Текст книги "Сны и кошмары фермера Сведенборга"

Глава 4. На хоботе

– Остановись, Сведенборг, – раздался голос Иеронимуса, эхом отразившийся от стен.

Сведенборг захлопнул журнал и с удивлением посмотрел на старосту.

– Факелы уже мерцают, – заметил он, – не желаешь ли выйти на воздух?

Иеронимус аккуратно взял журнал, поставил его на место и направился к выходу, Сведенборг двинулся вслед за ним. Подъём наверх был трудным, но погружённый в свои мысли, старик не чувствовал усталости.

Полная Луна на небосводе густо заливала долину жёлтым цветом, отчего Сведенборгу подумалось, не мираж ли всё это?

– Тебе, наверное, есть что сказать? – сказал Иеронимус, унимая одышку.

– Даже не знаю, с чего и начать.

– Путь отсюда не короток, так что можешь не спешить, – в словах старосты слышались нотки обиды.

– Я знаю, что нарушил правила, чем расстроил тебя, уважаемого главу общины, но то, что я увидел, сильнее чувства стыда. Мне не всё понятно из того, что скрывалось под обложкой журнала «Эммануил Сведенборг», и тем не менее, кое-какие вопросы беспокоят меня. Начну с главного. Если верить записям, фермеры являются порождением миров, населённых одноцикловыми созданиями. Тогда получается, что все эти эпохи существовали, а за горами, окружающими ферму, может, и сейчас живут люди, пожираемые временем?

– То, что лежит в Хранилище, лишь буквы на бумаге. Ты уверен, что именно там стоит искать ответы? Ты ищешь истину? Она в сознании Эгрегора, а вовсе не в фермерских журналах.

– Видимо, я тоже так думал, потому как в моём текущем цикле журнал чист.

– И это правильно, – с нажимом сказал Иеронимус, – это может означать лишь одно – в Дазайне многочисленными контактами ты и Эгрегор отредактировали, отшлифовали друг друга. Ты наточил своё «Я» как меч, избавившись от крючков и шероховатостей – этого мусора, цепляющегося за детали, наивно ищущего причинно-следственных связей, логических цепочек, больших идей, – мешающих фермеру искусно и точно рассекать пласты смыслов, из которых, как из кирпичей, в итоге будет построено здание вечной Гармонии. И теперь ты хочешь плюнуть на всё? Ковыряешься в архиве в надежде понять тексты, к которым даже не знаешь, с какой стороны подойти.

– Но их написал я!

– Ты уверен, что это был ты? Искать знаний в архивных журналах – всё равно что пытаться найти истинное значение видений Эгрегора! – воскликнул Иеронимус. – То, что находится в архиве, лежит там лишь потому, что таков порядок. Вещи такие какие есть независимо от того, что мы о них думаем. Делать далеко идущие выводы – неправильное занятие для порядочного фермера. Ты же не собираешься получать практический опыт и знания в Дазайне, не так ли?

– Нет. Брат Карлос пытался это сделать, а я никогда не поддерживал его стремлений, – ответил Сведенборг.

– Брат Карлос, – староста с нескрываемой мукой повторил имя, – именно поэтому я здесь. Я искал его в надежде, что он разыграл нелепую, глупую шутку, а нашёл тебя.

– Что с ним случилось?

– Дело в том, – сказал Иеронимус, – что Карлос сбежал.

– Сбежал, – повторил Сведенборг, заново пробуя на вкус знакомое слово. Что это значит? А-а, понял, он совершил ужасный поступок и добровольно сменил цикл. Поверь мне, брат Иеронимус, несмотря ни на что, ты можешь рассчитывать на меня. Я приму участие в его обучении и объясню правила прилежно и аккуратно. Карлос – мудрый фермер, в новом цикле мысли его станут чистыми, что послужит прекрасным примером для всех.

– К сожалению, всё не совсем так, – упавшим голосом сказал Иеронимус, – сегодня утром в Гимназиуме я обнаружил записку. Он вытащил из кармана рубища кусок свернутого в трубку пергамента и протянул Сведенборгу, – прочти.

Сведенборг развернул пергамент, запись гласила: «Уважаемые братья. Я – фермер Карлос, оставляю это послание по причине, которую могу объяснить не иначе, как ощущением той призрачной связи, что незримо существует между нами. Я стараюсь убедить себя, что связь эта – не более чем душевная привязанность, а не часть скрытого от нас механизма, повредив который я рискую нарушить существующий порядок вещей.

Надеюсь, ни моё письмо, ни мой поступок, который я намерен совершить, не явится для вас причиной выйти из того блаженного неведения, к которому стремится каждый порядочный фермер, и та рана, что я нанесу без злого умысла, но по душевной необходимости, быстро затянется и не оставит даже шрама на теле фермы – того единого организма, частью которого мы все оказались. Прошу не судить меня строго, потому как все части, составляющие целое, должны иметь направление и волю к сохранению того самого целого, а ошибка должна быть исключена из уравнения.

Признаюсь, перо дрожит в моей руке, когда я пишу главные строки моего послания. Я покидаю ферму, братья мои. Прошу не судить меня строго, ибо я – поврежденный элемент системы, со всей искренностью стремился к достижению Гармонии, но понял, что не достигну её. Я чувствую, нет, практически знаю: я не тот же фермер, что возделывал землю в прошлом цикле, и не часть следующего Карлоса, а значит, заражён временем. Что делать со осознанием своей смертности? Я выбрал побег. Так поступают одноцикловые, несмотря на то, что никто из них не добегает до финиша – инстинкты, знаете ли. Будь я не прав, их наверняка бы у меня не было. Если Регенератор породит нового безбородого Карлоса, о чём я, к сожалению, не узнаю, не записывайте в свои журналы этот случай, а текст этой записи считайте досадной шуткой. Если же Хозяин не сочтёт нужным использовать бракованный элемент – желаю удачи и сил справиться с последствиями возможной катастрофы. Надеюсь, мой побег не вызовет в ваших умах презрения и ненависти, и моё имя будет милостиво предано забвению.

Всегда Ваш Карлос».

– Брат Иеронимус, я не понимаю. Куда можно сбежать с фермы?

– Сам не знаю. Надеялся, что беспокойный Карлос понаписал сам не зная что, и отправился в Архив нарушать правила.

– Вполне возможно, он бродит где-то по лесу и пьёт самодельный одурманивающий напиток.

– Я бы охотно в это поверил, если бы… – староста сделал вымученную гримасу, – в общем, Эгрегор ведёт себя странно – он издаёт такие звуки, словно ему больно. Ты сам это скоро услышишь. Как староста я обладаю неким знанием о правилах, и одно из них гласит, что фермеров должно быть всегда двенадцать, ни больше не меньше. И я боюсь, что с Эгрегором произойдет что-то очень дурное.

Усталые путники молча шли по каменистой равнине, погружённые в мрачные предчувствия.

– Иеронимус, – нарушил молчание Сведенборг, – а что если Карлос был в чём-то прав? Если за пределами фермы существует другой мир, получается, наша наука неверна?

– Мы лишь инструменты Эгрегора, и должны идти указанным путём, – уверенно сказал Иеронимус.

В ночной тишине послышались далекие звуки, фермеры остановились и прислушались. Это были трубные звуки Эгрегора, в них, казалось, слышались гнев и страдание.

– Вот, – прошептал староста, – именно про это я говорил. Хозяин встревожен. Сведенборг, я вынужден объявить Большой Сбор. Луну спустя все фермеры должны собраться в Дазайне и совершить одновременный контакт. Я уповаю, что Хозяин даст нам знак, дабы не свернули мы с пути Гармонии.

Большой Сбор – ещё один сюжет, вдохновлявший Сведенборга на роспись кувшинов: фермеры, носящие бороды, собираются в Дазайне, отчего возникает контакт большой силы и красоты.

По легендам, услышанным в Гимназиуме, сбор проводился в исключительных случаях, когда Эгрегора осеняла великая, ведомая лишь ему одному идея. Говорили, что при контакте со всеми фермерами одновременно Хозяин связывал отредактированные нарративы в узлы и создавал новые протяжённости и хронологические линии в своём воображении.

На тропе у берега реки фермеры попрощались: Иеронимус пошёл по жилищам собратьев предупредить их о предстоящем событии, а Сведенборг отправился домой.

Оказавшись в лачуге, старик пил чай; образ коллежского асессора Эммануила Сведенборга стоял перед глазами, не давая уснуть.

Если конечная жизнь асессора явилась причиной появления фермера Сведенборга, то почему его имя должно выветриться из журналов?

В своих бессмысленных жизнях временные люди ищут закономерности и взаимосвязи, складывают сложнейшие конструкции из наблюдений, фактов и размышлений, достигают новых высот, но всех ждёт единый итог – они исчезают. Фермер поймал себя на мысли, что парадоксальным образом видит что-то красивое в этом несправедливом и противоречивом порядке вещей. Тот Сведенборг, что закончил свой единственный цикл в далёком от Гармонии мире, судя по журналу, стремился к воссоединению с Эгрегором, объемлющим явления видимого и невидимого миров, обитатели Ре-Элласа его называли Господом. Судя по всему, способность установить прямую связь с хозяином всего существующего являлась большой редкостью среди проживающих единственный цикл. Изначальный Сведенборг был учёным, исследующим закономерности материи, чтобы к концу цикла путём умозаключений открыть обитель высшего разума. Почему же редактируемые в Дазайн, и описываемые в фолиантах Гимназиума эпохи столь несовершенны? Может быть, совокупность вещей и явлений вместе с заложенным в них бесконечным потенциалом развития, в некоем месте, находящемся вне пространства и времени, содержит в себе как совершенное, так и несовершенное, конечное и бесконечное? Ферма же есть циклический механизм, инструмент шлифовки и устранения ошибок, возникающих в процессе сбора многочисленных вероятностей.

Старику стало не по себе от нахлынувших мыслей, и он, покинув лачугу, вышел на воздух с кружкой чая.

Спокойствие. Нельзя позволять себе теряться в домыслах и фантазиях – это прерогатива Эгрегора; фермер, как сосуд, должен держать свою форму и благодарно принимать и отдавать содержимое. Глиняный кувшин может ли понять замыслы гончара?

Надёжный, как мотыга Миколаича, староста Иеронимус разъяснил всё правильно: не следует вытворять никаких фокусов с журналом, а пространные рассуждения лишь мешают скользить в соках Дазайна.

Прохладный ветер растрепал седины Сведенборга, он почувствовал, как что-то глубинное, противоречащее здравому смыслу, пробуждается и, не выходя на территорию сознания, уверенно заполняет собой всё внутреннее пространство волной неожиданного вдохновения. Рассуждения порядочного землепашца растворились, Сведенборг уже знал: то, что сейчас произойдет, давно созрело, как урожай, и вызывало тихую радость неизбежности.

Он вернулся в лачугу, старательно затворил вход камнем, залил крутым кипятком свежую щепоть чая, достал из ниши журнал, перо и чернила.

Сведенборг писал о сбежавшем с фермы брате Карлосе, об архиве и борноботах, о Софии и Эмеренции Польхем, о Дюжоне с его отвратительным homunculus, об одноцикловом асессоре Эммануиле Сведенборге, одержимом науками и сверхъестественными видениями; закончив, старик положил журнал поверх своего, наполненного пустыми страницами предшественника, взял свою самую крепкую мотыгу и отправился к полям, где колосились молодые початки маиса. Он принялся рубить недозревший урожай, тщательно выкорчёвывая растения, уже глубоко пустившие корни. Побежденный маис отправлялся в компостную яму. На небосводе появилась бледная Луна, когда Сведенборг закончил работу. Здесь, на отвоёванном у маиса участке, он посадит цветы магнолии, а сейчас его ждёт заслуженный сон.

– Зачем ты прервал цикл маиса, Свен? – прозвучал знакомый голос.

– Я выращу тут цветы, – не оборачиваясь, сказал Сведенборг.

– Я люблю цветы. Ты единственный, кто возделал почву ради цветов, а не ради пищи.

Сведенборг обернулся. София сидела на траве, скрестив ноги, глаза отливали зелёным цветом.

– Как тебе удаётся появляться незаметно?

– Это несложно, фермеры слишком увлечены своими делами.

– Не замечал, чтобы ты уходила от рощи так далеко.

– Скучала по тебе, вот и решила прогуляться.

– Я лишь один из всех остальных.

– Когда я думаю о тебе, всех остальных не существует. Пройдет несколько Лун, пока запущенные тобой циклы растений будут радовать глаз своими хрупкими лепестками, но сегодня особая ночь – ночь предчувствия красоты. Глаз пресыщается формами и цветом, но ожиданием невозможно насытиться.

– Что ты имеешь в виду?

– Время, Свен, оно существует.

– Люди возделывают землю, Эгрегор мыслит время. Зачем нарушать порядок?

– Ты задавал себе этот вопрос, когда брался за перо?

– Как ты узнала?

– Фермер, столь дерзкий, что решился посетить архив, не испугается пустых страниц.

– Твоя осведомлённость беспокоит меня.

– Женская интуиция. Так что было в журнале?

– Хоть чего-то ты не знаешь.

– Борнботы не пускают меня туда. Подобные шалости доступны лишь фермерам. Ты прочел об Эмеренции Польхем?

Сведенборг вскочил на ноги, ужаленный вопросом Софии.

– Откуда ты знаешь про Эмеренцию?

– Я не меняю циклов, и до сих пор перед глазами стоит тот юноша, что путает моё имя, и любит Софию и Эмеренцию одновременно, – девушка заливисто расхохоталась.

– Что ты знаешь об этом? – старик навис над гостьей почти угрожающе.

– Ты встречал ящериц, что обитают в джунглях на юге?

– Тех, что меняют цвет своей кожи?

– Да, их называют хамелеонами. Так вот, я, пожалуй, больше похожа на такую ящерицу, чем на человека. Моя внешность меняется под взглядом фермера, что должен полюбить меня. Но обмана здесь нет, потому что это происходит помимо моей воли.

– Как такое возможно? – Сведенборг отступил от девушки, будто пытаясь её внимательней изучить.

– Не нужно больше вопросов, я твоя София, твоя Эмеренция.

Сведенборг смотрел в её зеленоватые глаза и тонул – он не понял, в какой момент их губы слились в поцелуе, а тело Софии заскользило в его объятиях. То, что произошло дальше, было похоже на добрый сон – тот нарратив, что фермеры желают друг другу при встречах и расставаниях. Старик и девушка лежали под безумным жёлтым светом, на земле, омоложенной мотыгой.

– Сейчас бы сигарету, – сказала София.

– Откуда ты знаешь про палочки из высушенных растений, которыми люди из мыслей Хозяина укорачивали свои циклы?

– Знания вещей того умозрительного мира, что открывается фермерам в Дазайне, присутствовали во мне с тех пор, как я себя помню.

– Ты от меня что-то скрываешь, – спокойно сказал Сведенборг, поглаживая бедро девушки.

– Кто-то вложил ваши скрытые желания мне в голову и остался неизвестным, – в голосе Софии послышались нотки обиды. – Когда Карлос вырвался из этого круга повторяющихся циклов, я поняла… почувствовала себя пешкой в шахматной партии, разыгрываемой невидимыми игроками.

Старик молчал, не находя слов для ответа. В голове была лишь мысль, что София знает о побеге Карлоса, и об игре, которую одноцикловые люди использовали, чтобы выяснить, чья способность к стратегическому мышлению выше.

– Свен, я хочу покинуть ферму. Я здесь задыхаюсь.

София, вечная и нерушимая, как Дазайн, вдруг стала разрушительным вихрем. Ферма с ее незыблемой монументальностью вдруг приобрела хрупкость стекла, а наяда – свойства камня, брошенного в эту иллюзорную декорацию.

– Боюсь, я не смогу помочь, – сказал Сведенборг.

– Пообещай мне кое-что, – девушка обвила руками шею старика и тихо прошептала в ухо, – если однажды, не знаю каким образом, ты решишь покинуть ферму, то возьмешь меня с собой.

– София, – Сведенборг запнулся, – я не собираюсь уходить.

– Я не прошу тебя об этом, но если вдруг случится невозможное…

– Этого не случится.

– Тем легче тебе будет дать мне слово, Свен, – вкрадчиво шептала девушка, – дай мне намёк на призрачную надежду, и она будет греть меня ночами как тёплое одеяло.

– Я не могу этого сделать, София.

– Если ты не сделаешь записи в журнале, твоё слово будет действовать лишь до конца цикла. Всё, чего я прошу, лишь звука, возникающего между нами. Никто не услышит твоего обещания.

– Я не обладаю отчаянием Карлоса. Даже если увижу вдруг открывшуюся брешь, то не брошусь туда в попытке убежать от неразрешимых вопросов. Цель фермера – Гармония, и я к ней всё ещё стремлюсь.

– Если ты уверен, что не покинешь фермы, чего тебе бояться?

– Я не боюсь, но к чему эти бессмысленные обещания?

– Разве фермер должен искать смыслы? Гармония мне тоже необходима, и твоё слово – это мой Дазайн.

– Обещание несуществующего – иллюзия, какой в ней смысл?

– Сны наяву, что приходят к тебе через присоски Хозяина, тоже иллюзия, по крайней мере, это первое, чему учат безбородого фермера, едва его принесёт борнбот. Всё, что происходит в Дазайне имеет смысл только для того, кто живёт там постоянно. Так дай мне, что я прошу – стань моим Эгрегором.

Сведенборг расхохотался.

– Ну хорошо, обещаю.

– Нет, скажи так, чтобы я почувствовала силу твоего слова.

– Я, фермер Сведенборг, даю слово: если по каким-либо причинам, по своей ли воле, либо в силу обстоятельств мне придётся покинуть ферму, то я возьму тебя с собой, София.

Девушка глубоко вздохнула и замерла, Сведенборг почувствовал, как напряглось её тело. София перевернулась и села на старика сверху, она запустила одну руку ему в волосы, а другую в бороду и впилась в губы долгим поцелуем. Глаза её светились и переливались сине-зелёными оттенками.

– Спасибо, Свен.

София вскочила, а звук её мягких шагов тут же растворился в ночной темноте. Сведенборг встал и отправился в своё жилище.

Магический свет Луны опьянял фермера. В шорохе листьев рощ и лесов чудились звуки ритуальных тамтамов – кто-то снаружи из постоянно ускользающего места, где хранятся все сны, взывал к нему. Голос был чужим и странным: он говорил и пел одновременно на неизвестном языке, приказывал и умолял, гневался и тосковал. И хоть слова были неясны, Сведенборг каким-то образом понимал смысл. Голос просил отдать ему Софию, он желал её больше всего на свете. – «Какой морок приключается, когда нарушаешь правила», – сказал Сведенборг вслух, на самом деле желая убедиться, что не имеет к шуму в ушах никакого отношения. – «Так, ладно, даже если ты плод моих мыслей, запомни – я тебе никого не отдам!» – Чужеродный голос перешёл на гудящий шёпот, и боль заполнила голову фермера. – Он упал на колено и несколько раз звонко ударил мотыгой о камень. – «Нет! Отстань! Уходи!» – Послушавшись ударов инструмента, голос затих, уступив место ночной тишине.

Дрожащими руками фермер отодвинул камень в полу, достал верхний журнал, подул на обложку и открыл его. Обмакнув перо в чернильницу, он аккуратно вывел: «Запись вторая. Сегодня ночью я дал слово Софии…»

Спал Сведенборг крепко, без сновидений, и с утра почувствовал уже забытую отроческую бодрость. Большой Сбор приближался. Старик выплеснул застоявшийся чай, выпил воды и отправился в путь. Ещё проходя по берегу реки, он услышал призывный гулкий звук. Хозяин тоже голоден. Фермеры стягивались к точке сбора. Встревоженные взгляды, всклокоченные бороды. Иеронимус торжественно стоял у входа, опираясь на длинную мотыгу, за его спиной, нахмурившись, стоял Ипполит. Неподалеку сидел Фридрих, в чьих прежде роскошных усах и бороде забавно торчали кусочки травинок. Омар держал в руках глиняную кринку и периодически пил из неё. Хэмок задумчиво смотрел вдаль и почесывал ноги. Ари ходил кругами, заложив руки за спину. Даниил пришёл, подволакивая ногу, и сел, с вымученной улыбкой глядя на небосвод. Эремит держал фолиант, который, по-видимому, прихватил в Гимназиуме, и что-то внимательно там рассматривал. Прибежал запыхавшийся Мартин, на его подбородке пробивались волоски, а над губой наметился забавный прямоугольник усов, в бегающих глазах отрока читалась нескрываемая тревога. Последним появился Миколаич, несмотря на хмурое выражение лица, все движения его были проникнуты неспешным достоинством.

Иеронимус поднял мотыгу и крикнул:

– Фермеры, пусть сны ваши будут добрыми!

– А кошмары лёгкими, – послышались разрозненные приветствия.

– Мы все знаем, – продолжал староста, – что произошло чрезвычайное событие: наш уважаемый брат Карлос, в силу необъяснимых причин, бесследно исчез. Из цикла в цикл мы посещаем Гимназиум и делимся знаниями о правилах и устройстве фермы. Для каждого очевидно: тот, кто мыслит наши поля и жилища, леса и реки, мыслит эпохи, вид которых создаёт Гармонию, тот, кто содержит в себе истинное значение вещей – нуждается в двенадцати фермерах. Простые землепашцы, мы являемся столпами мирового порядка, подчас за ежедневным трудом не задумываясь об этом. Но сейчас мы несём груз ответственности: в фундаменте вечного цикла пробита брешь, и перед каждым фермером стоит задача – понять, как залечить эту рану.

– А почему нас должно быть именно двенадцать? – спросил Хэмок. – Возможно, Карлос был лишней сущностью?

– А почему у тебя две руки и два глаза? – раздражённо спросил Ипполит. – Разве одним ты не увидишь мотыги?

– Итак, фермеры, – прервал разговоры староста, – сейчас состоится Большой Сбор, и да будет нам явлен знак Эгрегора.

– Брат Иеронимус, что мне делать? Со мной ничего не случится? – послышался юный голос Мартина.

– Мартин, всё что происходит с фермером в Дазайне, есть благо и неотъемлемая часть нашего общего дела.

– Мне было больно и страшно, – чуть не плача, сказал Мартин.

– Дар Эгрегора всегда ценен, с тобой не случится ничего такого, что ты не смог бы вынести достойно.

– Пожалуйста, можно я не пойду туда? – молил отрок.

– На Большом Сборе должны присутствовать все, мы рассчитываем на тебя, Мартин.

– Нет, пожалуйста.

Сведенборг подошёл и обнял подростка за плечи.

– Держи мотыгу выше, одновременный контакт – это не только честь и ответственность, но и самое настоящее приключение. Я буду присматривать, чтобы ты не заблудился, а потом угощу вкуснейшим чаем.

Мартин успокоился, лишь изредка тихо всхлипывая.

Из Дазайна донёсся глубокий трубный звук, и дверь с лязгом отворилась.

– Начинается! – воскликнул Иеронимус и стащил с себя рубище.

Фермеры стали стягивать одежды, бросая их в траву, и выстраивались в очередь перед входом. Мартина Иеронимус поставил третьим, по-видимому, чтобы не обладавший полноценной бородой юноша не надумал сбежать.

Сведенборг замыкал процессию, наблюдая, как быстрые хоботки Эгрегора сбивают идущих перед ним собратьев. Вот упал Эремит, нелепо взмахнув руками, и его протащило вглубь на четыре локтя, ближе к Мартину, в чьём пупке хоботок шевелился с такой яростью, будто что-то выискивал там. Омар встал на колени и сам подставил пуп голодной присоске. Фридрих шёл вдоль стены, и Хозяин, прицепившись к нему, подтащил фермера к решётке. Стоявший перед Сведенборгом Миколаич обернулся и бросил: «Ты глянь, Хозяин в ярости…» В следующий момент его парализованное тело двигалось в слизи, а кузнец в полусознании пытался закончить фразу.

Сведенборг напрягся, ожидая удара в живот, но, к его удивлению, Эгрегор не спешил. Сразу несколько отростков, пройдя сквозь решётку, обвивались между стоп фермера, не решаясь вступить в контакт.

Тело Хозяина фермы пришло в движение, он повернул голову, следя за Сведенборгом светящимся глазом рассерженного зверя. Фермеру стало не по себе, и он попятился к выходу. Туша с хрустом вздыбилась, и хобот метнулся, вытягиваясь к своей жертве – удар в пупок, вспышка перед глазами.

Запущен протокол SOS 1-05-65/161 Загрузка Narrative 061/80—3 – Эгрегор.

Асессор Сведенборг сидит в плетёном кресле у себя в саду. Прохладное утро прекрасно сочетается с запахом свежесваренного кофе из большого кофейника, отражающего своими полированными боками ухоженный цветущий сад. Сведенборг достаёт кисет, набивает табаком трубку, а после наполняет кружку из тонкого китайского фарфора любимым напитком. Смешанные ароматы цветов, кофе и табака щекочут ноздри, навевая мысли о благодати. Он в парике, парадном камзоле, панталонах, белоснежные чулки контрастируют с кожаными туфлями, увенчанными крупными золотыми пряжками.

На белом столике Сведенборг замечает вторую чашку и ещё один стул, напротив. Неужели он забыл о посетителе? С глотком кофе и увесистой затяжкой к асессору приходит понимание, что чашка приготовлена тому, кому не назначают встреч, но кто сам приходит в нужное время. Между деревьев сада проносится ветерок, и Сведенборг чувствует присутствие разумного существа. Вряд ли это садовник, третьего дня он уехал в Стокгольм навестить дочь. – «Здесь кто-то есть?» – «Этот вопрос в первую очередь надо задать самому себе, Эммануил». – Знакомый голос раздаётся в голове Сведенборга. – «Отец?» – «Еспер Сведберг к вашим услугам». Призрак сидит за столом как живой. Походный плащ, ботфорты, покрытые дорожной пылью, на лбу блестят капельки пота. – «Почти сорок лет я не видел тебя, – говорит Эммануил и добавляет, – ни на Земле, ни на Небесах». – «Я странствовал в длительностях и последовательностях, продирался между причинами и следствиями, между подобиями и отсутствием форм. Всё для того, чтобы вернуться к тебе, Эммануил, вскоре тебя ждёт Великое Путешествие». – «Ты имеешь в виду, что мой жизненный путь окончен?» – «О нет, жизненный путь, как и Бог – лишь форма, которую невыразимое принимает в твоём разуме». – Еспер наливает кофе, дует, изо рта его в чашку вонзается хоботок и с громким шварканьем осушает содержимое. – «Господи, только здесь можно почувствовать вкус». – «Ты человек?» – испугавшись, спрашивает Сведенборг. – «Всякий, кто является проявлением воли, познающей самое себя – есть человек. Но ты должен быть готов к тому, что человек – не форма, не биологический вид. Образ и подобие – это не руки, ноги, глаза, уши и даже борода, но то, что тебе придётся хорошенько поискать». – Еспер смеётся, а хоботок собирает с бороды капли напитка как голодный червь. – «Как мне знать, что ты не демон, принявший облик моего отца?» – «Есть только один способ, сын мой – пойти со мной». – «Я не готов». – Сведенборг затягивается и выпускает дым, втайне надеясь, что призрак рассеется в табачном облаке. – «А готов ли ты был родиться на свет, мой мальчик?» – «Я не знаю». – «Правильный ответ. Так вот, я предлагаю тебе знание». Еспер встает, в его руке асессор замечает мотыгу. – «Не бойся, Эммануил, ты не останешься без оружия». – Призрак протягивает мотыгу. Сведенборг видит знакомый, внушающий уверенность предмет, и берётся за древко. В этот момент призрак отца поднимает асессора в воздух, тело которого теряет массу, становясь не тяжелее пергаментного листа. Мотыга растёт, и стремительно удлиняющееся древко уносит Сведенборга ввысь. Стокгольм пёстрым ковром расстилается далеко внизу, скрываемый лишь редкими облаками, но вскоре фантасмагорический полёт заканчивается, и перед взором возникает иная картина. Сведенборг висит высоко на хоботе Эгрегора и видит под собой ферму, покрытую голубым энергетическим куполом. Взгляд его, как у ястреба, позволяет разглядеть все детали. Фермер видит собратьев, нервно подёргивающихся на конечностях Хозяина, Софию, одиноко сидящую на берегу реки, поле цветов и валяющуюся мотыгу на его краю. Сведенборг оглядывается, ужас и недоумение охватывает его: вокруг купола раскинулся неряшливый пейзаж, состоящий из причудливых конструкций, замешанных, переплетённых с дикой растительностью, кусками отвоёвывающей свою территорию. Сведенборг всматривается вдаль, за горизонт, где видит другие небесные купола, разбросанные по планете подобно оазисам в пустыне. Длань Эгрегора дарит не только нечеловеческое зрение, но и слух. Фермер слышит, как могучие существа издают трубные звуки, общаясь между собой на неведомом трубящем языке. Хозяин, что держит старика над своей головой, опускает его вниз – контактёр почти дома, и тут он слышит, нет, чувствует каждой клеткой звук, исходящий из хобота, заставляющий мозг резонировать с большинством объектов на огромном расстоянии. Это рёв страдания и отчаяния – Хозяин просит о помощи. Сведенборг становится вибрацией Эгрегора, не позволяющей возникнуть ни одной мысли. Восприятие чего-бы то ни было выключилось. Ничего внутрь, только наружу! – Сознание возвращается, и фермер видит себя стоящим в пустыне – пупок светится ярким синим светом. Вокруг до горизонта только песок. Сведенборг бежит, но, выбившись из сил, останавливается. Куда ни пойди, сколько сил не потрать, он всегда окажется в самом центре бескрайнего пространства. Эта страшная мысль приходит как вдохновение, когда к человеку без видимых причин приходит понимание истинного порядка вещей. Фермер кричит, но крик его лишь отдаётся звоном в ушах. Закрыть глаза. Вот бы ещё не замечать обжигающий лёгкие воздух. – «Дайте, где встать, и я поверну Землю1818
  Фраза, по легенде приписываемая Архимеду.


[Закрыть]», – шепчут сухие губы. В какой эпохе он слышал это заклинание? Сведенборг открывает глаза и видит перед собой белого скорпиона. – «Сработало!» – Скорпион стоит на месте и перебирает лапками в ожидании. – «Человек не форма, не биологический вид», – голос Еспера Сведберга звенит в ушах. – «Вот он – ключ!» – Сведенборг понимает, что следует делать: он стягивает рубище, подставляя себя палящему светилу, делает выдох и… превратившись в прах, осыпается на скорпиона, впитываясь всеми крупицами в белоснежный хитин. – «Запущена программа инстинктов». – «Полный вперёд!» – Надглоточный ганглий отдаёт команду. Конечности приходят в движение, и Сведенборг направляется туда, куда несут ноги.

Протокол SOS 1-05-65/161 выполнен. Narrative 061/80—3 – Эгрегор отредактирован.

Фермер пришёл в себя задыхающимся, висящим на хоботе. Хозяин медленно поставил контактёра на пол, и Сведенборг едва не упал, настолько дрожали ноги. С чавкающим звуком присоски отлетели от пупков собратьев и собрались в подбрюшье своего владельца. Бледные тела не двигались, отчего Сведенборгу было жутко до дрожи. Эгрегор издал гулкие кашляющие звуки и затих.

С лязгом открылись двери Дазайна, и один за другим в помещение вбежали борнботы, красные лучи из глаз на маленьких головах пронзали пространство, заполненное взвесью желтоватого пара, рисуя в воздухе сумасшедшую пляску огней. Определив цель, многоножка накрывала тело впавшего в холодный сон фермера и несколько мгновений вибрировала, подготавливаясь к захвату. С звонким хрустом открывалось подбрюшье, состоящее из многочисленных щупов, которые цепляли свою добычу, а затем смыкались, заполняя утробу.

Сведенборг чувствовал на себе взгляды многоножек, перекрестья лучей попадали на тело и меняли цвет на зелёный; казалось, что одно из этих существ, чей разум направлен лишь на выполнение определённых задач, вдруг набросится на него, пожрёт, упакует и унесёт в Регенератор, лишив возможности осмыслить страшные тайны. Фермер запаниковал и стал кричать на деловито снующих существ. – «Уходите! Я не сплю!». – Взгляд упал на бедного Мартина: его глаза закатились, рот приоткрыт, застыв в мучительном крике. Сведенборг уже не раз видел подобное. В страшных мыслях Эгрегора человек в подобном состоянии назывался трупом, оболочкой, завершившей единственный и неповторимый цикл личности. Борнбот извивался, поглощая тело Мартина, отчего Сведенборга бросало в дрожь. То же самое происходило и с другими фермерами. Вот исчезает в голодной утробе брат Ари, скользя в слизи разметавшимися космами волос и бороды. – «Уходите!» – «Я не уверен, что наши копии абсолютно одинаковы. А что, если нас делают по одному образцу, но каждая новая версия дорабатывается?» – зазвучали в ушах слова Карлоса. – «Хозяин, останови это!» – Старик молил безмолвствующего Эгрегора, но в ответ получал лишь хруст поглощаемых тел. – Брат Омар лежит на животе, раскинув руки, а борнбот зашивает его в себя, начав с ног. – «Это неправда, фермеры не меняют циклов в Дазайне. Да ответь же ты мне, Хозяин всего!» – Эгрегор приоткрыл глаза, его хобот дёрнулся, и он издал то ли гулкий кашель, то ли смех, затем его конечности воспряли, как клубок растревоженных кобр, и, со свистом втянулись в подбрюшье. Основной хобот вытянулся в направлении выхода, Хозяин протрубил нечто вроде мелодии, состоявшей из ритмически прерывающихся звуков, напоминающих работу электронных устройств Пипл-Мора, а затем с хрипловатым выдохом опустился на пол. Глаза существа закрылись. – «Это все твои ответы?!» – Многоножки, получившие добычу, уже покидали Дазайн, одна из них, втягивая в себя крупное тело Миколаича, вздувала металлические бока, и Сведенборг слышал, как ломаются рёбра. Последняя многоножка, несущая в себе кузнеца, приостановившись на выходе, обернулась, скользнув красным лучом по последнему оставшемуся посетителю Дазайна, и, когда цвет поменялся на зелёный, существо скрылось с глаз. Неровно ступая, Сведенборг направился к выходу. За спиной не было слышно ни звука, лишь лязг закрывающейся двери возвестил, что Большой Сбор окончен.