Текст книги "Халиф на час"

О да, ей приносили щедрые жертвы, необыкновенные дары, пытаясь задобрить саму судьбу. Некоторым из них богиня и в самом деле помогала. И частенько потом жалела о своей помощи. Ибо дети, что рождались в муках, потом предавали своих матерей, обманывали их сокровеннейшие надежды, становясь разбойниками на службе у правителя страны или ворами на службе у собственной жажды наживы. О, сколько раз слышала Бастет жалобы женщин, их проклятия, их причитания… И каждый раз она проклинала себя за то, что помогла родиться существу никчемному, жестокому, трусливому. Ни разу еще не встретила она человека, который вызвал бы у нее хоть слабую тень уважения к его достоинствам. И потому богиня с удовольствием передавала свои обязанности прислужницам и ученицам.

Любимейшей из них была Та-Исет – скромная, послушная, безотказная. Ей Бастет могла доверять почти как самой себе. И потому боль от удара, который ей нанесла ученица, была такой жгучей. Ибо девушка смогла соблазнить, увести Имхотепа – новую игрушку самой богини. Юноша был земным человеком, но смог перехитрить бога богов, всесильного Ра, и сотворил напиток, дарующий вечную жизнь и вечную молодость. И теперь он стоял посредине между людьми и богами. А прекрасная и умная Бастет не могла не плениться его свежестью и красотой.

О да, юноша к тому же был неплохим любовником. Богиня втайне надеялась, что с ее помощью он станет настоящим мастером чувственной игры, и тогда… О, какие горизонты тогда раскрылись бы перед ним… Но теперь об этом можно было уже не думать. Ибо Имхотеп прельстился юной Та-Исет, предав ласки и чувства богини. И потому никогда ему не стать вровень с небожителями! Никогда Бастет не назовет его своим супругом, подарив ему невероятную власть над людскими чувствами и желаниями. И пусть Имхотеп останется юным, прекрасным и бессмертным! Но он будет чужим в жилище богов – о, об этом мстительная богиня уж позаботится!

Все эти мысли промелькнули в разуме Бастет с быстротой молнии. Презрительная, хищная улыбка раздвинула губы богини. И от этого оскала Та-Исет стало страшно. О, лучше бы Бастет превратилась в львицу Сахмет! Тогда бы, излив свой гнев в рычании, она не стала бы никого уничтожать. Но сейчас в холодном блеске глаз богини юная Та-Исет прочла собственную судьбу – и содрогнулась. Ибо то был приговор! Не думала в этот миг Та-Исет ни о Имхотепе, по-прежнему ничего не замечающем в полусне, ни о том, какая же судьба ждет этого бессмертного юношу.

Девушка выпрямилась перед богиней во весь свой небольшой рост и ответила гордым и спокойным взглядом на гневный, полный бешеного огня взгляд своей госпожи.

– Твое повеление, грозная Бастет, исполнено безукоризненно! Царица Ситатон жива и почивает, юный царевич родился здоровым, и повивальные бабки могут защитить его от всех ужасов мира, включая и гнев богов.

Увы, эти слова сейчас были лишними. Богиню вовсе не интересовал родившийся сын фараона, не думала она и о жизни царицы. И потому каждое слово ученицы лишь распаляло ее гнев, превращая его в поистине обжигающее пламя.

И наконец этот миг настал. Жгучим огнем вспыхнули глаза богини, поток сверкающего пламени полился из ее рук. Столб необжигающего огня объял стройную Та-Исет.

– Отныне и вовек ты проклята, отныне и вовек я лишаю тебя твоего тела! Теперь ты будешь лишь скитающейся душой, навсегда лишенной любви и утешения. Никогда тебе не испытать страсти, никогда и никто не полюбит тебя, никогда и никто не возжелает тебя. Отныне и вовек ты – всего лишь душа…

И тут богиня запнулась. Ибо душу следовало бы куда-то поместить. Но под рукой не было ничего, способного стать прибежищем проклятой, вечно одинокой души. И тогда богиня сорвала с собственной шеи дивный золотой медальон, щедро украшенный самоцветами и бирюзой, медальон, на котором улыбалась черная кошка – живой лик самой богини.

– Отныне ты, – вновь загремел голос Бастет, – лишь душа этого медальона. И да будет так вовек!

С последними словами богини огненный столб, заключивший в себе несчастную Та-Исет, втянулся в черный камень кошачьей мордочки. Красным огнем вспыхнули глаза кошки. Но всего на миг. И теперь лишь черный агат блестел в восходящих лучах всесильного Ра – отца всех богов и вершителя судеб.

Макама четвертая

Радостным и светлым всегда был праздник Рамадан для Зухры и Карима. А в этом году они оба были стократ счастливее, чем обычно. Ибо все их дети были здоровы, и лишь мысли об их достойном будущем беспокоили родителей.

Радостным этот день стал и для Сирдара, брата Зухры. Ведь сейчас, войдя в распахнутые ворота дома Карима, он увидел всех своих племянников, увидел спокойные лица сестры и ее мужа. Его душа возрадовалась, и слезы умиления подступили к глазам.

– Да пребудет благодать Аллаха всесильного над этим домом и его обитателями! Здравствуй, Карим, здравствуй, сестра!

– И да пребудет с тобой, добрый Сирдар, благоволение Аллаха милосердного!

А Зухра бросилась в объятия старшего брата без всяких слов. Они оба, брат и сестра, были привязаны друг другу с малых лет. Так уж воспитали их родители, учившие своих малышей, что нет на свете уз, крепче тех, что связывают сестер и братьев, что нет на свете большей радости, чем дружная семья.

– Малышка, – проговорил, смеясь, Сирдар. – Ты выросла на целую голову!

– Ах, мой любимый братик, я уже поседела, а ты каждый год говоришь мне одно и то же!

– О нет, Зухра, ты не поседеешь никогда! Да и как ты можешь поседеть? Ведь тогда и я, твой старший брат, должен буду полысеть и покрыться морщинами. А я вовсе не собираюсь этого делать. Да и красавица Айше не позволит мне такого! Ведь она выходила замуж за высокого черноволосого стройного красавца. И потому ей не хочется в один прекрасный день увидеть рядом с собой толстого и лысого старца…

– Болтун… – с нежностью в голосе проговорила Зухра. – Как ты только терпишь его, сестричка?

Айше, жена Сирдара, ответила с улыбкой:

– Мне намного проще, чем тебе, Зухра. Он так за день наговорится в своих лавках, так за день переругается с другими купцами, что вечером, когда появляется у нашего порога, – это уже сама кротость и спокойствие. Мне достается самая радостная доля – рассказывать самой.

Зухра любовалась женой своего брата – ибо та была красива и мудра. Но, увы, и ее не щадило время. Едва заметные морщинки пролегли у глаз, некогда нежная персиковая кожа чуть потускнела, а черные глаза, еще совсем недавно сверкавшие, подобно агатам, сейчас смотрели спокойно и тускло.

«О моя добрая сестра! Думаю, что я сейчас сделаю тебе подарок столь щедрый, что ты даже не поймешь сразу – радоваться тебе или проклинать меня», – подумала Зухра.

– Тетушка Айше! Дядюшка Сирдар!

Джамиля, веселая, пышущая здоровьем и заметно подросшая за год, бежала навстречу долгожданным гостям. По пятам ее преследовали целых четыре кошки – и этот удивительный пушистый караул поразил Сирдара столь же сильно, сколь и зрелище здоровой племянницы.

– Малышка Джамиля! – дядюшка подхватил племянницу на руки. – Какая ты стала красавица! Как ты чувствуешь себя, маленькая шалунья?

– Дядюшка! Как хорошо, что вы приехали! Я целый год собирала сказки для вас! А еще я научилась лечить своих кукол! Хочешь, покажу?

– Ну конечно, хочу! Я целый год не видел твоих кукол! Я только и думал о том, здоровы ли они, хорошо ли ты их кормишь!

– Но, дядюшка! Как же можно кормить кукол, ты что? Они же не едят ничего!

– Да, крошка, прости меня. Я так давно не играл в куклы, что совсем позабыл, что они умеют делать, а чего делать не умеют.

– Ага. – Джамиля согласно кивнула, и ее длинные косички кивнули вместе с ней. – Я кормлю моих друзей! И они с удовольствием едят.

Она указала на свою хвостатую компанию, и кошки в ответ оценивающе взглянули на дядюшку Сирдара. Тому на миг стало страшно – взгляд кошек был холодным и мудрым, они, похоже, всерьез прикидывали – кинуться на защиту девочки или подождать еще немного.

– Я уже заметил, какие у тебя славные друзья. А у них есть имена?

– Ну конечно, идем, я тебя познакомлю с ними! – Девочка проворно спустилась наземь с добрых дядюшкиных рук и потащила его за собой.

– А мне можно пойти с тобой, красавица?

– Ой, те-етя, ну конечно! Я думаю, что мои подружки тебе будут очень-очень рады! Пошли!

И девочка потащила гостей за дом. Там, в углу двора, в тени низко нависших ветвей орехового дерева, она устроила приют своим четвероногим друзьям. Все четыре кошки (хотя, быть может, кто-то из них был котом) с удовольствием заняли свои места, а малышка Джамиля села посредине, став владычицей этого кошачьего царства.

– О Аллах милосердный, – прошептала тетушка Айше. Она сейчас почувствовала, что ее племянница как-то необыкновенно изменилась, словно какой-то неведомый дух вселился в крошку.

Мгновение – и наваждение исчезло, но некое опасливое уважение не покинуло умную Айше.

– Смотрите, дядюшка, тетя! А вот мои куклы!

Куклы были уложены каждая на свое немудреное ложе. Сирдар взял одну из них в руки, и Джамиля начала рассказывать:

– Это малышка Мариам. Она недавно очень-очень болела, ну, как я зимой. А я ее вылечила, и теперь она счастливая и веселая. Правда, дядюшка?

– Конечно, малышка. Она, наверное, радуется тому, что выздоровела так же, как радуешься ты?

– Наверное… ой, дядюшка, а что это у тебя за царапина?

Девочка провела пальчиком вдоль застарелого шрама между указательным и большим пальцем на дядюшкиной руке.

– О, малышка, это старый-старый шрам. Я рассказывал тебе когда-то, что давным-давно, в те времена, когда я был молод, я служил в войске непобедимого и сильного правителя страны Ал-Лат. Этот шрам я заработал, когда мы с сыном правителя отправились в горы на охоту. Это память о барсе, которого я ранил, а сын правителя потом убил.

– Барс? Это такая большая-большая кошка?

– Да, малышка, и очень злобная.

– Нехорошо кошек убивать… Хотя… А вы его потом съели?

– Почему, Джамиля, мы его должны были потом съесть?

– Ну, если убиваешь, потому что голодный, то можно. А если просто так, для игры – это недостойно, неблагородно…

Последние слова девочка произнесла чуть севшим, низким голосом. Из ее глаз вдруг глянула на дядюшку вековая мудрость… Или, быть может, сегодня был такой необыкновенный, странный для Сирдара день.

– Ого, какие ты знаешь слова!

– Какие, дядюшка?

Теперь глазки Джамили были глазами ребенка – чистыми, любопытными…

– Нет, это все-таки некрасиво, – проговорила девочка и провела еще раз пальчиком вдоль шрама.

Давний рубец вдруг покраснел, потом побледнел, а потом… исчез. Исчез так, будто его никогда и не существовало, будто руки дядюшки всегда были руками купца, а не воина.

Холодные пальцы страха вновь на миг сжали сердце Сирдара. О, это было уже настоящее чудо. Многое могло померещиться пятидесятилетнему мужчине на полуденном солнце, но то, что шрам исчез, ему не привиделось. Хватило лишь одного прикосновения малышки, чтобы его не стало, – и тут глаза Сирдара не обманывали.

Не обманывали глаза и добрую тетушку Айше. Это чудо, свершившееся столь буднично, не могло не изумить ее. Она совсем новыми глазами посмотрела на свою щебечущую племянницу, будто только сейчас заметила и ее взрослые слова, и недетские оценки…

«О Аллах милосердный! Да она же настоящая волшебница, а не маленькая девочка. Что же за чудо произошло тут этой зимой?»

Словно в ответ на мысли тетушки, Джамиля обернулась к Айше.

– Правда, здорово получилось, добрая Айше?

– Это просто чудо, малышка, – искренне ответила та.

– Ага, иногда у меня это получается. И я всегда так радуюсь! Вот вчера мамочка поранила руку большим ножом, когда готовила петуха. А я потом погладила маму по руке, по ране… И она быстро-быстро затянулась. Мамочка почему-то сразу перестала плакать и начала обнимать меня и говорить, что я – самое большое чудо на свете…

– А ты?

– А я обняла ее и крепко-крепко поцеловала. Потому что это мамочка – самое большое и доброе чудо на свете.

Айше погладила племянницу по голове. «Быть может, мне это все только привиделось? Быть может, и шрам моего мужа на месте?»

Девочка в ответ обняла тетю и крепко прижалась.

– Ой, как я люблю тебя, добрая тетушка! И как я соску-у-чилась! А хочешь, я сейчас превращу тебя в самую молодую красавицу на свете?

– Конечно, хочу, – с улыбкой проговорила Айше, усаживаясь рядышком с куклами и племянницей.

– Ну, тогда закрой глазки и минутку потерпи. Больно не будет, а будет приятно.

– Как скажешь, малышка.

Айше закрыла глаза и почувствовала, как нежные ладошки девочки прошлись по ее скулам, к волосам.

– Ой, тетушка, я на минутку сниму твой хиджаб, но только на минутку… Не обижайся.

– Я не обижусь, крошка.

В прикосновениях Джамили была необыкновенная нежность. В который уж раз за свою жизнь Айше с печалью подумала, что Аллах милосердный не благословил их с Сирдаром детьми. Вот если бы и у нее была такая маленькая добрая доченька…

– Ну вот, тетя, теперь ты вновь самая красивая на свете. Ну, может быть, только мамочка красивее тебя!

– Спасибо, дорогая моя!

– Дядюшка, посмотри на тетю! Правда, она красивая-красивая?

И Сирдар в ответ на это смог лишь произнести:

– О Аллах милосердный и всемилостивый!..

Он и так не мог оторвать взгляд от чуда, которое прямо сейчас происходило рядом с ним. Под нежными прикосновениями маленьких добрых ручек лицо его жены разглаживалось, исчезали морщинки, нежным румянцем вновь заалели щеки, почернели ресницы и брови. Малышка сняла пестрый платок с волос Айше и провела руками по поседевшим косам тети. И словно ушли десятки лет… Перед Сирдаром сидела молодая красавица Айше. Такая, какой он ее увидел в день снятия покровов вот уже больше двух десятков лет назад.

– Ну вот! Видишь, дядя, я смогла и тебя полечить, и тетю…

– Что с тобой, Сирдар? – с тревогой спросила Айше. – Почему ты так побледнел?

– Я любуюсь тобой, звезда моей жизни… Ты прекрасна как сон, юна, как наша племянница, и желанна…

– О Аллах! Таких слов я не слышала от тебя уже очень давно! Что случилось?

– Примерно то же, что и с моим шрамом.

Айше и Сирдар переглянулись. Никогда еще добрая женщина не видела мужа одновременно таким восхищенным и перепуганным. Сирдар же не мог отвести глаз от чудесно преображенного лица жены. Но он все же совладал с собой и повернулся к Джамиле.

– Наверное, малышка, нам уже пора идти к твоим родителям. Они, думаю, заждались нас за праздничной трапезой.

– Ой, наверное, так! Побежали!

И Джамиля первой бросилась в дом. Дядюшка и тетя шли следом. Как много лет назад, они держались за руки. В их душах смешались радость от встречи с истинным чудом и нешуточный страх. Ведь колдуньей, волшебницей оказалась их маленькая племянница. Что же будет с ней, когда она вырастет?

А племянница тем временем вбежала в дом и громко закричала:

– Мамочка, папочка! Я полечила дядю и тетю! А теперь кормите нас скорее! Я такая голодная!

Макама пятая

Время праздничного обеда давно прошло. Повеселевшие старшие сыновья Карима убежали гулять, исчезла в сопровождении своей четвероногой стражи и Джамиля, но взрослые все еще беседовали. Вернее, Зухра рассказывала, а брат с женой слушали ее, не перебивая. Так малыши слушают удивительную сказку.

– …Она выздоравливала легко и быстро. И соседи, и даже приехавший лекарь поражались этому. Но никаких чудес не было… До последнего времени. Сначала она излечила Карима…

– Излечила? Он хворал?

– О нет. Он поранил ногу кетменем, потерял много крови, пока добрался домой с дальнего поля. Малышка начала помогать мне промывать рану на ноге отца. Там, где раны касалась я, кровь хлестала пуще прежнего. А там, где раны касались руки Джамили, кровь останавливалась. Она мне тогда еще сказала: «Смотри, мамочка, как я лечу нашего папу!» Я убрала руки и только смотрела, как под ее ладошками останавливается кровь, а потом появляется здоровая розовая кожа… Я так же, как и вы сегодня, не знала, звать ли на помощь имама или благодарить Аллаха всесильного за то, что наша девочка стала таким удивительным лекарем.

– Но как? Откуда у малышки эти поразительные умения?

Зухра пожала плечами.

– Откуда мне знать? Быть может, в тот день, когда Аллах милосердный возложил свою длань на чело моей больной доченьки, позволив ей излечиться, он подарил ей и это умение. Ведь говорят же, что все в мире происходит по велению Его и от милостей Его. Значит, так было угодно повелителю правоверных – и чтобы девочка наша выздоровела и научилась врачевать, и чтобы мой муж не истек кровью на поле, а остался жив и здоров на радость мне и нашим детям.

– Да будет же вовеки так!

Но Айше, помолодевшая и преображенная, все не могла успокоиться.

– Сестричка, добрая моя Зухра, а что же будет теперь с малюткой Джамилей? Ведь ты говоришь, что уже все соседи знают о ее необыкновенных сказках, они видели, каким появился Карим… И вот теперь он здоров, даже не хромает, хотя рана на его ноге была столь ужасна.

– Вот об этом я и хотела поговорить с вами двоими. Карим, о счастье, согласен со мной. И я, любимый мой брат, добрая моя Айше, хочу просить вас забрать Джамилю с собой в город.

– Зухра!

– О да, брат мой, забрать ее из нашей забытой деревушки… Девочке следует учиться, а тут мы не найдем учителя, который сможет понять, какое необыкновенное чудо перед ним… И к тому же, Айше, ты права… Пойдут слухи, появится имам, а потом, быть может, еще и стражники, которым покажется наша Джамиля не маленькой девочкой, а воплощением самого врага рода человеческого, Иблиса Проклятого…

– Ты права, мудрая сестричка… Но как же ты сможешь прожить без доченьки?

– Сначала, Сирдар, мне даже сама мысль о расставании была страшна. Но, если я буду знать, что малышка у тебя, что она весела, здорова, учится всему, чему только можно, это знание меня утешит и успокоит.

– Да будет так, сестра! Мы заберем Джамилю в Багдад! Мы найдем учителей… И, клянусь памятью добрых наших родителей, она вырастет самой умной и красивой девушкой во всем подлунном мире!

– Благодарю тебя, мой мудрый брат!

– Я постараюсь посылать тебе весточки хотя бы раз в месяц, сестричка! Ведь ваша деревня не столь далека от мира правоверных, как тебе это кажется. Торговцы попадают и сюда. И нет, поверь мне, Зухра, племени более сплоченного, чем племя торговое!

– Благодарю тебя, брат! Спасибо тебе, моя добрая сестра! Но мучает меня еще одна мысль – как я смогу отплатить вам за заботу о дочери?

– Глупенькая девочка! Ну о чем ты говоришь, Зухра? Джамиля – моя любимая племянница, разве я могу не беспокоиться о ней? И потом, она сама сделала мне столь щедрый дар, заранее оплатив на многие года все заботу о ней…

– О Аллах! Как же она смогла это сделать?

– Она вернула моей Айше молодость. Именно такой я увидел свою любимую в день свадьбы. И такой удивительный дар во сто крат перевешивает все мои затраты и усилия…

И Зухра кивнула своему старшему брату, во всем соглашаясь с ним. О да, она не могла не заметить перемены, произошедшей с Айше. И прекрасно понимала, что это дело рук малышки Джамили.

– Ну что ж, сестричка, собирай дочь. Не надо складывать все ее платьица и куклы – в Багдаде, уж поверь мне, мы найдем для нее все, что она только пожелает.

– Знаешь, брат, я думаю, что ей будет куда тяжелее расстаться со своими кошками, чем с куклами.

– Ну, значит, мы возьмем кошек, а не кукол…

– Возьмете, если вам удастся их изловить… Ведь это обычные деревенские кошки – не балованные игрушки городских лентяек…

– Знаешь, сестра, – задумчиво произнес Сирдар, – мне почему-то кажется, что кошки сами заберутся в корзину, если, конечно, этого пожелает наша маленькая красавица.

– Быть может, и так…

Зухра поднялась и ушла искать Джамилю. Айше решила, что поможет ей. Женщины вышли. И тогда вновь заговорил Сирдар. О, вовсе не случайно он стал удачливым торговцем! Ибо ему был присущи не только мудрость и наблюдательность, но и удивительный дар в нужный момент держать язык за зубами, задавая вопросы именно тогда, когда в ответах была крайняя необходимость.

– А что это за удивительный медальон на шее девочки, Карим?

– О, брат мой, я думаю, что этот медальон и излечил Джамилю… Конечно, я этого не говорил Зухре, но после того, как я его принес, дитя очень быстро поправилось. А сейчас, ты видел это сам, она не расстается с ним ни на минуту… Когда ложится спать, прячет его в изголовье, а лишь только встает, сразу надевает на шею – матери даже пришлось найти кожаный шнурок для этого.

– Но откуда он? Что за камни его украшают?

– Откуда этот медальон, я не ведаю. Не знаю я ничего и о камнях. Я нашел его на поле вскоре после Рамадана, почти год назад. И, увидев такое сокровище, решил, что продам его и смогу позвать того лекаря, о котором ты говорил мне…

Карим рассказал и о том, как его кетмень наткнулся на медальон, и о том, как он радовался неожиданно найденной драгоценности, и о том, как в тот далекий уже день поверил, что Аллах милосердный не оставил его и по-прежнему опекает его семью.

– …Так что, Сирдар, я не многое знаю об этом амулете. Мне достаточно того, что малышка поправилась, того, что она счастлива. А разве могут отец с матерью мечтать о большем?

Сирдар кивнул. Подумав, однако, что, будь у родителей чуть больше времени, они непременно бы поинтересовались этим самым «амулетом». Ибо не может такая удивительная вещь немалой цены и необыкновенной красоты появиться ниоткуда высоко в горах. Должны были бы разумные отец и матерью поинтересоваться и тем, что за камни украшают золотой медальон, что означают знаки, едва заметные на переплетении золотых проволочек. Должны были бы и опасаться этого медальона, ибо и через драгоценности может влиять на человека Иблис Проклятый, враг каждого из живущих под этим небом.

«Ну что ж, – подумал Сирдар, – если этого не сделали родители, это сделаю я».

День прошел в радостных заботах. Малышка Джамиля обрадовалась путешествию. Она обожала тетушку и дядю, и потому ее совсем не печалило расставание с родителями. Зухра же едва сдерживала слезы – ведь неизвестно было, когда теперь увидит она свою малышку.

– Ну что ты, мамочка, не надо печалиться. – Джамиля всем телом прижалась к матери. – Ведь я буду жить у любимого дяди. Он наверняка обещал тебе передавать весточки… А когда опять наступит Рамадан, я приеду… Ведь мне надо будет полечить всех-всех, кто вдруг заболеет. И тебя, и папу… Кто же полечит вас, кроме меня?

Зухра почти рыдала, но прикосновения дочери ее успокоили. Нежный родной голосок тихонько журчал – и эти слова внесли мир и свет в душу женщины. «Благодарю тебя, Аллах всесильный, – подумала Зухра, – не каждой женщине так везет, не у каждой есть такая прекрасная дочь, такие замечательные сыновья, такие отзывчивые и добрые родные! И ведь прав мой брат – не так уж далека наша деревня от Багдада… И значит, не так далека моя дочь будет от меня, как мне это казалось раньше!»

Сборы заканчивались. Вот уже два тугих тюка отправились на спину верблюда. Вот уже Айше заколола хиджаб… Миг расставания приближался.

– А кошки, Джамиля? Ты возьмешь их с собой?

– Ну что ты, мамочка! А кто же будет стеречь и охранять ваш дом? Я им строго-настрого приказала, чтобы они ни на минуту не спускали глаз с вас, моих добрых родителей, и с братьев. Поверь, они будут очень-очень стараться… Тебе нечего будет теперь бояться пауков и зимних ночей… Только ты корми их хорошо, ладно?

– Обязательно.

Появился одетый в дорожный плащ Сирдар и протянул руку племяннице.

– Пойдем, красавица моя. Пора ехать.

Слезы хлынули из глаз Зухры. И тогда Джамиля, укоризненно качая головой, проговорила:

– Мамочка, ты прямо как маленькая… Ну не плачь, пожалуйста.

Девочка ладошкой вытерла слезы со щек Зухры и поцеловала ее.

– Я буду хорошей-хорошей, послушной-послушной, мамочка. А ты каждый день будешь слышать меня.

Малышка приложила руки к вискам матери и на минуту закрыла глаза. Потом опустила руки и подмигнула Зухре.

«Ну вот, мамочка, ты слышишь меня?»

– Да, малышка, я слышу тебя… – Радость и боль теперь смешивались в душе женщины.

«Постарайся ответить мне, ну пожалуйста. Только не словами!»

И Зухра, сделав над собой удивительное усилие, вдруг подумала:

«Я слышу тебя, маленькая моя доченька!»

«И я слышу тебя, моя добрая мамочка! Даю тебе честное слово, что мы сможем разговаривать с тобой вот так, просто, как бы далеко ни развела нас судьба… И так будет всегда…»

Уже развеялось облачко пыли, поднятое ногами унылых верблюдов, село солнце, а Зухра все слышала добрый голос своей уехавшей дочери.

«О Аллах всесильный и всемилостивый, сто тысяч раз благодарю тебя!» – подумала женщина, не зная, увы, что благодарить надо совсем других богов.