Текст книги "Грехи царя Омара"

Макама шестая

Третий день не спали жители столицы славной страны Ал-Лат. Третий день они вместе с царем Омаром радовались тому, что Амани, дочь визиря, стала теперь любимой женой царя. Съехались гости со всего мира, от земель на восходе солнца до земель на его закате. И для каждого царица находила слова приветствия, каждого радовала благосклонным кивком головы.

Царь Омар уже в который раз подумал, что, отослав малыша, он принял самое верное решение в своей жизни. Конечно, его немного смущало то, что Хаят, не выдержав груза горя, умерла. Но, быть может (так утешал себя владыка), она была не самой хорошей царицей. Ведь та, первая, свадьба была и куда скромнее, и куда скучнее. Хаят не снисходила до того, чтобы самой принимать гостей, беседовать с ними. Лишь сидела на троне разряженной куклой.

Увы, надо признать, что царь Омар вовсе не печалился о смерти первой жены. Он забыл и ее голос, и ее нежность так быстро, как прохладу ночи сменяет жар дня. Забыл, и теперь наслаждался тем, что желанная Амани стала его добычей и принадлежит ему по праву. Царь не обращал внимания на слова мудрецов, сетовавших, что положенный срок траура не соблюден, что новая царица украсила собой трон еще до того, как прежняя упокоилась в вечных объятиях могилы. Царь Омар был счастлив и отодвинул все заботы на потом.

По-своему счастлива была и Амани. Теперь ей, царице, смиренно повиновались многочисленные служанки и рабыни. Теперь ее слово ловили, чтобы немедленно исполнить самое затейливое из ее желаний. Теперь в ее власти было и казнить, и миловать. И новая царица и казнила, и миловала.

Лишь одного человека Амани по-прежнему опасалась. И конечно, это была не ворожея, которая некогда продала ей за два цехина сонное зелье. О нет. Опасалась Амани дочери звездочета, прекрасной и чуткой Ясмин. И не без причины. Она-то прекрасно помнила, как повстречала девушку у дверей опочивальни царицы Хаят.

Помнила она и тот взгляд, которым окинула ее Ясмин, когда глашатаи объявили о свадьбе царя Омара и дочери визиря. Ничего не сказала дочь звездочета, лишь в глазах ее мелькнул огонек ледяного презрения.

Как и раньше, Ясмин называла Амани «госпожой», как и раньше, была внимательна и предупредительна. Но… Какой-то холодок вражды теперь всегда веял от прикосновения ее руки, взгляда, простого поклона. Хотя, быть может, Амани все это только придумала, и Ясмин уже давно забыла встречу в полутемном коридоре у дверей царской опочивальни.

Как бы то ни было, Амани опасалась Ясмин. Но, как истинная дочь своего отца, не спешила ославить прекрасную наложницу. Наоборот, она при царе всячески превозносила ее разум, знания и умения, здраво рассудив, что от любимой наложницы царь все равно не отдалится. Но наблюдать за действиями недруга всегда проще, когда он рядом. А потому пусть Ясмин по-прежнему остается украшением царского гарема, давним и близким другом царской семьи.

В положенный час отгремели свадебные торжества, и жизнь великой страны Ал-Лат вошла в норму. В царском дворце все так же появлялись послы разных стран, принося и хорошие и дурные вести. Все так же в погожий день царь, презрев государственные дела, отправлялся на соколиную охоту. Все так же плелись интриги и заговоры – ибо так уж устроена природа человеческая, что просто наслаждаться самим существованием можно лишь мгновения. А потом приходит зависть, которая по ночам нашептывает слова, способные отравить всякую радость.

Царица Амани не спешила заводить свои порядки ни на женской половине дворца, ни в стране. Пусть все идет, как велел Аллах всемилостивый. Ведь менять нравы или привычки лучше постепенно. Так никто не заметит, что в один прекрасный день станет нормой то, что десятилетиями казалось постыдным или недостойным.

Со дня смерти царицы Хаят не прошло и месяца, когда Амани объявила своему царственному супругу, что вскоре он вновь станет отцом. А увидев радость на лице мужа, сказала, что постарается родить царю наследника престола. И попросила, чтобы добрая и умная Ясмин, сведущая в зельях и врачевании, с этого дня помогала царице.

Омар был готов на все. Вот так случилось, что с этого дня Амани и Ясмин стали почти неразлучны. Лишь вечером, когда звучал призыв к вечерней молитве, царица дозволяла Ясмин, дочери звездочета, удалиться к себе.

С удивлением следили многочисленные няньки и служанки за этой странной парой. Конечно, не могло от них укрыться и то, что не только царица ждала наследника. Но прошло лишь полгода, прежде чем царь Омар понял, что вскоре он станет отцом не одного ребенка. Увы, так уж устроены мужские глаза – очевидного они не замечают, а то, чего не существует, различают во всех деталях.

Много раз мудрецы дивана уговаривали царя Омара положить конец странной дружбе царицы и дочери звездочета. И лишь хитрый визирь был всегда на стороне царя – ибо дружба, пусть и вынужденная, всегда много лучше интриг и ревности. И намного дешевле.

Дни проходили за днями. Вновь на землю прекрасной страны Ал-Лат, что раскинулась на берегах теплого Аравийского моря, пришла волшебница-весна. И в тот день, когда в дворцовом саду зацвели персики, у царицы Амани родился сын.

Юного наследника нарекли Мансуром, что значит «даруемый победой». Звезды были благосклонны к малышу. Они предрекли спокойное течение жизни и ему, и стране. Большего Амани и не надо было. Теперь-то она знала, что в ее силах сделать так, чтобы сын обязательно в положенный срок занял трон отца.

Но не успели отгреметь празднества в честь рождения наследника, как Ясмин тоже родила сына. Хитрости и изворотливости Амани хватило на то, чтобы уговорить Омара презреть древний обычай умерщвлять всех детей мужского пола, которые рождались у наложниц.

– О царь мой, звезда моего сердца, подумай над моими словами. Быть может, этот обычай столь же древний, как и наша прекрасная страна. Но нашему мальчику, красавцу и умнице Мансуру, обязательно нужны будут при дворе верные люди. Так почему бы нам самим не воспитать таких людей? Пусть сыночек Ясмин растет вместе с нашим сыном. А мы постараемся найти мудрых воспитателей, которые сделают их неразлучными.

– Быть может, моя мудрая жена, ты и права. Но если сын Ясмин пожелает занять место нашего сына?

– Ну, этот мир, к несчастью, так жесток, что разбойники по-прежнему собирают свой кровавый урожай…

– О чем ты, Амани?

– Я просто думаю, – царица поспешила оправдаться, – что разумно будет воспитать из сына Ясмин верного друга нашего Мансура. Друга, который будет, как пес, всегда бросаться на защиту царевича. Это куда мудрее и куда достойнее, чем соблюдать древний кровавый обычай, приносящий так много горя матерям.

Да, боль и страдания Хаят, первой жены Омара, оставили в душе Амани глубокий след. И теперь, став матерью, она все чаще вспоминала тот страшный вечер, когда свершилось неизбежное… Быть может, Амани пыталась искупить свой грех, о котором помнила только одна она.

– Да будет так, прекрасная моя Амани, – наконец согласился царь. – В твоих словах больше души, чем холодного расчета. Но… Мне и самому претит мысль, что я должен отобрать мальчика у Ясмин. Ведь он тоже мой сын. И я горжусь тем, что две столь прекрасные женщины подарили мне великую надежду.

Царица склонила голову, чтобы муж не увидел, как мгновенная ненависть проскользнула в ее глазах. «Пусть он считает меня щедрой и благородной! Мальчишка вреда не принесет, а Ясмин никогда не станет моей противницей уже хотя бы потому, что я сохранила жизнь ее сыну!»

Ясмин, дочь звездочета, была и в самом деле благодарна царице. О нет, не просто благодарна. Она готова была стать ее рабыней за это. Но все же что-то постоянно тревожило девушку. Какие-то неясные воспоминания не давали ей спокойно спать. Но увы! Она все никак не могла четче рассмотреть тени, тревожащие ее покой. Лишь сын, которого дочь звездочета назвала Саидом, радовал ее душу. Ее и Назира Благородного, который в одночасье стал родственником самого царя.

Уже не раз Ясмин хотела раскрыть царице страшную тайну, которую носила в своем сердце. Но каждый раз что-то в словах самой Амани отвращало ее от этого шага. Была ли это верность данному слову, или, быть может, Ясмин так и не смогла до конца поверить в искренность дочери визиря?… Но то, что царица Хаят умерла от горя, причем горя, которое ей причинил сам царь, было для Ясмин очевидным. Увы, сейчас, когда память о доброй и великодушной царице жила в сердцах лишь нескольких человек, представлялось куда более разумным молчать.

Царь сдержал данное Амани слово. Мансур и Саид росли и воспитывались вместе. Их вскормила одна кормилица, а первые шаги они делали, держась то за руки Амани, то за руки Ясмин. Царских сыновей даже одевали одинаково. Посторонним это казалось неслыханной, недопустимой щедростью, но Амани считала, что только так можно воспитать человека, преданного до мозга костей. Понимала это и Ясмин. Она видела, что ее малыша, которому уготована была, возможно, совсем иная судьба, растят телохранителем, защитником, вторым «я» маленького царевича. Но понимала, что это куда лучше, чем смерть малыша в угоду древнему обычаю.

Прошло два года. Наступила и минула весна, прошумело знойное лето, и в первое полнолуние осени у Ясмин родился еще один сын.

– Я назову его Валидом[1]1
  Валид – дитя, малыш, ребенок (араб.).


[Закрыть]. Он для меня всегда будет малышом. И пусть царица отобрала у меня старшего сына, но младшего я воспитаю сама.

– Если позволит Аллах, – заметил Назир.

– О нет, отец, если позволит царица.

Что-то в голосе Ясмин заставило звездочета пристально взглянуть в глаза дочери.

– О чем ты говоришь, дочь моя?

– Я говорю лишь о том, что царица, как мне кажется, меня опасается. Быть может, ее страшит то, что я должна помнить что-то, ее унижающее. А быть может, она подозревает, что я могу стать преградой в каких-то ее делах.

– И ты что-то помнишь?

– Увы, отец, сколько я не пыталась думать об этом, я ничего понять не могу. Знаю лишь, что царица Амани, да хранит ее Аллах всемилостивый, воспитывает моего старшего сына не потому, что она так добра, и не потому, что лишать ребенка жизни во имя старых обычаев – недостойно царицы такой просвещенной страны. Я чувствую, что за всем этим кроется какой-то расчет. Но пока не могу понять какой.

– Но, быть может, ты подозреваешь царицу напрасно? Быть может, Амани просто полна любви и уважения к миру? И так пытается одарить всех, кто живет рядом с ней?

– О нет, отец, такой была добрая Хаят. Но и ей не пришло бы в голову идти против давних обычаев, освященных веками.

– Ну что ж, дочь, я могу, конечно, посоветоваться с оракулом. Вероятно, он даст ответ на те вопросы, которые мучают тебя. Могу ли я погрузить тебя в легкий сон и так помочь тебе вспомнить то, что сейчас сокрыто где-то в глубинах твоего разума?

– Знаешь, отец, я и хочу и не хочу этого. Пока я пребываю в неведении, мои дети будут оберегаемы так, как могут быть взлелеяны лишь дети царя. И пусть царица подозревает, что я скрываю нечто очень важное. Пусть. Это даст мальчикам долгую и спокойную жизнь.

– Но так ты рискуешь сама.

– О нет, мое молчание и будет залогом моей долгой и спокойной жизни рядом с тобой, мудрый мой отец, и малышами. Пусть царица меня опасается…

– Да будет так, дочь моя!

Звездочет, наклонившись, поцеловал Ясмин в лоб. Словно волна счастья окатила девушку. «Пусть будет велик Аллах благословенный и всемилостивый! Пусть позволит он, чтобы некогда мои сыновья почувствовали от моего поцелуя такую же радость, какую дано было испытать мне сейчас!»

Совсем иной разговор шел в эти минуты в опочивальне царицы. Нянька, вскормившая царевича Мансура и Саида, сына Ясмин, вбежала в ранний утренний час к Амани, чтобы та, не медля ни секунды, узнала все дворцовые новости. Каково же было разочарование этой сварливой женщины, когда царица не воспылала гневом! Увы, Амани лишь кивнула и проговорила:

– Да, я знала, что малыш родился сегодня ночью.

– Но, моя царица, его же нельзя оставлять в живых. Древние обычаи, которые нарушил наш царь, оставив Саида, не потерпят двух соперников для нашего красавчика Мансура!

– Оставь, глупая женщина, свои мысли при себе. Древние обычаи, да хранит нас Аллах милосердный, вытерпели уже множество нарушений. А великая страна Ал-Лат как стояла, так и стоит!

– Прекрасная Амани, я тебя не в силах понять! Будь я царицей, я бы…

– Но пока царица здесь я! – В голосе Амани явственно звенела злость. – И потому малыш будет расти как сын царя. Если над ним смилуется Аллах, даровав ему острый разум, я отправлю его в ученики к нашему звездочету. Моему сыну нужны будут самые мудрые и ученые люди, чтобы править страной!

– Как скажет великая царица!.. – низко поклонилась кормилица.

– Поди прочь! И никогда больше не переступай порога моей опочивальни.

Кормилица странно посмотрела на царицу и выскользнула за дверь. Амани усмехнулась, услышав в коридоре рыдания, и подумала, что преданность тоже бывает неразумной и навязчивой.

– Увы, надо бы отправить эту несчастную вместе с мужем в какое-нибудь наше далекое поместье! Пусть радуется, что я не приказала ее казнить за то, что она посмела мне перечить!

И царица посмотрела в высокое бесценное зеркало, которое недавно ей привезли из полуночной страны. То, что она увидела, изогнуло вишневые губы царицы в довольной улыбке. И перед одеванием Амани проговорила, не отрываясь от созерцания своей прекрасной персоны:

– Да, пусть мальчишка растет советником. Если, конечно, Назир согласится учить собственного внука. Но что значит «согласится»? Думаю, он будет этому несказанно рад!

И более не задумываясь о судьбе родившегося сына наложницы, царица занялась своей несравненной красотой. Предстать неубранной перед царем она позволить себе не могла.

Макама седьмая

Быть может, царица и сама была ворожеей. Или Аллах только раз в жизни позволил ей посмотреть в будущее. Но так это или нет, важно лишь то, что младший сын Ясмин, Валид, и в самом деле оказался прилежным и старательным учеником, отрадой деда. Свитки стали его игрушками – и он в неполных четыре года научился читать. К пяти ему уже были доступны книги на греческом и латыни.

Поэтому счастливым стал тот день, когда царь Омар пригласил его деда, звездочета Назира, в зал аудиенций. О нет, конечно, Назир по-прежнему каждое утро докладывал царю о том, что пророчат звезды. Но это приглашение было необычным. И беседа началась необычно: царь встал с вышитых подушек и поклонился звездочету.

Вне себя от удивления, Назир нашел в себе силы тоже склониться в поклоне.

– Да будет благословен твой день, о мудрейший Назир, дед нашего сына!

«О Аллах, сейчас он заговорит о том, что малыша следует отправить в далекую страну!» Конечно, Назиру не хотелось никуда отправлять малыша. Тот рос смышленым, с удовольствием читал и более всего на свете любил слушать бесчисленные рассказы деда о далеких странах, удивительных вещах, что творятся в природе, о мире, окружающем страну Ал-Лат. Глазенки Валида при этом горели, как у кота при виде огромной дворцовой крысы.

– Да хранит Аллах тебя, о великий царь, отец моего внука!

– Присядь рядом с нами, мудрый Назир. Мы хотим поговорить с тобой о Валиде.

Услышав это, Назир не опустился, а упал на подушки – колени его подогнулись от волнения.

– Не бойся, мой мудрый Назир, мы попросим тебя лишь об одном.

– Слушаю, мой царь.

– Ясмин, добрая душа, уже рассказала мне, каким любопытным и смышленым мальчиком растет наш Валид. Мы и сами в этом многократно убеждались. Теперь же, когда ему исполнилось шесть, пришла пора нашему сыну учиться. Но мы не хотим удалять его от брата и от матери. Да и сами не желаем, чтобы малыш уехал в какую-нибудь далекую варварскую страну… Потому и просим тебя, наш добрый друг и верный придворный, чтобы ты занялся обучением нашего сына.

«О Аллах, да будет счастье над головой нашего царя три раза по тридцать лет!» – с облегчением подумал Назир.

– Слушаю и повинуюсь, о мой мудрый царь!

– Мы знаем, что ты возьмешься за это с удовольствием. Но просим: никаких поблажек мальчишке. Мы хотим воспитать из него первого советника для нашего старшего сына, Мансура. Мы мечтаем о том дне, когда наш сын, воцарившись, окружит себя верными братьями, которые станут ему надежной опорой в долгие и трудные годы царствования.

– Благодарю тебя, о мой царь! Никогда еще я не соглашался исполнить твой приказ с таким удовольствием! Мальчик и в самом деле и смышлен и любопытен. Ему более всего в этом мире интересны знания. А потому я надеюсь, что со временем из него получится мудрый и наблюдательный советник для царевича Мансура, да хранит Аллах его своей милостью долгие сотни лет!

Царь согласно наклонил голову.

– Да будет так! И прошу тебя, Назир, будь с ним так строг, как будто это самый нерадивый из твоих учеников!

– О царь, я буду с ним намного строже, чем с любым из своих подопечных. Позволит ли мне мудрый Омар немедленно приступить к выполнению этого ответственного приказа?

– Да, Назир. Мы отпускаем тебя!

Звездочет, стократно кланяясь, покинул зал для аудиенций. Покинул счастливым. Ибо исполнилось заветнейшее из его желаний.

С того дня не было у Назира Благородного ученика прилежней, чем его внук, Валид. А у Валида, да хранит его Аллах милосердный, не было учителя педантичнее и дотошнее.

Так шли дня за днями, слагаясь в годы. Валид поглощал знания как губка. Один за другим ему покорились языки всех народов тех стран, что окружали страну Ал-Лат, а потом и языки франков, норманнов и далекого народа на полуночи, который называл себя русичами. Карты мира и карты звездного неба сдались ему одинаково легко. Мудрость и красота математики легли к его ногам следом за науками о человеческой жизни. Быть может, мальчик и уставал. Но он никогда не показывал этого, хотя с удовольствием соглашался оторваться от пергамента, чтобы побегать с братьями или просто выйти в сад.

Назир, конечно, был доволен успехами своего внука. Но один день стал для звездочета особенным, и он понял, что Валид не просто прилежный ученик, что он будет настоящим мудрецом и ему суждена великая судьба.

Стояло изумительное утро. В саду пели птицы, прохладный ветерок врывался в распахнутые окна «приюта мудрости» и шевелил страницы географического атласа, который рассматривал восьмилетний Валид. Мальчик старался одновременно в трех книгах прочитать о чудесах далекой страны, окруженной Великой Стеной. Назир-звездочет удивлялся, как внуку не надоедает часами «путешествовать» по атласу.

– Но это же очень просто, учитель. Я раскрываю карту и пытаюсь себе представить, как выглядит местность. Вот я вижу вдали холмы, – палец мальчика скользил по желтым пятнам, – вот среди холмов протекает река… А вот здесь должен быть городок…

– Почему, мой мальчик?

– Очень удобное место: есть и дороги и вода… А за городком те самые холмы не дают разгуляться свирепым ветрам, которые дуют вот отсюда, с близкого океана… А потом я раскрываю книгу, где описываются эти места и узнаю, прав я был или нет. Понимаешь, дед, это такая игра… Игра с самим собой.

– Понимаю, мой юный странник. И часто ты оказываешь прав?

– Нет, не часто. Но это ведь тоже хорошо! Значит, я не увидел чего-то важного, значит, надо больше узнать об этих местах, чтобы понять, почему же люди не захотели здесь селиться? Или наоборот, почему они поселились там, где каждую весну разливается река, подтапливая дома и уничтожая пастбища… Это происходит каждый год, в одно и то же время, но люди не уходят оттуда. И вот странствие по книгам и отвечает на мои вопросы.

– Да, мой мальчик, книга всегда даст ответ на твой вопрос. Надо лишь знать, о чем ты хотел спросить и где следует этот ответ искать. Но ты сейчас говорил о земле Кемет?

– Конечно.

– Тогда мудрые книги должны были тебе дать ответ, почему люди не уходят с берегов Нила.

– Я получил сразу несколько ответов. И каждый из них вызвал к жизни еще больше вопросов. Но прости, мой учитель, я отвлекаю тебя от размышлений.

– Прости меня и ты, мой любимый ученик. Думаю, что я тоже отвлекаю тебя.

Дед и внук понимающе улыбнулись друг другу и разошлись в разные концы длинного «приюта мудрости». Мальчик вновь зашуршал страницами атласа и огромной старинной инкунабулы, переплетенной в телячью кожу и закрывающейся на два замка, будто тайны, что хранила под обложкой эта книга, могли сбежать с ее страниц и невидимками путешествовать по миру.

Повисла удивительная тишина. Назир углубился в звездные таблицы, рассчитывая день, когда должно произойти солнечное затмение и будет ли оно видно из дворцового сада. И в этот момент совершенно отчетливо звездочет услышал голос своего внука, произнесшего «О Аллах милосердный, как же прекрасен наш огромный мир!» Назир уже открыл рот, чтобы пожурить внука, но увидел, что тот углубился в книгу и не произнес ни слова. Не произнес ни слова вслух.

«Аллах всемилостивый, неужели ты дал мальчику такие же способности, как у моего далекого друга Георгия?» – подумал звездочет. Желание проверить эту догадку немедленно было так велико, что Назир, сосредоточившись, спросил: «О чем ты, мой друг?»

– Ты что-то сказал, мой мудрый учитель?

– Сказал, мой мальчик, вернее, спросил. Но не словами. Я сейчас услышал, как ты, вероятно, в восторге от прочитанного, про себя воскликнул что-то о прекрасном мире. Вот теперь сосредоточься и постарайся мне ответить, но ответить без слов. Пусть твои уста будут немы, а разум – раскрыт.

И вновь звездочет услышал ясный голос своего внука: «Ты слышишь меня, учитель?»

«Да, мой мальчик!»

«О Аллах, как же это легко! Я еще могу и спеть!»

И тоненький детский голосок, невыносимо фальшивя, затянул какую-то песенку.

– Прошу тебя, малыш, прекрати петь! Твои таланты так разнообразны, что музыкальному уже не поместиться среди них.

Но про себя Назир подумал, какой же удивительной силой обладает его восьмилетний внук! И какая же невероятная ответственность лежит, оказывается, на его, звездочета, плечах. Как же важно, нет, просто необходимо, научить его всему тому, чему не учат в обычных школах, а лишь в одном-единственном месте во всем подлунном мире – на факультете магии в далекой Кордове, светоче знаний и культуры, перекрестке тысяч людских судеб и дорог.

«Попробуй-ка, мой друг, сказать мне еще что-то. Сказать без слов, одной только силой мысли!»

«Слушаю и повинуюсь, мой великий учитель!» —

И Назир-звездочет не только услышал мысли мальчика, но и, все так же мысленно, увидел озорную усмешку, на миг осветившую серьезное личико внука.

«Ну что ж, малыш, просто отлично! Теперь, думаю, нам пора перейти к изучению и иных предметов, каким не учат в обычной школе. Но прошу тебя, мой лучший ученик, никому не рассказывай об этом!»

«Повинуюсь, мой учитель! Но кому я могу рассказать о наших занятиях? Матери? Отцу?»

– Никому, малыш. Ни-ко-му! – Звездочету показалось, что сказанное вслух слово будет звучать куда весомей.

– Хорошо, я никому не скажу. А что еще мы будем учить? – Все-таки это был обычный любопытный восьмилетний мальчишка. Ему, как и всем другим малышам, надо было раскрыть сразу все тайны и попробовать вкус каждой конфеты из коробки со сластями.

И Назир понял, что он немного поторопился.

– Мы еще будем изучать те умения, овладеть которыми дано лишь избранным. Но не торопись, мой мальчик. Ибо первая заповедь настоящего мага гласит: «Терпение – вот ключ к раскрытию всех тайн и овладению всеми секретами!» Перед нами океан времени, будем же, малыш Валид, ценить каждую его каплю!

– Повинуюсь, мой мудрый учитель!

И тогда Назир подумал: «Клянусь Аллахом милосердным, когда-нибудь этот сорванец станет первым мудрецом царства. И будет это царство гордиться почтенным Валидом, знатоком всего на свете!»

Воистину, в жизни каждого учителя настает такой день – день, когда он начинает гордиться своим учеником. День, когда из неравных учитель и ученик становятся ровней перед величием Мироздания, которое пытается познать пытливый человеческий разум.

И с того дня ежедневные занятия дополнились и ежевечерними. Зачастую Назир и его внук беседовали заполночь. Ибо звездное небо для любознательного ума оказалось столь же богато тайнами, как и ясный день. И не было в мире более счастливых учителя и ученика, чем Назир-звездочет и его внук, Валид.