Текст книги "Свет любви"

В день своего пятнадцатилетия она вновь увидела короля. Ей невероятно повезло, ибо к тому времени юный Генрих был уже мертв, а Ричард объединился с Филиппом, королем Франции, в яростной борьбе против своего отца.

Элеонора еще томилась в своей темнице, а Элиза носила траур после смерти отца. Уильям де Буа, герцог Монтуанский, постепенно ослабел и умер от раны в плечо, полученной во время битвы за своего господина, против Ричарда.

Король впал в уныние. Он сразу постарел.

Элиза чувствовала, что возле нее он ищет прибежища. На этот раз Генриха не сопровождали рыцари, он казался больным и измученным.

Элиза была рада оказаться рядом с ним – особенно в такой день. Она научилась всему, что могло приносить ей пользу, и со времени смерти своего отца блестяще управляла поместьем. Мари была слишком стара, чтобы отвечать за наследство дочери, и Элиза доказала, что способна позаботиться о нем сама. Она распоряжалась домашними делами, возглавляла охрану замка, следила за тем, как работают на полях крестьяне, и поддерживала в герцогстве Монтуа мир и благополучие.

Вместе с тем Элиза не прекращала учебу. Она овладела английским и латинским языками и многими другими премудростями. В пятнадцать лет она была высокой, обладала стройной и красиво округленной фигурой, словом, превратилась в поразительно красивую юную женщину. Она презирала женщин и ненавидела порядок, ввергающий их в зависимость, превращающий в вещи, которые продавали и покупали их отцы и мужья, чтобы получить взамен богатства и земли.

Но женскими уловками и хитростями Элиза тоже умела пользоваться…

– Мама говорит, что я уже достигла возраста, когда могу выйти замуж, – заявила она королю на верховой прогулке в обществе короля. – Она предложила мне в мужья герцога Туренского, но, по-моему, такой союз был бы досадной ошибкой. – Она не стала объяснять Генриху, что презирает герцога Туренского за его утонченное щегольство, неумение держаться в седле, и прибегла к доводу из логики: – Его верность Анжуйской империи ничем не подтверждена, слишком часто в прошлом он оказывался на стороне французского короля.

– Ты совершенно права! – живо воскликнул король. – Нет, ты не станешь женой этого человека и не выйдешь замуж, пока я сам не выберу тебе пару! – Генрих покачал головой. – Можно торговаться, выбирая высочайшую цену и лучший союз для законной наследницы. Жаль, что я не могу поступить так с тобой, Элиза.

Так Элиза поняла, что она незаконнорожденная. Внебрачная дочь короля.

Генрих заверил ее, что об этом никто не знает. Он искренне любил ее мать, молодую крестьянку из деревни близ Бордо. Ласковая и добрая, она, смертельно ослабев после родов, попросила Генриха только об одном: ее дочь должна была стать знатной дамой, но и должна избежать клейма незаконного рождения.

Элизу увезли к бездетным герцогу и герцогине Монтуанским, как их законную дочь.

Узнав обо всем этом, Элиза была смущена и подавлена. Всю жизнь она нежно любила отца и мать, а теперь ей открыли, что благородный Уильям совсем не ее отец. Она внебрачная дочь короля.

– Будучи обязанным молчать, я лишил тебя слишком многого, – печально объяснил ей Генрих. – Дитя, я сожалею об этом и, может быть, смогу дать тебе что-нибудь взамен. Я дам тебе то, что не смог бы дать законным дочерям, – свободу и герцогство. Это великий дар для женщины. Ты сама сможешь выбрать себе мужа, детка. Ты будешь править собственными землями. Но запомни хорошенько, дочь моя: только обман поможет тебе сохранить Монтуа. Если о твоем происхождении узнают, не Монтуа со всех сторон налетят волки, требующие своего наследства по закону. Пока я жив, никто не осмелится оскорбить тебя но если со мной что-нибудь случится…

– О, прошу вас, не говорите так, ваша милость!

Элиза не могла заставить себя назвать этого мужчину отцом.

– Ваше величество, – осторожно спросила она, – вы действительно любили мою мать?

Элиза была неглупа. Она слышала о многочисленных увлечениях короля, не последним среди которых была прекрасная Розамунда Клиффорд, умершая много лет назад, или, как подозревали, отравленная по приказу королевы. Но, поскольку к моменту смерти Розамунды королева уже была заточена в темницу, Элиза не верила этому слуху.

– Да, любил. Я был безумно влюблен к тому времени, как ты появилась на свет. – Генрих поднял руку и показал ей кольцо с сапфиром на своем мизинце. – Твоя мать подарила мне его в тот день, когда мы впервые любили друг друга. С тех пор я постоянно ношу это кольцо.

Мари, герцогиня Монтуанская, умерла на следующий год. Генрих вел жестокую войну с Филиппом и Ричардом, однако нашел время приехать в замок.

Он выглядел страшно постаревшим и растерянным.

Но Элиза знала, что будет любить его всегда, независимо от того, как оскорбительно было для нее известие о своем незаконном рождении. Генрих был ее отцом, и сердце Элизы принадлежало ему.

– Отец, – спросила она, когда они остались вдвоем, – неужели нет способа заключить перемирие с Ричардом? Может быть, если вы освободите королеву…

– Никогда! – перебил Генрих. – Это она ожесточила против меня моих сыновей! Нет, Ричард еще поплатится за свою дерзость! Он просто нахальный щенок!

Король пришел в ярость, обвиняя Ричарда в дерзости, называя его ничтожеством и добавляя, что Элеонора опасна не менее, чем паук «черная вдова».

Элиза чувствовала, что во многом понимает затруднения Генриха, его беды, которые превратили великого короля-воина в старого и немощного ворчуна.

Он был уязвлен так, как только, может быть отец уязвлен сыном. Он привык считать сына мальчишкой, но Ричард Плантагенет, уже заслуживший прозвище Львиное Сердце, давно не был ребенком, выпрашивающим новую лошадку или лук. Он превратился в алчного зрелого мужчину. А Элеонора…

Да, Элиза могла поверить в то, что королевы следовало опасаться. Но она считала, что Элеонора до сих пор любит Генриха.

Казалось, Генрих проследил ее мысли.

– Элеонора… – пробормотал он, и Элиза поняла, что король погружен в мысли о жене. Он поднял голову, и на мгновение его лицо озарилось молодой улыбкой. – Впервые я увидел ее, когда она еще была женой французского короля. Старого Луи. Да, Луи следовало стать монахом, он был не пара Элеоноре. Вероятно, в то время во всем христианском мире не было более ослепительной красавицы. В ее мизинце было больше ума, чем во всей голове Луи. Как я желал ее! Конечно, вместе с Аквитанией. Мы создали Анжуйскую империю – я и Элеонора. Она так и не покорилась. Проведя в тюрьме все эти годы, она осталась горделивой и хитрой, как старая лиса! Вечно она что-то затевает и замышляет! Моя Элеонора – королева, и потому она… – Генрих замолчал и внимательно вгляделся в лицо дочери. – Но ты видишь, дитя, она сидит в темнице почти двенадцать лет! Будь осторожна и не пытайся, следуя ее примеру, поссорить своих сыновей с их отцом.

Услышав, как внезапно изменился его голос, Элиза позабыла, о чем они говорили, и обвила руками шею Генриха.

– Я никогда этого не сделаю, отец, ибо я влюблена!

– Влюблена? В кого?

– В сэра Перси Монтегю, отец. Он один из твоих лучших рыцарей. Мне известно, что его отец одобряет наш брак, и вскоре сэр Перси попросит моей руки.

Генрих рассмеялся:

– Отлично! Конечно, я знаю юного Монтегю. Я предпочел бы для тебя более блестящую партию, но…

– Но вы же обещали мне, что я смогу выйти замуж за того, кого полюблю!

– Так и есть.

– Отец, я останусь хозяйкой своих владений.

– Молодец! Ты крепко усвоила уроки своих учителей.

– Да, это можно сделать совершенно законно.

– Когда Перси попросит твоей руки, пришли его ко мне. Я благословлю ваш брак, если он тебе по душе.

Элиза попыталась отвести глаза.

– Благодарю вас, ваше величество, – признательно произнесла она, но ее сердце переполнилось жалостью к отцу и ненавистью к самой себе.

«Я многому научилась у вас, отец, – печально думала она. – Я навсегда запомнила, что ни мужчине, ни женщине не следует делать собственных детей заложниками в битве. Я понимаю: в жилах моих будущих детей будет столько же крови их отца, сколько и моей, и причинять вред их родителю – значит, вредить им. Я никогда не стану добычей человека, склонного к измене, – такого, как вы. Когда я говорю, что влюблена, я и впрямь влюблена, всем сердцем и душой, навсегда: Я люблю Перси, и он любит меня. Для нас двоих ничего не значат ни земли, ни титулы, мы закроемся от мира щитом своей верности и искренности».

Ее блуждающие мысли оборвались, когда Генрих откашлялся.

– Элиза, я…

– Что такое, ваше величество?

– Ничего. Только я…

Он так давно не произносил эти слова, не говорил их никому. Жизнь стала слишком горькой для короля Генриха II Английского, графа Анжуйского, герцога Нормандского. Слова замерли у него на губах и вырвались только некоторое время спустя:

– Я люблю тебя, дочь.

– И я люблю вас… отец.

В ту встречу она в последний раз видела его живым.

– О, Генрих, – прошептала Элиза, чувствуя на щеках слезы, – как мне жаль тебя… Если бы только ты научил меня обращаться с твоим законным сыном так же, как с тобой…

Она слышала, что привело к гибели короля: Ричард и Филипп заставили его подписать бумагу, по которой Генрих отрекался от своей власти и владений, от всего, что имел. Ряд побед в течение всей жизни завершился ошеломляющим поражением.

Он умер. Умер, обнаружив, что его младший сын был среди людей, причинивших ему столько зла. Принц Джон, прозванный Джоном Безземельным с тех пор, как старшие братья доделили между собой его наследство.

Они вели себя, как стая грифов, и все же доводились Элизе сводными братьями.

Ее охватила дрожь: хвала Богу, что об этом никто не знает. Почти никто, Элеонора, разумеется, знает обо всем. А Ричард немедленно выпустит Элеонору после шестнадцати лет заключения.

Элиза крепко зажмурила глаза. Она не могла поверить, что Элеонора выдаст ее, особенно после данного когда-то обещания защиты. Значит, пока она в безопасности, и только на это стоит уповать.

Ричард станет королем Англии.

Но Ричард не причинит ей зла. После смерти отца Элизы, Уильяма де Буа, Генрих не позволял сражаться в своем войске ни одному рыцарю из герцогства Монтуанского. Генрих защищал Элизу так, как только мог.

Элиза разлепила слипшиеся ресницы и взглянула на изможденное лицо Генриха II. Новая волна слез подошла к глазам.

– Как печально все завершилось, ваша милость, но знайте: вы многое дали мне, очень многое. И я любила вас, как люблю сейчас. Я буду любить вас всю жизнь. Я буду счастлива, отец, вы помогли мне в этом. Я обручусь с Перси Монтегю, мы будем править нашими землями вместе и жить в мире и согласии. Этому я научилась у вас, отец.

Перси… Элиза ощутила желание, вспомнив о нем. Высокий, стройный и изящный юноша, с карими глазами, в которых так мгновенно отражаются сочувствие, забота и смех. Если бы он сейчас оказался рядом!

Вскоре это случится. Война закончена. Большинство воинов Генриха отосланы в Нормандию после того, как Генрих решил отправиться на юг в сопровождении малочисленного отряда, чтобы выдержать последний натиск.

Сейчас Перси в Нормандии, он ошеломлен вестью о смерти короля. Но Ричард не станет карать благородных воинов, которые сражались за короля, и даже если Перси лишится своих земель и богатства, Элизу это ничуть не заботит. У нее останется Монтуа. В этом маленьком, мирном герцогстве было пятьсот воинов, достаточно для защиты границ.

«О, отец!»

Элиза сжала холодные ладони короля и уловила еле слышный звон металла.

Она задумчиво улыбнулась, увидев маленькое кольцо на мизинце короля, – кольцо с сапфиром, принадлежавшее ее матери.

Внезапно прикусив губу, Элиза сняла кольцо с костлявого пальца.

– Надеюсь, вы не против, отец. Это все, что мне осталось в память о вас обоих. Я никогда не видела свою мать, а теперь умерли вы…

Она улыбнулась и опустила кольцо за лиф. Генрих понял бы ее и не отказался бы подарить кольцо, так много значащее для Элизы.

С ужасом вспомнив, что она до сих пор не прочла ни единой молитвы, Элиза забыла о кольце.

Молитва за Генриха была просто необходима.

Ходили слухи, что король отверг Бога в то время, когда бежал от Ричарда из Ле-Мана, своего родного городка, объятого пожаром.

Элиза молитвенно сложила руки и в искреннем смирении опустила голову.

– Отче наш, иже еси на небесах…

Глава 2

Он стоял на валу замка, глядя на восток. Унылый дождь наконец-то прекратился, ночной ветер трепал и обвивал вокруг тела плащ.

Он представлял собой гордую и величественную фигуру, застывшую во мраке ночи. Он был сложен, как и подобало рыцарю, закалился и обрел силу в постоянных битвах за короля.

Он сам мог бы быть королем. Он был достаточно высок, чтобы смотреть прямо в глаза Ричарду Львиное Сердце; и, подобно Ричарду, не раз доказывал свое искусство на турнирах и в боях. Еще не появился на свет более свирепый воин, обладающий такой хитростью и силой. Он легко орудовал двойным топором, обращался с мечом с ловкостью жонглера. Он знал, что его боятся и уважают, но это сознание не приносило удовольствия.

Никакой силой нельзя сдержать войну.

Он воевал за Генриха три года и за это время не раз подавал голос против решений короля. Он никогда не поворачивал вспять, несмотря на горячий нрав короля, однако Генрих не пытался за это отдалить его от себя, как бы ни горячился. Именно Генрих прозвал его Черным Рыцарем, Бродягой и Соколом, шутливо и любя, ибо знал, что этот резкий и непреклонный воин верен своему королю и своей совести.

Сейчас он смотрел в темноту, но не замечал ничего вокруг. Синие глаза, такие темные, что часто казались индиговыми или черными, еще сильнее потемнели от сдерживаемого гнева. Ветер крепчал, но воин не обращал на него внимания, ветер был даже приятен ему, приносил чувство очищения.

Он устал от постоянной войны, и теперь ему оставалось только удивляться: ради чего он воевал?

Король мертв, да здравствует король. Ричард станет королем Англии по праву: Ричард Львиное Сердце – законный наследник покойного короля.

Впереди на валу задвигался неясный силуэт, послышался стук подошв по камням. Всегда оставаясь воином, Брайан Стед настороженно обернулся, выхватив нож и приготовившись отражать удар.

Тихий смешок послышался из темноты, от ближайшей башни, и Брайан расслабился, поняв, что к нему движется друг.

– Спрячь нож, Брайан! – произнес Уильям Маршалл, подходя ближе. – Видит Бог, ты способен постоять за собственную жизнь.

Брайан сунул нож в ножны и прислонился к камню вала, вглядываясь в лицо друга. Мало кого из людей он уважал так же, как Маршалла. Того звали «арабом» за смуглое лицо и нос с горбинкой, но, каким бы ни было его происхождение, Маршалл оставался англичанином до мозга костей. Его считали одним из лучших воинов своего времени; прежде чем стать правой рукой Генриха, Маршалл кочевал из провинции в провинцию, побеждая всех, кто осмеливался принимать его вызовы на турнирах.

– Если мне понадобится защищать свою жизнь, Маршалл, то и тебе этого не избежать. Мы с Ричардом встретились на поле брани и уже собирались сразиться, но ты вышиб его из седла!

Маршалл пожал плечами:

– Кто знает, кого из нас он пощадит? Верно, я мог бы убить Ричарда, но он был безоружным, когда пересекал мост. А с тобой он встретился в открытом бою и не смог тебя убить. Должно быть, ему доставит мало удовольствия вспоминать, что каждый из нас мог нанести ему смертельный удар.

Брайан Стед рассмеялся, и в этом смехе отчетливо прозвучала горечь.

– Полагаю, вскоре мы выясним это, Маршалл. Завтра увидим, окажет ли Ричард своему отцу последние почести. В конце концов он будет королем, и вполне законно. А нас оценят не дороже, чем землю, по которой он ступает.

Маршалл сделал гримасу и усмехнулся:

– Здесь я ничем не могу помочь, Брайан.

– Я тоже.

Минуту они в напряженном молчании смотрели в темноту. Наконец Маршалл спросил:

– Ты боишься встречи с Ричардом, Брайан?

– Нет, – ровным тоном отозвался Брайан. – Его отец был законным королем Англии. – Он помедлил немного, изучая звезды, свет которых пробивал темноту ночи. – Вражда между ними могла не вспыхнуть, Маршалл. Теперь, кажется, все уладилось само собой. Однако я не намерен просить прощения у нового короля за то, что сражался на стороне старого, я считаю себя правым. Ричард способен лишить меня того малого, что я имею, но я не стану умолять, чтобы он простил меня за то, что я поступал по совести.

– И я не стану, – подтвердил Маршалл и тихо рассмеялся. – Черт подери, я напомню этому человеку, что я мог бы убить его, но вместо этого отвел руку.

– Благодари за это Бога, – с неожиданным раздражением пробормотал Брайан. – Ты мог бы представить принца Джона королем Англии?

Маршалл мгновенно посерьезнел.

– Нет, ни за что. По-моему, Генрих мог бы сейчас быть с нами, если бы не увидел имени Джона в списке предателей, покинувших его в Ле-Мане.

Мужчины вновь погрузились в молчание, думая о покойном короле. Бедняга Генрих! Прожить такую блестящую жизнь и завершить ее такой незавидной смертью, позволить сыновьям загнать себя в могилу!

В конце жизни он испытал немало боли, стал несчастен и одинок.

Но Брайан Стед всегда продолжал любить своего монарха. Генрих не был изнеженным человеком, он жил в седле, часто забывая о своем положении. Он был хитрым, храбрым и решительным, и эти качества сохранил до самого конца. Его сломала смерть, а не жизнь.

– Во всем этом утешительно одно, – заметил Маршалл.

– Что же?

– Готов поручиться, что первым делом Ричард прикажет освободить свою мать из темницы.

– Верно, – согласился Брайан. – Маршалл!

– Да?

– Как думаешь, какой она стала после пятнадцати лет заточения? Клянусь кровью Господней, ей должно быть уже семьдесят лет.

Маршалл рассмеялся:

– Я могу сказать тебе, какой стала Элеонора, – умной, предусмотрительной и готовой действовать. Конечно, жаль, что Генрих мертв, хотя это он держал ее в тюрьме столько лет. Но к счастью, она дожила до того дня, когда королем стал Ричард. Она всегда гордилась им, Брайан. Она заставит народ подчиниться ему.

Брайан усмехнулся, соглашаясь с Уильямом Маршаллом. Он открыто спорил с королем об Элеоноре, и не однажды. Каждый раз, находясь в Англии, он пользовался случаем, чтобы навестить королеву, и никогда не скрывал этого от Генриха.

– Печально то, что я лишусь своей наследницы, – мрачно заметил Маршалл.

– Изабель де Клер?

Маршалл кивнул.

– Генрих обещал ее мне перед свидетелями, но письменного подтверждения у меня нет. Хотя сомневаюсь, что это изменило бы что-нибудь. Ричард охотнее лишит меня чего-либо, чем одарит. – Маршалл вздохнул. – А ведь я мог бы стать одним из самых богатых вельмож в стране!

– Не сомневаюсь, что и я потеряю Гвинет. – Брайан произнес эти слова легко, несмотря на лежащую у него на душе тяжесть.

– Как знать? Всем известно, что ты помолвлен с этой леди, – утешил друга Маршалл. – Я же никогда не видел Изабель де Клер.

– Значит, тебе будет легче, дружище. Я отлично знаю, чего лишаюсь: прекрасной вдовы и просторных земель.

– Верно. Теперь мы сможем вместе выступать на турнирах.

– Полагаю, ничего другого нам не останется. Казалось, ночь тяжело давит на Брайана. Его сердце глухо ныло от тоски по Генриху и от неясных предчувствий будущего.

Брайан не знал, был ли он влюблен в Гвинет, но ему нравилась эта жизнерадостная леди, не говоря уже о ее обширных землях. Брак представлял собой сделку, был проявлением заботы Генриха о своих сторонниках, и Брайан ценил эту заботу. Он должен был стать не только правителем обширной провинции, но и приобрести умную и хорошенькую невесту. И дом.

Ни один мужчина не откажется стать владельцем земель, размышлял Брайан. Только глупец способен лишиться таких богатств и не сожалеть о них.

Но, какой бы ни была потеря, он не собирался склонять голову перед Ричардом. Он поддерживал Генриха потому, что считал это необходимым, и никогда не отказался бы от своего решения.

Пусть он лишится обещанных земель, но сохранит гордость и чувство собственного достоинства.

– Надеюсь, что Ричард вскоре прибудет, – сухо заметил Маршалл. – И тогда мы наконец-то сможем увидеть похороны короля. Наш долг будет исполнен, и я с радостью приму свободу. Я намерен осушить целую флягу вина и выспаться в настоящей постели с самой чистой из блудниц, какую только смогу найти за серебряную монету.

Брайан Стед лениво приподнял бровь, повернувшись к другу, и тут же отвернулся к бойнице.

– Тебе хорошо известно, Маршалл: ты станешь служить Ричарду так, как служил Генриху.

– То же самое я сказал бы о тебе, дружище, да только мы оба не знаем, что принесет с собой будущее, до тех пор, пока не выяснится, таит ли Ричард на нас злобу. Весьма вероятно, что нам придется улепетывать отсюда, если мы вообще останемся в живых!

– Уверен, что нам повезет, – отозвался Брайан. – Новому королю не подобает убивать…

Его прервал пронзительный вопль, разрезавший темноту, подобно острому лезвию меча. На краткую долю секунды оба рыцаря замерли, переглядываясь с изумлением и тревогой, и тут же бросились вперед, к башне, откуда донесся вопль.

Элиза честно пыталась помолиться, но слова молитвы проносились бессмысленной чередой в ее голове. Казалось, боль приглушает стук ее сердца и окружает ее со всех сторон, заставляя чувствовать неуверенность и беспомощность.

Генриху необходима молитва, напоминала она себе.

Облизнув губы, она решила говорить громче, но не успела. Снаружи, из-за тяжелой двери, донеслись негромкие звуки, в которых Элиза безошибочно узнала звон доспехов и перестук шагов.

Звуки были негромкими, приглушенными, Элиза не расслышала бы ничего, даже если бы шептала молитву.

Но теперь ее охватила дрожь. Ледяные струйки побежали по спине. Элиза застыла на месте, едва дыша и внимательно прислушиваясь.

Она вскочила на ноги, услышав из-за двери сдавленный стон и звук тяжелого падения – возможно, тела? – на каменный пол.

Затем дверь начала приоткрываться.

Поддавшись панике, Элиза огляделась в поисках убежища. Большой гобелен висел на северной стене, близ тяжелой двери, и она скользнула за него как раз в тот момент, когда распахнувшаяся дверь ударила по каменной стене, и в комнату ворвались одетые в черное мужчины.

— Живее! – прошипел грубый голос.

– Бери эти ножны! – приказал другой, не менее грубый. – Только посмотри, как они отделаны…

– Потом посмотришь, олух! Работай живее! – прервал его первый голос с нескрываемым раздражением. Прижавшись к стене, Элиза сильно прикусила губу, раздираемая ужасом и яростью. Как посмели эти люди! Генрих мертв, король Генрих мертв, а эти… эти грязные твари решились ограбить его!

«О, будь он жив, вы бы не отважились на такую дерзость! – думала она. – Ваши головы торчали бы на пиках, ваши руки и ноги скормили бы волкам…» Но Генрих был мертв, и грабители, казалось, получили волю поступать так, как им заблагорассудится. Сколько их здесь?

Элиза сообразила, что опасность угрожает ей самой. Осторожно пробравшись вдоль стены, она достигла края гобелена и боязливо выглянула из-за него. Хвала Богу, комната была погружена в полумрак, и только свечи вокруг смертного одра давали слабый и рассеянный свет.

Ей не удалось полностью оглядеть комнату, но Элиза заметила в ней по меньшей мере четверых мужчин, а может, и пятерых. Все они были в темных одеждах с капюшонами, и в таком виде напоминали грифов. Дрожа от страха и ярости, Элиза следила, как жадно они хватают все украшения комнаты. Один из грабителей потушил свечи, чтобы забрать медные позолоченные подсвечники, и в комнате воцарился мрак.

– Мертвец! – прошипел кто-то.

Даже распростертое, уже начавшее разлагаться тело короля не спаслось от осквернения. Его обшарили, забрали корону, сапоги, кольца, пояс и даже рубашку. Элиза чуть не закричала, когда грабители покончили со своим грязным делом и отшвырнули прочь труп, рухнувший на пол с глухим стуком.

– Скорее! Кто-то идет!

– Стражник! Его надо убить.

Один из мужчин вытащил из-за пояса нож и скользнул к двери. Секунду спустя Элиза услышала пронзительный, громкий вопль, перешедший в предсмертный хрип.

Дверь осталась открытой; грабители больше не старались сохранять тишину или спокойствие.

– Надо уходить! Этот мерзавец завизжал, как резаная свинья. Сейчас все они примчатся сюда, словно саранча! – крикнул убийца, врываясь в комнату.

– Живее! Хватай гобелены и бежим!

Гобелены! Это слово показалось Элизе смертным приговором. Ее охватил ужас. Ледяной холод сковал ее конечности, сердце, горло, когда один из грабителей уверенным шагом направился прямо к ее убежищу.

Нет, нет, лихорадочно думала она, и жажда жизни вспыхнула в ней, как пламя. Мерзавцы, стервятники, негодяи! Они обобрали труп ее отца, убили честного и преданного рыцаря. Они не посмеют убить ее!

Молниеносным движением она сунула руку под плащ и достала кинжал с перламутровой рукояткой. Пальцы сжали ее твердо и уверенно, и Элиза ждала только момента, когда гобелен сдернут со стены.

Из ее горла вырвался вопль, но вопль не страха, а ярости. Как камень из пращи, она бросилась прочь от стены, высоко занесла руку над темной фигурой, сорвавшей гобелен. Грабитель даже не успел понять, что за фурия обрушилась на него, охваченная желанием убийства.

С отвратительным хрустом кинжал вонзился в плоть, послышался изумленный вопль. Элиза выдернула кинжал из бьющегося в судорогах тела, понимая, что грабитель только ранен, причем не смертельно. Немного оправившись, он может напасть на нее.

Как и все остальные черные грифы.

Она обернулась, скользнула в дверь, изо всех сил захлопнув ее за собой. Дверь не задержит грабителей надолго, но даст ей несколько лишних секунд.

Элиза чуть не упала, споткнувшись о труп, и едва удержалась от крика: на каменном полу коридора лежали тела четырех рослых воинов, убитых грабителями.

Скрип открывающейся двери заставил Элизу прибавить скорость: она бежала так быстро, что ноги, казалось, едва касались пола. Мрачные коридоры, прорезанные причудливыми тенями от слабо мерцающих светильников, выглядели бесконечными, один коридор выводил в другой. Сердце Элизы грохотало, подобно грому; дыхание стало тяжелым и частым.

Останавливаться нельзя. У замковых ворот есть стражники. Стоит добраться до них – и она в безопасности. Но, когда длинный коридор наконец привел ее к выходу из замка, стражников там не оказалось…

Наткнувшись на их трупы, она растерянно огляделась и, не смея поверить собственным глазам, опустилась на колени рядом с человеком, который впустил ее в замок.

– Сэр! Добрый сэр!

Она осторожно приподняла его голову с земли, надеясь, что стражник не умер, а всего лишь ранен, и замерла от ужаса, увидев его глаза – широко раскрытые, застывшие. На шее рыцаря, на его тунике и кольчуге расплылись малиновые пятна – ему перерезали горло.

– Боже мой, Боже мой! – в страхе воскликнула Элиза, вскакивая на ноги. Поистине эти грабители были не знающими жалости, опытными и хладнокровными убийцами.

И они непременно добавят ее к своему списку жертв, если она не поспешит, напомнила себе Элиза, заслышав эхо шагов за спиной, прокатившееся как рык голодного волка из глубин пещеры.

Изабель! Элиза с раскаянием вспомнила о служанке. Где ее спутница, молодая девушка? Элиза взглянула вперед, через массивные тела поверженных охранников. У холодной каменной стены скорчилось еще одно тело, маленькое и трогательное…

Желчь прилила к ее горлу, вызывая тошноту и ярость, от которой неожиданно окрепли руки и ноги. Как бы ей хотелось увидеть мужчину, который подобрался сзади к женщине и убил ее! Сожжение на костре – слишком милосердная смерть для такого негодяя. Таких следует пытать на дыбе до полусмерти, потрошить и четвертовать.

– Эй, сюда!

Крик, раздавшийся совсем близко за спиной, заставил Элизу поспешить. Она подняла голову. Ее лошадь, чистокровная арабская кобыла из тех, что были привезены еще из Первого крестового похода, ждала, пощипывая траву, у подвесного моста.

Лошадь Изабель тоже ждала свою всадницу.

Но на эту мышастую лошадь, выезженную под дамское седло, взобраться было некому. Эта горькая мысль преследовала Элизу, пока она бежала под лунным светом к своей кобыле, смутно виднеющейся в темноте. Подобрав одной рукой юбку и плащ, вцепившись в луку седла другой рукой, она легко и быстро вскочила в седло. Крики зазвучали громче, когда Элиза устроилась в неудобном дамском седле и пустила лошадь галопом.

– Боже милостивый! Что за злодейство!

Маршалл и Брайан достигли комнаты короля; позади них стояли другие подоспевшие стражники.

Все они застыли в потрясенном молчании.

Брайан не стал отвечать на ошеломленное восклицание друга. Он быстро оглядел комнату, чувствуя, как внутри разгорается ярость.

Злодейство? Да, неописуемое, ни с чем не сравнимое.

Комната была начисто обобрана, как и труп Генриха.

В смерти король получил величайшее оскорбление.

Но гнев Брайана вызвало не только оскорбление, нанесенное королю, не только ужасное опустошение комнаты, но и полное пренебрежение к человеческой жизни.

Стражники… они были его друзьями. Людьми, с которыми Брайан сражался бок о бок, горделивыми и смелыми. Преданными людьми, готовыми отстаивать свои убеждения и своего короля, несмотря ни на что, с высоко поднятыми головами.

– Надо схватить их.

Он произнес это так тихо, что его с трудом услышали. Но явная угроза в этом голосе заставила рыцарей поежиться и возблагодарить Бога, что их самих не было в числе воров, которым собирался отомстить этот человек.

Брайан резко обернулся и начал раздавать приказы:

– Темплер, Хайден, вы остаетесь с королем. Прайн, Дуглас, Леклер, осмотрите стены замка. Норман, собери людей и обыщи внутренние покои, переверните все до последнего камня. Джошуа, поезжай к дороге. Маршалл…

– Я отправлюсь в лес к северу от замка.

– А я – к югу.

Внезапно Брайан замолчал и прислушался.

– К воротам! – крикнул он и бросился прочь из комнаты, прежде чем рыцари опомнились.

Брайан слышал эхо собственных шагов, отражающееся от каменных стен замка, когда пробегал по коридорам. Факелы, укрепленные на стенах, почти не разгоняли густой мрак, только добавляли к нему свои тени. Но Брайан не подумал о внезапном нападении. Те, кто совершил это чудовищное злодеяние, не отважились бы встретиться с воином в открытом бою, они были подобны змеям, жалящим из мрака.

Никогда еще, даже в битве, он не чувствовал такой слепой ярости, такой решимости восстановить справедливость, поразить врага холодной сталью своего меча.

У выхода он приостановился, но при виде двух трупов ярость его вспыхнула вновь. Он наклонился, чтобы закрыть глаза молодому рыцарю, а затем поднялся и огляделся.

Что-то привлекло его внимание. Неслышный звук у ворот, и потом…