Текст книги "Две луны"

Глава 9
Послание

По пути к Мэри Лу Фиби успела меня предупредить:

– У Мэри Лу семья совсем не такая цивилизованная, как наша.

– В каком смысле?

– Ох, ты сама увидишь.

Мэри Лу Финни и Бен Финни оба учились с нами в одном классе. Сперва я решила, что они родные брат и сестра, но Фиби сказала, что они двоюродные, просто Бен временно живёт в доме у Мэри Лу. Похоже, у Финни это было в порядке вещей: там всегда проживал временно хотя бы один родственник.

В доме у Финни мы столкнулись с настоящим столпотворением: у Мэри Лу была старшая сестра и трое братьев. И ещё там находились её родители и Бен. По всему дому валялись всякие штуки для футбола и баскетбола, и мальчишки не стеснялись съезжать по перилам, скакать по столам, говорить с набитым ртом и перебивать всех подряд бесконечными вопросами. Фиби оглянулась и сообщила мне громким шёпотом:

– Не похоже, чтобы родители Мэри Лу здесь что-то контролировали.

Временами Фиби ведёт себя как настоящая зануда.

Мистер Финни лежал в ванне, прямо в одежде, и читал книгу. Из окна комнаты Мэри Лу я увидела, что миссис Финни устроилась на крыше гаража, положив под голову подушку.

– Что она там делает? – удивилась я.

– Царь царей! – выдала Мэри Лу, посмотрев в окно. – Она прилегла вздремнуть.

Когда мистер Финни выбрался из ванны, он пошёл на задний двор и стал перебрасываться мячом с Деннисом и Дуги, двумя из троих братьев Мэри Лу. При этом мистер Финни кричал: «Пас сюда!» и «Мазила!» и «Давай-давай!»

На прошлых выходных в школе был устроен спортивный праздник. Сперва родители смотрели на выступления своих детей, а когда начались соревнования, там были конкурсы и для родителей: вроде бега в мешках и «пронеси в ложке грейпфрут». Мой папа прийти не смог, зато пришли родители Мэри Лу и Фиби.

Фиби сказала:

– Эти игры иногда совсем уж детские, вот почему мои родители обычно в них не участвуют.

И её родители так и стояли в сторонке, пока мистер и миссис Финни носились во весь дух и кричали: «Пас сюда!» и «Давай-давай!» Пытаясь бежать в мешке, Финни спотыкались и падали на каждом шагу, и Фиби заметила:

– Наверное, Мэри Лу из-за них ужасно неловко.

Но мне это не казалось неловким. Мне казалось, что это весело, но я не стала говорить об этом Фиби. Я подумала, что в глубине души Фиби тоже считает, что это весело, и ей хотелось бы, чтобы её родители хотя бы немного походили на Финни. Однако она ни за что не призналась бы в этом, и в каком-то смысле мне в Фиби это нравилось: то, как она всегда старалась защищать свою семью.

В тот день, когда мы с Фиби повстречались с предполагаемым психом и потом убежали к Мэри Лу, случилось ещё кое-что странное. Мы сидели на полу в комнате Мэри Лу, и Фиби рассказывала ей о загадочном парне, похожем на психа. Братья Мэри Лу, Деннис, Дуг и Томми, носились по дому, то и дело забегали к нам в комнату, скакали по кровати и обстреливали нас из водяных пистолетов.

Бен, кузен Мэри Лу, развалился на её кровати и не спускал с меня чёрных-пречёрных глаз. Они выглядели как два сверкающих чёрных диска в глубоких глазницах. И у него были такие длинные и пушистые чёрные ресницы, что от них падали тени на щёки.

– Мне нравятся твои волосы, – сказал он мне. – Ты можешь на них сесть?

– Да, если захочу.

Бен взял листок бумаги со стола Мэри Лу, улёгся обратно на кровать и нарисовал что-то вроде ящерицы с длинными чёрными волосами: они спускались с плеч этой твари и превращались в кресло. Внизу Бен приписал: «Саламандра села на свои волосы».

– Очень смешно, – сказала Фиби. Она вышла из комнаты, и Мэри Лу следом за ней.

Я повернулась было, чтобы вернуть рисунок Бену, но он вдруг подался вперёд и скользнул губами по моей ключице. Его губы всего на миг задержались на моей коже. Его макушка оказалась у меня под носом: она странно пахла грейпфрутом. А потом он уже скатился с кровати, схватил рисунок и выскочил вон.

Он что, взаправду поцеловал меня в ключицу? И если да, то почему он это сделал? Не был ли этот поцелуй нацелен на какое-то другое место – например, на мои губы? От одной этой мысли у меня мурашки бежали по спине. Я всё это вообразила? Может, он просто нечаянно задел меня, когда соскочил с кровати?

На обратном пути из дома Мэри Лу Фиби спросила:

– Там было очень… громко, да?

– А по мне так нормально, – машинально ответила я.

Потому что вспомнила, как папа однажды сказал маме: «Мы заполним этот дом детворой! Заполним до отказа!» Но они так и не заполнили. Там были только я и они, а под конец только я и папа.

Когда мы вернулись домой к Фиби, её мама лежала на диване с холодным компрессом на глазах.

– Что случилось? – спросила Фиби.

– Ох, ничего, – заверила миссис Уинтерботтом. – Ничего не случилось.

Тогда Фиби рассказала ей про парня, который мог оказаться психом, который приходил к ним домой. Эта новость ужасно всполошила миссис Уинтерботтом. Она пожелала выяснить в точности всё, что сказал он, и что сказала Фиби, и как он выглядел, и что он делал, и что делала Фиби, и повторяла свои вопросы снова и снова. Наконец миссис Уинтерботтом сказала:

– По-моему, лучше не говорить о нём вашему папе.

Она потянулась, чтобы обнять Фиби, но Фиби отклонилась. А позже сказала:

– Как странно. Обычно мама рассказывает папе абсолютно всё.

– Может, она просто не хочет, чтобы тебе досталось за то, что ты разговаривала с незнакомцем.

– Мне всё равно не нравится что-то утаивать от него.

Мы вышли на крыльцо и там на последней ступеньке заметили белый конверт. На нём не было указано ни имени, на адреса – вообще ничего. Я решила, что это рекламный проспект, предлагающий покрасить дом или убрать в гостиной – что-то в этом роде. Фиби открыла конверт.

– Чёрт! – вырвалось у неё.

Внутри оказался листок голубой бумаги, на котором было написано:

Не суди человека, пока не обойдёшь две луны в его мокасинах.

– Очень странные дела, – сказала Фиби. Когда она показала послание своей маме, миссис Уинтерботтом стиснула руки и спросила:

– Кому оно может быть адресовано?

В эту минуту через заднюю дверь вошёл мистер Уинтерботтом, он нёс свои клюшки для гольфа.

– Джордж, взгляни на это, – обратилась к нему миссис Уинтерботтом. – Для кого оно может быть?

– Вот уж понятия не имею, правда, – ответил мистер Уинтерботтом.

– Но, Джордж, с какой стати кому-то слать нам такие письма?

– Я не могу сказать, Норма. Может, оно вовсе не для нас.

– Не для нас? – переспросила миссис Уинтерботтом. – Но мы нашли его на нашем крыльце!

– Да ладно тебе, Норма. Оно может быть для кого угодно. Может, это для Пруденс. Или для Фиби.

– Фиби? – тут же набросилась на неё миссис Уинтерботтом. – Это письмо тебе?

– Мне? – Фиби искренне удивилась. – Вот уж не думаю!

– Но тогда кому? – миссис Уинтерботтом никак не могла успокоиться.

И я тогда подумала, что она решила, что будто это письмо от парня, который мог оказаться психом.

Глава 10
Па-даб-ду-ба

Я как раз успела рассказать бабушке с дедушкой про загадочное послание, когда дедушка резко съехал с трассы. Он сказал, что до того устал глотать мили, что разделительная линия уже ему подмигивает. Так мы оказались в Мэдисоне, штат Висконсин, и бабушка сказала:

– Мне немного жаль миссис Уинтерботтом. Не похоже, чтобы она была очень довольна жизнью.

– А по мне так все они себе на уме, – проворчал дедушка.

– Быть матерью – ещё труднее, чем удержать волка за уши! – сообщила бабушка. – Если у тебя их трое, или четверо, или больше – цыпляточек, ты каждый день словно танцуешь с ними на гриле. И ни о чём другом уже и думать не успеваешь. Ну а коли у тебя только один или два – и того хуже. Остаётся слишком много пустого места – такого, которое так и не сумели заполнить.

– Ну, должен признаться, что быть отцом не легче, – заметил дедушка.

– А вот и нет! – бабушка хлопнула его по руке.

Мы кружили и кружили без конца, пока дедушке не удалось найти место для парковки. Другая машина тоже ринулась туда, но дедушка оказался проворнее. Когда он заглушил двигатель и другой водитель начал грозиться кулаком, дедушка заявил:

– Я ветеран! Видишь мою ногу? В ней засела шрапнель от немецкой пушки. Я защищал свою страну!

У нас не нашлось мелочи, чтобы опустить в автомат и заплатить за парковку, и дедушка написал целое письмо о том, что он приехал сюда из самого Бибэнкса, штат Кентукки, и что он ветеран Второй мировой войны с немецкой шрапнелью в ноге, и что он будет премного благодарен чудесному городу Мэдисону и его великодушным гражданам за возможность пользоваться этой парковкой, хотя у него не нашлось мелочи, чтобы за неё заплатить. Он сунул эту записку под дворник на лобовом стекле.

– У тебя правда в ноге немецкая шрапнель? – спросила я.

Дедушка глубокомысленно уставился на небо и сказал:

– Просто восхитительный денёк.

Шрапнель была воображаемой. Иногда я здорово торможу, пока пойму такие штучки. Папа как-то сказал, что я просто бесподобна. А я решила, что услышала «съедобная». Вроде как вкусная.

Город Мэдисон зажат между двумя озёрами: Мендота и Монона, и вдобавок ещё множество мелких озёр разбросано по окрестностям. Это выглядит так, будто целый город выехал на пикник: кто-то катается на велике, кто-то гуляет по берегу и кормит уток, кто-то ест или катается на лодках и досках с парусом. Я никогда ещё такого не видела. А бабушка без конца припевала:

– Па-даб-ду-ба! Па-даб-ду-ба!

Ещё там была пешеходная зона, куда не разрешалось въезжать на машинах и где люди просто гуляли и ели мороженое. Мы зашли в «Кошерные деликатесы у Эллы» и кафе-мороженое и съели кошерную пастрому и соленья, и вдобавок малиновое мороженое. Потом мы немного погуляли и проголодались снова, и решили подкрепиться холодным лимонным чаем и ежевичными кексами в кафе «Чай и пиво».

Но вскоре я снова услышала: спеши-спеши-спеши. А дедушка с бабушкой, как назло, никуда не торопились. Я то и дело спрашивала у них:

– Нам не пора ехать дальше?

А бабушка отвечала:

– Па-даб-ду-ба!

И дедушка вторил ей:

– Уже скоро, цыплёночек, скоро.

– Ты не хочешь отправить кому-нибудь открытку? – предложила бабушка.

– Нет, не хочу.

– Даже папе?

– Даже папе.

И у меня была на это очень серьёзная причина. На всём своём пути мама посылала мне открытки. Она писала: «Вот я и в Бэдленде, ужасно скучаю без тебя». Или «Это гора Рашмор, но я не вижу ни одного лица президента – только твоё». Последняя открытка пришла через два дня после того, как мы узнали, что она больше не вернётся. Она была из Кер-д’Ален, Айдахо. На ней была фотография чудесного голубого озера в окружении соснового леса. А на обороте написано: «Завтра я буду в Льюистоне. Я люблю тебя, моя Саламанка Дерево».

Наконец дедушка сказал:

– Не хочу я возвращаться на эту дорогу, да только время не терпит!

Да, подумала я. Да-да-да-да-да!

Бабушка немного поспала в машине, и я успела вознести ещё пару-тройку тысяч молчаливых молитв. Я отвлеклась от этого занятия только тогда, когда обнаружила, что дедушка снова съехал с трассы.

– Посмотрите-ка, – сказал он. – Это же Висконсин-Делс, – он зарулил на огромную стоянку и сказал: – Вы бы пока прогулялись. А я вздремну.

Мы с бабушкой сунули нос в старый форт, а потом сели на траву и стали смотреть на коренных амэриканцев, танцевавших под бубен. Маме никогда не нравилось это выражение – коренные амэриканцы. Она считала его грубым и неправильным. Она говорила:

– Моя прапрапрабабка была индеанкой из племени сенека, и я этим горжусь. Она не была коренной амэриканкой сенека. Индеанка звучит гораздо более достойно и элегантно.

И хотя в школе нас учили говорить «коренные амэриканцы», я была согласна с мамой. Индеанка звучало намного лучше. Мы с мамой гордились этой индейской частью нашего прошлого. Мама повторяла, что оно делает нас восприимчивыми к дарам природы, сближает с землёй.

Я откинулась на спину и закрыла глаза, вслушиваясь, как бубны гремят: скорей-скорей-скорей, а танцоры поют: спеши-спеши-спеши. Где-то зазвенели бубенчики, и на какой-то миг я приняла их за рождественские бубенцы Санта-Клауса. А когда открыла глаза, бабушки рядом не было.

Я стала озираться по сторонам и старалась вспомнить, где мы поставили машину. Я смотрела то на толпу, то на деревья, то на платную парковку. В голове крутилось: «Они уехали! Они бросили меня!» Я принялась проталкиваться сквозь толпу.

Люди хлопали в ладоши в одном ритме с бубном. Я бестолково металась кругами и совсем не соображала, откуда мы сюда пришли. Мне было видно три указателя на три разные парковки. Бубны всё гремели. Я проталкивалась между людьми, а они хлопали всё громче, увлечённые бубном.

Индейцы теперь встали в два круга, один в другом, и высоко прыгали на месте. Мужчины в красивых головных уборах из перьев и коротких передниках танцевали во внешнем круге. На ногах у всех были мокасины, и я вдруг вспомнила про послание Фиби:

Не суди человека, пока не обойдёшь две луны в его мокасинах.

Внутри мужского круга, взявшись за руки, водили хоровод женщины в длинных платьях, украшенных бусами. Они окружали пожилую женщину в центре в простом полотняном платье. Её головной убор был так велик, что сполз ей на нос.

Я присмотрелась внимательнее. Женщина в центре старательно прыгала на месте. На ногах у неё были простые белые туфли. А в промежутках между ударами бубна я услышала, как она припевает:

– Па-даб-ду-ба!

Глава 11
Недотроги

На следующий день рано утром мы покинули Висконсин и продолжили путь, глотая мили вдоль южной границы Миннесоты. Мы проезжали по зелёной холмистой местности, где леса подступали к самой трассе, а воздух был напоён ароматом сосен.

– Наконец-то! – воскликнул дедушка. – Хоть какое-то разнообразие! Я люблю разнообразие! А ты, цыплёночек?

Я так и не стала говорить о том, что случилось накануне, когда я до полусмерти испугалась, вообразив, что они меня бросили. Я сама не понимала, что это на меня нашло. Наверное, с того дня, как мама бросила нас тем апрельским утром, я подспудно боялась, что меня бросят все близкие, один за другим.

И я была рада вернуться к истории Фиби, потому что когда рассказываешь, трудно думать о чём-то другом.

– И что, Пипи получила новое письмо? – спросила бабушка.

Она получила. На следующее воскресенье мы с Фиби снова собрались в гости к Мэри Лу. Когда мы вышли из дома Фиби, на крыльце лежал ещё один белый конверт с листком голубой бумаги. Послание гласило: У каждого своя повестка дня.

Мы с Фиби долго осматривали улицу. Никаких следов того, кто оставил послание. Мэри Лу сочла эти письма (и это, и прошлое) очень интригующими.

– Это так загадочно! – воскликнула она. – Вот бы кто-нибудь оставлял послания мне!

Зато Фиби считала эти послания жуткими. Правда, её пугали не письма – в них не было ничего ужасного – а сама мысль о том, что кто-то неизвестный шастает возле их дома и оставляет конверты на крыльце. Она боялась, что кто-то нарочно следит за их домом, оставаясь невидимкой. Фиби была первоклассной трусихой.

А пока мы пытались понять, что значит это послание.

– Итак, – сказала Фиби, – повестка дня – это список дел, которые обсуждают на совещании…

– Так, может, это для твоего папы? – предположила я. – Он же ходит на совещания?

– Ну, наверное, ходит, – неуверенно ответила Фиби. – Он целый день так занят…

– Тогда это, может быть, от его босса, – сказала Мэри Лу. – Может, твой папа иногда опаздывает на совещания?

– Мой папа очень организованный, – тут же возразила Фиби.

– А при чём тут тогда первое послание? – продолжала рассуждать Мэри Лу. – Не суди человека, пока не обойдёшь две луны в его мокасинах?

– Я знаю, что это значит, – сказала я. – Я часто слышала эти слова от папы. Раньше я представляла себе две луны, которые сидят рядышком, но папа объяснил, что ты не должен судить другого человека, пока не поносишь его мокасины. То есть пока не поставишь себя на его место. На его точку зрения.

– И твой папа часто так говорит? – встрепенулась Фиби.

– Я знаю, к чему ты клонишь, – сказала я. – Но это не папа шатается вокруг дома и оставляет послания. Это не его почерк.

Когда в комнату к Мэри Лу зашёл Бен, она спросила его, что он думает об этих посланиях. Он взял листок бумаги с её стола и быстро набросал картинку. Меня охватило жутковатое чувство, потому что там в точности была изображена моя старая фантазия: две луны, которые сидят рядышком.

– А может, – обратилась к Фиби Мэри Лу, – твой папа слишком поспешно судит людей у себя на работе? И сперва ему надо походить в их мокасинах?

– Мой папа не судит людей слишком быстро, – возмутилась Фиби.

– Какая ты щепетильная! – заметил Бен.

– Ничего я не щепетильная! Я просто хочу сказать, что мой папа не судит людей слишком быстро.

Позднее мы решили пойти купить шоколадных батончиков. Я думала, что пойдём только мы втроём: Фиби, Мэри Лу и я, но не успели мы выйти из дому, как с нами увязались Томми и Дуги, а под конец Бен сказал, что тоже пойдёт.

– Не понимаю, как ты это терпишь, – сказала Фиби Мэри Лу.

– Что терплю?

Фиби молча кивнула на Томми и Дуги, нарезавших вокруг нас круги, как заводные игрушки. Они жужжали, как самолёты, и гудели, как поезда, и проносились между нами, и убегали вперёд, чтобы с криками свалиться в куча-мала, и снова вскочить на ноги, смеясь и толкаясь, и помчаться ловить шмелей.

– Я привыкла, – сказала Мэри Лу. – Мои братья всегда ведут себя так, будто у них мозги всмятку.

Бен всю дорогу шёл за мной по пятам, заставляя меня нервничать. Я то и дело оглядывалась, желая понять, что он там делает, а он знай себе шагал и улыбался.

Томми врезался в меня, и я едва не упала, но тут Бен меня поймал. Он обхватил меня руками за талию и не отпускал, даже когда стало ясно, что я уже не упаду. Я снова уловила этот странный запах грейпфрута и почувствовала, что его лицо прижимается к моим волосам.

– Пусти! – сказала я, но он не убирал руки.

И у меня возникло странное чувство, как будто по спине ползёт какое-то маленькое существо. Это ощущение не было неприятным – скорее щекочущим и лёгким. Я даже подумала, не засунул ли он что-то мне за шиворот.

– Пусти! – повторила я, и он наконец послушался.

Мы как раз стояли и покупали шоколадки, когда я немного испугалась. Не иначе как я слишком долго слушала Фибины страшилки про психов и маньяков с топорами. Мы с Фиби рассматривали журналы на прилавке, когда я почувствовала на себе чей-то взгляд. Я первым делом разыскала глазами Бена, но они с Мэри Лу выбирали себе батончики. А чувство не уходило. Я обернулась в другую сторону, и в дальнем конце зала увидела того самого дёрганого парня, который приходил к Фиби домой. Он стоял у кассы и за что-то расплачивался, но при этом не спускал с нас глаз, вслепую протягивая деньги кассирше. Я пихнула локтём Фиби.

– Ох, только не это! – воскликнула она. – Опять этот псих! – Фиби подскочила к Бену и Мэри Лу и зашептала:– Быстро, смотрите, вон там этот псих!

– Где?

– У кассы!

– Но там никого нет, – удивилась Мэри Лу.

– Он только что был там! – восклицала Фиби. – Честное слово! Спросите Сэл!

– Он там был, – подтвердила я.

Позднее, когда мы ушли от Мэри Лу и возвращались домой к Фиби, за спиной вдруг послышались торопливые шаги: кто-то гнался за нами. Фиби решила, что тут нам и конец.

– Если нам проломят голову и этот псих бросит нас здесь в переулке… – начала она.

Я почувствовала, как меня схватили за плечо, и открыла рот, чтобы закричать, но не смогла издать ни звука. Напрасно мой мозг повторял: «Кричи! Ори во всю глотку!» Я совершенно лишилась голоса.

Это оказался Бен.

– Что, испугались?

– Это была глупая шутка, – сказала Фиби.

– Я провожу вас домой, – сказал он. – Просто на случай, если тут… окажется какой-нибудь этот… псих, – почему-то ему трудно было выговорить «псих».

По дороге Бен вообще наговорил странных вещей. Во-первых, он заявил:

– Может, зря вы зовёте его психом.

– Это почему же? – рассердилась Фиби.

– Да потому что псих – это… это значит… ладно, проехали, – он не захотел объясняться и, кажется, даже пожалел, что вообще заговорил на эту тему. И тогда спросил у меня: – У вас дома что, никто ни к кому не прикасается?

– А это ты к чему?

– Мне просто интересно. Ты каждый раз шарахаешься, стоит к тебе прикоснуться.

– Я не шарахаюсь.

– Шарахаешься, – и он взял меня за руку.

Честно говоря, я едва не шарахнулась, но сумела удержаться. И даже сделала вид, будто не замечаю, что он не спешит отпускать мою руку. И тут снова зашевелилась та мелкая зверушка у меня на спине.

– Хмм, – задумчиво промычал Бен, как будто доктор на осмотре пациента. – Где твоя мама?

Я не говорила ни слова о маме никому, даже Фиби, кроме того раза, когда она спросила про неё, а я сказала, что она с нами не живёт. А Бен продолжал:

– Я однажды видел твоего отца. Но маму ни разу. Где она?

– Она в Айдахо. В Льюистоне, штат Айдахо.

– Что она там делает? – тут же спросил Бен.

– Мне не хотелось бы об этом говорить, – и даже в голову не пришло спросить Бена, а где же его мама?

Он снова взял меня за руку. А когда я отшатнулась, воскликнул:

– Ага! Попалась!

И меня задели не на шутку его слова. Я вдруг сообразила, что папа больше не обнимает меня так же часто, как прежде, и я действительно стала шарахаться от прикосновений других людей. Хотя прежде у нас в семье объятия были обычным делом. Я вспомнила, как мне было девять или десять лет. Мама прилегла в постель вместе со мной, прижала к себе и сказала:

– Давай построим плот и поплывём вниз по реке.

И я потом часто представляла себе этот плот, и искренне верила в то, что мы построим его и поплывём вниз по реке все вместе. Но когда она собралась в Льюистон, штат Айдахо, она отправилась одна.

А Бен уже схватил за руку Фиби. Она отшатнулась.

– Ага! – выкрикнул он. – Попалась! Ты тоже шарахаешься, Фиби-со-льдом!

И это тоже меня задело. Я уже обращала внимание на то, какими напряжёнными кажутся все в семье у Фиби, скованными, респектабельными и застёгнутыми на все пуговицы. Неужели я становлюсь такой же? А они почему стали такими? Несколько раз я ловила Фибину маму за попыткой приласкать Фиби, или Пруденс, или мистера Уинтерботтома, но все они отклонялись от неё. Как будто они переросли её и стали старше.

Не пыталась ли и я отклоняться от мамы? И у неё остались в душе незаполненные места? Не потому ли она нас бросила?

На подходе к Фибиному дому Бен сказал:

– Ну вот, теперь вы в безопасности. Пожалуй, я пойду.

– Давай, – ответила Фиби.

Миссис Кадавр со скрипом затормозила перед домом на своём жёлтом «Фольксвагене», отчего рыжие растрёпанные волосы встали дыбом, как у ведьмы. Она вылезла из машины и стала выставлять из багажника пакеты с покупками.

– Кто это? – спросил Бен.

– Миссис Кадавр.

– Кадавр? Это как мёртвое тело?

– Точно.

– Привет, Сэл! – поздоровалась миссис Кадавр. Она неловко плюхнула на тротуар увесистый пакет. Бен предложил помочь занести вещи. – Боже, какой ты вежливый! – воскликнула миссис Кадавр, хлопая серыми глазищами.

– Я её боюсь до полусмерти, – громко прошептала Фиби. – Не ходи к ней!

– Почему это? – Бен спросил так громко, что привлёк внимание миссис Кадавр. – Ну, чего?

– Ох, ничего, – ответила Фиби.

– Сэл, а ты не хочешь зайти? – пригласила меня миссис Кадавр.

– Я как раз собиралась к Фиби, – сказала я, радуясь этой отговорке.

Тут на крыльцо вышла мама Фиби:

– Фиби? Что ты здесь делаешь? Почему не заходишь?

И мы оставили Бена. Поднимаясь к Фиби на крыльцо, мы всё оглядывались на Бена, тащившего что-то по дорожке к дому. Это был сверкающий новенький топор.

– Это не брат Мэри Лу? – спросила мама Фиби. – Он провожал вас до дома? А где Мэри Лу?

– Терпеть не могу, когда ты задаёшь по три вопроса подряд, – заявила Фиби.

В окно нам было видно, как Бен с топором в руках поднимается на крыльцо дома миссис Кадавр. Фиби крикнула:

– Не входи!

Но миссис Кадавр уже распахнула дверь, и Бен скрылся внутри.

– Фиби, в чём дело? – спросила её мама.

Тогда Фиби вытащила из кармана белый конверт с новым посланием.

– Мы нашли это снаружи, – сказала она.

Миссис Уинтерботтом открывала конверт с такой осторожностью, как будто там была спрятана бомба.

– Ох, деточка! – воскликнула она. – От кого это? И кому? Что бы это значило?

Фиби объяснила, что такое повестка дня.

– Фиби, я знаю, что такое повестка дня. Но всё это мне очень не нравится. Я хочу знать, кто их отправляет.

Я ждала, что сейчас речь зайдёт и про то, что мы видели в магазине того дёрганого парня, но о нём Фиби не упомянула. Вскоре мы увидели, что Бен вышел от миссис Кадавр. Нам он показался вполне целым, не разрубленным на части.

Когда в тот день я вернулась домой, папа был в гараже, возился с машиной. Он залез под капот и так наклонился над двигателем, что я сначала не могла видеть его лицо.

– Папа, как ты думаешь, что это значит, когда кто-то шарахается, если к нему прикоснутся? Может быть, тот, к кому прикасаются, стал слишком скованным?

Папа медленно обернулся ко мне. Его глаза покраснели и опухли. Кажется, он плакал. И руки, и рубашка у него были испачканы смазкой, но когда он обнял меня, я не шарахнулась.