетка. Расскажешь, что было дальше? – и кивнул на пустой бокал: – пью много, жарко…

Мне совсем не хотелось рассказывать, что было следующей ночью, и ещё следующей. Как мой кроль стал приходить во снах, как он смотрел на меня безжизненными глазами. Эти черно-белые сны в стиле а-ля Роджер Баллен33
  Художник, фотограф-сюрреалист.


[Закрыть], которые наполняли меня животным страхом, от которого нельзя было никуда спрятаться.

Сон на репите. Мёртвый кролик на мерзлой земле, жующий плоть другого мертвого кролика. Его белая морда окрасилась в красный цвет, его глаза смотрели в мою сторону. Его челюсти неторопливо отгрызали куски плоти, его короткие лапки держали безжизненную тушку другого кролика, и ужас, который стоял за всем этим, нельзя сравнивать ни с чем.

Но это было не самое страшное. Каждую ночь я боялся засыпать, потому что знал, что опять увижу его, опять он будет не мигая смотреть куда-то мимо меня и жевать, жевать… Не знаю, что было страшнее: эти безжизненные глаза или выпачканная красными блестками пасть. Но хуже этого кошмара оказалось ожидание самого кошмара. Ожидание… Оно зазвучало в моей голове дурацкой назойливой музыкой, от которой днями невозможно было избавиться. Каждую ночь я знал, что он будет ждать меня там же! Каждая встреча с этим зверем приносила какую-то качественно новую субстанцию страха в мое сознание, каждый раз его гниющая плоть становилась зловоннее, у меня перехватывало дыхание, а тело парализовывало, я словно зависал над бездной и ничего не мог сделать, пока эта чёртова тварь наконец не нажрется… Меня выбрасывало на лёд каждую ночь до тех пор, пока я не перестал спать вообще.

Как долго человек может обходиться без сна? Вы удивитесь сначала, потом скажете, что это невозможно, но я не спал несколько лет. Конечно, мой мозг периодически «отключался», но каждый раз я словно на ощупь пробирался в темноте и искал безопасную тропинку, неизбежно натыкаясь на рваные края своего страха. Он появлялся неожиданно, его челюсти все так же размеренно двигались, и эти глаза…

Я просыпался, смотрел на часы и понимал, что прошло всего несколько минут. Человек без сна постепенно превращается в безжизненную куклу, лишённую всяких эмоций и проживающую иную жизнь. Невозможно описать, как мучительно тянется время для страдающего бессонницей.

***

– Пойдем со мной, я научу тебя летать, – сказал незнакомец. Мы подошли к старенькому «роверу», стоявшему на парковке для посетителей. На огромных колесах машины, на кузове и стёклах засохла грязь.

Мы тряслись по гравийке около часа, взбираясь вверх, под углом градусов около сорока пяти. Когда кончилась дорога, пошли пешком, взвалив на себя кучу вещмешков, рюкзаков и ещё непонятного для меня оборудования. Шли долго. Я даже не заметил, как стемнело. Пройдя ещё несколько километров, незнакомец сказал: «Это здесь. Мы у самого края Вселенной». Мы разбили лагерь под звёздным небом, необычайно низким, и поужинали разогретыми на костре консервами.

Я вспомнил, когда оставался последний раз вот так – наедине с природой. Мы тогда с Луи развели на озере костёр и пекли картошку. Натянули между деревцами тент, замаскировали ветками и были, наверное, самыми счастливыми на планете.

Весь следующий день Он учил меня летать. Чертил схемы, показывал на простых примерах, как надо управляться с ветром. Векторы, угол атаки, восходящие потоки, скорость планирования на горизонт, аэродинамика, сваливание, скручивание, нагрузка раскрытия и это только в первый день.

К концу недели я понял, чего он от меня хочет. С помощью сложных аэродинамических расчетов и углубленного изучения основных законов он вывел формулу, по которой человек мог не только падать вертикально вниз, но и летать на десятки километров вперёд с огромной скоростью.

Моё сознание эта идея захватила целиком. Я потерял последние остатки сна. Голос Луи звучит в моих ушах заставляя вздрагивать в бессонном вакууме: «Патрик, побежали на вышку! Патрик, мы будем летать как птицы!»

***

Полуденное солнце, казалось, решило выжечь землю до седого пепла. Мой незнакомец пил воду литрами.

– Ты похож на белку-летягу, – хохотнул, – только без хвоста.

Я снова осмотрел свой костюм. Он был из армированного нейлона и воздух не пропускал, поэтому стоять в нем на жаре было невыносимо.

– С этой точки ты выйдешь на пролив. Тебе важно развить высокую скорость, чтобы можно было набирать высоту, тогда твоей динамики хватит пересечь океан.

– А если не хватит? – спросил я, сам не зная, что ожидал услышать в ответ.

– Тогда ты войдёшь в воду под острым углом, на скорости около трёхсот километров в час и переломаешь себе все кости.

А мне плевать. Я был готов танцевать вальс хоть с самим дьяволом, лишь бы не видеть больше этого чертового кроля, не видеть его мертвых глаз, его медленно двигавшихся челюстей.

Незнакомец улыбался. Он совсем не верил в другой исход. Словно иного вектора развития событий в этой реальности существовать не могло.

– Патрик…

Он резко замолчал, а я был уверен на сто процентов, что он скажет

«…мы будем летать как птицы». Ушедший с вечностью в обнимку Луи напоминал о себе неприметным образом. Мне показалось, что я видел раньше этого незнакомца. Однажды, очень давно в детстве, ведь глаза со временем не меняются, по глазам можно узнать человека хоть через тысячу лет.

Сколько прошло времени с того момента, как я Его встретил: дни? месяцы? На этот вопрос я ответить не мог. Но Он был рядом каждый раз, когда я выныривал из короткого сна с учащенным дыханием, с расширенными от страха глазами, в холодном поту. И каждое такое пробуждение Он находился рядом и неизменно протягивал мне чашку горячего супа. «Скоро все это закончится. Обязательно закончится», – говорил Он, и я почему-то верил.

***

Этот полёт заполнил меня до краев, я пил небо большими глотками, словно пёс, лакавший воду в жаркий день. Я летел на скорости около трёхсот километров в час почти горизонтально, расставив широко руки и ноги и ловя тугими перепонками воздух. Он оказался таким плотным, что его можно было брать руками. Ветер ревел, как потревоженный улей, как будто протестовал против внезапного вторжения человека. Это был качественно новый уровень свободы, и я дышал ею, наслаждался каждым мигом полёта.

Если бы меня видел сейчас Луи! Его мечта сбылась. Наша мечта сбылась.

***

В эту ночь я спал как младенец. И в следующую, и потом. Кошмары, терзавшие мой разум больше двадцати лет, исчезли. Начали сниться сны. Настоящие, цветные сны.

И вот в одну из ночей я увидел Луи, сидевшего на берегу нашего озера. Он предостерегающе поднял руку, провел между нами невидимую черту и сказал: «Ближе не подходи, тебе сюда нельзя». Луи порадовался, что я научился летать и что наша детская мечта со вкусом неба сбылась и он отправится дальше – в ту страну, где все будут обязательно счастливы.

Он

Даже в безнадежности есть надежда.

Север

На излете семьдесят восьмого года своей жизни, когда Орлеанскую деву сожгли на костре, Он начал понимать, что в Его жизни что-то пошло не так. Он был участником тех событий, когда коварные бургунды заполучили Жанну и впоследствии выдали англичанам на смерть. Он любил Жанну. И мстил за нее долго, жестоко и зло, пока последний предатель, прямо или косвенно имевший к ее смерти отношение, не был низвергнут в преисподнюю.

Семьдесят восемь лет. Он выглядел так, словно сам Дракула крестил Его Вечностью. Стоял подолгу возле огромного зеркала в резной раме, покрытой дорогим итальянским лаком, разглядывал свои не менявшиеся со временем морщины, трогал кожу, пытался найти на теле шрамы, говорящие о его готовности жить… но ничего не было. Ни отметин от многочисленных ранений, полученных в боях, ни оспенных ожогов – словом, ничего такого, что человек, обычный человек, накапливает за жизнь.

В 1978 году при испытании самолета СУ 27, известного в странах НАТО как «Фланкер Б», погиб летчик. Это была официальная версия. На самом же деле летчик не погиб. Он выжил. После составления всех необходимых бумаг и доклада конструкторского бюро «наверх» тело привезли в Москву. Оставленное в морге той ночью, оно странным образом исчезло. Чрезвычайная комиссия разводила руками, но претензий со стороны родственников не было и дело замяли.

Родители однажды в далеком 1743 году назвали мальчика Джузеппе Джованни Батиста Винченцо Пьетро Антонио Маттео Франко Бальзамо. В Палермо тогда было засушливое лето с замершими от безветрия куцыми облаками. Мальчик вырос, похоронил родителей, потом обоих сыновей, их жен и детей, своих жен и, позже, себя.

Но ненадолго.

Когда Он понял, что время для Него идет несколько иначе, чем для остальных, стал играть с жизнью в покер. Причем игра эта зачастую выбрасывала флэш-рояль обоим. Первые шесть сотен лет Он наслаждался и любил жизнь. В образе графа Калиостро входил в дома господ и с неприкрытой наглостью, граничившей с эпидемией локального безрассудства, творил авантюры, вошедшие в историю.

Так было долго. Очень долго.

Он с безысходностью глотал свое одиночество, долгие годы тщась отыскать Ту, ради которой стоит продолжать этот немыслимый бал. Он испытал на себе все: от порохового заряда, который толкает тяжелую картечь на волю, до банального камня на шее: так Он простоял на дне красивого озера Байкал несколько лет, наблюдая, как медленно разрушаются путы. Развлекал себя тем, что хватал зубами зазевавшихся любопытных рыб. Что-то подсказывало: в этом мире есть такая же, как и Он – Обреченная На Вечность, но как найти Её?

Иногда Он старел. Оказавшись в далекой временной плоскости будущего две тысячи девяносто пятого года, когда великая держава отмечала стопятидесятилетие Великой Победы, Он сидел на почетной трибуне участников Великой Отечественной Войны. Сидел один, грустно провожая взглядом парад новейшей техники, двигавшейся по каменной площади. Вспоминал тех, с кем полторы сотни лет назад стоял плечом к плечу перед лицом смерти. Ловил на себе удивленные взгляды людей. Они думали: как этому бодрому старичку может быть столько лет? Но они даже представить не могли, сколько лет Ему на самом деле.

Он прошел много войн, видел тысячи смертей, сожженных деревень. Жизни казнённых, приговорённых, массово истреблённых потеряли для Него ценность. Всерьез Он задумался, что Его дар – это проклятье, унаследованное или зачем-то само пришедшее в Его жизнь, – когда Он в ходе знаменитой «шестидневной» войны потерпел поражение вместе с пятью странами, объединившимися в коалицию против маленького Израиля.

Это была короткая, но жестокая война. Пять стран, имевших численный перевес живой силы и техники больше чем вдвое, странным и непостижимым образом проиграли эту войну. Он был в составе элитного подразделения ВВС Сирии и управлял советским истребителем. Небо тянуло Его всегда. Его самолет был сбит израильской ракетой и рухнул прямо на моторизованную колонну своих же союзников.

Очнулся под утро первого дня войны, лежа рядом с погибшими солдатами. Их готовили к погребению. Выпроставшись из пропитанной кровью материи, сел, оглядел свои обожженные руки, потрогал лицо – Его кожа быстро регенерировала. Видел бы Он себя со стороны несколько часов назад, когда после воздушной атаки израильтян Его, покрытого саваном, вместе с остальными погибшими выносили с поля боя… Живого места на Нем тогда не было.

В очередной раз восстав после смерти, Он ощутил душевную духоту и осознал, что просто не может больше здесь находиться. Он хотел выйти вон, громко хлопнув дверью, но прошла еще пара веков, прежде чем получилось сменить гнев на милость, принять людей и эту вечную жизнь.

А в тот день это был вызов, когда сам Бог показал Ему Его место и что не оставил Творец народа своего. Тогда горе завилось веревочкой: понял Он, что один на один с целой Вечностью. Один и одинок. Но где-то глубоко внутри чувствовал стойкую уверенность, что есть в этом мире Она.

С веками стал сам искать смерти, но нигде не находил. Искал способ умереть, но смело вышагивал из нее в новый день целым и невредимым. Давно уже был потерян счет времени – тогда, когда другие отмечали дни рождения, он менял века, складывая их в безвременье.

Теперь Он летал, ломая всемирный закон тяготения, вызвал на дуэль самого Ньютона. Прыгал с парашютом тысячи раз, менял материал, искал тот самый абсолютный нейлон, дорабатывал форму купола. Наконец, достигнув качественно нового уровня свободы, – полетел.

Так мир узнал о Патрике Д» Гийардоне.

***

Она шла к Нему с другой стороны, порой прокладывая путь огнем и мечом. Искала Его во всех мирах, переплеталась с Ним во снах, зная наверняка, что есть в этом мире Тот единственный, с кем пойдут рука об руку до самого горизонта и даже дальше. Красивая и огненная, умная и дерзкая, как ветер, Она обладала теми чертами настоящей Женщины, природа которых для обычных людей – непостижима. Она любила книги, море и ветер. Читала много, любила записывать на полях свои мысли быстрым неровным почерком…