Текст книги "Секрет (сборник)"

Утро
Сочинение маркиза Доуро

 
Глянь! Аврора восходит, сияя,
И чертог ее златом горит.
То четверка коней огневая
Жаркий бег устремила в зенит.
На квадриге Аполлон
Объезжает небосклон,
Ближе к краешку земли
В ослепительной дали,
С каждым мигом пламень жарче,
С каждым мигом небо ярче
Заливает окаем
Многоцветным янтарем.
Чу! В лесах пробудились птицы,
Самый скромный цветочек рад
К встрече солнечной колесницы
Драгоценный надеть наряд.
Что ж, пусть птицы распевают,
И цветы благоухают,
И природы звучный зов
Пробудить весь мир готов.
Не ликую я со всеми,
Мне печально это время,
Радость, что вокруг царит,
Мне о скорби лишь твердит.
Мне мил вечерний тихий час,
Когда на леса и луга
Роса, невидима для глаз,
Свои роняет жемчуга.
И тогда в тиши глубокой
Птица ночи одиноко
Возносит песню из глубин
Спокойно дремлющих долин,
Звуки то печально тают,
То, ликуя, оживают,
Филомела, твой напев
Уносит ветер, опьянев.
Королева-Луна выплывает,
Серебром озарив высоту,
Свита ярких планет заполняет
Беспредельных небес пустоту,
И, склоняясь, любовный взгляд
Из надмирных сфер стремят
На невзрачного певца,
Что пленяет их сердца,
Сладких звуков чередой,
Наполняя мир земной.
Песнь для неба рождена,
Смертным милостью дана,
С духом скорбным говорит,
Радость грустному дарит.
Не сказать, как я люблю
Песнь волшебную твою.
 

Маркиз Доуро

23 августа 1830 года

Беседы

Маркиз Доуро, юный Сульт, лорд Уэлсли, сержант Бутон, Делиль

Общий зал в гостинице Храбруна.

Лорд Уэлсли. Что ж, Делиль, сегодня вы впервые участвуете в наших беседах, и я рад видеть меж нами джентльмена столь исключительно одаренного.

Делиль. Милорд, средь многих удовольствий, коими я обязан чести здесь находиться, – удовольствие свести знакомство с двумя столь выдающимися личностями, как вы, милорд, и ваш благородный брат.

Маркиз Доуро. Не припомню, сэр, чтобы имел счастье лицезреть вас прежде, однако мне часто случалось видеть отражения вашей души в безупречных творениях, в коих величественное и прекрасное передано с тем непревзойденным искусством и с тем чувством, какие доступны лишь высочайшему гению.

Лорд Уэлсли. Артур, ты видел его «Вид с Башни всех народов»?

Маркиз Доуро. Да, Чарлз, и мое восхищение безгранично. Кто в силах вообразить мысли и чувства такого человека, когда он с превыспренних высот запечатлевает на холсте величество природы? Никто. Как должен был воспарить его и без того возвышенный дух при виде далеких островов на самом краю окоема, более обширного, чем тот, что предстает с вершин Чимборасо или Тенерифе! Делиль! Ваше имя уже внесено в священный список тех, кем прославлена Британия, царица морей.

Делиль. Милорд маркиз, я не заслуживаю этого панегирика. Живопись – лишь младшая сестра Поэзии, вашего божественного искусства.

Маркиз Доуро. Моего, Делиль? Поэзия не принадлежит никому. Она не ограничена рамками государства, континента или империи, она правит равно в сердце монарха и селянина; художник и ваятель, как и поэт, живут, дышат, мыслят и действуют по ее небесному вдохновению.

Лорд Уэлсли. Хм, Артур, можно подумать, что Поэзия – другое имя Марианны Хьюм.

Сержант Бутон. Что ж, по счастью, стряпчие ей неподвластны. Скажите, молодые джентльмены, правда ли, что вы недавно ездили на сотни миль в глубь страны?

Лорд Уэлсли. Ездили, чернильная душа. И что с того?

Сержант Бутон. Я бы хотел послушать отчет о вашем путешествии.

Лорд Уэлсли. У меня нет ни малейшей охоты о нем рассказывать.

Юный Сульт. А у меня есть. Мы видели природу в прекраснейшем ее одеянии. Искусство еще не воздвигло дворцов средь темных отрогов Джебель-Кумра, средь пространной Сахарской пустыни и пальмовых оазисов Феццана иль в горных долинах, которых никому досель не случалось окинуть взором. Восхитительное безумие увлекло меня далеко от каравана, и внезапно меж гор, горделиво и мрачно рассекающих взвихренное небо, я узрел долину, исполненную сверхъестественной красы и первозданного величия. Скалы, объемлющие ее кольцом, как будто силились уберечь от сторонних взоров свое сокровище, тем более изумительное, что на нем лежала явственная печать волшебства. Невиданные деревья покачивали темными ветвями над зелеными лужайками, где вместо цветов поблескивали звезды. Над долиной никогда не рассеивались облака, а солнцу не давали заглядывать в нее грозно насупленные скалы…

 
О! здесь духи жить должны!
Долы чарами полны,
Тяжко громоздятся тучи,
Вижу, вьется сонм летучий,
Отверзая облаков
Нависающий покров,
Вижу белых крыл полет,
Устремившихся с высот,
Духи мчатся роем пчел
Лобызать бессмертный дол,
Для меня приотворенный,
Тот Эдем, чей цвет не вянет
Весь в мерцанье, весь в тумане.
О, как эта ночь темна,
Как величия полна,
О таком не говорят,
Слышу, громовой раскат
Грозно сотрясает твердь,
Гневный дух сулит мне смерть,
Продолжать я не могу…
Но затих зловещий гул.
Как спокойно все вокруг,
Каждый вздох и каждый звук
В страхе замирают тоже,
Сна Природы не тревожа.
Снова свет вокруг разлит,
Снова музыка звучит,
Солнечных созданий рой
Снова тешится игрой.
Их блистанье, их затеи —
В небесах, не на земле я…
Пу́рпурный горит восход,
Радость, жизнь, любовь грядет,
Меня слепит священный страх,
Сего виденья да не узрит смертный прах…
 

(Падает в обморок, но сидящий рядом маркиз Доуро подхватывает его и водворяет на стул.)

Лорд Уэлсли. Скорей звоните в колокольчик! Несите холодную воду, уксус, нашатырь, камфару, нюхательную соль, нюхательный табак и что там еще бывает нюхательное! Поэт впал в творческий экстаз! Скорее, скорее, если хотите спасти его жизнь!

Сержант Бутон. Что с ним? Насколько я видел, никто его и пальцем не тронул. Наверное, в уме повредился. Вот злосчастие – родиться поэтом!

Делиль. Думаю, он не выдержал наплыва чувств.

Юный Сульт (открывая глаза). Где я? Кто склонился надо мною с такой заботой? Это вы, Доуро, мой друг, патрон, благодетель, которому я обязан большим, чем всему остальному миру?

Маркиз Доуро. Успокойтесь, мой дорогой Сульт. Это я. Не позволяйте своему гению забирать такую власть над рассудком, иначе вы рискуете вызвать скорее насмешку, нежели восхищение.

Юный Сульт. Постараюсь следовать вашему совету, мой дорогой маркиз, ибо знаю, чем он продиктован.

Сержант Бутон. Что за хворь на вас напала, дозвольте спросить?

Юный Сульт. Не знаю. Мои чувства в миг обморока были невыразимы, и воистину пребывал «в небесах, не на земле я».

Сержант Бутон. Хм. (Поворачивается к лорду Уэлсли.) А вот вы почему-то очень свежи и румяны. Вашему здоровью, как вижу, поездка оказалась только на пользу.

Лорд Уэлсли. О да! В душном Стеклянном городе я никогда не чувствую себя хорошо.

Делиль. В прошлые месяцы я весьма тревожился, видя ваше бледное лицо и щеки без единого мазка кармина. Теперь и самый дивный лепесток дикой розы не сможет соперничать с вами в нежности оттенка. Ваши глаза тоже сияют ярче, а волосы блестят более обычного.

Лорд Уэлсли. Чепуха! Надеюсь, я загорел до смуглоты.

Делиль. О нет, ваша кожа лучится еще более чистой белизной.

Лорд Уэлсли. Наглая ложь! Вы намекаете, что я употребляю пудру?

Делиль. Да, и самую лучшую – несравненную доброту нрава.

Лорд Уэлсли. Ну вот вы опять, сэр. Артур, скажи, рождался ли на свет человек зловреднее меня? Отвечай честно.

Маркиз Доуро (со смехом). Что? Вновь апеллируешь ко мне? Твой вопрос бессмысленен, поскольку я не знаю всех, кто рождался на свет. Однако, думаю, будь то, что ты подразумеваешь, правдой, я не любил бы тебя так сильно.

Лорд Уэлсли. Делиль, вы испортили мне настроение и заставили меня разозлиться на Артура, так что отодвиньтесь, не сидите так близко!

Делиль (в сторону, маркизу Д.). Я чем-то его огорчил?

Маркиз Доуро (в сторону, Делилю). О нет, сэр, он любит лесть. Не бойтесь мазать ее на хлеб слишком густо – чем толще слой лести, тем ему приятнее. Следите за глазами: если они блестят от гнева, то берегитесь, а когда искрятся, как сейчас, значит, все хорошо. Нахмуренный лоб, надутые губы, резкие слова – все это лишь знаки его удовольствия.

Делиль. Скажите, дома он столь же мил и обходителен?

Маркиз Доуро. Несравненно более. Когда мы остаемся с глазу на глаз, он ведет себя так, что при взгляде на него самый отъявленный мизантроп полюбил бы человечество. А вот с чужими он хочет казаться менее дружелюбным, чем на самом деле.

Делиль. Какой удивительный характер!

Лорд Уэлсли. Юный Сульт и сержант Бутон, гляньте-ка на этих двоих, как они шепчутся! Невоспитанные мужланы! Повернитесь лицом к обществу, господа!

Делиль. Мы говорили о вас.

Лорд Уэлсли. Обо мне? Я требую объяснений. (Входит слуга.) Чего тебе надобно?

Слуга. Прибыл посыльный из дворца Ватерлоо. Его светлость герцог Веллингтон немедленно требует маркиза Доуро и лорда Уэлсли к себе.

Лорд Уэлсли. Проваливай, обезьянья рожа! Идем, братец, раз требуют. Интересно, что понадобилось отцу?

Юный Сульт. Мы тоже пойдем.

Делиль. Могу ли я просить о чести быть допущенным в августейшее присутствие вашего батюшки?

Маркиз Доуро. Конечно, если вы желаете, я вас представлю.

Делиль. Ваша милость окажет мне этим величайшую услугу.

Сержант Бутон. А мне пора домой.

Лорд Уэлсли. Идемте лучше с нами. Идемте, идемте.

Все выходят.

Занавес.

Закончено 23 августа 1830 года

Бронте Шарлотта

Объявления

«Искусство лжи»

сочинение лорда Чарлза Уэлсли,

в одном томе дуодецимо[31]31
  Формат в одну двенадцатую печатного листа.


[Закрыть]

ЦЕНА 2 шиллинга 6 пенсов

С отчетом о тех, кто

оное искусство практикует.

«СОГАСТ», роман

Сочинение

КАПИТАНА ДРЕВА

в двух томах октаво

Цена 20 пенсов

«Орион и Арктур», ПОЭМА

ЛОРД УЭЛСЛИ

«Это самая красивая поэма,

когда-либо

вышедшая из-под человеческого

пера; чувства совершенно оригинальные,

ничто не заимствовано у других».

«Литературное обозрение Стеклянного города»

«О беседах»

Сочинение МАРКИЗА ДОУРО

1 том. Цена 5 шиллингов

«Одиночество» того же автора. Цена 10 пенсов

«Гордец»

Сочинение капитана ДРЕВА

Цена 30 шиллингов. 3 т.

Месье ПРОДАЕТ мышеловку.

Поймать в нее никого нельзя,

потому что она СЛОМАНА.

Месье Пируэт обучает

ИСКУССТВУ СМОРКАНИЯ НОСА

у себя на дому по адресу:

Стеклянный ГОРОД, улица Синей розы, дом 105

ЛОРД ЧАРЛЗ УЭЛСЛИ

сим посылает вызов дерзкому фанфарону,

что хвастливо обещал справиться с сорока

такими, как вышеупомянутый, коего

назвал «чахлым сорняком, который

необходимо выполоть».

Податель объявления слышал это

бахвальство, находясь инкогнито

в таверне под названием «Пламя»,

и приглашает его встретиться на поле

за сараем Лихих молодцов, в тридцати

милях к востоку от Стеклянного города,

вместе с секундантами, и помериться

силами в кулачном бою. Л.Ч.У.

Перышко отправится в воздушное путешествие

от трактира «Лентяи» 9 декабря 1830 года.

Для участия необходимо купить кружку эля.

Альбион и Марина[32]32
  © Перевод. Е. Доброхотова-Майкова, 2012.


[Закрыть]
Повесть, написанная лордом Чарлзом Уэлсли и в основной своей части основанная на реальных событиях

Напечатано сержантом Древом

Продается у него же

и во всех книжных лавках

главного Стеклянного города, Парижа и проч.

Предисловие

Я сочинил эту повесть в отместку за обиды, нанесенные мне в последнее время. Многие части, особенно первая, написаны под таинственным влиянием, необъяснимым для меня самого. Читатель легко узнает героев сквозь легкий покров, накинутый на них автором. Я сильно польстил леди Зельзии Элрингтон. Она вовсе не такая красавица, какой я ее представил, и куда решительнее добивалась любви того, чье сердце принадлежало другой. Усилия ее пока не увенчались успехом: Альбион до сей поры оставался тверд. Что будет дальше – гадать не берусь; впрочем, думаю, что бесконечное превосходство Марины поможет ей взять верх над соперницей, которая, как известно каждому, разбойница, бестия, синий чулок, амазонка и мегера, соединенные в непревзойденной полноте всесовершенства. Финал начисто лишен какой-либо связи с реальностью. Альбион и Марина, насколько мне известно, живы и здравствуют. Одно, впрочем, заставляет мое сердце обливаться кровью – я не вставил в повесть ни единого скандала с участием капитана Древа. Надеюсь, читатель меня простит, если я поклянусь с лихвой восполнить это упущение в первый же раз, как сяду за книгу.

12 октября 1830 года

Ч. Уэлсли

Я написала это за четыре часа. Ш.Б.

Глава 1

Есть в Южной Англии прелестная деревушка, знакомая мне лучше, чем кому бы то ни было. Окрестности ее лишены дикого великолепия, уместного для романа, на каковое звание не претендует сия краткая повесть. Не грозные замшелые скалы, не смутные громады холмов, являющие хмурый лик девственной природы, но маленькие мирные долины, скромные пригорки, увенчанные рощами, журчащие ручейки, возделанные поля, фермы, усадьбы, спокойная река образуют декорации для различных сцен, и в каждой деревушке – свой герой.

Есть он и в нашей, и это «хозяин». Всякое ухо в мире наслышано о его славе, всякий язык ее подтвердит. В моей повести он будет зваться «герцог Стрателлерей», и то же имя носит деревушка. Ибо на тридцать миль в окружности ему принадлежит каждый дюйм земли, и все здешние жители – его вассалы.

Роскошная вилла, вернее, дворец герцога высится посреди обширного парка, словно бы заявляя свои права на все видимое вокруг.

Гений этого властелина, его заслуги, облик его не может, не смеет изобразить мое слабое перо; любые слова восхищения и сыновней преданности с моей стороны бессильны отдать ему должное.

Сам герцог за множеством государственных дел редко появляется в поместье, герцогиня же, его супруга, живет там постоянно. О ней могу сказать лишь, что она – ангел во плоти, ее душа исполнена милосердия, щедрости, доброты и сердечности. Стар и млад любят ее; благословения сопровождают ее повсюду.

У его светлости двое сыновей, и оба в те поры часто навещали деревушку. О младшем, лорде Корнелиусе, довольно будет сообщить, что ему пошел восемнадцатый год; он серьезен, педантичен, сдержан, отчасти высокомерен и насмешлив, с тонкими чертами смуглого лица, с черными как вороново крыло волосами, любит задумываться о суетности человека, а равно изощрять свой ум изучением глубокомысленных тонкостей математики или возвышеннейшей из наук – астрономии.

Старший сын, Альбион, маркиз Таргус, герой моей нынешней истории. Ему только что исполнилось девятнадцать, осанка его величава, великолепная фигура заставляет вспомнить Аполлона Бельведерского. Блестящие пряди вьющихся каштановых волос осеняют чистейшее, невозмутимое беломраморное чело. Рот и нос превосходно вылеплены. Однако прекраснее всего глаза – мне никогда не доводилось видеть подобных. О! я мог бы часами зачарованно ими любоваться! Что за ясность, глубина, прозрачность в этих ярких карих очах! Чары его улыбки неотразимы, хотя не часто этот солнечный луч души пробивается сквозь задумчивое, даже меланхолическое выражение благородных черт. Он – капитан полка конной гвардии его величества, и воинственная грация сквозит в каждом его движении. Ум маркиза ничуть не уступает внешности, и хотя он не отдается наукам всецело, как младший брат, все же весьма сведущ в латыни и древнегреческом и глубоко начитан в античной словесности, не говоря уже о величайших творениях литературы на английском, немецком и итальянском языках.

Таков мой герой. Я знаю за ним лишь один недостаток: чрезмерную вспыльчивость, которая порою заводит его слишком далеко. Впрочем, по малейшему слову или даже взгляду отца он немедленно берет себя в руки и совершенно успокаивается.

Итак, немудрено, что герцог всегда гордился своим сыном.

Глава 2

Милях в двух от замка стоял уютный домик, полностью скрытый от взгляда густым лесом, на поляне которого и был выстроен. За ним простиралась лужайка, окаймленная душистым кустарником, а впереди – очаровательный цветник.

Здесь обитал сэр Алуред Ангус, шотландец, врач его светлости, джентльмен по манерам и обхождению, но отчасти вспыльчивый и порою сварливый.

Он был вдовцом с единственным ребенком, дочерью, которую я назову Мариной, что близко к ее настоящему имени.

Ни потаенная дикая роза, ни расцветший в развалинах колокольчик не сравнялись бы прелестью с этим цветком леса. Румянец Марины превосходил тончайший оттенок розового бутона, когда тот чуть приоткрывается дыханию лета, а колокольчик казался тусклым рядом с чистой лазурью ее очей. Шелковые пряди каштановых волос, легкими кольцами спадающие на шею и белоснежный лоб, были изящнее побегов виноградной лозы. Одевалась она с почти пуританской незатейливостью. Чисто-белое и темно-зеленое – эти цвета Марина носила постоянно, не надевая никаких украшений, кроме нитки жемчуга вокруг шеи. Она никогда не выходила за пределы тенистой аллеи на краю ячменного поля, недалеко от дома. Там, теплыми летними вечерами, она бродила, мечтала, слушала жаворонка, порой присоединяя к его восхитительным трелям свой, еще более мелодичный голос. Когда с наступлением осени и зимы ненастные дни ограничивали эти прогулки, Марина дома развлекалась рисованием (в коем была очень искусна), игрой на арфе, чтением избранных произведений на английском, итальянском и французском (всеми этими языками она владела) из богатой отцовской библиотеки, иногда немножко рукодельничала.

Так, почти в полном одиночестве (нередко лишенная даже отцовского общества, так как сэр Алуред пребывал обычно в Лондоне), она была вполне счастлива и наивно дивилась, как можно находить удовольствие в шумных забавах так называемого светского общества.

Однажды леди Стрателлерей, гуляя в лесу, встретила Марину, узнала, кто она, и, очарованная ее красотой и милыми манерами, пригласила назавтра в замок. Та пришла и встретила маркиза Таргуса. Он был изумлен и восхищен даже более, нежели герцогиня, и после ухода девушки засыпал мать вопросами о ней и на все получил ответы, еще более укрепившие его первое впечатление.

Вскоре после этого он впал в рассеянность и апатию. Читателю не надо объяснять, что маркиз, как говорится, потерял голову от любви. Лорд Корнелиус пытался вразумить старшего брата, но тот на эти мудрые увещания сначала расхохотался, потом нахмурился и велел лорду Корнелиусу замолчать.

Через несколько дней маркиз нанес ответный визит в Оуквуд-Хаус (дом сэра Алуреда), после чего стал еще мрачнее. Отец это заметил; однажды, сидя наедине с сыном, он сообщил, что видит его состояние и осведомлен о причине оного. Альбион вспыхнул, но смолчал.

– Я не намерен, сын мой, – продолжал герцог, – препятствовать твоим желаниям, хотя, разумеется, разница ваших положений весьма значительна. Однако множество замечательных качеств Марины Ангус вполне искупает различие.

При этих словах Артур – я хочу сказать, Альбион – вскочил и бросился к ногам отца, выражая признательность в самых пылких словах, причем его горящее лицо говорило еще красноречивее.

– Встань, Альбион! – сказал герцог. – Ты достоин ее, она – тебя, но оба вы слишком юны. Должно пройти несколько лет, прежде чем будет заключен ваш союз. Итак, наберись терпения, сын мой.

Слова эти немного остудили восторг Альбиона, но благодарность, сыновнее почтение и любовь заставили его уступить; маркиз немедленно покинул комнату и бросился в Оуквуд-Хаус. Здесь он изложил все обстоятельства Марине, и та, хоть и покраснела до корней волос, явно ощутила такую же радость и облегчение, что и он сам.

Глава 3

Через несколько месяцев герцог Стрателлерей вознамерился посетить сие чудо света, великий город Африки – Витрополь, о чьей мощи и роскоши, богатстве, размерах, блеске океанские ветры доносили известия до самой Старой Англии. Однако большинству обитателей этого крошечного островка Стеклянный город казался сказочной грезой или фантастическим вымыслом. Мало кто готов был признать, что простые человеческие существа возвели нечто столь грандиозное, столь величественное, какими, по слухам, были общественные здания Витрополя, а что до Башни всех народов, немногие верили, что она и впрямь существует. Молва рисовала африканскую столицу подобием великих городов древности, Ниневии и Вавилона с их храмами богов Нина и Юпитера-Бела, со святилищами Астарты и Семелы, англичане же убеждены, что подобные чудеса изрядно приукрашены историками и выглядят грандиозными лишь сквозь дымку веков.

Герцог, который получал множество приглашений от жителей Стеклянного города, жаждавших увидеть повсеместно прославленного героя, и к тому же владел обширными территориями на африканском побережье, объявил жене, маркизу Таргусу и лорду Корнелиусу, что через месяц они отбудут вместе с ним, и присовокупил, что по их возвращении Марина Ангус станет маркизой Таргус.

Разлука с обожаемой стала тяжким испытанием для Альбиона, но, утешенный заключением отцовской речи, он безропотно повиновался.

В последний свой вечер в Стрателлерее он в тоске прощался с безутешно рыдавшей Мариной. Вдруг она, словно очнувшись от горя, подняла на него прекрасные глаза, озаренные улыбкой, которая играла в слезах, как лучи солнца в хрустале, и прошептала: «Когда ты вернешься, я буду счастлива».

На этом они расстались, и во все время долгого океанского плавания Альбион нередко искал утешения в ее последних словах. Есть поверье, что слова друга при расставании становятся пророчеством, и эта мысль, конечно, весьма его успокаивала.