Текст книги "Основы гуманной педагогики. Книга 5. Учитель"

Шалва Амонашвили
Основы гуманной педагогики. Книга 5. Учитель

© Амонашвили Ш. А., 2013

© Оформление. ООО «Свет», 2015

Введение

Центральная тема, которой посвящен этот том собрания сочинений Ш. А. Амонашвили, – становление и педагогическая деятельность гуманного учителя. По сути, эта проблема – центральная и для всего творчества Шалвы Александровича. Мудрым размышлениям об учителе-гуманисте посвящено большинство его произведений.

Но собранные в томе две книги, «Рука ведущая» и «Учитель», объединяет не только общая тема, но и жанр. Это художественные произведения-повести. Они написаны стилем поэтичным, насыщенным метафорами, который в целом столь органичен для Ш. А. Амонашвили.

Эти книги продолжают традиции художественно-исповедальных произведений великих педагогов. В данной связи подчеркнем, что педагогическая теория не заключена только в научно-педагогических трудах и учебниках по педагогике. В золотой фонд педагогической классики как раз вошли в основном произведения художественные или с ярко выраженной публицистической направленностью. Если даже ограничиться XX веком, то сразу вспоминаются «Годы исканий» С. Т. Шацкого, «Как любить ребенка» Я. Корчака, «Педагогическая поэма» А. С. Макаренко, «Сердце отдаю детям» В. А. Сухомлинского, «Последняя книга» С. Л. Соловейчика.

Открывает том повесть «Рука ведущая» (2007), произведение во многом автобиографическое. Действительно, в жизни главного героя книги – Алексея Александровича – много общего с судьбой Шалвы Александровича. Отчество, отец, погибший на войне, путь к педагогике. Как и персонаж книги, Шалва Александрович по его воспоминаниям достаточно случайно оказался в школе студентом университета, что бы просто заработать на хлеб, а остался в педагогике на всю жизнь.

Есть в этой повести и прямые автобиографические отсылки – воспоминания героя об учительнице, оказавшей на него определяющее влияние. Вот как это описывается в книге: «…пришла к нам в седьмом классе. Я был тогда круглым двоечником. Учителя говорили мне, что не переведут в следующий класс. После первого сочинения она сказала мне: „Мальчик, у тебя поэтический дар!“ И, понимаешь, я начал писать стихи и нести ей. Она ставила мне пятёрки за сочинения, и я был как окрылённый на её уроках. А однажды, когда мы писали очередное сочинение, она подошла ко мне, наклонилась, я почувствовал запах её нежных духов, и шепнула мне на ухо: „Мальчик, мои пятёрки краснеют рядом с двойками. Как быть?“ И я нашёл, как быть: начал зубрить физику, химию, математику, английский язык. Учителя были вынуждены ставить мне тройки, а то и четвёрки и пятёрки. Так я не дал пятёркам по литературе краснеть перед двойками». Каждый, кто знаком с творчеством Шалвы Амонашвили знает имя этой учительницы – Варвара Вардиашвили.

Но дело, конечно, не только в автобиографических сюжетах. Показателен сам дискурс Алексея Александровича. Человек, никогда не собиравшийся работать в школе, под влиянием ряда мистических событий, в результате овладения «Живой Этикой» и философией космического мышления, стал прекрасным учителем и остался в школе навсегда.

Решающим фактором в этом оказалась встреча героя с Ребенком, спустившимся с неба. Как сказано в повести: «…в его зарождающейся философии выросла идея, в которую он поверил всем сердцем: каждый ребёнок есть рука ведущая для какого-то взрослого». Этот Ребенок, уже изначально обладавший всеми рациональными и сверхъестественными знаниями и способностями, передал герою книги подлинную гуманную педагогику.

Подчеркнем, что в повесть органично включены стихи замечательного педагога-гуманиста, заслуженного учителя России Семена Рувимовича Богуславского (1926–2005), который несколько десятилетий работал директором московской школы № 1274 им. В. В. Маяковского. Член Союза писателей и Союза журналистов, он стал автором семи сборников стихов о школе и педагогике.

Напряженный разговор о миссии учителя в современном обществе получает своё продолжение, развертывание и возвышение в следующей книге, составляющей том, – «Учитель». Это новое произведение Ш. А. Амонашвили, которое было создано летом 2012 года. Книга стала последней, которую подготовила к изданию незабвенная Валерия Гивиевна Ниорадзе – жена и сподвижник Шалвы Александровича в отстаивании и развитии учения духовно-гуманной педагогики.

Внешне сюжет этой пронзительно обжигающей книги прост и благостен. Молодого педагога Василия Александровича назначают директором в школу, насквозь пораженную метастазами авторитаризма, и в результате проведения через несколько месяцев педагогического совета по теме «Прошлое, настоящее и будущее школы» переворачивает сознание учителей. Часть из них, неспособная работать на основе идей гуманной педагогики, которую исповедовал директор, покидает школу. А те педагоги, которые признают это Учение и составляющие его принципы, в едином ансамбле адептов гуманной педагогики начинают исполнять свою новую педагогическую симфонию.

Но как же далека притчевая фабула книги «Учитель» от этой лапидарной и упрощенной трактовки. По сути, новое произведение Шалвы Александровича – это открытый судебный процесс над авторитаризмом в целом и авторитарной педагогикой как его проявлением в частности. Перед напряженным вниманием потрясенного читателя проходит не заседание педагогического совета школы, а разворачивается картина Нюрнбергского трибунала. Авторитарная педагогика, как фашизм на Нюрнбергском процессе, обсуждается целостно, во всех ее страшных проявлениях, и осуждается беспощадно и навсегда.

Но вернемся собственно к повествованию. Итак, молодой учитель Василий Александрович назначается директором школы, откуда после очень неприятной истории был уволен прежний руководитель. Случай действительно вопиющий: бывший ученик этой школы убил на автобусной остановке свою первую учительницу.

Обратим сразу внимание на имя-отчество нового директора школы, которое повторяет имя-отчество выдающегося педагога-гуманиста Василия Александровича Сухомлинский. Автор книги и не скрывает, что это совпадение не случайно, а глубоко символично. Начальник окружного департамента, благословив молодого коллегу на осуществление идей гуманной педагогики, даже дарит ему, издав приказ о назначении, пятитомное собрание сочинений В. А. Сухомлинского. Да и завершается книга очень символично. В письме юной учительницы школы гуманной педагогики своей маме звучит следующее: «…наш директор – настоящий воскресший Василий Александрович Сухомлинский».

Но путь к этой реинкарнации оказался очень тернист. Придя в школу, новый директор решает разобраться в том страшном преступлении, из-за которого был уволен его предшественник. Он поручает двум своим сподвижникам – молодым учителям – провести своеобразное расследование в двух плоскостях: что же там произошло, и каковы причины этого преступления. А затем доложить результаты своего педагогического расследования на педагогическом совете.

«Естественно, – пишет Шалва Александрович, – они должны были быть не просто рассказами о печальных происшествиях, в которых учителя выступали бы сторонними наблюдателями и судьями, а такими, которые задевали бы каждого и вовлекали внутрь событий, давали бы каждому возможность увидеть свою причастность к ним, подводили бы к преобразующим переживаниям, мыслям и решениям».

И дальше начинается магия художественного произведения, которое, в отличие от строгих научных трудов, позволяет соединять то, что в реальной жизни трудно совместить. На автобусной остановке одновременно встречаются пять, казалось бы, случайно там оказавшихся людей: мальчик, девушка, молодой человек, пожилая женщина и старик. Картина произошедшего внешне проста. Увидев молодого человека, женщина начинает ему что-то кричать – он в ответ бьет ее по лицу – она падает и умирает. Так решило и следствие.

Но как же далека такая внешняя картинка от всей глубины произошедшего на этой автобусной остановке. Дело в том, что волею автора все эти люди оказались там не случайно, все они связаны между собой: трое из них – бывшие ученики этой самой школы; женщина до рокового дня там учительствовала; а старик с окладистой белой бородой в ней раньше преподавал, но был уволен, так как отказался как член избирательной комиссии подписать сфальсифицированный протокол в пользу «одной правящей партии».

Но и это не так важно. Главное то, что все они – жертвы авторитарной педагогики, даже учительница, которая является ее проводником и исполнителем. Увидев своего бывшего ученика, пришедшего на остановку она «…насмешливо прищурила глаза и сказала злобно и брезгливо: „Это ты, Никчёмный? Повзрослел, Никчёмный? Небось, остался таким же жалким и тупым, каким был? Или жизнь наконец научила тебя быть хотя бы слугой?“ Молодой человек напрягся ещё больше, но не промолвил ни слова, обернулся и собрался было отстраниться от неё или уйти. Он, видно было, спешил куда-то и нервничал, что автобус запаздывает. Но её издевательство заставило его обернуться. Она раздражённым тоном грубила ему: „Как дар твой, Никчёмный, или Бог отнял его у тебя?“ Вот тогда всё и произошло».

А что, собственно, произошло? Произошло то, что молодой человек не убивал свою первую учительницу. В книге это объясняется так:

– И что между вами произошло? – спросил следователь.

– Я ударил её по лицу, ударил со всей силой, и она упала…

– Зачем вы это сделали?

Николай ответил:

– Не я сделал это!

Следователь удивился:

– Как это? Вы же только что сказали, что со всей силой ударили её по лицу.

– Я, но не я…

– А кто же?

– Это моё детство расплатилось с ней. Я ей давно всё простил, но моё детство не простило…

Но вернемся от детективных событий к заседанию педсовета, получившего символичное внутреннее название «Стимуляция к самообновлению». Кстати на этом педсовете незримо присутствовал и сам Шалва Александрович. Он выступает в образе философа, который, не вмешиваясь в события, рефлексирует над происходящим. Вот как это описано в книге: «В обычном неприметном уголке он заметил своего друга, учителя истории, которого все в школе звали „философом“. Зная его привычку, у психолога промелькнула мысль: „Интересно, какие же он сделает комментарии к сегодняшнему педсовету?“

„Философ“ сидел за маленьким столиком и держал перед собой раскрытую тетрадь. Он никогда не выступал на педсоветах и совещаниях с речью и не смотрел на выступающего. Он обычно сидел, опустив голову, или глядел в окно, ему как будто было безразлично, что происходит вокруг. Но в действительности выслушивал все и время от времени комментировал мысли выступающих или отдавался размышлениям и все это быстро записывал. Вот такой был „философ“ в школе».

Приведем отрывок из размышлений этого «философа» – Ш. А. Амонашвили.

 
Сидит в кресле
в своей однокомнатной каморке
только что вернувшаяся домой с работы
пожилая седеющая женщина,
учительница младших школьников.
Она одна,
ибо одинока,
и ей не о ком заботиться,
кроме как о себе.
 
 
Она провела день
как обычно —
в борьбе с детьми-учениками,
с этими
малоразвитыми,
невоспитанными,
недоношенными,
дерзкими мерзавцами.
 
 
Провела день
в возмущениях,
требованиях,
приказах,
принуждениях,
наставлениях,
наказаниях,
криках и
устрашениях.
 
 
И она устала.
Нет сил, чтобы вскипятить воду,
сделать себе чай,
утолить голод,
хотя уже и не чувствует его.
Сидит она в кресле,
разбитая и грустная.
Держит усталую голову в уставших руках и
нехотя погружается в мысли и образы.
 
 
«Зачем я назвала его
Никчемным,
когда сама никчемная?»
 
 
К ней не придут гости.
Чтобы пришли, их надо иметь.
Не постучат бывшие ученики,
„случайно“ проходившие мимо её дома.
Чтобы они пришли,
нужна духовная нить,
а её она никогда не пряла.
Не придёт одинокая мама
к одинокой учительнице,
чтобы поплакаться о своём горе,
получить надежду,
а потом
преклониться перед ней и целовать руки её
в знак
материнской благодарности
за заботу о сыне.
Не было такой заботы,
потому не будет благодарности.
 

Таковы страшные и длительные последствия авторитарной педагогики. Она убивает и детей, и взрослых – и тех, кто ее осуществляет, и тех, к кому она обращена. Не пересказывая то, что происходило на этом удивительном по своей очищающей силе педагогическом совете, подведем его главные итоги. Авторитарная педагогика потерпела сокрушительное поражение. А гуманная педагогика восторжествовала.

Одни учителя ушли из школы, осознав что «властная педагогика, которая искалечила их, а через них учеников, ошибка».

А те, кто остались, создали комиссию из 25 членов, среди которых, кроме учителей, члены из попечительского совета, родительского комитета, ученического самоуправления, дирекции. И они на основе «Манифеста гуманной педагогики» подготовили коллективный авторский проект, который назвали «Мечта о Школе»!

По свидетельству юной учительницы, «…В „Мечте о Школе“ есть пункт о том, что в ближайшие два-три года педагогический коллектив будет возвышен до уровня педагогического ансамбля, который и сыграет симфонию гуманной педагогики. Учителя уже настраивают свои инструменты, приводят в гармонию…»

Завершим вступление, строками созданного Шалвой Александровичем фрагмента из этой симфонии – вдохновляющего гимна гуманному педагогу:

«Учитель!

Для чего рождаются дети?

Чтобы ты со своими „технологиями“ и „образовательными стандартами“ приковывал их как прометеев к Кавказским горам?

Дети – носители Нового Бытия, они принесли его с собой, и записано оно в них иероглифами Небес, а код их расшифровки заключен в тайниках сердца. Не дай им забыть об этом коде, ибо видишь, во что превращается жизнь: волки гонятся за овцами, овцы блеют от страха! Помоги каждому, учителем которого ты называешься, применить код, чтобы узнать свой истинный путь и приступить к служению строительства Нового Бытия.

Учитель!

Дай крылья своему воображению!

Вообрази, что именно тебя искали ученики и нашли, нашли в тебе своего учителя!

Если даже нет детей индиго, нет детей света, детей звездных, детей с космическим сознанием, вообрази, что они есть и вот они – твои ученики!

Вообрази и вдохновись, чтобы самому уподобляться Учителю Света, Учителю Индиго, Учителю с Космическим Сознанием!

С таким воображением поспеши к ученикам и твори свои таинства, и перед тобой откроется Новый Педагогический Мир, который станет источником одухотворенной и радостной жизни!

Забудь, Учитель!

Нет плохих детей, это от плохого зрения кажется так. Все дети – Божьи Творения, прекрасные, талантливые, нравственно чистые, духом устремленные и всемогущие!

Учитель, пойми!

Не в банкирах, не в богатых, не в президентах, не в полицейских, не в судьях, не в армиях, а в тебе вся надежда спасения мира!»

Замечательные и очень ответственные слова, вдумаемся в них, коллеги!

Михаил Богуславский,

Рыцарь Гуманной Педагогики,

Член-корреспондент Российской академии образования

I. Рука ведущая

Алексей Александрович поставил подпись в конце своих воспоминаний, написал дату и не преминул указать название большого города, где он проживал. Хотя вся эта обработка была излишней, ибо записи были вовсе не мемуарами и он писал их не для того, чтобы публиковать или показывать кому-либо или даже сохранить надолго.

Ему всего двадцать четыре года, и он студент четвёртого курса факультета языка и литературы. Какие там мемуары! И не до мемуаров ему. Весь месяц потратил он, заполняя двести страниц общей тетради, чтобы заглянуть в себя, разобраться с самим собой. Таким способом он хотел выяснить причины своих мучительных переживаний, которые то и дело доводили его до грани, когда он начинал серьёзно подумывать о том, стоит ли ему жить.

Бывает же такое: человек заблудился в лесу и, вместо того чтобы идти в сторону востока, идёт на запад. Идёт по ошибке, ибо принимает ошибку за правду. Идёт и идёт, и заблуждается всё больше. И когда видит, что может стать добычей хищников, лихорадочно начинает искать причины своего заблуждения: может, есть какой-нибудь шанс выбраться? Кого спросишь, как тебе быть? Была бы птичка добрая, которая пришла бы на помощь и указала путь… Птичек в лесу много; они, может быть, и добрые, но помочь человеку не могут.

Так он заблудился в жизни, и терзавшее душу чувство ненужности прочно прилипло к его сознанию. Откуда оно, это чувство? Можно ли от него избавиться? Имеет ли оно причины, и каковы они?

Ответы на эти вопросы по всей вероятности хранятся в нём самом. Он не обратился к психиатрам и психоаналитикам за помощью. Во-первых, нет денег, чтобы платить им за проведённые сеансы. Но это не так важно. Главное в том, что он не хочет, чтобы кто-то копался в его душе, кто-то другой стал хранителем его душевных тайн.

В тетради он записал всё, что только смог вспомнить, упустив лишь полосу последних трёх лет учительской жизни. В ней он не находил ничего полезного, кроме того, что работал и имел возможность прожить. Скоро этот учебный год закончится, и он бросит школу.

Он больше обращался к воспоминаниям из раннего детства и школьных лет. Но многие события оказались покрыты мраком, и в тетради получились непонятные для него рассуждения о чём-то. Как будто он делал словесные зарисовки неприятных и бесформенных тёмных обликов; рассеять и посмотреть, что внутри скрывается, ему не удалось.

Алексей Александрович не спал всю ночь, завершал свои записи. Подписал и поставил дату не ради торжества, – мол, дело закончено, – а так просто, не думая об этом. Он закрыл тетрадь, отодвинул её от себя, взглянул на весёлую обложку, но тетрадь вызвала в нём раздражение. «Зря потрудился, – подумал он. – Надо сжечь её где-нибудь, может быть, в лесу».

Он встал. В спешке принял ванну. Сварил себе чашку кофе и тоже в спешке выпил, сунул тетради и конспекты уроков в портфель, вышел из квартиры, сбежал по ступенькам, пересёк двор. Надо было успеть на автобус, который вот-вот подъедет. На нём он добирался до работы, то есть до школы, где поневоле стал учителем. Он поднялся в почти пустой автобус, уселся у окна и постарался предугадать: что предложат сегодня дети. Минимум сорок минут надо ехать. За это время он обычно успевал просмотреть конспекты уроков, внося поправки. На сей раз ему не нужно было этим заниматься. Он завершил программу почти на месяц раньше. Потому пусть содержание дня подскажут дети.

Вдруг безо всякой причины вспомнил, как он, пробегая по лестнице, мимо второго этажа, опять взглянул на дверь чужой квартиры. В своей тетради он записал, что не может объяснить, почему каждый раз, когда поднимается или спускается по лестнице, нехотя замедляет шаг и с тревогой всматривается в эту дверь. Кто живёт за дверью, он не знает. Он всего год назад поселился в этом доме. Ему не нужны соседи. А дверь ничем не примечательна. Почему же тогда он останавливает свой взгляд именно на ней, а не на соседней двери, и почему в это мгновение в нём возникает нечто вроде неприязни или даже страха?

Он встряхнул головой и погрузился в прежние мысли.

***

Мечтал ли Алексей Александрович стать учителем?

Никогда!

Тем более учителем начальных классов.

Профессия учителя – это женская профессия. А профессия учителя начальных классов – вдвойне женская. Редко сыщешь в огромном городе мужчину, который так же, как он, работает учителем начальных классов.

Как он пришёл в школу?

Случайно, конечно.

Он студент-заочник. Весьма начитанный в русской классике, хорошо разбирается в литературе восточных и западных стран. «Подающий надежды» – говорят о нём профессора.

Но, будучи на первом курсе, он был вынужден зарабатывать, чтобы поддерживать себя, покупать книги.

У него нет никого из близких, кто мог бы ему помочь. Родителей нет. Отец погиб на войне. В какой? Ну, конечно, не в Первой или Второй мировых войнах, тогда его просто не было. Но разве войны прекращались на земле когда-либо хотя бы на минуту? Он погиб в нелепой Афганской войне совсем молодым, когда маленькому Лёшеньке было лишь три года.

Потеря мужа потрясла маму – красивую молодую женщину, и с ней случился инфаркт. Потом она чуть-чуть оправилась, но произошла другая беда. Алексей Александрович переживает это событие и уход любимой мамы из жизни как свою вину. Так и записал он в тетради: «Мама умерла по моей вине». Причину он так и не выяснил. Помнит только, что маму увезли в больницу из школы, а оттуда – на кладбище. Маленький Лёша много плакал, но тогда ещё не мог осознать, какими осложнениями в жизни обернётся для него эта беда.

Его забрали в детдом, где он был лишён всякой материнской ласки и семейного уюта. Не раз подвергался там издевательствам со стороны старших ребят, а также воспитателей и учителей. Тем не менее окончил школу и поступил в университет, где увлечённо и усердно отдался изучению классической литературы и обнаружил склонность к научной деятельности.

Кто мог поддерживать детдомовца? Он должен был обеспечивать себя сам – детдомовские скудные сбережения кончились.

В поисках работы он зашёл в школу на окраине города, дальше от той, где он жил. Школа была большая. «Может, будет место охранника или какого-либо рабочего?» – подумал он. Его направили к директору. Им оказался добрый пожилой мужчина. Тот расспросил его и, узнав, что молодой человек любит и знает литературу, обрадовался, ибо сам увлекался литературой и писал стихи.

Побеседовав, он на некоторое время задумался, а потом вдруг сказал:

– Да, я беру вас, будете работать учителем начальных классов.

– Что?! – удивился Алексей Александрович. – Я не могу быть учителем, я ничего не знаю!

– Научим, – спокойно сказал директор. – Учить маленьких детей нетрудно…

– Я не люблю учительскую профессию.

– Полюбите, – опять спокойно произнёс директор, – это же божественная профессия!

Алексей Александрович не успел сказать, что эта работа совсем не для него, как директор вызвал завуча.

– У нас осталась вакансия учителя во втором классе? – спросил он.

– Да, – ответила завуч.

– Замену нашли?

– Нет, но ищем.

– Вот вам учитель! – сказал директор и указал на Алексея Александровича.

Завуч с удивлением воскликнула:

– Ой! Он же мужчина!

– Да, мужчина, как видите! Ну и что? – сказал директор. – Нам запрещено брать мужчину учителем начальных классов? Пишите приказ, пока молодой человек не передумал!

А молодой человек и не думал о должности учителя. Он попытался что-то сказать или просто взять и уйти. Но директор вышел из-за своего рабочего стола, взял его за локоть и мягко сказал:

– Вам понравятся наши дети.

Озадаченная завуч удалилась.

– Вы любите стихи? – спросил вдруг директор.

– Да, – ответил Алексей Александрович.

– Так и думал. Хотите, прочту вам свои стихи?

– С удовольствием послушаю, – сказал он.

– Отлично!

Он принял позу поэта и прочёл:

 
Школа – не казарма,
Дети – не солдаты.
Не муштруй их, дядька
С головой кудлатой.
 
 
Не греби их тупо
Под одну гребёнку.
Не насилуй душу.
Дай вздохнуть ребёнку.
 
 
Не сгоняй их в кучу,
Не гони их строем.
И без строя можно
Вырасти героем.
 
 
И не замечаем,
Что не та эпоха,
И не понимаем,
Хорошо иль плохо

(стихи здесь и далее принадлежат Семёну Рувимовичу Богуславскому. – Прим.).
 

– Ну как? – спросил он, кончив читать.

Стихи понравились Алексею Александровичу, и он похвалил их. Директор остался доволен.

– Это тебе первые мои наставления, – сказал он и дружески улыбнулся.

Вскоре секретарша занесла приказ о назначении Алексея Александровича учителем начальных классов. Директор приказ подписал и торжественно вручил копию новоиспечённому учителю.

Перед тем как попрощаться, директор подвёл его к углу, где на стуле стояла большая картина в золотистом обрамлении. Сама картина была закрыта газетой.

– Только что принёс в подарок школе бывший ученик, ныне перспективный молодой художник. Хочу услышать ваше мнение!

Он снял газету. С картины, написанной масляными красками, на них смотрел один-единственный цветок на высоком стебле – лилия. Она была на фоне неба с облачком.

– Восхитительно! – произнёс Алексей Александрович, зачарованный увиденным.

– Да? Я тоже так думаю… Дипломная работа… Вы бы не подсказали мне, где её лучше повесить?

Алексей Александрович оглянулся и показал на стену напротив окон. Но там уже висели другие картины.

– Правильно, – сказал директор, – я тоже так думал. Уберу все картины и повешу эту одну.

Они попрощались. Это был день двадцатого августа, три года тому назад.

Так студент второго курса стал учителем начальных классов.

Второй класс Алексей Александрович повёл в третий, а теперь завершает с детьми четвёртый класс, сам же оканчивает четвёртый курс университета.

За эти три года он полюбил детей, и дети полюбили его.

Но полюбил ли он профессию учителя?

Никак нет!

Вот закончится учебный год, и он скорее пойдёт работать грузчиком, чем останется в школе учителем.

***

Выйдя из автобуса, он добежал до школы.

Завуч встретила его в холле.

– Алексей Александрович, вас ищет директор. До звонка ещё есть время. Поспешите к нему!

– Спасибо, – сказал он и поднялся на второй этаж.

«Прочтёт новые стихи», – подумал он. Так происходило часто: директор звал его, чтобы услышать его мнение.

Директор, увидев его, порадовался.

– Хорошо, что пришли! – он закрыл за ним дверь на замок. Затем взял его за локоть, подвёл к окну, откуда был виден майский пейзаж окраины большого города, и достал из кармана листки.

– Мне нужно ваше мнение, понимаете, именно ваше мнение. У вас прекрасный вкус. Их я написал вчера ночью, послушайте, пожалуйста!

Он как обычно принял позу поэта. В левой руке держал листки со стихами, а правой рисовал в воздухе символы, выражающие настроение и придающие образам семантическую абстрактность.

Он читал красиво и увлечённо, а Алексей Александрович слушал внимательно, направив свой взор на картину с лилией.

 
Не надо воевать с ребятами,
Смешливыми и плутоватыми,
Самолюбивыми, лохматыми,
Застенчивыми, угловатыми,
Надменными акселератами,
Трусливыми и хамоватыми,
Пустыми, скрытными, пассивными,
Красивыми и некрасивыми,
Прямыми, вспыльчивыми, дерзкими —
Со всеми их словами детскими,
Которые запоминать
И после им припоминать
Не надо…
Как же, их простить???
Да так вот…
И не надо мстить.
Не надо воевать с ребятами.
Во всём, конечно, виноватыми.
 

Он закончил читать и сразу ушёл в творческую задумчивость. Видимо, забыл, что рядом стоял человек – его ценитель. Спустя пару минут он оторвал взгляд от окна и направился к своему рабочему столу. Сел за стол, взял авторучку, сгрыз её верхнюю часть и устремил взор в никуда. Потом опустил голову и стал быстро записывать.

Алексей Александрович был действительно очарован стихами: искренняя любовь к детям и владение образностью слова рождали педагогическую поэзию. Он хотел похвалить директора, но, увидев, что тот в плену вдохновения, бесшумно вышел из комнаты и шёпотом предупредил секретаршу:

– Не тревожьте его, пока сам не позовёт!

И поспешил в свой класс.

***

Учителя-коллеги охотно взялись сделать из него учителя. Приглашали на свои уроки, на методические объединения, давали наставления и объяснения. Даже делились своими конспектами уроков, разрешали списывать.

Но у него складывалось впечатление, что он всё это и так знает. Скажем, сидит он на уроке математики маститого, опытного учителя, записывает весь ход урока: все вопросы учителя, все ответы. И всё это кажется ему до боли знакомым. Иногда он забывал, что сам уже вроде учителя, и тогда ему казалось, что он ученик-второклассник и его вот-вот вызовет учительница, задаст вопрос, он запнётся, а она раздражённо скажет: «Что мне с тобой делать… Опять двойка!» В такие моменты ему хотелось заплакать, закричать, зарыдать, бунтовать.

Был случай, когда он выкрикнул на уроке: «Вы не имеете права!» Учительница посмотрела на него в недоумении. Дети оглянулись. И он сразу обнаружил, что давно уже не ученик и ему никто в жизни больше не осмелится задать вопрос: как пишется слово «ещё» или сколько будет от двадцати отнять девятнадцать. И не будет такого, чтобы на него набросился кто-нибудь из учителей и обозвал «тупым», как сделала эта учительница, которая давала ему показательный урок.

На уроках своих коллег, – а они часто специально для него готовили уроки, чтобы учить новичка, – он не учился, а возмущался. Возмущался тем, что они только спрашивали у своих учеников, а те, бедные, только отвечали. Учителя разгуливали по всей классной комнате, а дети не могли шевельнуться без их разрешения. Учителя оценивали их знания и ставили отметки, а дети были лишены права оценивать уроки своих учителей и ставить отметки им. Они могли обругать ребёнка, накричать, высмеять его, а тот, напуганный учительским гневом, беспомощно опускал голову, краснел, плакал.

Может быть, этому мальчику или этой девочке, как ему самому, когда он был учеником и когда учительница унижала его, тоже хотелось умереть на месте или выброситься из окна, чтобы хотя бы так вызвать к себе чувство сострадания одноклассников и наказать учительницу? Он сам, будучи учеником, после очередной учительской грубости не раз подумывал, что, вот, придёт домой и найдёт способ, чтобы покончить с жизнью. А теперь на уроках своих коллег ему то и дело казалось, что у того мальчика, которого оскорбили, тоже появляется мысль о самоубийстве.

И ему становилось плохо, хотелось встать и демонстративно выйти из класса. Но детдомовское воспитание не позволяло ему так поступить. И когда в конце урока к нему подходила гордая учительница в надежде услышать похвалу от начинающего учителя, этот начинающий открывал рот как рыба, не в состоянии выпустить ни звука.

Какие же уроки проводил он сам? Делал всё наоборот, чему учили и что показывали коллеги и, конечно же, назло своей учительнице, которая однажды вызвала его маму и что-то грубо ей сказала.

Коллеги к нему на уроки не приходили. Им не нужно было ходить к нему, ибо они и мысли не допускали, что у него тоже можно чему-то научиться.

Завуч не спешила его проверять, у неё и так было много забот: готовить отчёты, собирать справки, составлять планы, а также разрешать конфликты. Ей не нужно было проверять новичка ещё и по той причине, что на него не было никаких жалоб от родителей. Ещё она боялась того, что обиженный проверкой учитель мог уволиться из школы. И где тогда найти замену? Никто не хочет работать учителем, тем более если школа находится на окраине города.

***

Из кабинета директора он поспешно направился в свой класс.

Дети встретили его радостными возгласами.

– Что мы будем делать? – спросил он у детей.

– Сегодня хорошая погода, давайте погуляем…

– Лучше в футбол поиграем…

– Нет, – сказал учитель, – так нельзя. Урок есть урок. Вот и спрашиваю, что нам делать на уроке?

У него получилось так, что всю программу по чтению и математике он закончил гораздо раньше, чем полагалось. Другие учителя жаловались, что у них не хватает времени, чтобы пройти программу. А у него хватило. И он растерялся: что дальше делать? Не станет же повторять и закреплять пройденное. Тогда он обратился к детям: