Текст книги "Леди-цыганка"

– Вот вы говорите, что я бываю слишком откровенна. А почему тогда оборвали Тома Харриса, когда он упомянул о Кэтрин?

– Я хотел только узнать, где он ее встречал, и узнал.

– Вы питаете надежды, Клайв? – Не ожидая ответа, она с апломбом добавила:

– Если так, они осуждены на провал. Кэтрин, или Тамара, или как там ее звали эти проклятые цыгане, вас видеть не может.

Клайв стиснул в руках вожжи, но это был единственный знак того, что стрела собеседницы попала в цель.

– Нравлюсь я Кэтрин или нет, – заговорил он ровным голосом, – это не имеет ничего общего с браком. Рэйчел находит меня приемлемым, и я убежден, что так или иначе, но заполучу Кэтрин. А если нет, то позабочусь, чтобы никто другой на ней не женился. Меня не лишат состояния второй раз!

Последние слова, по-видимому, пробудили в Элизабет чувство обиды, ибо она воскликнула:

– Это позорное, позорное завещание! Кто мог думать, что моему отцу достанется так мало? Я так и не поняла, что речь идет только о титуле и Маунтакре. А теперь это мерзкое цыганское отродье имеет все остальное – поместья в Лестере и состояние в придачу. Почему дядя Роберт мне ничего не оставил? Видит Бог, он был достаточно богат. И вас, его крестника, тоже забыл. А что бы я сделала даже с маленьким наследством! – Она горько рассмеялась. – Печальная мы пара, Клайв. Ждали солидного наследства – и вдруг появляется жалкая старая цыганка и приводит Кэтрин и Адама! Хотела бы я свернуть ее немытую шею!

Сохраняя бесстрастное выражение лица, Клайв никак не отреагировал на ее вспышку, но Элизабет знала, как он был потрясен, когда Кэтрин Тримэйн и ее брат вернулись в семью. До того момента Клайв был неофициальным наследником всего состояния. Известие, что ты лишился всего из-за какой-то черноволосой, голубоглазой цыганской девчонки, ударило его наповал. Элизабет также пострадала, ибо была любимицей дяди и очень старалась в этой роли – до возвращения Кэтрин. И эти деньги были бы ее, если бы Кэтрин и Адам оставались у цыган.

– Даже Адаму повезло больше, чем нам, – мрачно изрекла она. – Роберт оставил ему хотя бы земли близ Натчеза.

– Тоже немаленькое состояние. Не забудьте об этом. – Взглянул на нее Клайв.

– Это вас тоже гложет, Клайв? Роберт подумал о будущем Адама и забыл о вашем. Он мог бы оставить земли в Натчезе вам.

– Дорогая моя, что сделал покойный крестный со своими деньгами – его дело. Да, я был разочарован, когда Кэтрин внезапно появилась на нашей семейной сцене. Но с того момента до его смерти в прошлом году у меня было достаточно времени, чтобы свыкнуться с этой мыслью. И поскольку я собираюсь жениться на ней, мои планы только задерживаются, и все.

– А как насчет меня? – сердито спросила Элизабет.

– Разумеется, я позабочусь и о вас – но при условии, что вы будете меня слушаться.

– Например, быть шлюхой, чтобы добывать вам информацию?

– Вот именно, дорогая. Вы играете эту роль восхитительно.

Яростное восклицание Элизабет завершило их разговор.

Расставшись с Клайвом у резиденции графа Маунта на Гросвенор-сквер, Элизабет в отвратительном настроении весь вечер изобретала самые скверные методы избавления от Клайва, который тем временем играл в карты с Джейсоном, Томом Харрисом и Фредди Бэрримором.

Несмотря на опасения Фредди, вечер проходил вполне терпимо, хотя без Клайва обещал быть лучше. Ближе к четырем часам ночи компания начала распадаться. Харрис, сильно напившись, остался у Фредди. Клайв, проявив немалый такт, удалился первым. После его ухода Джейсон и Фредди поболтали еще несколько минут. Пожелав приятного путешествия, Джейсон выразил надежду, что голова у Харриса наутро не «будет болеть, и оставил хозяина, заметив, что встретит друзей у Браунли в марте.

Была прекрасная ночь, и Джейсон, как и собирался, отправился домой пешком. Масляные фонари бросали золотые полоски света на пустые узкие улицы. Он прошел, быть может, полпути по дороге к Сент-Джеймс-стрит, когда ему привиделась слабая тень в одном из переулков в нескольких ярдах от него. Замедлив шаг, он незаметно оглядел безлюдную улицу. Оружия с ним не было, за что он помянул себя крепким словом. Сейчас ему бы не помешал хотя бы нож под платьем. У него же была только тросточка, бесполезная в случае, если, как он подозревал, в тени скрывался противник. Он подумал было о том, чтобы повернуть назад, но две фигуры, скользнувшие из переулка, отрезали путь к отступлению. Рука Джейсона метнулась к застежке плаща. Осторожно расстегнув ее, он мрачно подумал, что плащ и тросточка вряд ли устоят перед дубинками, которыми, вероятно, были вооружены эти двое.

Они кружили вокруг него, как волки. Его рост на минуту остановил их. По привычке, Джейсон напал первым. Сорвав плащ, он точно набросил его на голову человека перед собой и мгновенным рубящим ударом едва не сломал ему шею. Одновременно двинул противника коленом в низ живота и, оставив его валяться на мостовой, как пантера, обернулся к его партнеру, парировав тростью занесенную над своей головой дубинку. Трость треснула, но она дала Джейсону мгновение на то, чтобы схватить дубинку поверженного врага. Теперь он был готов и к схватке, и к обороне. Но ни нападать, ни обороняться ему не пришлось – его противник, кинув на Джейсона удивленный взгляд, устремился прочь. Обернувшись, Джейсон обнаружил, что поверженный его враг бежал, хрипя и задыхаясь. Но Джейсон мог поклясться, что он не один, что еще кто-то скрывается в переулке. Несколько секунд он колебался, пронизывая взглядом темноту, потом решил оставить все как есть. Не настолько же он глуп! Подняв плащ и крепко сжимая дубинку, он отправился домой.

Войдя к себе, он тут же отослал Пьера, сбросил в спальне одежду и бросился на постель. Сон не приходил, да он его и не ждал. Было над чем подумать.

Обыск в своей комнате он мог списать на любопытство служанки. Сегодняшний инцидент тоже подпадал под обычный риск, которому подвергается всякий, кто бродит по ночному Лондону. И все-таки вряд ли эти происшествия были случайными. Кто за ними стоит? Пендлтон? Его явно интересовало, чем он занимается в Лондоне. Но напасть на него? Зачем? Почему на него напали? Это было загадочным, если исключить очевидную причину – ночные воры и легкая добыча. А может быть…

Джейсон спал плохо и проснулся в отвратительном настроении, которое не улучшил ранний визит дяди, хотя Роксбери не усложнял ими жизнь своего племянника. Что же случилось? Сидя с дядей за столом, сервированным по этому случаю с особым тщанием, Джейсон внимательно рассматривал его.

Костюм из тонкого голубого сукна безукоризненно облегал широкие плечи герцога, столь же безукоризненным был и галстук, сияющий снежной белизной и завязанный изысканным узлом. Уже ранним утром герцог являл собой образец джентльмена.

Поскольку он не делал попыток завязать разговор, осматриваясь, как устроился племянник, Джейсон был вынужден поинтересоваться, была ли причина, по которой дорогой дядя навестил его так рано?

– Нет, мой дорогой мальчик! Я просто оказался по соседству и решил зайти. Как складываются ваши дела в последнее время?

– Прекрасно.

– Да? И ничего более? Расскажите, как вы развлекаетесь. – И герцог широко распахнул серые, абсолютно невинные глаза.

Джейсон задумчиво уставился на них. Знал ли Роксбери о событиях прошлой ночи? А если да, то откуда, черт побери, узнал обо всем так скоро? Поднеся к губам чашку кофе, которую только что налил Пьер, Джейсон произнес без всякого выражения:

– Развлекаюсь я просто отлично. Бэрримор и Харрис познакомили меня со всеми притонами Лондона, я же обнаружил те, о которых они и не слышали. Правда, последняя ночь, должен признаться, была довольно умеренной. Была карточная игра у Бэрримора. Играли он, Харрис и Клайв Пендлтон. Сидели мы почти до утра. Это то, что вы хотели знать?

Герцог нахмурился.

– Джейсон, что, Пендлтон ваш близкий друг? Откинувшись в кресле, Джейсон признал:

– Нет, я бы этого не сказал. Я бы сказал, что он и Элизабет Маркхэм появляются, когда их меньше всего ожидают. Клайв, кажется, хотел бы стать моим другом – не могу понять, по какой причине.

Роксбери явно замялся, потом, словно приняв решение, произнес:

– Сейчас важно, чтобы вы до конца понимали, что такое Клайв Пендлтон. Это нечто больше чем просто светский сплетник, питающийся свежими скандалами. Еще два года назад он был капитаном в армии, затем продал свой патент или, точнее, был вынужден его продать. Именно в период его пребывания на службе мы впервые им заинтересовались. Армия использовала его уникальную особенность: он способен был проглядеть документ в течение нескольких секунд и затем, даже через несколько месяцев, воспроизвести его буквально! Он был бесценным агентом за линией наполеоновского фронта до тех пор, пока, к несчастью, не начал продавать собранную информацию тому, кто больше даст. Весьма непатриотично. Доказано ничего не было, но его попросили продать патент и вернуться к гражданской жизни. Он это сделал, но ведь оставались другие сферы, пригодные для его деятельности. Как и в армии, мы до сих пор не можем поймать его за руку. Он очень хитер – нельзя же арестовать человека только за то, что его видели в обществе известных французских агентов…

Беззвучный свист вырвался из губ Джейсона, его зеленые глаза внезапно тревожно вспыхнули.

– Итак, – произнес он невозмутимо, – вы полагаете, что Пендлтон интересуется мной как возможным источником информации, годной на продажу?

– Полагаю, это весьма вероятно, – кивнул герцог. – И должен предупредить вас: будьте осторожны. Пендлтон опасный человек. Многое бы я дал, чтобы схватить его за руку.

– Понимаю. Я учту ваше предупреждение, дядя, но не думаю, что он узнает что-либо от меня.

– Уверен, что не узнает, особенно если у вас нет секретов.

Джейсон улыбнулся, но не рискнул встретить задумчивый взгляд серых глаз дяди. Они поболтали еще несколько минут, и герцог отбыл.

С отъездом Бэрримора и Харриса Джейсон обнаружил, что дни тянутся невыносимо долго, и, хотя обычно мысль о балах его не волновала, он почувствовал, что с удовольствием ждет новую встречу с Элизабет на вечере у ее матери. Вот будет забавно, как она станет пускать в ход свои уловки и как Клайв попытается вытянуть из него информацию.

Наступило утро пятницы. В одиннадцать часов Джейсон сопровождал дядю на верховой прогулке в Гайд-парке. Там они встретили Клайва, но он только прикоснулся к шляпе и проехал дальше. Джейсон обменялся взглядом с дядей, тот пожал плечами и спросил:

– Вы сильно его обыграли в ту ночь у Бэрримора?

– Нет, думаю, что дело не в этом. Вероятно, он изменил тактику, предоставив меня нежностям Элизабет. Интересно, не туда ли он едет?

Клайв направлялся именно туда. Несмотря на ссору с Элизабет, они решили в день бала встретиться утром, и, прибыв в дом графа Маунта, Клайв застал ее в ярости. Едва он успел войти в комнату, а слуга – выйти из нее, как Элизабет буквально взорвалась:

– Клайв, здесь это проклятое цыганское отродье! Вместе с матерью! Они явились вчера вечером.

Глава 3

В этот момент Кэтрин Тримэйн из узкого окна спальни уныло смотрела вниз на Гросвенор-сквер. Чуть ли не с отвращением она рассматривала мощеную улицу, окружавшие площадь элегантные городские дома, тоскуя о тихих зеленых лугах Лестершира. Она все еще предпочитала деревню городской суете – и в этом мало изменилась за истекшие шесть лет. Зато как эта юная леди в муслиновом платье цвета лаванды, с непокорными черными кудрями, повязанными золотой тесьмой, отличалась от дикого неухоженного ребенка, которым она была тогда! Одевалась она так, как требовалось от наследницы древнего и благородного рода; если бегство было невозможно, умела разумно и вежливо беседовать в любой аристократической гостиной, изящно при этом разливая чай. Ни осанка, ни речь, ни манеры не выдавали раннюю историю ее жизни. Но внутри Кэтрин так и осталась «проклятым цыганским отродьем», как в отчаянии окрестила ее Элизабет.

Даже обучение в очень строгой и чопорной школе для юных леди не смирило ее своевольной натуры, не убавило жажды беззаботной свободы, которую она познала в таборе. При воспоминании о школе миссис Сиддон ее нежные губы всегда сжимались, а миндалевидные фиалковые глаза начинали мрачно поблескивать. Боже, как она все вытерпела! До сих пор она помнит то страшное утро, когда Рейна сунула их с братом прямо к носу высокомерного графа – ее отца. До сих пор ее трясет от тех давних воспоминаний. Оторвав от веселой, полной приключений цыганской жизни, какой она ее помнила, ее бросили в совершенно иной мир, в иную семью. Они с Адамом утешали друг друга и держались вместе, объединившись против странных людей и их странных требований – умываться, менять одежду в течение дня, носить башмаки. Вспомнив старые раны, старые обиды, Кэтрин в сотый раз пожалела, что не осталась неизвестным, неухоженным цыганским отродьем. Много раз цепи, связавшие ее с Тримэйнами, готовы были лопнуть под натиском протеста, то и дело потрясавшего все ее существо.

Слава Богу, подумала она с внезапным теплым чувством, что у их подлинной матери леди Рэйчел Тримэйн было такое безошибочное чувство такта. Рэйчел не слушалась своего любящего сердца и не осыпала детей знаками материнской любви. Она позволила им, диким лесным зверенышам, самим сделать первые шаги к дружбе. Поначалу Кэтрин с глубоким подозрением отнеслась к этой приятно пахнущей моложавой женщине, которая должна была занять в ее сердце место Рейны, и с возмущением отталкивала любое проявление любви с ее стороны. Но время притупило начальную неприязнь, и Кэтрин с удивлением обнаружила, что очень любит свою мать. Рэйчел нельзя не любить, поняла Кэтрин, такой уж она человек.

Слабый стон послышался со стороны постели, и Кэтрин быстрыми неслышными шагами пересекла комнату, оказавшись рядом с матерью. Озабоченно глядя на ее распухший подбородок, она тихо спросила:

– Что-нибудь сделать? Может быть, потереть тебе виски розовой водой? Вдруг немного поможет?

Рэйчел Тримэйн, привлекательную стройную женщину с ярко-голубыми глазами и черными кудрями, в которых не было ни одной серебряной нити, можно было принять за сестру Кэтрин. Сейчас она приходила в себя после того, как утром врач вырвал у нее больной зуб.

– Нет, моя радость, – слабо улыбнулась она дочери, – дай мне еще полежать, а потом, может быть, удастся проглотить немного чудного бульона, который готовит миссис Барроуз. Нет никакой необходимости сидеть со мной. Лучше воспользуйся нашим неожиданным приездом. Почему бы не нанести визит Аманде Харрис? Уверена, она будет рада увидеть тебя.

– Пожалуй, нет, мама. У Аманды наверняка другие планы. Кроме того, мы здесь так ненадолго, что я могу ни с кем не встречаться. В конце концов, не развлекаться же мы приехали.

– Да уж, не развлекаться, – вздрогнув от неприятных воспоминаний, согласилась с ней Рэйчел. – Но поскольку мы здесь, нужно из этого извлечь что-нибудь хорошее. Может быть, – добавила она, подмигнув, – ты выпьешь чаю с тетушкой?

В ответ она услышала очень несветское фырканье.

– Нет уж, я лучше посижу с тобой, чем буду слушать, как тетушка трещит про свой сегодняшний бал. Особенно после того, как она всех оповестила о том, как некстати мы приехали. Мы что, заранее спланировали эту зубную боль? – спросила Кэтрин с возмущением.

Рэйчел взглянула в разгневанное лицо дочери и грустно вздохнула. Да, ее отношения с родственницей были несколько напряженными, но она надеялась, что Сеси, теперь графиня Маунт, забудет о былых неприятностях. К несчастью, зубная боль не знала, что Сеси давала первый в этом году бал, и они прибыли в самый разгар подготовки. Захваченная приготовлениями, Сеси была явно недовольна их появлением, несмотря на столь вескую причину.

Многие годы Рэйчел упорно пыталась наладить родственные отношения, но все попытки разбивались о холодность и эгоистичность Сеси. Когда же она обнаружила, что кроме титула и поместья Маунтакр ее мужу ничего не досталось после смерти брата, их отношения и вовсе обострились. Для Сеси было жестоким ударом, что столь долгожданное богатство так и не вошло в их наследство. А Элизабет, старшая дочь Сеси, была просто в ярости.

Чтение завещания Роберта вообще стало крайне неприятным делом. Когда был оглашен его пункт, по которому цыгане получали право разбивать лагерь на большом лугу близ Хантерс Хилла, лестерширского поместья семьи, Элизабет, не скрывая больше досаду, взорвалась. Она отмахнулась от всех сердитых попыток призвать ее к порядку, прекратить смехотворные обвинения, пока Кэтрин, удивленная реакцией кузины, сама не пришла в ярость и не высказала ей все, что она о ней думала. Сеси, в свою очередь, набросилась на Кэтрин, в то время, как Клайв, злорадно блестя глазами, лицемерно ее защищал. Рэйчел и Эдвард тщетно пытались утихомирить страсти. Все пылали. То был крайне неприятный эпизод, и забудут его нескоро.

Во всяком случае, прошедшие месяцы не смягчили ситуацию. Муж Сеси, Эдвард, будучи опекуном Кэтрин, искренне любил племянницу и, бывало, навещал их с матерью. Но вообще-то семьи мало общались друг с другом.

Выручало всех то, что Рэйчел и Кэтрин предпочитали тихое уединение Хантерс Хилла, где покойный граф создал большой конезавод. Несколько лет назад, когда Кэтрин проявила интерес к его делу, он моментально забросил Маунтакр, и они поселились в изящном замке эпохи Тюдоров близ Мелтон Моубрей. Граф погиб в результате несчастного случая на охоте, но ни Рэйчел, ни Кэтрин не собирались покидать дом, который успели полюбить. Их не влекла модная толпа, где жаждали блистать Элизабет и Сеси. Кроме того, любые развлечения, когда еще не кончился траур, были для них немыслимы. Однако в последнее время Рэйчел начала подумывать о том, что Кэтрин пора уже вывозить в свет. Правда, леди Тримэйн смущало то, что Кэтрин не проявляла никакого интереса к образу жизни молодой девушки из общества. И в восемнадцать лет она любила запах конюшен, возню с лошадьми, поездки в цыганский лагерь. В Лондон ее не тянуло, что же до молодых людей, то она встречалась с ними редко и казалась совершенно довольной своей жизнью.

Когда недавно Рэйчел заговорила было о том, чтобы провести сезон в Лондоне, она услышала в ответ самое искреннее удивление: «В Лондоне? Зачем?»

И все-таки Рэйчел твердо решила сделать по-своему – Кэтрин нужно оставить неподобающие привычки, занять место в обществе и найти мужа. Не оставаться же ей навсегда среди конюхов и цыган?

Вспомнив о цыганах, Рэйчел нахмурилась. Как и всех, ее тоже удивил этот странный пункт в завещании Роберта. Особенно если вспомнить его реакцию на появление Рейны – он хотел заточить ее в темницу и отступил только после жалоб, слез и каменного молчания Кэтрин. До него вдруг дошло, что, наказав Рейну и цыган, он создает еще один барьер между собой и единственным ребенком. И для того чтобы дочь больше не видела в нем смертельного врага, ей разрешили иногда встречаться с цыганами. Вероятно, именно поэтому, с грустью подумала Рэйчел, даже после своей смерти он не хотел отрывать от них Кэтрин. При всей своей аристократической холодности и равнодушии, неспособности показывать истинные привязанности, граф хотел доказать Кэтрин, что он ее обожает. И если бы он относился так же к ней, своей жене, с горечью подумала Рэйчел, в их браке было бы куда больше тепла и смысла.

Что пользы сейчас переживать? Стряхнув эти меланхолические мысли, она взглянула на дочь, мерившую шагами комнату. Приятные кремовые стены, мягкий зеленый ковер и на этом фоне беспокойные шаги девушки. Совсем как львица в клетке, мелькнуло у Рэйчел. Кэтрин, всегда деятельную, энергичную, сейчас раздражало вынужденное бездействие. Как же она, бедняжка, столько лет провела в школе миссис Сид-дон? Такие школы часто похожи на тюрьмы, и Рэйчел впервые задумалась над тем, через какие жестокие испытания прошла Кэтрин, приноравливаясь к обществу совершенно иному, чем то, в котором она провела ранние годы. Но девушка справилась, подумала Рэйчел с гордостью и снова удивилась, что это она подарила миру такое своевольное и прекрасное создание.

Кэтрин не походила на обычную красавицу, у которой все соразмерно. Здесь были контрасты, и они первыми бросались в глаза. Но и привлекали внимание. Иссиня-черные волосы, белая, как гардения, кожа, нежный треугольник лица прежде всего останавливали взгляд. Затем вы видели загадочные, с необычным разрезом, фиалковые глаза, притягательный крупный рот. Стройная, хорошо сложенная, она была естественна и приветлива. Ни глупого кокетства, ни женской игры у нее и в помине не было.

Бывала она и другой – со сжатыми губами. Такая Кэтрин не предвещала ничего хорошего. Такой Кэтрин нечего было делать в обществе тетушки Сеси. Глядя на нее, Рэйчел от души пожелала, чтобы короткий визит уже завтра закончился и они были на пути в Хантерс Хилл.

– Не обращай внимания на Сеси, дорогая, – попросила она дочь. – Она не может быть другой. Наверное, это все же неудобно, что мы сейчас здесь.

– Не вижу никаких неудобств, – возразила Кэтрин. – Мы не будем на ее дурацком балу, а в доме, видит Бог, полно незанятых комнат. – Воинственно сверкнув глазами, она добавила:

– И мы не отвлекаем ее слуг, как это делает она с нашими!

С сочувственной улыбкой на губах Рэйчел прошептала:

– Я все это знаю, любовь моя, но, Кэт, пожалуйста, обещай мне не раздражать тетю. Обещаешь?

Обещание последовало тут же, но эта поспешность не обрадовала, а обеспокоила леди Тримэйн, к тому же ей был знаком этот блеск в фиалковых глазах, он тоже предупреждал не доверять внешней покорности.

– Кэтрин, а ты ничего не замышляешь? – Не справилась Рэйчел со своим подозрением.

– Что вы, конечно, нет, мадам. Что заставляет вас так думать? Ради вас, поскольку вы нездоровы, я обещаю не раздражать Сеси! – промурлыкала Кэтрин сладким голосом.

Ударение, сделанное на имени тетки, насторожило Рэйчел, но в это время послышался деликатный стук в дверь. Это был Клайв Пендлтон. Он вошел с самой любезной и приветливой улыбкой.

Рэйчел ему обрадовалась, пригласила сесть рядом, но Кэтрин с подозрением следила за тем, как он усаживается в удобное кресло у постели больной. Рэйчел предназначал он очаровательные манеры, и она считала его приятным молодым человеком, который к тому же был крестником ее покойного мужа. На Кэтрин эти манеры не действовали, она инстинктивно чувствовала в нем другую, темную, мастерски скрытую сторону и потому избегала его.

В последние годы, заезжая в Мелтон Моубрей, он непременно бывал в Хантерс Хилле. Но принимала его одна Рэйчел, Кэтрин всегда находила благовидный предлог улизнуть из дома в день его визита.

Клайв подозревал, что делала она это умышленно, избегая его, и сейчас, наблюдая исподтишка, как она беспокойно мечется по комнате, он ухмыльнулся. Неприятный блеск промелькнул в его глазах и исчез так быстро, что Рэйчел, лениво с ним болтая, ничего не заметила.

Кэтрин видела все, ибо не сводила с него глаз, и ее не тронула его подозрительная любезность – держалась она, как всегда, равнодушно и отчужденно. Но когда Клайв через несколько минут вежливого разговора оставил их, Кэтрин удивилась. После того как за ним закрылась дверь, она мрачно нахмурила свои тонкие брови.

Рэйчел всегда интересовало, почему дети чувствуют к Клайву такую откровенную неприязнь. Не в силах сдержать любопытство, она спросила Кэтрин:

– Скажи, почему он тебе не нравится? Клайв достаточно хорош собой, а сегодня он был просто элегантен.

– Да, он хорош собой, если кому-то нравится такая внешность, – холодно признала Кэтрин.

– А ты и вправду знаешь, какая внешность тебе нравится? Ты, похоже, имеешь на это твердые взгляды… – Рэйчел начал забавлять их разговор.

– Ну-у, – протянула Кэтрин, заколебавшись, – я никогда об этом много не думала, но, как мне кажется, физические черты не так уж важны. Конечно, никто не захочет совсем безобразного мужа! Но человек может быть очень красивым и подлым внутри. Я бы предпочла того, кто ко мне добр. А Клайв способен обидеть женщину.

– Ты этого не знаешь, дорогая, и к нему несправедлива. Клайв, говоря твоими собственными словами, всегда относился к тебе по-доброму. В день, когда тебя похитили, он был в отчаянии, убивался почти так же, как твой отец и я. Никто не искал тебя усерднее его. Ты, я боюсь, всегда неверно судила о его привязанности к тебе.

Избегая серьезного взгляда матери, Кэтрин пробормотала:

– Может быть, но ничто и никто не убедит меня в том, что Клайв заботится о ком-то, кроме самого себя.

Рэйчел поспешила оставить эту тему, мудро рассудив, что сопротивление заставит Кэтрин еще упорнее защищать свои идеи. Она снова попросила дочь не сидеть около нее. На этот раз Кэтрин согласилась, подумав, что мать, вероятно, испытывает какое-то неудобство и хочет побыть одна. Виля, что она уже уходит, Рэйчел с надеждой спросила:

– Ты действительно не будешь расстраивать тетю?

Кэтрин послала ей сладкую улыбку и бросила через плечо:

– Я обещала не беспокоить тетю Сеси, но я ни слова не сказала об Элизабет!

Со слабым стоном Рэйчел откинулась на белые шелковые подушки, зная, что ничто не остановит Кэт. Как же она своевольна и как мало со мной считается, с огорчением подумала Рэйчел.

Тем временем Кэтрин, улыбаясь и напевая про себя, легко сбежала по ступеням в маленькую библиотеку, которую Сеси неохотно предоставила в их распоряжение. Кэтрин сразу влюбилась в эту старомодную комнату, напомнившую ей Хантерс Хилл. Одну стену занимали полки с книгами в красивых переплетах, другую – мраморный камин с богатой резьбой, перед ним была старинная кушетка, с гол стоял в другом конце комнаты.

Едва она закрыла за собой дверь и сделала несколько шагов, как дверь отворилась снова. Думая, что это кто-нибудь из слуг, она обернулась, но вопросительная улыбка на ее губах тут же погасла. Вошел Клайв Пендлтон.

Секунду они молча смотрели друг на друга. Кэтрин не скрывала своей досады. Клайв сохранял самую приветливую улыбку, хотя в ответ не дождался даже дежурной любезности.

– Вы следили за мной, не так ли? – спросила она прямо.

Клайв с умоляющим жестом мягко подтвердил:

– Да, следил, но мог ли я поступить по-другому? Вы всегда избегаете меня. Представилась слишком хорошая возможность, чтобы от нее отказаться.

– Возможность для чего? Вы думаете, что несколько минут наедине с вами преодолеют мою неприязнь?

Его улыбка на мгновение утеряла свою приветливость, а в твердых серых глазах мелькнуло то самое безобразное выражение, которое она подмечала и раньше. Он сделал шаг вперед, и Кэтрин едва подавила желание отодвинуться. Но она сохранила позиции, воинственно подняв подбородок, и словно боднула его:

– Ну?

Он сдержал приступ гнева, холодная улыбка его стала еще шире. Обдуманным жестом он протянул руку и слегка коснулся ее щеки. Кэтрин вздрогнула, как от удара, и резко отбила эту руку.

К ее удивлению, вовсе не смущенный этим, он прошептал:

– Кто знает, что может случиться? Я считаюсь вполне подходящей партией. Если вы отбросите детскую неприязнь, то сможете обнаружить, что у меня есть несколько качеств, весьма желанных для женщины. Конечно, ваша мать не будет возражать против моих ухаживаний, а вы, моя дорогая, откроете, что я, до некоторой степени, умею доставить женщине удовольствие.

Кэтрин окаменела. Она избегала его всегда, когда могла, несмотря на то что он нравился Рэйчел, и никогда не чувствовала себя свободно в его обществе.

Что-то в нем ей не нравилось, она даже не знала, что именно, но всегда ощущала явную настороженность в его присутствии. То была инстинктивная неприязнь, основанная не столько на каком-нибудь инциденте, сколько на естественном отвращении к этому холодному, расчетливому человеку. Рейна и Мануэль тоже не любили его, в их враждебности была еще странная настороженность, как будто они знали о нем что-то позорное, но не хотели говорить.

Кэтрин не доверяла Клайву, и мысль о том, что он может ухаживать за ней, никогда не приходила ей в голову. Обесчестить ее – да, на это он был вполне способен, но жениться?

Потрясенная этой мыслью, она внимательно взглянула на него. Да, мать права, он хорош собой, но и это не вызывало в ней ничего, кроме неприязни. Элегантный, уверенный в себе мужчина, и роста хорошего, и сложения – любая девушка им залюбуется, вот только серые глаза у него холодные и жестокие, особенно неприятные на аристократически утонченном лице. Пожалуй, в нем чувствовалась склонность к глумлению. Нет, решительно это был не тот человек, за которого она хотела бы выйти замуж!

Клайв не спускал глаз с ее выразительного лица, довольно верно читая все мысли. Обнаружить так прямо свою конечную цель было с его стороны достаточно рискованно, но он решил, что Кэтрин должна увидеть его в ином свете. Настало время почувствовать в нем мужчину и претендента на ее руку.

Его глаза спокойно оглядели Кэтрин с головы до ног, и он вновь ощутил ту давнюю горечь, которая была связана именно с ней. Почему она должна была появиться в их доме после стольких лет? И почему оказалась такой красивой? Она была красива даже тогда, в рванье, с грязным личиком, со спутанной гривой волос, падавших на ее яростные фиалковые глаза, когда Рейна свалилась им на голову и поставила ее перед графом.

В тот день Клайв был очарован ею против воли и, хотя появление Кэтрин означало крах всех надежд, перед ним мгновенно блеснула другая мысль, соблазнительная и манящая. Она была желанна тогда – еще более она стала желанна теперь. Прошептав проклятие, забыв свою выдержку, он жадно, яростно обнял ее.

Наконец-то он чувствует ее теплые, мягкие губы, такие манящие и высокомерные. Привлекая ее все плотнее, Клайв в пьяном упоении раздвигал их, углубляя поцелуй.

Кэтрин оказалась в сложном положении. Она была в том возрасте, когда уже интересуются всем, что происходит между мужчиной и женщиной в порыве страсти. Любопытство было причиной того, что она позволила Клайву сжать ее в объятиях. Но она тут же убедилась, что сделала ужасную ошибку: ей не понравился его язык во рту, а когда его рука коснулась ее груди, дрожь отвращения пронзила все ее тело. Смущенная, противная самой себе из-за бури эмоций, которую она так неосторожно вызвала, Кэтрин изо всех сил толкнула его в грудь, но тщетно. Ослепленный желанием, Клайв даже не чувствовал этих ударов. Кое-как высвободив руку и разъярившись, она двинула ему кулаком по уху и вонзила в ногу свой маленький острый каблучок. Атакованный в двух направлениях, Клайв сдался тай же быстро, как начал наступление, и поспешно, уже не заботясь о грациозности движений, отпустил ее.