Текст книги "Утешение в дороге"

10. Утюг

Настало лето, прежде чем я осуществила свою мечту. Жарким июньским утром накануне моего дня рождения я открыла окно и вдохнула свежий чистый воздух. Фиолетово-сизые крыши окрестных домов блестели на ярком солнце.

В такой день трудно усидеть дома.

Внизу Рэй в спешке собирался на работу, явно опаздывая, а Фиона гладила ему рубашку. Рэй мельтешил на кухне, подгонял жену, а я, в наушниках, сидела перед миской с хлопьями. Фиона и Рэй редко ругались, потому что Рэй вечно пропадал на работе, а когда бывал дома, больше помалкивал. Фиона жаловалась, что спорить с ним – все равно что спорить с вешалкой. Но в то утро они сцепились не на шутку. Я видела, как он размахивает руками, словно утопающий. Он выхватил рубашку, прежде чем Фиона успела ее отутюжить. Заинтригованная, я даже сняла наушники.

– Я же еще не закончила, – огрызнулась Фиона.

– Все в порядке, Фи. Я опаздываю.

– Но рукава мятые.

– Надену пиджак. Никто не увидит. – Он стащил рубашку с гладильной доски.

– На работе душегубка. Ты же не сможешь сидеть в пиджаке.

– У нас в офисе кондиционер.

– Обычно ты не надеваешь пиджак.

– У меня важная встреча.

– Встреча?

– Да, Фи. Вроде того. На самом деле – собеседование.

– Собеседование? Какое еще собеседование?

Рэй пожал плечами, надевая мятую рубашку.

– Просто беседа, ничего…

– Что за собеседование?

– Насчет работы.

– Какой работы? Где?

– В нашей же компании. Только в северном офисе…

– Северном офисе? – взвизгнула Фиона.

Я подумала о Майко, который тоже отправился на север. Может, и Рэй собирается следом за ним?

– Ты мне ничего не говорил, – закричала Фиона. – Даже не посоветовался со мной.

– Это всего лишь…

Фиона грохнула утюгом и унеслась с кухни. Только она неправильно поставила утюг, и он упал с доски, чуть не приземлившись Рэю на ногу. У меня в голове что-то щелкнуло. Я застыла на месте. Рэй подпрыгнул, потом увидел, что я за ним наблюдаю, и улыбнулся так, словно мы с ним оказались по одну сторону баррикад, а утюг и Фиона – по другую. Я отключила мозг и снова надела наушники, врубив громкую музыку. Отодвинув миску с хлопьями, я побежала наверх, и мое сердце отстукивало бум-ди-ди-бум в такт оглушительным аккордам Storm Alert.

В утюге я увидела знак.

Фиона спускалась вниз, мне навстречу.

– Что за спешка? – запричитала она. – Почему все такие дерганые сегодня?

Я пожала плечами. У себя в комнате я надела школьную форму, снова спустилась вниз и направилась к двери. Мысли бежали впереди, взбудораженные новым планом.

– Пока, Фиона, – крикнула я как ни в чем не бывало.

Может быть, это прозвучало слишком громко, потому что я была в наушниках. Фиона стояла в холле и, кажется, что-то говорила.

– Что, Фиона? – Я приподняла наушники.

– Я так и думала, что ты не слышишь меня в наушниках. Как будто со стеной разговариваю. – Она подошла ко мне.

Лассо полетело.

– Послушай, Холл, – начала она.

Бомба готовилась к взрыву.

– Я просто хотела сказать, что сегодня задержусь и буду поздно, – пробормотала Фиона. – У тебя с собой ключи?

– Да.

– Мне нужно будет кое-что сделать для одного очень важного человека. Так что, как придешь, приготовь себе сэндвич. Я буду дома к шести или около того.

Я кивнула, снова надевая наушники. Она как-то странно улыбнулась, встречаясь со мной взглядом.

– Пока, Фиона, – сказала я и вышла за дверь.

Чтобы добраться до школы, мне нужно было пересечь общую территорию и сесть на автобус. Но в то утро я рванула прямиком к пруду. Там я села на сломанную скамейку и замерла в ожидании. Мои руки побелели и дрожали при мысли о горячем железе, приземлившемся у ног Рэя, и я слышала, как шипел утюг, как бывает, когда плеснешь водой на раскаленную поверхность. Вот и в моем мозгу что-то шипело. Дышала я с трудом, как будто на голову надели целлофановый пакет. Только воздух и зеленая трава спасли меня от удушья в тот день на скамейке. Солнце светило так ярко, что слепило глаза. Я зажмурилась, потому что ко мне возвращался дом в небесах с голосами Дэнни и мамы, они звучали все громче и злее. Утки в пруду тоже крякали и кусали друг друга. Весь мир погрузился в скандал, и я застряла где-то посередине.

«Эти Олдриджи меня доконают, – думала я. – Они совсем не мои люди. Мне нужно выбираться отсюда. Немедленно».

Я снова увидела Майко: бритоголовый и ухмыляющийся, он шагал по пыльному шоссе, выставив руку с оттопыренным большим пальцем, добираясь автостопом из одного конца Франции в другой. Картинка сменилась: перед глазами возникла A40, бегущая через всю Англию, как река к морю.

«А» значит «авантюра», – подумала я.

И улыбнулась. Я вернулась по траве тем же путем, каким пришла, нащупывая в кармане ключ от дома на Меркуция-роуд.

Хватит с меня школьного ада. Хватит с меня Тутинга с его понтами. Хватит с меня Рейчел с ее визитами, правилами и отчетами. Мне все это до смерти надоело. Отныне существовали только я и парик, и вместе мы составляли девушку по имени Солас. Солас собиралась в дорогу. Сегодня же.

В последний раз я сбегáла спонтанно, с пустыми руками. Но больше не хотела повторять эту ошибку.

Я открыла дверь дома 22 по Меркуция-роуд своим ключом. Фиона уже ушла учить детей, Рэй отправился в свой офис, где могиты занимались планами, зданиями и прочим занудством. Я закрыла за собой входную дверь. Холл встретил меня унынием зала ожидания. Тишина стояла гробовая. Мне не терпелось поскорее уйти, но надо было забрать свои вещи, не говоря уже о парике. На этот раз я убегала серьезно. У меня был план.

Я поднялась наверх и достала свой лучший рюкзак из кожи ящерицы. Туда я сложила:

зубную щетку;

наушники;

губную помаду;

три любимых компакт-диска;

мобильник.

Я подошла к каминной полке и достала из шкатулки мамино янтарное кольцо. Золотисто-коричневого цвета, в форме старомодного надгробия, оно служило мне талисманом удачи. Внутри чернело пятнышко, похожее на застрявшего жучка. Майко сказал мне, что это ископаемое из давно ушедшего мира, запертое там навсегда. «Такое кольцо у тебя с пальцем отрубят, Холл», – эхом отозвался у меня в голове мамин голос. Я улыбнулась и спрятала его в потайном кармане на молнии в рюкзаке.

Потом я сняла Розабель с подушки. Погладила ее истрепанные уши.

– Гггав!

Как ни прискорбно, но Розабель не могла пойти со мной. Слишком большая, она бы не поместилась в рюкзак. К тому же в парике я выглядела на 17, а не на 14 лет – старовата, чтобы таскать с собой игрушечную собаку. Я положила ее обратно на кровать, и она уткнулась черным пластиковым носом в передние лапы.

Я переоделась, выбрав лучшие шмотки, включая новый топ и кроссовки.

Затем я обошла дом в поисках денег. У меня в кошельке было шесть фунтов. Пятифунтовую бумажку я нашла в одном из пиджаков Рэя, да еще вытрясла кучу мелочи из карманов его брюк. Он все равно не заметит, решила я. Так у меня набралось 19 фунтов. Потом я достала атлас дорог и чуть ли не с корнем выдрала страницы, на которых была обозначена А40. И тут меня осенило: «Вот тупица. Они сразу догадаются, куда ты отправилась, если оставить атлас в таком виде». Поэтому я захватила всю книжку, решив, что избавлюсь от лишнего по дороге.

На кухне так и стояла гладильная доска с утюгом. Перед глазами повисла пелена. Сквозь нее пробивался тусклый белесый свет, как будто еще немного – и взорвется лампочка. «Пора, мистер и миссис Бесплодки», – отчеканила я. И вернулась в гостиную, где не было никаких гостей, только я и тикающие дорожные часы, да костеры на столике. Больше никто и никогда не запретит мне ставить кружку прямо на стол, как будто кофейные кольца – это грех, подумала я.

Неужели я действительно собиралась уйти?

Да.

Мой последний побег привел меня за решетку.

На этот раз я отправляюсь в совершенно новую жизнь, в новой стране. Без чьей-либо помощи, на свой страх и риск.

Наконец я надела парик. Над дорожными часами висело зеркало в позолоченной раме. Я опустила голову, и мои жидкие каштановые волосы исчезли под сеточкой парика. Я разбросала белокурые пряди, прикрывая уши и виски, и подняла глаза. Из зеркала на меня смотрел шетлендский пони. Челка висела слишком низко. Я зачесала ее назад и слегка растрепала, после чего накрасила губы розовой помадой. Вот вам и гламурная дива. Девушка в дороге. Твой выход, Солас.

Я надула губы. Послала самой себе воздушный поцелуй. Похлопала ресницами. Солас – та еще штучка. Ей плевать, что думают другие. Ей все до лампочки. У нее куча друзей, разбросанных по всей Ирландии. Ей есть куда пойти. Порхая, как ветерок, я написала записку.

Дорогие Фиона и Рэй, я уехала на Тенерифе работать в клубе моего приятеля Дрю, который прислал мне билеты и все такое, так что не вздумайте меня искать. Прощайте, и спасибо за все, Холли.

Я перечитала записку и добавила знак поцелуя в виде буквы «Х». Потом аккуратно положила ключ поверх записки. Вышла из дома. С рюкзачком из кожи ящерицы за спиной, воображаемой сигаретой в правой руке и копной белокурых волос. Передо мной расстилалась дорога, и она принадлежала только мне.

11. Подземка

Я спустилась по семи ступенькам вниз, вышла на улицу и решительно двинулась вперед. Длинные худые конечности добавляли моей походке расслабленности, а с белокурыми волосами, гладкими и сияющими, как будто только что из парикмахерской, я выглядела на миллион.

На Меркуция-роуд существовало негласное правило, что дверь вашего дома должна отличаться от двух соседних. Так они и чередовались: красная, голубая, черная, темно-серая, снова черная. Два одинаковых цвета никогда не встречались рядом. Если бы это зависело от меня, я бы покрасила все в ярко-розовый. Подъемные окна провожали меня взглядами. Руки чесались поднять камень и швырнуть его в стекло, но я вспомнила, что нахожусь в бегах, поэтому просто свернула на главную улицу и направилась к подземке. Мой план состоял в том, чтобы купить билет и отправиться как можно дальше на запад. Каждый дурак знает, что из города автостопом не уехать. Помню, Майко рассказывал, что во Франции он никогда не ловил машину в городе, потому что городские видят в каждом незнакомце убийцу с топором и никогда не остановятся. Значит, мне нужно было добраться до лондонских окраин.

Горячий затхлый воздух ударил в нос, когда я спустилась на станцию. Этот запах напомнил мне о наших воскресных вылазках с Грейс и Тримом. Но сегодня это был запах свободы, ее первый вестник.

Люди, поезда и эскалаторы создавали оглушительный шум.

– Детский билет, – крикнула я кассиру в окошке.

– По мне, так ты не похожа на ребенка.

Я растерянно уставилась на него. Такого раньше не случалось. И тут я вспомнила про парик. Он же добавил мне года три. Стало быть, теперь мне 17, а не 14.

– Мне меньше 16, – закричала я. – Честное слово.

– Расскажи это кому-нибудь другому, – хохотнул кассир и незаметно подмигнул мне.

Потом постучал по своей машинке, и оттуда вылетела карточка, а я передала ему деньги. Он пересчитал монеты и кивнул.

Я спустилась по эскалатору, улыбаясь так, будто выиграла конкурс красоты. «Расскажи это кому-нибудь другому, детка», – напевала я, довольная собой. Но вдруг хлынул порыв воздуха и едва не унес мой парик. Я вовремя прижала его свободной рукой и расхохоталась, как недоумок, выпущенный на волю. Привыкай к свободе, девочка, напомнил мне ветер подземки.

Я сразу же села на поезд, идущий через «Чаринг-Кросс». «Балхэм». «Клэпхэм Саут». Поезд несся на север, извиваясь на поворотах, издавая отвратительный скрип, как будто скребли ногтем по доске. В вагоне пахло маслом, горелыми спичками и потными телами. После часа пик повсюду валялись газеты. Рэй, наверное, проследовал этим же маршрутом чуть раньше. Я представила его, держащимся за поручень, с пустым и усталым лицом, каким он бывает по вечерам. Его только что выглаженная рубашка наверняка снова помялась. Собеседование по поводу северного офиса? До меня вдруг дошло, что речь шла вовсе не о Северном Лондоне, как в случае Майко, подавшегося в сторону Финчли, потому что Рэй и так работал на том берегу реки. Он имел в виду север страны. Это означало, что, если бы он получил работу, они бы с Фионой уехали из Лондона, и что стало бы со мной? Вот именно. Я закусила губу. Как хорошо, что я сбежала. Мне вдруг показалось, что я слышу голос Рэя, как будто он сидит рядом со мной. Твое имя сделано из облака, Холли. Я тряхнула головой и огляделась. Никого. Только мужик в рваных джинсах и с татуировками на руках пялился на меня. Лысый, с толстыми щеками и серой щетиной. Ему не хватало только топора. Поэтому я уставилась на свои кроссовки, как на карту сокровищ. Он процедил какое-то ругательство, и я покосилась на аварийный шнур, когда поезд остановился на следующей станции.

«Клэпхем Коммон». В вагон ввалилась целая толпа. Чему я несказанно обрадовалась.

«Клэпхэм Норт». Я ездила этим маршрутом, когда мы с Фионой отправились на шопинг, и еще раньше, во время наших воскресных вылазок с Тримом и Грейс. Мы покупали напитки и сигареты и дурачились на платформах. Трим изображал армейского капрала и вытягивался по стойке «смирно». Потом колотил палкой по верхним фонарям, как будто они рядовые под его командованием. Грейс заваливалась на скамейки, как наркоманка на грани смерти. Я вчитывалась в мелкий шрифт на рекламных объявлениях, где говорилось, что вы можете с одинаковым успехом и потерять все свои деньги, и удвоить их количество. Другими словами, не ведитесь на то, о чем пишут крупным шрифтом, если у вас есть мозги. В общем, типичное дерьмо для могитов. Нам было чертовски скучно. Иногда мы попадали в совершенно незнакомые места вроде «Дагенхэм Хитуэй». Я представляла себе кинжалы, общинные владения, грабителей и заросли ежевики, но там оказывались лишь дороги, грузовики и морось. При дневном свете от этого зрелища раскалывалась голова, так что мы опять спускались под землю и садились на другую ветку.

«Ватерлоо». Судя по карте, после «Ватерлоо» поезд шел по дну реки. При мысли о том, что над головой толща тяжелой грязной воды, мне стало не по себе. Что, если вода прорвется в туннель, вызовет короткое замыкание, поезд взорвется, и все утонут или сгорят, или и то и другое? Я прижала пальцы к вискам, отчасти чтобы проверить парик, отчасти чтобы выбить из головы дурные мысли. Я закрыла глаза и притворилась, будто жую жвачку. Но как бы я ни работала челюстями, это не помогло. Мне казалось, что я теряю сознание. Пришлось открыть глаза. Парень с татуировками все так же таращился на меня. Я должна выбраться отсюда. Немедленно. Схватив рюкзак, я протиснулась к двери.

Парень с татуировками теперь мурлыкал ругательства себе под нос.

Я тонула в море чужих рук, тел и несвежего дыхания.

Набережная. Двери открылись, и я выскочила на платформу. Я пробиралась сквозь толпы и придерживала парик, пока ехала на эскалаторе. Наверху я зашла в магазин, чтобы купить сигареты, но там тоже была давка, поэтому я выбралась на улицу и вдохнула свежий воздух.

Я оказалась рядом с цветочным ларьком.

– С вами все в порядке? – встревожился продавец.

Я вздрогнула.

– Да, спасибо. Лучше не бывает. – Я показала на высокие фиолетовые цветы с желтыми сердцевинками. – Сколько?

– Ирисы? Для тебя, милая, два фунта.

– Может быть, в другой раз.

Я махнула рукой, как подобает члену королевской семьи, и ушла. Я сделала вид, будто знаю, куда иду, но на самом деле понятия не имела. Я ощупала парик, проверяя, не сполз ли он и не выглядывают ли мои волосенки. Взгляд цветочника щекотал мне спину, и я поспешила по тропинке направо, с глаз долой.

Так я очутилась в этом причудливом саду, о существовании которого даже не подозревала. Это напоминало путешествие из ада в рай длиною в тридцать шагов. Каких только чудес не встретишь в Лондоне!

12. Лондон на блюдечке

Сад был полон секретов. Там стояли пустующие шезлонги, расстилались фигурные поляны желтых, синих и красных цветов, и разбрызгиватель поливал лужайки, но никто не прогуливался, только я.

Может, я просто выпала из реального мира? Может, это сад мечты? Но потом я увидела кафе с белыми пластиковыми столиками и редкими посетителями. Мне вдруг захотелось холодного чая с малиной. Я подошла к прилавку и купила чай, а заодно и «пирожное миллионеров». Это такие карамельные хрустящие лакомства, после которых Грейс, мечтающая стать супермоделью, непременно засунула бы два пальца в рот.

На улице я выбрала столик подальше от всяких могитов. Осушив полстакана напитка и проглотив пирожное, я откинулась на спинку стула и закрыла глаза. За моими веками плыл солнечный шар. Птица щебетала рингтоном мобильника. Машины проносились вдоль берега реки. Сколько же всего забавного в Лондоне! Я улыбнулась.

Что дальше?

Можно поехать обратно через реку на автобусе, чтобы повидаться с Грейс. Может, она уже остыла и хочет помириться. Тогда мы вместе прошлись бы по магазинам на Оксфорд-Серкус или поучаствовали в представлениях в Ковент-Гарден. В такой день уличные актеры срывают большой куш. Мы могли бы поработать на них, Грейс и я. Собрать столько денег, что они заплатили бы нам нехилый процент. Зрители с балконов запускали бы в нас бумажные самолетики из пятифунтовых банкнот, визжали и мяукали от восторга. Грейс Великолепная и Солас Неукротимая. Уличные актеры приняли бы нас в свою труппу как талисманы на удачу, и вскоре мы бы колесили с ними по европейским столицам, и я наконец увидела бы Эйфелеву башню.

Но тут заявил о себе Биг-Бен, и я вернулась в Лондон. Бом, бом, бом. Раз, два, три.

Иногда, если дул правильный ветер, звон колоколов Биг-Бена долетал до нашего дома. Вместе с мамой мы отсчитывали часы. Мама выходила на балкон, потягивая свой прозрачный напиток со льдом. Сквозь закрытые веки я видела неподвижные гладкие облака и серебристые башни города, подернутые рябью сна. Четыре, пять. Полы маминого халата взметались, как шлейф фаты невесты, только халат был черный, а не белый, и из-под него выглядывали ночная сорочка лососево-розового цвета и пушистые тапочки под зебру. «Что всегда мечтала получить, – напевала она, – так это Лондон на блюдечке». Она смеялась, как будто только что сочинила первую строчку песни. «Лондон на чертовом блюдечке».

Шесть, семь, восемь. С высоты нашего балкона Лондон казался жужжащим роем миллионов жизней. Мама показывала мне, где садится солнце.

– Там Ирландия, Холл. Представь себе. Воздух. Зелень. Смех. Там можно дышать полной грудью, Холл. Когда-нибудь мы туда вернемся. Ты и я, вместе. Может, мы найдем старых друзей и начнем новую жизнь. У нас будет собака. И бунгало, наше собственное. И вид из окна, за который можно умереть. Не то что это уныние. Когда-нибудь, Холл. Обещаю.

Девять, десять, одиннадцать. Биг-Бен замолк. Я открыла глаза. Солнце нещадно палило, недопитый малиновый чай так и стоял на столике. Одиннадцать часов, а я нисколько не продвинулась на запад. Я уставилась на притихшие деревья.

«Что дальше?» – снова промелькнуло в голове.

Я достала карту и обнаружила, что нахожусь посреди гигантской, на целую страницу, кляксы, пульсирующей красными, желтыми, черными и коричневыми дорогами, которые невозможно различить.

Это что по-настоящему?

Если меня поймают, опять посадят за решетку, подумала я. Где голые стены, и дурно пахнет, и никто не отвечает на вопросы. Где некому пожелать спокойной ночи, и снится только то, как летишь вниз, и ящики со страхами открываются в мозгу. И ты ничего не слышишь, лишь голос парня, который тебя запер: «Никуда ты отсюда не денешься, солнышко, плачь, сколько хочешь».

Поэтому я решила, что все это по-настоящему и никто меня не поймает.

Со мной парик и проездной, и Лондон у меня на блюдечке.

На карте я отыскала дорогу А40 и проследила ее обратно до Лондона. Она проходила через Оксфорд, затем превращалась в жирную голубую линию, автомагистраль. И так тянулась до местечка под названием Шепердс-Буш. Шепердс-Буш, как я знала из своих путешествий с Грейс и Тримом, находится на линии подземки. Там нет зелени и пышных пастбищ с овцами и пастухами, но есть дороги, суета и грязь. Мысленно я уже стояла в начале автострады, вскинув руку с оттопыренным большим пальцем.

Мне совсем не хотелось снова спускаться в подземку, но похоже, это был единственный выход.

Я вырвала из атласа все страницы с картами, на которых обозначалась А40. Сложила их в рюкзак и встала из-за столика. Раскуроченный атлас я выбросила в мусорный контейнер, чувствуя себя преступником, избавляющимся от орудия убийства. Я быстро покинула парк, спустилась в метро и села на кольцевую линию в сторону запада, а потом сделала пересадку на центральную линию. Я не думала о разбойниках с топорами или наводнениях, просто врубила на полную мощь Storm Alert. Проехав еще две станции, я вышла на платформу, выложенную красно-кремовой плиткой, где пахло школьными обедами. «Шепердс-Буш». Ерунда. Я найду, где начинается голубая дорога, поймаю машину и поеду дальше.

Но когда я вышла на улицу, меня охватил ужас.

Солнце зашло, и зарядил дождь.

Я попала в сумасшедший дом.

Автомобили летели мимо, а от грохота грузовиков раскалывался череп.

Дождь усилился.

Нет, застрять здесь – равносильно самоубийству. Тебя арестуют.

Я брела по грязному тротуару, прикрывая рюкзаком голову, чтобы не испортить парик. Я снова спустилась в подземку и поднялась через другой выход. Мимо проносились автобусы, разрезая дождь.

Я заглянула в свой проездной. Зоны один, два и три. До меня дошло, что надо было покупать билет для всех шести зон. Я нисколько не приблизилась к границам Лондона.

Перед глазами проплывали Меркуция-роуд, моя спальня в абрикосовых тонах и телевизор, истомившийся без работы.

Я болталась на автобусной остановке, чтобы никто не заподозрил во мне потеряшку. Дождь не щадил парик. Я понимала, что, если это не прекратится, мне придется его снять. Тогда я снова буду старой доброй Холли Хоган, без дома и надежды.

Еще минута – и я спустилась бы в ненавистную подземку и поехала обратно в Тутинг Бек, конец истории. Но случилось чудо. Подъехал высокий, длинный красный двухэтажный автобус с надписью «ОКСФОРД» на боку. Люди, ожидавшие на остановке, двинулись вперед.

– Этот автобус действительно до Оксфорда? – спросила я у женщины-могита, что стояла передо мной.

– Очень на это надеюсь. Я туда и направляюсь. – Она сильно гнусавила, словно у нее в носу росли гроздья винограда.

Я забралась в автобус следом за ней.

– Один до Оксфорда, – сказала я водителю. Я не стала просить «детский билет». Не хотела, чтобы меня поймали без сопровождения взрослого.

Он даже не взглянул на меня.

– В один конец или два?

Хватит ли мне денег?

– В один.

– Восемь фунтов, – сказал он.

Как же я обрадовалась, что не купила сигареты. Я расплатилась и получила билет. Поднявшись на второй этаж, нашла несколько свободных мест сзади. Стряхнула с парика капли дождя и устроилась на сиденье. «Солас, ты сумасшедшая дрянная девчонка», – подумала я. За окном лило как из ведра. Ирландия стала на шаг ближе, а тюремная камера на мили дальше. Заурчал двигатель, и автобус взлетел на эстакаду, над домами и людьми, устремляясь в грязное небо, оставляя позади Лондон.