Текст книги "Одна-одинешенька"

Глава 6
Я буду вашей мамой!

Через несколько дней Шарлотта вырвалась из своей темницы, где она была так одинока и где ей приходилось так много работать, и распрощалась с содержательницей пансиона, так безжалостно пользовавшейся ее неопытностью и беззащитностью. Нечего и говорить, что это прощание не отличалось особенной трогательностью.

– Вот как! С вашей стороны, мадемуазель, довольно неделикатно уезжать среди зимы, даже не подождав, пока я подыщу кого-нибудь на ваше место! – сухо заметила Шарлотте миссис Ватсон. – Из того, что вы лишились матери, еще не следует, что можно ставить меня в такое затруднительное положение.

Ну, уж точно ли уход Шарлотты поставил миссис Ватсон в такое затруднительное положение? Не сама ли она, бывало, говорила, что почти ежедневно получает письма с предложением услуг от разных довольно известных пианисток? Слава Богу, консерватория ежегодно выпускает немало девушек, и даже окончившие ее с отличием нередко ищут себе место. Поэтому стоит миссис Ватсон только заявить, что ей нужна учительница музыки, и в желающих приехать к ней в Везине недостатка не будет.

Шарлотта прекрасно понимала, что хотела этим сказать миссис Ватсон. Это значило: «Если ты, душенька, недовольна тем, что тебе приходится давать по двенадцать уроков в день и, кроме того, делать все, что тебе прикажут, то знай, на твое место найдется много желающих, и не каких-нибудь захудалых учительниц музыки, а выпускниц консерватории, окончивших ее с отличием. Помни: малейшее выражение неудовольствия с твоей стороны – и я тебя сейчас же рассчитаю!»

– Поверьте, миссис Ватсон, мне очень жаль, что приходится поступать таким образом! – вежливо ответила Шарлотта, желавшая расстаться с содержательницей пансиона по-хорошему. – Но как же быть? Не могу же я бросить своих сестер и братьев!

Последние слова девушка нарочно произнесла с некоторой гордостью, чтобы показать, что теперь она не так одинока и беззащитна, как прежде.

– Я понимаю, друг мой, – сухо сказала миссис Ватсон, – ваш поступок меня нисколько не удивляет: вот она, награда за все мои благодеяния! Да, от людей не жди благодарности!..

Благодеяния миссис Ватсон – вот так штука! Это было до такой степени нелепо, что Шарлотта просто не знала, сказано это было серьезно или в шутку. Но не все ли равно? Что значили все эти упреки в сравнении с тем радостным чувством, которое она испытывала, покидая этот негостеприимный кров и вступая в новую жизнь?!

Перед самым отъездом Шарлотта пошла проститься с Флорой. Оказалось, что несчастная женщина была пьяна и находилась на этот раз в веселом расположении духа, из-за чего дочери миссис Ватсон и заперли ее на ключ в дровяном сарае.

Подойдя к сараю, девушка нагнулась и крикнула в замочную скважину:

– Прощайте, Флора!.. Это я, мисс Шарлотта! Я хотела проститься с вами перед отъездом.

При этих словах Флора, начавшая стучать кулаками в дверь, подняла страшный шум.

– Перестаньте, Флора! Успокойтесь, пожалуйста! – закричала ей девушка. – Как вам не стыдно – до чего вы себя доводите! Вам непременно надо лечиться!.. Прощайте, Флора! Обещайте мне, что вы будете лечиться!

– Стоит ли лечиться такой старой ведьме, как я?!.. – донесся откуда-то издалека, словно из подземелья, голос Флоры. – Да благословит вас Бог, милая барышня! Желаю вам всего-всего хорошего!

Вот таким образом Шарлотта распрощалась с пансионом миссис Ватсон!..

* * *

Из Везине молодая девушка поехала в Париж и сняла на окраине города две дешевенькие комнаты в доходном доме. Небольшой пакет с книгами и нотами да маленький чемоданчик, в котором было немного белья и два самых простеньких черных платья, составляли весь ее багаж – у каждой мало-мальски порядочной горничной, наверное, вещей было бы больше! Поэтому неудивительно, что квартирная хозяйка, показывая Шарлотте комнаты, посмотрела на нее очень подозрительно: хотя в этом доме жильцы были вообще большей частью не из богатых, но все же такого скромного багажа она еще не видела.

– Учительница музыки должна одеваться как можно проще и всегда ходить во всем черном! – наставительно говорила, бывало, миссис Ватсон, которая имела обыкновение свои желания возводить в общие правила.

Но относительно Шарлотты эти замечания насчет туалета были совершенно излишни, так как, получая всего тридцать франков в месяц, молодая девушка при всем своем желании не могла бы одеваться иначе…

В одной из комнат, которая поменьше, будет жить Гаспар, в другой же, побольше, поместится она со всеми тремя детьми. Около своей кровати Шарлотта велела поставить маленькую детскую кроватку, так, чтобы, протянув руку, девушка могла достать до ребенка. Она уже заранее радовалась, что он будет так близко от нее, представляя себе, как она будет любоваться спящим малюткой.

Гаспар отправился на железнодорожную станцию встречать детей, а Шарлотта осталась дома, чтобы привести жилье в порядок.

Поминутно подбегала она к окну и, раздвинув занавески, выглядывала на улицу. Место здесь было такое глухое, что напоминало скорее провинцию, даже извозчики на этой улице встречались довольно редко. Девушка то и дело поглядывала на часы – плохенькие часики, которые до сих пор только указывали ей, когда надо заканчивать урок с одной ученицей и начинать с другой – и ей казалось, что время идет необыкновенно медленно.

Теперь уж скоро они приедут!.. Вот слышен стук экипажа… вот он остановился у их дома… Кто-то поднимается по лестнице… Раздаются детские голоса… Это они, ее малютки! И Шарлотта стремглав бросилась им навстречу…

Обнимая и целуя их, она смеялась и плакала от радости, поминутно приговаривая:

– Милые мои детки! Дорогие вы мои! Хорошие!..

От волнения она ничего не могла больше сказать.

Когда прошел первый порыв радости, Шарлотта отступила от детей и начала их разглядывать.

– Какие вы, однако, стали большие, хорошенькие девочки! – воскликнула она, любуясь ими, точно настоящая мать. – А мальчик – да это просто красавец!

Обе девочки действительно были высокие и очень крупные для своих лет, в особенности старшая, Виолетта. Брюнетка, с вьющимися волосами и смуглым, матовым цветом лица, она смотрела прямо и смело своими черными, широко раскрытыми глазами. По всему было видно, что это умненькая, способная девочка, правдивая и откровенная, но вместе с тем крайне вспыльчивая, шаловливая и непослушная.

Младшая, Роза, на год моложе сестры, с голубыми глазами, белокурыми волосами и нежным цветом лица, была бы, пожалуй, еще красивее Виолетты, если бы не злое, недовольное выражение, которое очень портило ее. Она смотрела исподлобья, надув губы.

Волосы у обеих были коротко подстрижены. В своих безобразных длинных платьях, доходивших почти до полу, и в нелепых старомодных шляпках девочки выглядели старушками. Одного взгляда на их странные наряды было достаточно, чтобы понять: у бедняжек нет матери.

Длинное путешествие с малознакомым инженером под присмотром случайно встреченной в дороге негритянки, торопившейся в Бордо к своим хозяевам, затем приезд в совершенно новую страну, из которой их увезли такими маленькими, что они ничего не помнили, наконец, появление этого молодого человека, якобы их брата, поцелуи этой красивой белокурой барышни, называвшей себя их сестрой, и неожиданная, быстрая перемена в их жизни – все это совершенно сбило с толку бедных девочек, так что они теперь были сами не свои и чувствовали себя крайне неловко, хотя от природы были далеко не робкого десятка.

Теперь бедняжки просто ничего не понимали: где они и что с ними? С недоумевающим видом они стояли молча, прижавшись одна к другой, боясь двинуться с места, – точно птенцы, выпавшие из гнезда.

А позади них замер маленький Фреди, так поразивший Шарлотту своей красотой. И действительно, мальчик, со своими чудными белокурыми волосами, падавшими длинными локонами, большими голубыми глазами и тонкими, словно точеными, чертами лица, был необыкновенно красив – настоящий ангелочек! В противоположность сестрам он был миниатюрный, худенький и бледный, что придавало всей его фигурке вид хрупкого, нежного существа, тепличного растения.

Прежде чем он успел опомниться, Шарлотта взяла его на руки и, посадив к себе на колени, сказала, обращаясь к Гаспару:

– Посмотри, какой очаровательный малыш! Необыкновенно красивый!

Гаспар тем временем с унылым, недовольным лицом безучастно сидел на стуле несколько поодаль.

– Этот очаровательный малыш доро́гой был просто невыносим, – проворчал он. – Я не мог дождаться, когда мы приедем домой! Он поминутно то открывал, то закрывал окна в карете, то спускал, то поднимал шторы… Ну и девочки тоже хороши – нечего сказать! Всю дорогу они не переставали толкать друг друга ногами. Да, с ними предстоит немало возни, если ты действительно хочешь оставить их у себя.

Очевидно, слова Гаспара вызвали у девочек воспоминание о чем-то смешном, потому что они переглянулись и заулыбались, слегка толкая одна другую локтями. Мальчик же, немного освоившись, гладил ручонками старшую сестру по щеке и пристально, серьезно смотрел на нее своими большими голубыми глазами.

– Полно, Гаспар! – кротко сказала Шарлотта. – В том, что дети плохо вели себя доро́гой, право, нет ничего удивительного: бедняжки, вероятно, так утомились и измучились во время пути!

– И поэтому стали толкать друг друга ногами! – довольно остроумно заметил Гаспар.

– Сыты ли они, по крайней мере? Будут ли в состоянии дождаться обеда? – беспокоилась старшая сестра. – Скажите, дорогие мои, не голодны ли вы? Не хотите ли чего-нибудь покушать?

Гаспар, которому все эти расспросы уже начинали надоедать, сделал над собой усилие и заметил:

– Да ведь они приехали из Бордо на курьерском поезде, и инженер Симпсон сказал мне, что они завтракали в вагоне-ресторане.

Но Шарлотта на всякий случай приготовила детям немного еды: молоко, сладкие булки и бутерброды. Дети с жадностью посматривали на это незатейливое угощение. Наконец маленький Фреди, до сих пор хранивший глубокое молчание, сказал жалобным голосом:

– Мне очень хочется пить. Я бы хотел молочка!

– Сейчас, сейчас я тебе дам, голубчик мой! – засуетилась Шарлотта, поспешно наливая ему в чашку молока. – А не положить ли тебе туда кусочек сахару?

– Нет, не один, а лучше два больших куска! – попросил ребенок.

Шарлотта засмеялась, а глядя на нее, засмеялись и девочки; таким образом, между старшей сестрой и детьми сразу установились дружеские отношения. Роза и Виолетта тотчас же принялись раздеваться и сняли свои нелепые шляпки, без которых стали гораздо красивее. Затем, усевшись за стол, они с аппетитом принялись уплетать за обе щеки. Видно было, что о сегодняшнем завтраке у них не осталось никакого воспоминания. За едой у них мало-помалу развязались языки и, расспрашивая их о том, о другом, Шарлотта скоро сумела приручить этих «диких зверьков».

– У нас в Париже так хорошо, что вы, наверное, не будете скучать по своей Бразилии. Здесь так много садов, мы каждый день будем ходить гулять! – сказала им старшая сестра.

– Да, мне Париж гораздо больше нравится, чем Сан-Пабло! – решительно заявила Виолетта. – Тут такие высокие дома, большие магазины, на улицах так много народу, карет! Все так быстро идут, видно, торопятся куда-нибудь в гости или на именины…

– Ну, милая, тех, кто торопится в гости, здесь очень немного! – возразила ей Шарлотта. – Напротив, здесь, в Париже, люди все занятые, много работают, и у всех, наверное, гораздо меньше свободного времени, чем в Бразилии.

При этих словах старшей сестры Роза сделала недовольную гримасу.

– Как это, должно быть, скучно – постоянно работать! – сказала девочка. – Вот мы с Виолеттой никогда ничего не делали в Сан-Пабло! Даже свои платья и белье мы, когда раздевались, просто оставляли на полу, а Геркулес потом убирал за нами.

– Кто же этот Геркулес? – смеясь, спросила Шарлотта. – Силач, который соглашался прибирать за двумя маленькими ленивыми девочками?!

– Это негр, он нам прислуживал, – пояснила Виолетта. – Кроме него, у нас были еще Соломон, Фаустин и одна негритянка… Знаешь, когда она в первый раз стала раздевать нас своими черными, как сажа, руками, я думала, что она перепачкает и нас, и все наше белье!

Выслушав этот наивный рассказ, Шарлотта громко расхохоталась. Гаспар, до того времени сидевший насупившись, тоже не мог удержаться от улыбки. Затем, подойдя к Виолетте, старшая сестра стала приглаживать густые темные волосы девочки, падавшие ей прямо на глаза, и ласково, но решительно заметила ей:

– Ну, здесь у нас нет прислуги, чтобы ухаживать за вами! Вы должны будете приучаться одеваться, раздеваться и прибирать за собой сами. Но это вовсе не так тяжело, как вы воображаете, и гораздо приятнее, чем звать к себе на помощь других.

Наступило молчание. Девочки задумались. Вдруг Виолетта, мысли которой, как у большинства детей, не могли долго сосредоточиваться на одном предмете, спросила:

– А ты нас поведешь в зоологический сад? Нам говорили, что там так хорошо!

– Мы пойдем, куда вы захотите, если только вы будете хорошо вести себя! – ответила Шарлотта.

– Как я рада! – воскликнула Виолетта, хлопая владоши. – Нам здесь будет гораздо лучше, чем в Сан-Пабло: там мы целые дни проводили в своем саду и никуда не ходили гулять!

Роза посмотрела на нее с укоризной.

– Виолетта, ты забываешь, что здесь у нас не будет мамы!

При этих словах у Шарлотты на глаза навернулись слезы. Да, действительно, это ужасно – не иметь матери! Но она со своей стороны сделает все возможное, чтобы дети не чувствовали этой потери.

– Милые мои! – воскликнула молодая девушка, крепко сжимая детей в своих объятиях. – Теперь я буду вашей мамой!

Глава 7
В меблированных комнатах

Имущественное положение маленьких сирот скоро выяснилось. Оказалось, что их родители не оставили никакого состояния, но отец застраховал свою жизнь, хотя и на очень маленькую сумму, которая могла обеспечить детей лишь самым необходимым и не дать им умереть с голоду. Но все-таки не придется, по крайней мере, прибегать к общественной благотворительности. Завещания не осталось никакого, и отец, застигнутый смертью врасплох, не успел даже назначить детям опекуна. Все это сообщил брату и сестре нотариус, месье Тупе, заведовавший делами их родителей, пригласив однажды молодых людей к себе в контору.

– Теперь вы знаете положение дел. И как же вы намерены поступить?.. Вы ведь совершеннолетний, не правда ли? – с официальной торжественностью спросил нотариус, обращаясь к Гаспару. – Согласны ли вы быть опекуном этих детей?

Молодой человек задумался.

– А если бы я отказался? – после продолжительной паузы спросил он.

Из-за своей трусости и нерешительности Гаспар вообще не любил брать на себя никаких обязательств.

– В таком случае опекун будет назначен правительством, и дети будут помещены в какое-нибудь учебное заведение, – ответил нотариус. – К сожалению, располагая очень скромными средствами, мы должны будем отдать их в учебное заведение подешевле, и притом в провинцию, о том, чтобы воспитывать детей в Париже, при здешней дороговизне нечего и думать.

– А куда же девать самого младшего? – от волнения едва переводя дыхание, спросила Шарлотта, с беспокойством глядя на равнодушное лицо нотариуса.

– Его придется отдать на воспитание в деревню, в какую-нибудь крестьянскую семью, – ответил месье Тупе.

– Это невозможно! – воскликнула молодая девушка и с мольбой сложила руки. – Он такой слабенький, болезненный, впечатлительный мальчик! На него уж и без того так подействовали все эти невзгоды! Без хорошего ухода он непременно умрет…

– Но как же иначе, мадемуазель? – заметил нотариус. – Куда же поместить этого малютку, если у него никого нет, кроме вас с братом?

Шарлотте поневоле пришлось замолчать. Она знала, что с братом разговаривать бесполезно – он все равно ни за что не согласится быть опекуном этих несчастных сироток. Она словно онемела и только взглянула на Гаспара с таким умоляющим видом, что тот, очевидно, был тронут.

– Пожалуй, я согласен быть их опекуном, – нерешительно сказал он, – но только с условием, что сестра все хлопоты возьмет на себя.

– Согласны ли вы, мадемуазель, взять на себя заботы о воспитании детей? – обратился нотариус к молодой девушке.

– Ах, Боже мой, об этом нечего и спрашивать! – воскликнула Шарлотта.

Однако нотариус счел нужным предупредить девушку обо всех последствиях принимаемого ею на себя обязательства: ему казалось, что, не зная всех трудностей, с которыми сопряжено воспитание детей, она поступает, может быть, слишком легкомысленно и неосмотрительно.

– Вы сами еще так молоды, что вам, право, не пристало посвящать всю свою жизнь этим детям! – говорил он. – Вы должны подумать о своей личной жизни! Вы можете полюбить кого-нибудь, что в ваши годы так естественно. А выйти замуж, имея троих детей на руках, очень трудно! Едва ли найдется желающий взять жену с таким приданым, так что о замужестве вам, пожалуй, придется забыть!..

Но все его доводы, все убеждения были напрасны. Шарлотта все это обдумала заранее и вполне понимала, какую трудную задачу берет на себя и сколько ей предстоит трудов и испытаний, но надеялась на свои силы: при сильном желании можно достичь многого!

– Я твердо решила всецело посвятить себя этим несчастным осиротевшим детям! – решительно сказала молодая девушка. – Что же касается моего замужества, то мне кажется, что о таком человеке, который из-за детей не пожелает жениться на мне, право, не стоит и жалеть!

Видя такую решительность, нотариус поневоле замолчал. И в самом деле – что мог он возразить на это? Тронутый добрым сердцем и самоотверженностью молодых людей и видя их одиночество и беспомощность, нотариус, сам человек крайне добрый и сердечный, обещал им, что он всегда охотно будет помогать им, в чем только сможет, и просил их, не стесняясь, обращаться к нему за советами.

Возвратясь домой, Гаспар, сам удивившись, как это он решился взять на себя такую ответственность, с ужасом сказал сестре:

– Господи, какую я сделал глупость, согласившись быть опекуном этих детей! И все это благодаря тебе, Шарлотта!.. Ну, на что мы будем жить? Ведь тех денег, которые будут получать дети, только-только хватит на то, чтобы заплатить за квартиру да не умереть с голоду. А откуда мы возьмем средства на все остальное?.. Нет, мы очутимся в ужасном положении!

– Напротив, мы заживем прекрасно! – весело заметила Шарлотта. – Ты будешь посещать лекции в университете и давать уроки математики, а я, как тебе и говорила однажды, постараюсь найти уроки музыки и переводы с английского языка. Ты увидишь, как нам будет хорошо! О, у меня так много энергии!

– Зато у меня ее совсем нет, – грустно сказал Гаспар.

– Я уступлю тебе часть своей! У меня энергии хоть отбавляй!

И она радостно принялась обнимать старшего брата. Но мрачное настроение его не проходило: работа и навалившаяся ответственность пугали его.

Теперь на первом месте у молодых людей был вопрос о квартире. Оставаться в меблированных комнатах было для них и дорого, и неудобно. Кроме того, дети так шумели, что все жильцы жаловались на них. Действительно, Роза и Виолетта были такими непоседами, каких мало, и удержать их было невозможно.

С раннего детства испорченные матерью, которая то чересчур баловала их, то, наоборот, из-за малейшего пустяка ругала и даже колотила, девочки не получили никакого воспитания и, подросши немного, были предоставлены самим себе. Без всякого надзора проводили они целые дни в саду, заставляя прислугу исполнять все их прихоти и вообще делая все, что взбредет им в голову.

Сидеть смирно и заниматься чем-нибудь спокойно они не могли, а если начинали играть, то, как настоящие дикарки, поднимали страшную возню, крик, шум и портили все, что попадалось им под руку. Прежде всего досталось электрическому звонку. В Сан-Пабло у них не было звонков и, когда надо было позвать прислугу, они обычно просто хлопали в ладоши. И вот теперь Роза, увидев около камина пуговку электрического звонка и уяснив, как надо им пользоваться, лишь только старшие уходили из дому, тотчас принималась звонить без перерыва. Естественно, это вызывало недовольство всех жильцов, не знавших просто, куда деваться от этих оглушительных звонков, а также прислуги, недоумевавшей, как справиться с этими непослушными детьми. Кончилось тем, что девочки испортили звонок и стали искать себе другую забаву.

В один прекрасный день они сняли оконные занавески, понадобившиеся им для игры, чтобы изображать подвенечные вуали. Любимыми развлечениями сестер была игра в войну и в разбойники, причем девочки, чтобы еще иболее походить на краснокожих индейцев, завертывались в простыни и, вооружившись железными прутьями, выдернутыми из кроватей, с дикими, пронзительными криками гонялись друг за другом.

Маленький мальчик, в противоположность своим сестрам крайне тихий и спокойный, не принимал в их шалостях никакого участия. И, когда Шарлотта уходила из дому по делам, поручая ребенка на это время прислуге, на него находила какая-то меланхолия: он не хотел играть и, усевшись где-нибудь в уголке, горько плакал вплоть до возвращения старшей сестры.

– Когда придет моя мама? – то и дело повторял мальчик, и от него нельзя было добиться ничего другого.

И всякий раз, когда Шарлотта в беспокойстве о детях, запыхавшись, прибегала домой, не сделав и половины того, что ей было нужно, ребенок крепко обнимал ее за шею своими худенькими ручонками и умоляюще говорил:

– Милая мамочка, не оставляй больше никогда своего мальчика одного!

– Но, голубчик мой, ведь я тебе подарила оловянных солдатиков и книжку с картинками, – замечала старшая сестра. – Кроме того, у тебя есть кубики, чтобы строить домики. Почему же ты не занимаешься всем этим без меня?

– Нет, мне не хочется играть, когда тебя нет дома! – грустно отвечал ребенок, поникнув головкой. – Мне бывает так скучно без тебя, я все боюсь, что ты ушла совсем и больше не вернешься.

Шарлотта пробовала было брать его с собой; но, пройдя с четверть часа, Фреди так уставал, что совсем не мог идти. В особенности тяжело ему было подниматься по лестницам, и он поминутно повторял:

– Мамочка, пойдем домой! У меня ножки болят!..

Как на грех, в этих меблированных комнатах жили в основном тихие, спокойные люди: одинокие старушки и аббаты, приезжавшие из провинции в Париж по делам службы. Можно себе представить, в какой ужас приходило все это мирное население от того шума и возни, которые поднимали Роза с Виолеттой в отсутствие старшей сестры! Старушки делались от этого совсем больными, а аббаты не в состоянии были даже читать своих духовных книг.

И вот к хозяйке со всех сторон посыпались жалобы на беспокойных жильцов. Но и сама содержательница меблированных комнат была тоже недовольна новыми молодыми жильцами, так как боялась за свою мебель. Поэтому в один прекрасный день хозяйка сказала Шарлотте, чтобы та подыскивала себе другое помещение, так как все ее жильцы, люди немолодые и солидные, постоянно жалуются на то, что дети очень беспокоят их.

– Поверьте, мадемаузель, мне очень неприятно отказывать вам, – с некоторым замешательством прибавила хозяйка, – но ведь, согласитесь сами, у меня же не детский приют!

Молодая девушка не возражала. Но что же ей было делать? Куда же ей деться? Прежде чем уехать отсюда, надо было подыскать другое помещение, а она не могла найти ничего подходящего. Гаспар же нисколько не помогал ей в поисках квартиры.

– Нечего и искать! – говорил он. – Только людей смешить! Все равно на те средства, которые мы имеем, не найдешь ничего приличного.

Вообще он всегда был настроен пессимистично, и на все у него был один ответ: «Я не могу! Я не знаю!» Молодой человек постоянно был не в духе, что порой приводило Шарлотту в отчаяние. И действительно, надо было иметь много мужества и силы воли, чтобы, видя постоянное уныние и недовольство, самой не поддаться ему и тоже не упасть духом.

Если бы еще Гаспар не вмешивался ни во что и, зная, что сестра готова приложить все силы, когда надо было достичь чего-нибудь, предоставлял ей полную свободу действий, это было бы еще полбеды. Но на самом деле все было не так. Будучи от природы человеком крайне бесхарактерным и нерешительным, Гаспар в то же время был очень недоверчив и отличался каким-то глупым, болезненным самолюбием, которое окончательно лишало его энергии. Одному Богу известно, до какой степени Шарлотта щадила его, стараясь быть незаметной, не предъявляя никогда категорических требований и не переставая обращаться к брату за советами, хотя она и знала наперед, что от него ничего не добьешься.

– Ты смотрел сегодня квартиры? – всякий раз спокойно спрашивала она брата, когда он приходил домой к завтраку или к обеду. В остальное же время она почти не видела Гаспара, так как он стал – или, вернее, она заставила его – посещать в университете лекции по математике. – Ты искал около университета?

Гаспар, по своему обыкновению, насмешливо пожимал плечами.

– Неужели ты думаешь, что нам по средствам найти квартиру вблизи университета? – говорил он. – Нам следует жить где-нибудь в рабочем квартале, да и там-то за гроши трудно найти что-нибудь приличное. К тому же я и не умею, и не привык искать квартиры.

– Так ведь и я тоже не умею, – улыбаясь, возражала Шарлотта, – а привыкнуть к этому несложно!

Время между тем шло, а квартиры они себе все не могли найти. Хозяйка же меблированных комнат, по просьбе Шарлотты разрешившая им прожить несколько лишних дней, вовсе не намеривалась позволять им оставаться у себя дольше. Хотя у молодой девушки были самые скромные требования – ей нужны были только две чистые, светлые комнаты в приличном доме, – однако она ничего не могла найти: за сколько-нибудь сносное помещение просили гораздо больше, чем она могла заплатить. Будучи же связана детьми, за которыми ни одна прислуга в меблированных комнатах не бралась смотреть, Шарлотта не могла полностью обойти квартал и систематически осмотреть все дома.

Вдруг совершенно неожиданно Шарлотта получила письмо, которое в ее затруднительном положении явилось для семьи настоящим спасением.

Дело в том, что у Шарлотты был крестный отец, старый холостяк, который прежде жил в Париже, но потом, прекратив заниматься делами, поселился в окрестностях Лиона. В Париж он приезжал изредка, и то на очень короткое время. Шарлотта не видела его с самой смерти своего отца. И вот этот самый холостяк написал ей письмо. Узнав от своего нотариуса (а это был тот же самый, уже известный нам месье Тупе, который вел дела и родителей Шарлотты) о несчастье, постигшем молодых людей, оказавшихся с тремя детьми на руках, старик предлагал крестнице на время свою квартиру, в которой он останавливался, когда приезжал в Париж, и где теперь сам поселился на несколько недель.

При других обстоятельствах это предложение не особенно-то обрадовало бы молодую девушку, потому что о крестном отце у нее сохранились самые неприятные воспоминания, и она, вероятно, под тем или иным предлогом отказалась бы от его приглашения. Но ради детей Шарлотта должна была побороть свою гордость и то отвращение, которое внушал ей этот холодный, черствый человек, и принять его приглашение, которое теперь, в ее затруднительном положении, было как нельзя кстати. Поэтому она тотчас же написала своему крестному отцу, что с благодарностью воспользуется его гостеприимством, и в тот же вечер объявила своей квартирной хозяйке, что избавляет ее от детей, которые так беспокоили всех остальных жильцов.

– Нет, на маленького мальчика я не могу пожаловаться: он такой милый ребенок, такой тихенький, даже уж чересчур тихенький и грустный! – сказала хозяйка.

Это была уже немолодая женщина внушительных размеров; в очках, всегда гладко причесанная и напомаженная, она носила на голове кружевную наколку и на руках шелковые вязаные перчатки без пальцев. О самых простых вещах она обычно говорила таким торжественным тоном, словно о каких-нибудь важных государственных делах.

– Нет, правда, это премилый ребенок, – продолжала она, – но зато ваши девочки… Ох уж и девочки – я вам скажу!..

И не найдя более подходящих слов, чтобы охарактеризовать Розу и Виолетту, хозяйка меблированных комнат только подняла глаза к небу и развела руками.