Текст книги "Объятия незнакомца"

Шелли Такер
Объятия незнакомца

Глава 1

Франция. 1759 год

Произошла ошибка. Очень серьезная ошибка. Мари Николь ле Бон надеялась лишь на то, что ошиблась не она.

Лунный свет лился в окна бального зала. Он мерцал в хрустальных подвесках люстр, накатывался незвучными волнами в золоченые зеркала на противоположной от окон стене и расплескивался мелкой рябью по стеклу кувшинов, колб и воронок, во множестве и беспорядке загромоздивших старые массивные столы красного дерева.

Мари, закатав рукава серого фланелевого платья, свободно, даже мешковато сидевшего на ней, взяла в руки висевшее на груди увеличительное стекло. Сердце, переполненное надеждой и страхом, стучало так сильно, что она чувствовала его биение в горле.

Она склонилась над деревянным ящиком с тоненькими ростками пшеницы, утопавшими в лужицах дождевой воды. Но не к ним был прикован ее взгляд, а к рассыпанной на почве порошкообразной массе. Среди нескольких красных и желтых гранул фосфора, смешанных с золой и морской солью, она мгновенно разглядела серые гранулы нового, не известного еще никому элемента, того самого, который она получила, выщелачивая воду через древесную золу. Она думала, что ее открытие явится чудесным избавлением, но… если месье Кузино прав, оно обернулось бедой.

Страшной бедой.

На лбу выступила испарина. Мари убрала с лица прядь темных волос и посмотрела в увеличительное стекло. Едва дыша, она не ощущала знакомых запахов серы, уксуса, органических кислот. Она ждала.

Нет, этого не может быть. Кузино ошибся. Скорее всего, проводя полевые испытания, он не до конца следовал ее инструкциям.

Резкий звук, раздавшийся в другом конце зала, заставил ее вздрогнуть. Она выронила стекло, обернулась – и тут же рассердилась на себя: это был всего лишь скрип дверей, тяжелых резных дверей, что вели в бальный зал.

– Мари! – Голос младшей сестры гулко прорезал огромное пространство. – Ты когда-нибудь ляжешь спать?

Мари глубоко вдохнула, пытаясь унять учащенно забившееся сердце, и снова сосредоточилась на эксперименте.

– Вероника, тебе не стоит входить сюда. Это небезопасно.

Мари не отрываясь смотрела на серое вещество, выискивая хоть какие-то изменения в нем, – и не находила.

– Ты знаешь, что уже далеко за полночь?

– Я скоро закончу.

– Скоро – это когда?

Вероника вошла в зал и начала пробираться между многочисленными ящиками с побегами пшеницы, стоявшими на полу.

– Где-то через час. – Мари встревоженно взглянула на сестру. – Стой! Не смей подходить сюда. Повторяю, это опасно.

– Скажите, пожалуйста! – Вероника нахмурила бровки, мило сморщилась – впрочем, что бы она ни делала, все у нее получалось мило – и на цыпочках пробралась к софе, придвинутой к стене в дальнем конце зала. – Можно поду мать, это не я, а кто-то другой столько раз палил себе волосы, обжигал пальцы или покрывался жуткой сыпью. Мне твои эксперименты уже не страшны.

– Этот эксперимент не похож на другие. Я не хочу, чтобы ты помогала. Иди спать, – сказала Мари и, немного помолчав, добавила: – Пожалуйста.

– Ну уж нет, я не уйду. Хотя могу пообещать, что буду сидеть здесь, на почтительном расстоянии.

Вероника сгребла в кучу брошенные на софе выпуски «Философских тетрадей» и, запахнувшись поплотнее в поношенный пеньюар, забралась с ногами на старую, выцветшую дамастовую обивку.

– Должна же я проследить, чтобы ты хоть раз в неделю легла спать до рассвета, – заявила она так, словно не она, а Мари была младшей сестрой.

Встретив хорошо знакомый упрямый взгляд, Мари поняла, что спорить бесполезно, она лишь потеряет драгоценное время.

– Ладно, – нехотя произнесла она. – Сиди там и не сходи с места.

Она вновь склонилась над ящиком и, осторожно плеснув на почву пригоршню воды, затаила дыхание, следя за тем, как земля медленно впитывает в себя воду.

Серая субстанция намокла. И только.

Итак, новое соединение реагирует на воду так, как она и ожидала. Так, как оно реагировало раньше в сотне других экспериментов.

Но если дело не в нем, то почему первая полевая проба оказалась столь неудачной? Почему?

Этот вопрос мучил ее весь последний месяц, с того самого дня, когда Кузино, местный фермер, пришел к ней и гневно поведал о результатах ее опытов.

Ее волшебная смесь – удобрение, над которым она работала три долгих года и которое должно было положить конец неурожаям и страшному голоду, постигшему Францию, – эта смесь вызвала возгорание пшеницы во время проливного дождя.

Мари нахмурилась, задумчиво глядя в ящик с пшеничными ростками. Это невозможно. Невероятно. Ведь она тщательно проверила свое изобретение – сначала в лаборатории, а потом в собственном садике рядом с усадьбой. Пшеница и рожь буйно колосились, горошек, кабачки, цветная капуста и фасоль наливались соками – и все это благодаря удобрению. И вода ни разу не причинила ее культурам никакого вреда.

Целый месяц она была занята тем, что воспроизводила полевые условия здесь, в масштабах гораздо меньших, а значит, менее опасных. Она использовала почву и пшеничные побеги, взятые с полей месье Кузино. Она проверила их, вылив на них море воды, холодной и горячей, она купала их под мелким дождичком и под ливнем, топила побеги в лужицах. Но смесь никак не реагировала на воду.

От этого можно сойти с ума. Почему полевые испытания прошли так неудачно? Почему?

Каким образом дождь мог вызвать возгорание?

Мари придвинула стул и тяжело опустилась на мягкое сиденье, ощущая напряжение и ноющую боль в каждом мускуле тела. В желудке урчало. Она попыталась вспомнить, когда ела в последний раз. Впрочем, до еды ли ей сейчас?

Потерев воспаленные глаза, она положила руки на стол и оперлась на них подбородком. Ее взгляд был обращен на рассыпанный по почве серый порошок. Она смотрела на него в надежде получить наконец ответ на мучительный вопрос.

Может быть, дело не в воде? Может, виновата почва? Или жара? Или здесь несколько причин?

В дальнем конце зала послышался вздох.

– А я, между прочим, завтра иду на вечеринку. Там будет виконт ла Мартен, – заговорила Вероника.

– М-м?

– На вечеринку. Завтра я иду на вечеринку. И там будет виконт ла Мартен.

– М-м.

Мари, не отрываясь, продолжала смотреть в ящик.

– Слушай, почему бы тебе иногда не составить мне компанию? Ты целыми днями просиживаешь в своей лаборатории, занимаясь всякой чепухой. Мари, ты лишаешь себя стольких удовольствий. Оглянись вокруг. Люди выезжают на пикники, танцуют, устраивают балы-маскарады. Думаю, что в этом году нам будет несложно попасть в списки приглашенных. При том количестве разнообразных слухов и сплетен, доходящих из Парижа и Версаля, о позоре нашей семьи забыли и…

Мари, почти не слушая болтовню сестры, следила за экспериментом. Ее охватывало отчаяние. Она так боялась, что у нее и на этот раз ничего не получится, а ей хотелось, чтобы получилось. Никогда еще она так страстно не желала этого.

Вся та «чепуха», которой она занималась последние пятнадцать лет, никогда не приносила реальной пользы. Но это изобретение… Если оно сработает…

Это химическое соединение может оказаться одним из самых важных открытий нынешнего столетия.

По телу прошла дрожь. Мысль о том, что она, Мари Николь ле Бон, незаконнорожденная дочь из древнего и знатного, но опозоренного рода ле Бон, произведет революцию в химии и агрономии и тем самым спасет тысячи людских жизней, – эта мысль наполняла ее совершенно особым, доселе незнакомым чувством горделивого восторга. И это чувство кружило ей голову.

Она уже видела себя стоящей перед сухарями из Академии наук, теми, которые откровенно унижали и высмеивали ее. Эти ученые мужи, гневно сверкая глазами и тыча в нее пальцем, прочли ей однажды лекцию о месте женщины в обществе. Они твердили, что женщине не пристало проявлять интерес к химии.

Не пристало. Это слово слишком часто звучало в жизни Мари.

И может быть… может быть, ей даже разрешат сделать официальный доклад в Академии в Париже. Это будет первый доклад, сделанный женщиной.

– Мари, ты слышала, что я сказала?

Мари, устыдившись своих грез, тряхнула головой и посмотрела в дальний конец зала. С чего это она вдруг начала предаваться пустым мечтам? Это совсем не похоже на нее.

– Конечно, Вероника. Я все слышала. Ты говорила о графе де ла Фонтене и какой-то вечеринке.

Вероника пробормотала нечто совсем неподобающее для – дамы – словечко, которое редко услышишь из уст восемнадцатилетней девушки, – и резко поднялась. Ее голубые глаза блестели, несмотря на поздний час.

– Я говорила о виконте ла Мартене и карточной вече ринке. Клянусь всеми святыми! Мари Николь ле Бон, ты должна выбраться отсюда! Ты покрываешься здесь пылью, от тебя веет такой же скукой, как от твоих пробирок и колб. – Она подошла к столу, заставленному стеклом и громко щелкнула ногтем по одному из лабораторных стаканов. – Ты уже ни о чем не можешь говорить, кроме как об окислении, горении или об экспериментах Турнифора с газами…

– Мариотти.

– Что?

– Турнифор был ботаником. Это Мариотти экспериментировал со сжатыми газами.

Вероника в отчаянии воздела руки к небу.

– Вот-вот! Именно об этом я и говорю! Мари, неужели ты думаешь, что дед желал тебе такой жизни? Лично я считаю, что он не стал бы обучать тебя химии, если бы мог предположить, что ты уйдешь в нее с головой. Пока он был жив, ты хотя бы раз в неделю выезжала верхом. А теперь…

Мари почувствовала, как волна печали подкатила к сердцу, и поспешила сменить тему разговора.

– Так ты говоришь – ла Мартен? Не слишком ли много внимания он уделяет тебе в последнее время?

Вероника вспыхнула – отчего стала во сто раз краше, – пожала плечами и принялась теребить кружевную кайму рукава.

– Ну… хм… мы виделись с ним несколько раз на вече ринках. И он… м-м… Ой, Мари! Ладно, сознаюсь тебе. Я схожу по нему с ума! Я влюблена. На этот раз влюблена всерьез и на всю жизнь. – На ее лице появилось знакомое мечтательное выражение. – Он такой красивый! Красивый, смелый… Он просто чудо! А какой обаятельный! Он так отличается от всех этих зануд, которые не могут говорить ни о чем другом, кроме как о войне с Англией. С ним так весело, и он…

Мари, снисходительно улыбаясь, слушала, как Вероника распространяется о последнем объекте своих воздыханий: за эту весну это был третий случай, когда ее сестра влюбилась «всерьез и на всю жизнь».

Мари потянулась, потерла затекшую шею и вновь заглянула в ящик. Серый порошок был пропитан водой, но вел себя прекрасно. Значит, и стоячая вода не могла явиться причиной возгорания. Мари сникла. Она потеряла целый месяц, проводя опыты с водой, в то время как следовало проверить другие переменные.

Взгляд скользнул по стене, по мерцающей позолоченой рамке, в которую был вправлен сертификат, выданный Академией наук, и остановился на висящих рядом золотых медалях. Ими был награжден ее дед за разработки в области микроскопии и металлургии. Она почувствовала, как сдавило в горле. Если бы он был сейчас с ней…

Находясь в этой комнате с восьми лет рядом с дедом, она пережила самые счастливые моменты своей жизни. Они вместе начали работать над удобрением, надеясь, что оно положит конец неурожаям и голоду, которые уже несколько десятилетий терзают несчастную Францию. Зимой, когда -кончаются запасы зерна, люди едят кошек и собак. Они все готовы отдать за несколько пригоршней муки. Сотнями они умирают от голода. Их дети раскапывают снег в поисках желудей и пожухшей травы.

Нет, что бы ни говорила Вероника, Мари знает, что дед приветствовал бы ее самоотречение. Может, кто другой и позволял себе подсмеиваться над ней, считая ее чересчур серьезной и «странной», но дед понимал ее.

Только он и понимал.

Она сомкнула веки и тряхнула головой. Сейчас нужно прибраться и лечь спать. А завтра… завтра придется изменить условия и снова начать опыты.

Вероника все еще пела дифирамбы своему виконту:

– …а потом он поцеловал меня…

– Что? – насторожилась Мари. – Что он сделал?

– Поцеловал меня. Это было на прошлой неделе, на вечеринке у Пьюти. Мы гуляли в саду… – Вероника, разнеженно расслабленная, сидела, облокотившись о стол, она вздохнула и, потупив глаза, грациозно коснулась рукой Щеки. – Нет, ты не думай, он поцеловал меня в щеку. Но это было так романтично!

Мари нахмурилась и поднялась со стула:

– Вот что я тебе скажу, Вероника. Ты должна вести себя более осмотрительно и не позволять ему подобных вещей. Подумай, ведь он может соблазнить, обмануть тебя. И куда, интересно, смотрела мадам Таллар?

– Ха, мадам Таллар! Да я улизнула от нее сразу же, как только мы приехали. Она видит не дальше своего носа – даже в очках. Она такая зануда. Прошу тебя, Мари, пусть она больше не сопровождает меня. Я понимаю, ты не можешь забыть о том, что случилось с нашей матерью, но нельзя же, в самом деле, видеть в каждом мужчине негодяя. Люсьен… ну то есть виконт – благородный дворянин. Он живет в Версале. Представляешь, Мари? В Версале!

Мари не представляла. Она никогда не была в Версале и не испытывала ни малейшего желания увидеть блистательную резиденцию королевской семьи и придворную знать. Это было место, о котором их мать всегда говорила с восторгом и завистью. И именно там она попала в сети негодяя, разбившего ей жизнь.

Он-то и был отцом Мари.

Но еще большим негодяем оказался отец Вероники.

Нет, Мари устраивает та сельская жизнь, которой всегда жили она, ее брат и сестра, жизнь простая, но честная. Хотя, Вероника, возможно, и мечтает о роскоши, о романтике Парижа и Версаля.

– Пусть даже он кажется тебе благородным, но прошу тебя, Вероника, будь с ним поосторожнее. И потом, он должен с самого начала знать, что за тобой нет приданого.

– Пока нет, – поправила ее Вероника. – Но скоро будет. И у меня, и у тебя. Арман говорит, что твое открытие может сделать нас богатыми.

Мари поморщилась. Ее брат-близнец отправился в Версаль в надежде заручиться поддержкой влиятельных лиц. Его переполняли мечты о восстановлении былой славы рода ле Бонов, их наследственного имения и роскошного образа жизни, но Мари понимала, что после катастрофы на ферме месье Кузино вряд ли отыщется человек, который согласится вложить деньги в ее дело.

– Работая над удобрением, я думала вовсе не о нашем благополучии, Вероника. Я хочу спасти жизнь людям. Сотни жизней!

Она отвернулась и, стараясь не выдать охватившего ее гнева, осторожно пробралась мимо ящиков с образцами почв, поливочных шлангов, нагроможденных друг на друга на ковре тяжелых томов «Энциклопедии», к горке, в которой когда-то хранился фарфор.

Последняя фарфоровая безделушка была продана уже много месяцев назад, и сейчас здесь лежали лишь тряпки да щетки, которыми она чистила свои стаканы и колбы.

– Да, разумеется, твое удобрение поможет людям, – спокойно согласилась Вероника. – Я помню об этом. И я понимаю, насколько это важно. Но оно может помочь и нам. Мы можем разбогатеть! Мари, неужели ты и в самом деле не думаешь об этом?

– Нет, – тихо сказала Мари.

Но Вероника продолжала говорить, как будто не слышала ответа сестры.

– Мы сможем обновить обстановку. Выкупить все фамильные вещи. У нас будет дом в Париже, и еще один в Версале. – Ее голос задрожал от восторга. – И у нас снова будут слуги – настоящие слуги, – а не эта мадам Руру, которая приходит к нам раз в неделю и только разводит руками и бурчит, что мы недотепы. – На ее лице вспыхнула озорная улыбка: – Лично я не считаю себя недотепой.

Она рассмеялась и, выбрав свободный участок пола, грациозно закружилась в менуэте с воображаемым кавалером.

– У нас будут наряды, драгоценности, мы будем устраивать балы. У нас будет такое приданое, что твоей и моей руки будут просить все знатные мужчины севера Франции. Десятки, сотни мужчин станут добиваться нас! Но я уступаю их тебе. Мне они не нужны, потому что я влюблена. – Кружась в танце, она нараспев повторила. – Влю-бле-на, влю-бле-на, влю-бле-на в ви-кон-та ла Мар-те-на.

Мари прошла к дальнему концу длинного стола и принялась мыть стакан, которым бесчисленное множество раз отмеряла порции серого порошка и воды. Взглянув на танцующую сестру, она не смогла сдержать улыбки. Безграничное жизнелюбие Вероники было довольно заразительно.

И Мари уже почти поверила в то, во что не верила никогда. В мечту.

Богатое приданое… Бог с ним, с приданым. А вот новенькие, без единой трещины, стаканы, колбы… Как приятно было бы работать с ними. И можно было бы купить новые воздуходувные мехи. А уж если они очень разбогатеют, то можно будет даже приобрести микроскоп Эйскафа.

При этой мысли она грустно улыбнулась. Ах, что это за чудо, микроскоп Эйскафа!

Вероника, запыхавшись и хохоча, закончила танец и присела в реверансе перед несуществующим партнером.

– Мари, все будет так, как я говорю. Вот увидишь. Уж я-то знаю. – Она подбежала к сестре. – Мы обязательно разбогатеем, и у нас будут толпы красивых поклонников.

– Это у тебя будут толпы поклонников, – поправила Мари, орудуя ершиком в U-образной трубке, на стенках которой осел налет фосфора. – Лично я, основываясь на своих наблюдениях, считаю, что все мужчины – это страшно самодовольные и властолюбивые создания, – продолжила она таким тоном, словно читала лекцию по химии. – И чем дольше я проживу без мужа, тем счастливее буду. Мне уже двадцать три года, и, как видишь, я благополучно хожу в старых девах и не имею ни малейшего желания менять свою жизнь. Наоборот, я сделаю все, чтобы как можно дольше оставаться в этом положении. Ну, хотя бы еще десяток-другой лет. Вероника нахмурила брови:

– Ты просто еще не встретила своего мужчину – да и то только потому, что вообще не видишься с мужчинами. Когда ты встретишь его, ты поймешь, как это… как это…

– Чудесно, восхитительно, а главное – романтично, – насмешливо подсказала Мари и, шумно вздохнув, отвела глаза.

– Да, – спокойно подтвердила Вероника. – Именно так и даже более того.

Мари улыбнулась, взяла со стола стакан и молча продолжила работу. Занимаясь наукой, она привыкла опираться на факты, а факт состоял в том, что будь она даже сказочно богата, ни один мужчина не обратит на нее внимания.

Ее внешность, мягко говоря, ничем не примечательна. Самые обычные, каштанового цвета, волосы, невыразительные карие глаза, простые черты лица. Чересчур простые. Нос великоват, зубы отнюдь не идеально ровные, тяжелый подбородок с маленькой ямкой посередине. Черты, делающие Армана невыразимо привлекательным, в женском исполнении явно проигрывают.

Но ее устраивает ее внешность. Главное – иметь на плечах голову, а не смазливую мордашку.

Мать частенько повторяла эти слова.

– Придет день, Мари, – зашептала Вероника, глядя на ее руки, орудующие щеткой, – придет день, и ты…

Из ящика на другом конце стола послышалось шипение.

Сестры застыли.

Они не успели вымолвить ни слова, как из ящика вырвалось белое пламя. Секундой позже раздался взрыв, и небывало яркая вспышка осветила зал.

Вероника вскрикнула и попятилась. Мари, ослепленная светом, инстинктивно закрыла ладонью глаза, но не могла двинуться с места – казалось, дыхание и сердце остановились. Перед глазами мелькали слепящие, яркие круги света.

Вероника схватила ее за руку и оттащила в сторону.

– Что это? – кричала она, потирая глаза, щурясь и кашляя от едкого дыма, заполнившего зал. – Я думала, ты работаешь над удобрением! Что случилось?

Мари не могла говорить. Не могла даже дышать. Она не знала, радоваться ей или ужасаться. Вероника продолжала сжимать ее локоть, но Мари выдернула руку и бросилась к ящику.

Или вернее будет сказать – туда, где раньше был ящик. Огонь уже потух – потух так же внезапно, как вспыхнул, – но он не оставил после себя ничего. Не было даже пепла. Он в считанные секунды уничтожил деревянный ящик и рассаду. Даже почву. На столешнице красного дерева дымилась черная, тлеющая по краям дыра.

Мари охватил ужас. Она использовала лишь несколько гранул удобрения, а взрыв получился невероятной силы – его вспышка осветила зал так, словно над головой разом зажглись все шесть люстр.

Подавленная, уничтоженная, она медленно повернулась и посмотрела на стоявший в углу огромный сосуд, в котором хранилось ее «волшебное» удобрение. Если оно попадет на поля Франции… Нет, этого допустить нельзя!

Ее колотила дрожь. Она пыталась все обдумать, все взвесить, призывая на помощь логику и хладнокровие ученого, но все усилия были тщетны, ей становилось хуже и хуже.

Как же так получилось, что она, Мари Николь ле Бон, создала столь страшную, столь разрушительную смесь?

– Мари? Что с тобой?

Мари ошеломленно взглянула на сестру и попыталась взять себя в руки.

– А? А-а… нет… ничего. Я в порядке. Вот я и узнала, в чем причина возгорания. Лужи. – Она хрипло засмеялась. – Теперь остается только сделать так, чтобы удобрение не реагировало на стоячую воду. Я должна, – она сглотнула, – должна начать все сначала.

– Давай завтра, – мягко сказала Вероника. – Тебе нужно немного поспать. А завтра начнешь все сначала.

Мари решительно помотала головой. Она допустила ужасную ошибку, которая будет терзать ее всю ночь и не даст заснуть. Она подняла с пола стеклянную чашу.

– Нет, Вероника. Я поработаю. А ты иди…

Кто-то постучал в окно. Мари, вздрогнув, замолчала и вгляделась в темноту за окном. Мужчина. Чаша выскользнула у нее из рук. Вероника вскрикнула.

Мужчина, неподвижно и молча постоял в темноте, а затем снова забарабанил по стеклу.

За одно мгновение между двумя ударами учащенно забившегося сердца в голове Мари пронеслась мысль о том, что Арман был прав: это безрассудство, когда две молодые женщины живут одни в опустевшей усадьбе. Последние деньги следовало потратить на слуг, а не на покупку лабораторного оборудования…

Но тут она узнала мужчину.

– Арман! – воскликнула Мари и бросилась к окну. Ото двинув засов, она распахнула окно, Вероника уже стояла рядом. – Что ты здесь делаешь? Ты напугал нас до смерти!

Арман перепрыгнул через подоконник и, тяжело дыша, предстал перед ними. Выглядел он каким-то помятым и всклокоченным.

– Мари, Вероника! Слава Богу, вы обе здесь. У нас нет времени…

– Почему ты не вошел в дверь? – перебила его Вероника. – И откуда у тебя такой роскошный наряд?

Арман был одет в расшитый золотом парчовый камзол и бриджи. Из-под камзола выглядывала белая рубашка из тончайшего батиста, пенящаяся рюшами и кружевами, а на ногах сияли новенькие кожаные сапоги.

Где ты взял деньги? – продолжала допытываться Вероника.

– Сейчас не время объяснять! – Арман быстро прошел к столу и сгреб со стенной полки тетради, в которых Мари делала свои записи. – Мы должны уехать! Меня преследуют…

– Преследуют? – удивленно повторила Мари. Ее братец, так же как и сестра, всегда отличался излишней горячностью. – Кто это преследует тебя? Арман, о чем ты говоришь?

– Мари, послушай меня. – Сжимая в руке ее записи, он подбежал к стоявшим у окна сестрам. – Мы должны немедленно бежать отсюда. Мари, где твоя формула? В которой из тетрадей? Мы должны взять ее с собой. Это единственное, что может помочь нам сторговаться.

На этот раз Мари пришла в замешательство, даже испугалась, но попыталась отобрать у брата драгоценные записи.

– С кем нам торговаться? Арман, ты пьян? Будь добр, объясни, что происходит?

Но брат неожиданно бросил тетради на пол и схватил Мари за плечи. Он безжалостно встряхнул сестру и вскричал:

– Где формула?

– Арман! – выдохнула Вероника.

Увидев отчаяние, застывшее в его глазах, и ощутив железную хватку его пальцев, Мари перестала спорить, она смогла только испуганно прошептать:

– Она… она у меня в голове. В тетрадях только краткие заметки. Но… Арман, все полетело к чертям! – Она посмотрела на зиящую в столе черную дыру. – Мне очень жаль, но удобрение оказалось неустойчивым к воде.

– Это не просто жаль, – с жаром воскликнул Арман и, развернув ее, подтолкнул к окну. – Я-то уж было подумал, что твои чудачества наконец принесут нам хоть какие-то деньга, а они принесли только беду. – Не обращая внимания на разбросанные по полу тетради, он повернулся к Веронике и схватил ее за руку. – Чем дольше мы будем спорить, тем большей опасности мы подвергаем себя. Нас ждет экипаж. Вылезай в окно. Живо!

Вероника мгновенно выполнила его приказ.

– А что за опасность? – только спросила она. Мари нерешительно переминалась с ноги на ногу.

– Арман, я останусь. Я не могу никуда ехать. Я должна…

Но она не успела договорить. Из дома донесся шум, кто-то колотил в наружную дверь. Послышались крики, а затем раздался грохот.

Там выламывали дверь.

Арман побледнел. Схватив Мари за локоть, он потащил ее к окну, за которым их ждала Вероника.

– Вылезай! Быстро! Бегите к карете!

Больше убеждать ее не пришлось. Мари не знала, что за люди ломились в их дом, но опасность, о которой говорил Арман, стала вполне реальной.

Выбравшись наружу, они бросились к стоявшему в нескольких ярдах от дома изящному ландо. Арман усадил сестер в коляску, а сам прыгнул на место кучера.

– Арман, Бога ради, объясни наконец, что происходит? – потребовала Мари, перебравшись через приспущенный кожаный верх и усаживаясь рядом с братом. Арман щелкнул кнутом, и лошади – пара превосходных гнедых жеребцов, взмыленных и нетерпеливо гарцующих – сорвались с места.

Они помчались в темноту, в сторону крутых холмов, вместо того чтобы свернуть на окружную дорогу.

– А к-к-куда мы едем? – спросила Вероника, когда их тряхнуло на ухабе.

– Вероника, помолчи! – Мари, полуобернувшись, двумя руками держалась за дверцу ландо. От бешеной скачки у нее перехватило дыхание. – Арман, коляска развалится от такой тряски…

– Нам нужно держаться в стороне от дорог. Там полно людей, встречаться с которыми нам совсем не стоит.

Он посмотрел назад, словно желая проверить, нет ли за ними погони, и Мари обеспокоенно проследила за его взглядом. Погони не было. Пока.

– Каких людей? – прокричала Мари, из-за свиста в ушах не слыша своего голоса.

Арман взмахнул кнутом, подгоняя лошадей и бросил виноватый взгляд на Мари, которая едва удерживалась на месте.

– Нашелся один господин, которого страшно заинтересовало мое – то есть твое – изобретение, – прокричал он. – Он предложил за него кругленькую сумму. Ему нужен был только образец…

– Что? – Мари задохнулась. – Арман! Скажи, ты не отдал его? Если отдал, то мы должны немедленно вернуть его! Возникли сложности…

– Я знаю, Мари. Все знаю. Но этот человек…

Сзади раздался выстрел. Арман, неистово закричав, стегнул лошадей.

– Что это? Там стреляют? – в ужасе закричала Вероника. – В нас стреляют!

И в ту же секунду прогремело еще несколько выстрелов. Арман обернулся и напряженно всмотрелся в темноту.

– Стреляют не в нас, – заверил он сестер. – Я нужен им живым. Они палят друг в друга.

Мари, открыв рот, смотрела на него.

– Ст-т-реляют? – заикаясь, проговорила она. – Стреляют! Арман, кому ты отдал образец?

– Он сказал, что он королевский министр, а что за министр, я не спрашивал. Какая разница! Будь он даже министром королевского ночного горшка, я бы все равно продал ему образец. В конце концов, нам нужны деньги. А потом, позже, я узнал, что он министр королевского флота…

– При чем тут флот? Зачем флоту удобрения?

Выстрелы звучали, не прекращаясь, один за другим, и где-то совсем рядом. Вероника, забившись в угол коляски, отчаянно визжала.

– Мне кажется, он прослышал о полевых опытах, – прокричал Арман. – Я отдал ему тот образец, который был у меня, а через несколько дней он вдруг объявился снова и потребовал продать ему все. Взывал к патриотизму. Говорил, что грядет расцвет Франции. Пугал меня непрошеными гостями, имея в виду англичан. Потом дал мне охрану и пистоль. Сказал, чтобы я был осторожен.

Коляска угодила в рытвину и накренилась так, что все трое едва не выпали.

Перепуганная Мари вцепилась в сиденье.

– Арман, не гони лошадей! Мы же перевернемся!

– Ты не знаешь этих людей. Они способны на все. Когда они рассказали мне, как они использовали твою смесь, у меня волосы встали дыбом. Они…

Сзади раздался мощный грохот. Это был явно не выстрел. Скорее это походило на взрыв.

Мари посмотрела назад, туда, где остался их дом. В небе полыхало красное зарево.

– Огонь! – закричала она, охваченная гневом и страхом. – Они подожгли наш дом!

Арман тихо выругался.

– Болваны! О чем они думают! Там же лаборатория! Он рванул поводья, но лошади, не слушаясь, неслись во весь опор.

– Ложитесь! – закричал Арман. – На пол! Закройте головы руками!

Но они не успели.

Грохот невиданной силы прокатился в ночи – словно мир разорвался на кусочки.

Мари не слышала своего вопля. Только почувствовала взрывную волну. А еще увидела небывало яркое свечение, озарившее ночную мглу. Она видела его сквозь ладони, прижатые к векам плотно закрытых глаз..

Потом, когда к ней вернулся слух, она услышала ржание обезумевших лошадей. Ландо стремглав неслось вниз по холму, затем, на полном ходу зацепившись колесом за огромный булыжник, опрокинулось на бок. Мари испытала головокружительное чувство полета, ощутила удар о землю, а потом жгучую боль в голове.

Больше она ничего не чувствовала.