Текст книги "Счастливого Рождества, Тони!"

– Пусто… как и следовало ожидать. Обычный наемник на ворованной машине. И все-таки нам лучше поскорее отсюда убраться.

Только теперь я наконец узнал инспектора Лафрамбуаза.

– Право слово, я, кажется, обязан вам жизнью! Быстро же вы подкрепили делом наш уговор!

– Помните, месье Лиссей, «тот, кто предан в малом, и в великом не подведет»…

Он взял меня под руку.

– Вы едва не погибли, а я только что убил человека. Есть с чего разволноваться. Пойдемте-ка опрокинем по стаканчику.

Мы сели в машины и, вернувшись в центр Бордо, без труда нашли почти пустое кафе. Я был не слишком доволен собой и честно сказал об этом Лафрамбуазу – полицейский невольно вызывал у меня все большее почтение.

– Вы замечательный стрелок, инспектор.

– Не моя заслуга – просто мне нравится стрелять.

– Неужто вы принадлежите к числу тех, кто идет служить в полицию только для того, чтобы на законном основании удовлетворять собственную страсть к насилию? А я-то думал, такие полицейские встречаются только в романах и в кино, – с улыбкой заметил я.

Лафрамбуаз вскинул на меня непроницаемые бледно-голубые глаза.

– Боюсь, так оно и есть, – просто сказал он.

– Удивительно, правда?

– Да… и даже больше, чем вы думаете… Я ведь собирался стать пастором и уже начал учиться. К счастью, мои наставники быстро сообразили, что я стану истинным бичом для прихожан, ибо куда более склонен служить суровому и непреклонному Богу Авраама, никогда не шутившему с дисциплиной, нежели евангельскому Агнцу. И мне посоветовали подыскать иное поприще. Думаю, они поступили правильно. Я бы пинками загонял паству в храм, а это далеко не лучший метод…

– Инспектор, ваше имя…

– Мой отец жил в Канаде и любой другой литературе предпочитал Библию. Это объяснит вам и почему мне дали имя пророка, и откуда взялось мое мнимое призвание служить церкви. Но в двадцать один год я решил навсегда перебраться во Францию.

Честное слово, парень нравился мне все больше. Его хладнокровие, поразительная меткость, мужество и своеобразный юмор не могли не вызвать восхищения, но тем мучительнее я раскаивался в собственной глупости. И как я мог угодить в такую детскую ловушку? А ведь не вмешайся вовремя Лафрамбуаз, она бы наверняка сработала!

– Но каким образом вы так своевременно оказались на месте и сумели вызволить меня из дьявольски скверного положения?

– Да просто с тех пор как мы познакомились, я либо слежу за вами сам, либо посылаю кого-нибудь из своих людей, – не моргнув ответил полицейский.

– Вы все еще подозреваете меня в убийстве Сюзанны Краст?

– Нет, но очень рассчитываю, что вы выведете меня на след убийцы – у вас куда большие возможности и полномочия, и вы можете использовать не дозволенные для меня методы.

– Извините, конечно, но… откуда у вас такой интерес к самой, в сущности, банальной истории?

– Мы с Сюзанной вместе росли и очень дружили, да и потом сохранили самые добрые отношения. Поэтому я своими руками прикончу ее убийцу, месье Лиссей.

– Если я не успею вас опередить. Не забывайте, что этот тип застрелил и моего друга Бертрана Тривье.

Лафрамбуаз покачал головой:

– Прошу прощения, месье Лиссей, но вы же сами признали, что обязаны мне жизнью, верно?

– Согласен! И что с того?

– Ну так вот, в обмен на вашу я хочу получить жизнь убийцы Сюзанны!

– Боюсь, в такой ситуации мне было бы трудно отказать вам, инспектор.

Мы обменялись крепким рукопожатием, еще не зная, что положили таким образом начало долгой дружбе. Но чем большей симпатией я проникался к исключительным достоинствам Лафрамбуаза, тем с большим стыдом представлял, что он может подумать обо мне после недавнего конфуза.

– Сам не знаю, что за муха меня укусила… Впервые в жизни я вел себя так по-дурацки… Как-никак следовало догадаться, что, раз убийца Сюзанны знал о нашей с ней предполагаемой встрече, наверняка он не спускает с меня глаз… А я попался, как молокосос… Просто невероятно!

– Зато вполне объяснимо, если ваши помыслы заняты чем-то другим.

К своему величайшему смущению, я покраснел. Иеремия никак не мог знать о моей слабости к Эвелин Гажан, и все-таки сразу нащупал болевую точку. Давно пора взять себя в руки! Я поглядел на часы.

– Еще есть время нанести пару визитов. Вы опять поедете следом?

– Нет. Во-первых, вы дали слово оставить убийцу Сюзанны мне, а во-вторых, я знаю, где вас искать. До свидания, месье Лиссей, и позвольте мне дать вам добрый совет: думайте только о том или о тех, кто собирается отправить вас следом за вашим другом и моей подругой. До скорого.

Провожая взглядом Иеремию Лафрамбуаза, я невольно подумал, что такого человека лучше иметь союзником, чем врагом. Под его внешней отрешенностью угадывались несгибаемая воля и полное отсутствие жалости к кому и чему бы то ни было. Если бы Лафрамбуаз не служил закону и, возможно, не сохранил остатки былой религиозности, из него получился бы идеальный тип хладнокровного и методичного убийцы, «человека без нервов» – достаточно заглянуть в его ледяные, не выражающие никаких человеческих чувств глаза. Перебрав в памяти последние часы, я пришел к выводу, что инспектор не совершил ни одной ошибки. Вся мизансцена, устроенная убийцей Сюзанны, пропала даром. Я подумал о безжалостной, хоть и молчаливой ненависти, которой с той минуты проникся к преступнику Иеремия. Пожалуй, можно поспорить, что тот заранее обречен. И все-таки разоблачить его я обязан сам, хотя бы для того, чтобы оправдаться в глазах инспектора, а заодно и в своих собственных.

Мне бы радоваться поддержке такого человека, как Лафрамбуаз, но кое-что ужасно мешало видеть будущее в розовом свете: Иеремия, как и Сальваньяк, явно предостерегал меня против Эвелин, а уж этого я никак не мог стерпеть. И я упрямо повторял себе, что оба они ошибаются. Лафрамбуаз – потому что, видимо, презирает женщин и любовь, а Сальваньяк верит и настаивает на виновности мадам Гажан, поскольку это самое простое решение. При этом я отлично знал, что рассуждаю несправедливо, недаром в Париже Сальваньяка считали прекрасным агентом с безукоризненным прошлым. Что до Лафрамбуаза, то со свойственным всем влюбленным отсутствием логики я видел в нем первоклассного полицейского и одновременно обвинял в самой неразумной необъективности. Я встал из-за столика, очень недовольный собой. Прелестная вдова и впрямь не в меру занимала все мои помыслы. Впервые за время службы я дал явную слабину. Стыдновато, конечно, но мне никак не удавалось вызвать в душе настоящее раскаяние. Так или иначе, я уже довольно давно подумывал жениться и подыскать другую работу. Так почему бы не попробовать начать новую жизнь с Эвелин Гажан, чья хрупкая красота всколыхнула все самое лучшее, что во мне есть? И, подобно древнему рыцарю без страха и упрека, я готовился защищать честь Прекрасной Дамы. И потом, доказав Сальваньяку и Лафрамбуазу ее невиновность, я наверняка вплотную подберусь к преступнику.

Эвелин не сразу открыла дверь. Но когда она в халате и с заспанным личиком наконец появилась на пороге, сердце у меня совсем растаяло. Как бы твердо я ни решил сохранять полное беспристрастие, справиться с волной нежности, буквально захлестывавшей меня при виде молодой женщины, не удавалось.

– Вы? В такой час?

– Можно мне войти?

– А это… очень нужно?

– Необходимо!

– Что ж, в таком случае…

Она пропустила меня в дом и заперла дверь.

– Я думаю, вы не вполне отдаете себе отчет, до какой степени ваше ночное появление у еще не очень старой женщины может… удивить моих соседей? – заметила Эвелин, проводив меня в гостиную.

– Но, наверное, не больше, чем исчезновение вашего супруга?

Она закусила губу.

– Это вовсе не одно и то же!

– А по-моему, да! – так же сухо бросил я.

Мадам Гажан оскорбленно выпрямилась и напустила на себя самый официальный вид.

– Что ж, я вас слушаю.

– Сюзанна Краст умерла.

В глазах Эвелин мелькнуло крайнее изумление.

– Сюзанна… умерла? – недоверчиво переспросила она. – Не может быть! Но ей еще и сорока нет!

– Возраст тут ни при чем. Что молодой, что старый, если ему разбить голову, умирают совершенно одинаково.

Мадам Гажан быстро поднесла руку к губам, словно сдерживая крик. Нет, конечно же, она не могла с таким совершенством ломать комедию!

– Вы хотите сказать, она… ее…

– Да, убили, так же, как и моего друга Тривье.

– Но почему? Почему?

– Потому что убийца опасался, как бы она не рассказала мне нечто такое, что могло бы навести на след вашего мужа.

Эвелин сложила руки на коленях и, уставившись на рисунок ковра, в полной растерянности повторяла:

– Неправда… неправда… неправда…

Я ухватил ее за плечи и хорошенько встряхнул.

– Послушайте меня, мадам Гажан! Никто не знал, что я собираюсь к Сюзанне Краст, кроме вас и Турнона… Но Турнон искренне любил Сюзанну и только что чуть не прикончил меня, решив, будто в убийстве его секретарши повинен я… Но и вы тоже не убивали Сюзанну, не так ли, мадам Гажан?

Она изумленно воззрилась на меня.

– Я?.. Бедняжку Сюзанну?.. Это… это просто чудовищно!

Я взял ее за руки и осторожно притянул поближе.

– Но если это сделали не вы и не Турнон – значит, кто-то из тех, кому вы или он рассказали, что я поеду к мадемуазель Краст. Иного не дано. И вряд ли о намечающемся свидании стал бы распространяться Турнон – он слишком страдал от ревности, хоть это и было ужасно глупо…

Я немного помолчал, давая ей время обдумать мои слова, а потом отчеканил, нарочно выделяя каждый слог:

– Мадам Гажан, кому вы говорили, что вечером я увижусь с Сюзанной Краст у нее дома?

– Да никому! С тех пор как мы с вами расстались, я ни на минуту не выходила из дому!

– Да, но после меня здесь остался месье Сужаль.

– Но ведь не думаете же вы, что Фред…

– Однако вы упоминали при нем о моей предполагаемой встрече с мадемуазель Краст?

Эвелин замялась.

– Возможно… не помню… но, вероятно, да… я привыкла рассказывать Фреду обо всем… После того как Марк… уехал, он моя единственная поддержка и опора…

– И он вас любит!

Она посмотрела мне в глаза.

– Думаю, да. Но вам-то какое дело?

– Никакого… просто мне это не нравится.

– Вот как? И по каким же таким причинам?

– По личным. А вы?

– Что – я?

– Вы его любите?

– А вы не думаете, что вмешиваетесь в чужие дела, которые вас нисколько не касаются?

– Меня все касается, мадам, когда нужно во что бы то ни стало докопаться до истины.

– Но какое отношение мои чувства к Фреду…

– Так вы отказываетесь мне ответить?

Эвелин явно начинала сердиться.

– Ладно! В конце концов, мне все равно! Нет, я не люблю Фреда в том смысле, в каком вы это понимаете… Для меня он друг, брат…

Меня вдруг охватило такое счастье, что, не удержавшись, я воскликнул:

– Спасибо!

И, не понимая толком, что делаю, я расцеловал Эвелин в обе щеки. Этот поцелуй вернул меня к действительности, и, сообразив, что натворил, я смущенно пробормотал:

– Извините!

Мадам Гажан ошарашенно поглядела на меня.

– Ну, знаете!

– Прошу прощения, но я так обрадовался, узнав, что вы не любите Сужаля…

– Хотела бы я знать почему?

– Послушайте, мадам Гажан, я уже попросил у вас прощения за свой необдуманный поступок… И давайте больше не будем о нем говорить… Хорошо?

– Пусть так… Хотите чего-нибудь выпить?

– Нет, спасибо.

– Тогда, может, вы хотя бы сядете?

– Охотно.

Мы оба опустились в кресла.

– Давайте еще раз вспомним все факты, мадам Гажан… Итак, ваш муж исчезает, прихватив досье очень дорогостоящего изобретения, которое интересует Министерство национальной безопасности. Моего коллегу Тривье, направленного сюда расследовать дело на месте, убивают. Его сменяю я, и, как только Сюзанна Краст предлагает сообщить мне интересные сведения, она в свою очередь гибнет. Только что в Бегле меня тоже пытались убить, и, не подоспей вовремя инспектор Лафрамбуаз, я бы уже пополнил список жертв. Вывод напрашивается сам собой: либо ваш муж по-прежнему прячется в Бордо и убивает каждого, кто пытается напасть на его след, либо его кто-то надежно охраняет.

– Боюсь, у вас чересчур разыгралось воображение. Марк меня искренне любит и не мог бросить. Кроме того, он прямая противоположность убийце. Наконец, чтобы так последовательно устранять всех, кто его ищет, надо все время поддерживать связь с преданным другом, способным ради него даже на преступление…

– Инспектор Лафрамбуаз, решивший во что бы то ни стало мне помогать, полагает, что, возможно, такой человек у Гажана есть, и это вы.

– Вы тоже так думаете?

– Нет.

– Почему?

– Не знаю…

Она тихонько накрыла мою руку ладонью.

– По той же причине, которая заставила вас меня поцеловать, когда я сказала, что не люблю Фреда Сужаля?

– Представляю, как я сейчас смешон…

– Нет, напротив… Я думала, вы наглухо закрыты для любых человеческих чувств, и, уверяю вас, мне очень приятно знать, что вы нормальный мужчина… Тони… Я ненавижу несправедливость, кровь, насилие и жестокость, и, если бы вдруг поверила, что Марк так невероятно изменился… и стал убийцей, он бы навсегда для меня умер!

Настал мой черед взять ее за руку, а Эвелин меж тем продолжала:

– И все же куда вероятнее, что моего мужа похитили и держат где-то под замком… но уж никак не Фред! Он, бедняга, слишком импульсивен, слишком много кричит… Вдобавок у Фреда есть подружка, к которой, невзирая на все уверения в обратном, он очень привязан.

– И кто же это?

– Певичка из его кабаре, Линда Дил.

– И все-таки Сужаль ухаживает за вами?

Эвелин пожала плечами.

– Фред неисправимый юбочник.

По дороге в «Кольцо Сатурна», кабаре Фреда Сужаля, мне хотелось петь от радости. Я не привык лгать себе самому и честно признаю, что радовался согласию Эвелин принять мою дружбу. Само собой, в глубине души я надеялся на нечто большее, но – терпение. Лиха беда начало. Кроме того, я убедился, что Эвелин и вправду не любит Сужаля, а следовательно, я мог действовать против него, не оскорбляя ее чувств. Обычно я не позволяю себе руководствоваться личными симпатиями и антипатиями, но среди знакомых Гажана Фред Сужаль и вправду выглядел наиболее подозрительной личностью, и я полагал, что он спрятал инженера, либо надеясь со временем занять его место подле Эвелин, либо рассчитывая воспользоваться знаменитым досье. И в ту же секунду супруг моей возлюбленной, которого я всего несколько часов назад считал безжалостным убийцей и предателем, превратился в жертву.

В раздевалке «Кольца Сатурна», как, впрочем, и всех кабаре мира, гостей встречала пухленькая блондинка с невероятно глубоким декольте.

– Месье Сужаль сейчас у себя? – спросил я, отдавая ей пальто.

– Как всегда, месье.

Положив номерок в карман, я осторожно вошел в зал – на крошечной сцене как раз пела женщина, а поскольку считается, что артисту для пущего вдохновения необходим полумрак, можно было запросто на кого-нибудь наткнуться или задеть столик. Во избежание неприятностей я направился прямо к стойке и шепотом заказал виски. Физиономия бармена выражала полное равнодушие ко всем и ко всему на свете. Но вообще-то за долгие годы ночных скитаний я давно подметил, что точно такой же вид у большинства его коллег.

– Я хотел бы поговорить с месье Сужалем.

– И как о вас доложить?

– Тони Лиссей.

Бармен слегка поклонился и пошел в уголок бара звонить хозяину. А я, больше не обращая на него внимания, стал слушать певицу. Очень красивая девочка – такая запросто может позволить себе петь как угодно и что угодно. Прелестное дитя меж тем исполняло очередной «шедевр» реалистического жанра и горько жаловалось на матросов, которые вечно смываются куда-то, оставляя возлюбленную то на песке, то на мостовой. Я так увлекся, что даже не заметил появления Сужаля.

– Решили-таки меня навестить?

– Нет, мне надо поговорить с вами.

– О чем?

– О смерти Сюзанны Краст.

– Прошу прощения… а кто это?

– Знаете, Сужаль, я, конечно, терпелив по натуре…

– Очень рад за вас!

– …но все же злоупотреблять этим не стоит, а то я могу рассердиться.

– Замолчите, вы меня пугаете!

Парень откровенно нарывался на драку.

– Вам и без того страшно, Сужаль, иначе вы не стали бы поднимать шум, вместо того чтобы спокойно ответить на мои вопросы.

– Вы так думаете, да? Ну, тогда пошли!

Он повел меня за маленький столик, стоявший поодаль от прочих. Как только мы сели, подбежал официант и услужливо осведомился, что мы будем пить.

– Ничего! – сердито буркнул Сужаль.

Я насмешливо поклонился.

– Спасибо, вы очень любезны!

– Вы мне в высшей степени неприятны, Лиссей. То, как вы вели себя у мадам Гажан сегодня вечером, просто невыносимо. Не говоря уж о том, что я вообще недолюбливаю легавых, как бы они ни назывались.

– О, я прекрасно вас понимаю! У каждого из нас на кого-нибудь аллергия… Люди вашего типа терпеть не могут полицейских, а я, например, скорее бандитов.

– Это вы на меня намекаете?

– Помилуйте, вы не больше бандит, чем я полицейский, не так ли?

Интересно, сколько еще мы выдержим, пока дело не дойдет до рукопашной? Подумав, я решил, что очень недолго. В это время послышались аплодисменты – певица закончила номер. Когда она подошла к нашему столику, я вежливо встал:

– Добрый вечер, мисс Дил.

Девушка широко открыла глаза (между прочим, очень красивые).

– Вы знаете, как меня зовут?

– Да, от мадам Гажан.

Но хозяин кабаре грубо оборвал разговор.

– Убирайся отсюда! – зарычал он на певицу.

На глазах у Линды выступили слезы, и она, немного поколебавшись, убежала.

– Да вы еще и джентльмен, как я погляжу! – кротко заметил я, снова опускаясь на стул.

– Вы еще раз виделись с Эвелин?

– А вам-то какое дело?

– И она рассказала вам о Линде?

– Да, но, похоже, ошиблась. Мадам Гажан уверяла, что вы любите мисс Дил… а у меня сложилось совершенно иное впечатление… разве что в Бордо влюбленные ведут себя не так, как в других уголках нашей страны.

– Мне чертовски хочется набить вам морду, Лиссей!

– Поверьте, дорогой мой, я испытываю к вам точно такие же теплые чувства!

Честно говоря, наши вызывающие реплики, скрытые и откровенные угрозы выглядели немного комично. Ни дать ни взять дурно воспитанные дети! Сужаль первым решил положить конец нелепой сцене.

– Довольно! Чем скорее вы отсюда уйдете, тем раньше я снова обрету вкус к жизни. Что вам от меня нужно?

– Хочу рассказать вам одну историю.

– Я уже вышел из такого возраста!

– Это не сказка.

Он вздохнул, решив, очевидно, что все равно от меня не отделается.

– Ладно, валяйте… но только так, чтобы я не уснул со скуки!

– Ну, это вряд ли… И к тому же, если перед уходом из вашей забегаловки мне вздумается уложить вас отдохнуть, уж наверное я найду более эффективный способ.

И я добросовестно повторил ему все, что меньше часу назад говорил Эвелин, а потом поставил перед тем же незамысловатым выбором: либо он, либо мадам Гажан. Должен честно признаться, что такая альтернатива ничуть не испугала хозяина кабаре. Более того, он весело расхохотался и тем довел меня до полного исступления.

– Кроме шуток, Лиссей? Неужели в вашей лавочке держат таких ослов? Скажите честно, вы можете представить, чтобы Эвелин ударила по голове эту несчастную женщину, к тому же бывшую коллегу? Или подыскала наемного убийцу и за умеренную мзду велела вас задавить? Может, вы плохо себя чувствуете?

– Да нет, спасибо за заботу, прекрасно. Но позвольте заметить, что, по-моему, как раз вы-то могли бы гораздо лучше справиться с этой ролью, чем мадам Гажан.

– А вам ужасно хотелось бы схватить меня за шиворот, да?

– Вы и представить себе не можете, как!

– Чертовски жаль огорчать вас, месье Лиссей, но не смогу доставить вам такое удовольствие. К несчастью для вас, мы с Марком Гажаном всегда поддерживали самые дружеские отношения. Я люблю Эвелин, ну и что? При всей своей любви я не стал бы убивать Марка в надежде унаследовать его жену, даже если допустить бредовую мысль, что она согласилась бы на такое преступление. По-моему, у вас довольно причудливый склад ума. Или это чисто профессиональная болезнь?

– Ну нет, в этом плане нам далеко до тех, кого мы обычно преследуем.

– Повторяю вам, я люблю Эвелин и, если Марк так и не вернется, несомненно предложу ей руку и сердце…

– А как же Линда Дил?

– Оставьте Линду в покое и, прошу вас, не вмешивайтесь в мою личную жизнь! Тем не менее я не настолько ослеплен страстью, чтобы пойти на убийство ради более чем проблематичной возможности стать супругом Эвелин. А уж насчет того, чтобы прикончить Марка из-за каких-то бумажек, в которых я ровно ничего не смыслю, так это вообще полный идиотизм. Возможно, в какой-то мере я и авантюрист, месье Лиссей, но в чисто буржуазном понимании этого слова. Уверяю вас, у меня нет ни малейшей тяги к измене и шпионажу. В этом отношении мне более чем достаточно романов.

– Но мой коллега Тривье погиб…

– И я о нем очень сожалею, он показался мне славным малым.

– А где вы познакомились?

– Да здесь же! И, если хотите знать, по-моему, ваш приятель всерьез положил глаз на Линду.

Я постарался не показать, как меня заинтересовало это известие. Если Тривье хотелось поближе познакомиться с мисс Дил, то уж никак не по тем причинам, которые предполагал Сужаль.

– Но погибла еще и мадемуазель Краст…

– Ну и что?

– Значит, обоих кто-то убил.

– Бесспорно, и, если это единственный плод ваших напряженных размышлений – значит, вам напрасно платят жалованье.

– Возможно, вы удивитесь, месье Сужаль, но я твердо намерен заслужить эти деньги, отыскав Марка Гажана и поймав убийцу.

– Браво! Надеюсь, вам дадут медаль?

Неожиданно я увидел, как за спиной сидевшего задом к двери Сужаля появился Сальваньяк, в пальто и со шляпой в руке. Он кого-то искал глазами и явно не собирался здесь задерживаться. Наконец мы встретились взглядом, и я понял, что он хочет сказать мне что-то важное. И в самом деле, как только я встал, Сальваньяк выскользнул из зала.

– Я вполне удовлетворен нашим разговором, Сужаль.

– А я – нет.

– Неважно. И, думаю, мы еще встретимся.

– Надеюсь, нет.

– Ну а я совершенно уверен, что так и будет.

Я медленно побрел к раздевалке. Хозяин кабаре – следом, и, когда мы поравнялись с переполненным баром, он вдруг громко сказал:

– Жак, последите, чтобы этот господин уплатил за выпивку, прежде чем удрать.

Все сразу уставились на меня. Я подошел к бару, протянул бармену десятифранковую банкноту и, получив сдачу, тут же подвинул ее обратно.

– Это вам, Жак.

– Большое спасибо, месье.

– А это вам, Сужаль!

И, неожиданно развернувшись, я изо всех сил стукнул хозяина заведения в челюсть, вложив в этот удар все раздражение, накопившееся за время разговора. Сужаль попятился, налетел на ближайший столик и рухнул без сознания. Сидевшие за столиком с воплями вскочили. Я заметил, как бармен начал шарить под стойкой, видимо ища оружие, и быстро сунул руку за пазуху.

– На вашем месте, Жак, я бы воздержался от глупостей, – вкрадчиво посоветовал я.

Он послушно замер, и я беспрепятственно вышел в холл, где меня дожидался Сальваньяк.

– Тяжелая у вас рука… – лаконично заметил он. – Завтра утром у Сужаля будет хорошенький вид! На вашем месте я бы следил за ним в оба.

Некоторое время мы молча шли рядом – моя машина стояла довольно далеко от кабаре.

– Подвезти вас? – наконец спросил я Сальваньяка.

– Нет, я сам поеду сзади и провожу вас до гостиницы, а то как бы чего не вышло…

– Очень любезно с вашей стороны. Но как вы догадались, что я в «Кольце Сатурна»?

– Лафрамбуаз не мог приехать сам и распорядился, чтобы мне позвонили.

– А почему не мог?

– Он в больнице.

– Не может быть! Несчастный случай?

– Ну, если можно так назвать то, что он заработал две пули в левую руку и одну – в бедро…