Текст книги "Утешение в дороге"

13. Девушка в автобусе

Автобус съехал с дороги и остановился возле станции метро под названием «Хиллингдон». Мы добрались до городских окраин. Улицы уступили место эстакадам и промзонам. Местность казалась дикой. Я вспомнила, как в детстве стояла у окна нашего дома в небесах и смотрела на черные старые башни, похожие на уродливые надгробья. Я прижимала ладонь к оконному стеклу и представляла себя по одну сторону стекла, а мир – по другую и придумывала, каково это будет, если мы поменяемся местами. Автобус сделал еще одну остановку, и через минуту по лестнице поднялась девушка с аккуратным рюкзаком и короткими каштановыми кудрями. Она шла в мою сторону. Я отвернулась к окну, потому что не хотела, чтобы кто-то сидел рядом со мной, но девушка остановилась возле меня.

– Здесь кто-нибудь сидит? – Еще одна гнусавая с виноградными гроздьями в носу.

– Нет.

– Не возражаешь?

– Нет.

– Благодарю.

Она сняла с плеч рюкзак и уселась. С ее кудряшек стекала вода, да и черные мокасины, какие носят только монашки, промокли насквозь. Таких маленьких ножек я в жизни не видела.

– Боже, какой гнилой день, – сказала она.

– Это точно.

– Ты в Оксфорд?

– Да.

– Я тоже. Учишься там?

Я пригладила парик и улыбнулась. Не знаю, что на меня нашло, но я сказала «да». Я, Холли Хоган, учусь в Оксфорде? Какой-то бред. Миссис Аткинс уже давно махнула на меня рукой. По крайней мере, я умела читать, не то что Грейс и Трим. Они едва знали алфавит. Обычно они заставляли меня зачитывать им рекламу в метро, но эти тексты вряд ли назовешь познавательными.

– Я тоже, – просияла девушка. – Я в Сент-Джонсе. А ты где?

– В Сент-Питере, – ляпнула я первое, что пришло на ум, и рассмеялась, как дурацкой шутке.

– О, – сказала она. – Я никого оттуда не знаю. Но думаю, что еда там такая же отвратная, а бар – супер.

Неужели это место действительно существует?

Я кивнула.

– Что-то хреново, что-то блестяще. – Мой грубый южно-лондонский акцент сменился гнусавостью, но эта глупышка из какого-то Джонса, похоже, ничего не поняла.

– Ты на первом курсе? – спросила она.

– Да.

– Я тоже. Нравится?

– Так себе.

– Всего лишь?

– Да. Ну, ты понимаешь. Кормежка.

Она засмеялась.

– И то верно. В кормежке все дело. У нас в Сент-Джонсе не так уж плохо.

– А в Питере просто беда, – сочиняла я на ходу. – Знаешь, что я обнаружила на днях в хлебцах?

– Нет, что?

– Что-то вроде червяка. Вылезало из дырки.

– Фу. Похоже на долгоносика. Ты сообщила об этом?

– Нет. Просто выбросила.

– Не думаю, что после такого смогла бы питаться в кампусе, – сказала девушка.

Кампус? Что за хрень и где находится?

Она полезла в рюкзак и достала потрепанную книгу в мягкой обложке. Я разглядела слово «Тацит» в названии.

– Не возражаешь, если я почитаю? – спросила она.

– Конечно нет.

Я никогда раньше не слышала, чтобы кто-нибудь спрашивал разрешение на это. Но когда она погрузилась в чтение, я почти пожалела, что у меня нет с собой книги. Помните, я говорила, что книги скучные? Но на самом деле я иногда читаю. Когда никто не смотрит. Не старомодную тягомотину с конными экипажами, как «Джейн Эйр». Такое дерьмо меня утомляет. Но реальные истории, о настоящем, я могу сдюжить. Любовные романы, секс. Убийства. Люди в беде.

За неделю до этого миссис Аткинс пригласила в школу как раз такого писателя. Она думала, что после встречи со знаменитостью у нас загорятся глаза и появится интерес к предмету, и конечно же, когда он вошел, я его сразу раскусила: типичный самовлюбленный могит, тощий, в сверкающих очках в форме щели в почтовом ящике. Сейчас будет вещать о своих идеях, персонажах и издателях, подумала я, зевая. Он сел за стол и уставился на нас, как будто не знал, с чего начать. А потом вдруг спросил: «Кто-нибудь из вас верит в современные чудеса?»

Класс захихикал. Поднялось несколько рук. И внезапно все разом заговорили о чудесах, которые случались в их жизни: как бабушка умерла от сердечного приступа и очнулась, как встретили лучшего друга на Майорке на каникулах, как «Кристал Пэлас» обыграл «Манчестер Юнайтед» со счетом три-ноль.

Очкарик кивнул и сказал, что его появление здесь с презентацией книги «Одиннадцать жизней Тодда Фиша» тоже можно отнести к разряду современных чудес, потому что в детстве он ненавидел школу и толком научился читать лишь в тринадцать лет из-за дислексии. Вот и Трим говорит, что у него то же самое. Если спросить меня, я скажу, что для Трима это просто отмазка.

– Если бы в то время вы поставили на меня как на будущего писателя, – продолжил могит, – шанс на выигрыш был бы десять тысяч к одному, и вы бы несказанно разбогатели.

Я слушала его, покусывая щеку. Вероятность того, что я буду писателем, составляла миллион к одному. Но знаете что? Когда он попросил нас коротко написать о том, верим ли мы в чудеса, ему так понравились мои строчки, что он зачитал их классу. Все рассмеялись, а он сказал, что я ухватила «самую суть», что бы это ни значило. Я сохранила в памяти то, что написала. Вот как это выглядит.

«Я не верю в чудеса. Моя мама обычно говорила, что я – чудо, но теперь, когда я знаю, как появляются дети, понимаю, что никакого чуда в этом нет. Чудо больше похоже на то, как мой приятель Трим берет мяч от Майко, лучшего футболиста-непрофессионала из всех, кого я когда-либо встречала. Или, скажем, когда в моей пицце с ветчиной попадаются и кусочки ананаса. Это не имеет ничего общего с богом. Или везением. Везение – совсем не то, что чудо. Оно появляется из-за угла, когда ты долго ждешь автобус номер 68. Точно так же мне повезло оказаться в этой школе, в этом классе, в этот день и в эти минуты, когда я пишу про чудеса для автора, который говорит, что само его появление здесь – чудо, учитывая, как он еле тянул в школе. Чудо для него, но не для меня. Йо-хо-хо».

Я помню, что нарочно допустила кучу ошибок в правописании, но похоже, его это ничуть не смутило, да и я не превознесла его до небес.

Должно быть, я громко хихикнула, вспоминая этот эпизод, потому что девушка в автобусе оторвалась от чтения. Я тотчас отвернулась к окну, разглядывая поток машин на автостраде, и она вернулась к книге, вглядываясь в нее, как в карту сокровищ. Я украдкой заглянула в книгу, пытаясь понять, что в ней такого замечательного, но все, что увидела, это слова, которые казались сущей бессмыслицей.

Наконец девушка отложила книгу.

– Тулий[8]8
  Тулий – земля, якобы лежащая к северу от Британии (исп.).


[Закрыть] видели, но только издалека, – сказала она.

– Чего?

– Прости, это все книга, – засмеялась она. – Потрясающе интересно. Этот римский историк, Тацит, пишет о том, как Агрикола, его тесть, ходил под парусом вокруг Британии. И на подходе к вечной мерзлоте на севере он видит землю и думает, что это Тулий. Но им не хватило времени добраться до нее, или, может, было слишком холодно, поэтому они проплыли мимо. И, знаешь, Агрикола, должно быть, сожалел об этом всю оставшуюся жизнь. Это как его Святой Грааль, Тулий.

– Как ты сказала?

– Тулий. – Она показала мне слово из книги, ТУЛИЙ.

– Симпатичное имя, – сказала я.

– А у тебя есть такое? Место, как Тулий?

– В смысле?

– Место, что живет в твоем сердце и куда ты стремишься?

– О, да. Конечно. Есть такое. Ирландия.

– Ирландия?

– Да. Я там родилась. И давненько не возвращалась.

– Я слышала, там очень красиво.

– Изумительно. Зеленые, как и говорится, поля и трава. А у тебя какое место?

Девушка мечтательно закрыла глаза.

– Египет. Долина Царей.

– Мумии и все такое?

– Да. Но я хочу попасть не в нынешнюю Долину Царей, а в ту, что существовала в 1922 году. Я вижу себя на раскопках с Говардом Картером, как мы пробираемся в гробницу Тутанхамона, запечатанную тысячи лет назад, и время останавливается, и повсюду блеск золота.

Она сидела с закрытыми глазами, и ее рука подрагивала, как будто нащупывая путь через темный проход.

– Вот это настоящий Тулий.

Она открыла глаза.

– Ты, должно быть, думаешь, что я сумасшедшая. Вот что бывает после чтения мертвых языков. А ты что читаешь?

– «Джейн Эйр», – сказала я. Миссис Аткинс могла бы гордиться мной. Мы дошли до той части, где плакса Джейн убегает на болота из-за того, что мистер Рочестер прячет на чердаке сумасшедшую жену. В общем, глупость страшная.

Девушка рассмеялась.

– Я имела в виду учебники. В Оксфорде.

– О. – Я хихикнула. – Французские. – Это единственное, что пришло мне в голову, и к тому же самое смешное, потому что французский я ненавижу еще больше, чем английский.

– Французские?

Я кивнула.

– Ты имеешь в виду современные языки?

– Да.

– Разве вы не изучаете два?

– Два?

– Два языка.

– О да, конечно.

– А второй какой?

– Ирландский.

– Ирландский?

– Ага.

– Не знала, что в Оксфорде можно изучать ирландский. – Она широко распахнула карие глаза.

– Да, можно. Они только что ввели этот курс.

– Здорово. Правда, здорово. Ты с нуля начать изучать или уже кое-что знала?

– Да. Как я уже сказала, я ведь там родилась. И моя мама ирландка.

– Она говорит на этом языке?

– Да. – Так же, как по-русски.

– Скажи что-нибудь, я с удовольствием послушаю.

Водитель сделал поворот, и мы съехали с автострады. Почему-то все заговорили громче, или кондиционер отключился, но повсюду звучали голоса и смех. У меня горели уши.

– In uch san, doonan micall noondee, – произнесла я.

– Клёво. И что это значит?

– Это значит: «Когда, черт возьми, мы уже приедем?»

Девушка засмеялась.

– Это верно. Кстати, я – Хлоя.

Я усмехнулась.

– Солас.

– Солас?

Я кивнула.

– Классное имя. Но это ведь не ирландское имя?

– Нет, – ответила я. – Это была идея моего отца.

– Твоего отца?

– Да. Он англичанин. В отличие от моей мамы. Видишь ли, он писатель.

– Вау. Мой отец обычный гендир. Я бы предпочла, чтобы он был писателем.

Гендир. Что это? Что-то вроде королевской медали?

– И как его зовут, чтобы я могла его погуглить? – заинтересовалась Хлоя.

– Тодд Фиш, – ответила я.

– Фиш? Значит, это твоя фамилия?

Боже. Солас Фиш? Ни за что на свете.

– О, нет, – беспечно произнесла я. – Это его ненастоящее имя. Ну, то, что пишут на обложке.

– Ты имеешь в виду nom de plume?[9]9
  Литературный псевдоним (фр.).


[Закрыть]

– Не совсем, – сказала я. – Скорее, его писательское имя.

Может, я забыла придать голосу гнусавости, но Хлоя как-то странно на меня посмотрела.

– Никогда не знала, что есть разница между… – Она замолчала и пожала плечами. – Но, послушай. Ты же изучаешь французский.

Мои щеки пылали. Рука инстинктивно потянулась к парику. Я заерзала на сиденье. Хлоя вернулась к своей книге о Святых Граалях и Тулиях. Автобус уперся в перекресток с круговым движением, где висел причудливый указатель на Оксфорд и кучу других мест, о которых я никогда не слышала.

Водитель сбросил скорость. Пассажиры встрепенулись, начали расхаживать по салону, собирать свои пожитки. Вот мы и в Оксфорде, подумала я. Но автобус тащился по унылой безликой улице, которая могла находиться в любом другом городе. Потом мы проехали круговую развязку, проскочили мост, и Оксфорд открылся мне во всей красе. Я увидела большую желтую башню, желтые стены и зеленые листья и молодых людей, уверенных в себе, как будто им принадлежит мир. Еще не старые, а уже могиты, решила я. Парень с девушкой, оба в черно-белом и балахонах с рукавами «летучая мышь», шли, держась за руки.

– Эти двое выглядят довольными собой, – сказала Хлоя. – Ученые.

– Слишком правильные, – заметила я.

– Скоро и мы будем такими же.

– Я бы и в гроб не легла в таком прикиде.

Хлоя удивленно вскинула брови.

– Тебе придется надеть его на экзамены. Это же sub fusc[10]10
  Парадная форма одежды, принятая в некоторых университетах Великобритании.


[Закрыть].

Возможно, sub fusc означал какие-то особые правила.

– Ха. Еще посмотрим, кто кого.

Хлоя хихикнула.

– Может, для тебя и сделают исключение. Если найдешь достойное оправдание.

– Я скажу, что у меня аллергия на пингвинов.

Хлоя зашлась от смеха.

– Или на зебр.

– Или на то и другое, – добавила я и зажмурилась, как будто сочетание черно-белого резало глаза.

Автобус повернул налево.

– Мой парень здесь учится, – сказала Хлоя, кивая на массивное здание из желтого камня.

Когда автобус проезжал мимо, я углядела ровную зеленую лужайку за арочным входом. В центре стояла тонкая черная статуя с приветственно поднятой рукой, а вокруг нее били струи самого красивого фонтана, который я когда-либо видела. Я вспомнила, как Трим обливал нас водой из шланга, когда мы с Грейс, одетые в бикини, бегали по саду на заднем дворе Темплтон-хауса. Он сдавливал конец шланга, и брызги разлетались во все стороны.

– Чистенько, – улыбнулась я.

– Да. Я иногда там обедаю. Или обедала. Сейчас он сдает выпускные экзамены.

– О.

– Я его почти не вижу.

– Печально.

– А в следующем году его здесь уже не будет.

– Уедет?

– Да. Он получил работу во Всемирном банке. В Лагосе.

Я никогда не знала о существовании Всемирного банка. Мне как-то не попадались на глаза его отделения. И, разумеется, о Лагосе я тоже впервые слышала.

– Круто, – сказала я, и Хлоя пожала плечами.

– Он доволен. Ну, кажется, приехали.

Хлоя закрыла книгу и достала рюкзак. Автобус повернул за угол и помчался по улицам с бетонными столбами и зданиями без окон, а затем втиснулся на площадь.

– Глостер Грин, – объявил водитель.

Он заехал на стоянку и выключил двигатель. Все начали суетиться, пропихиваясь к выходу.

Хлоя повернулась ко мне.

– Пока, Солас. Приятно было познакомиться. – Она протянула мне руку, и я пожала ее. Она схватила свой рюкзак. – Как твоя настоящая фамилия, чтобы я могла отправить тебе приглашение?

– Приглашение?

– Ну да. Пообедать в нашей столовой. Конечно, если ты этого хочешь.

– О да. Конечно.

Представив, как старая добрая Холли Хоган, она же Солас, обедает в столовой Сент-Джонса в окружении всех этих летучих мышей, я едва не расхохоталась.

– Обещаю, что долгоносиков не будет, – засмеялась она.

– Надеюсь, Хлоя.

– Так какая у тебя фамилия? Я пришлю тебе записку голубиной почтой.

Я захлопала ресницами. Голова пошла кругом.

– Уингер. Солас Уингер.

– До встречи, Солас. – Она помахала рукой и вышла из автобуса.

– Пока! – крикнула я ей вслед.

Потом схватила рюкзак и распушила челку парика. Я смотрела, как Хлоя исчезает за углом. Только после этого я выскочила из автобуса и легкой походкой зашагала через площадь. Холли Хоган никогда так легко не заводила друзей. Солас подружилась в два счета. Я едва не отбила чечетку на булыжной мостовой, как будто этот городок принадлежал мне. Я ли не Солас в дороге? И не у меня ли куча друзей? Я пребывала в такой эйфории, что чуть не угодила под автобус, который выруливал со стоянки.

Привет, Оксфорд, я здесь!

14. Преображение

Я фланировала по торговой улице, и меня чуть не сбил велосипедист. Велосипеды были повсюду. Меня тошнило от одного их вида. Никогда не понимала, как люди на них ездят. Трим говорит, что это легко, только нужна сноровка, но я даже не пробовала учиться, потому что все это выглядит как плохой цирк.

Пискнул мой мобильник. Пришло сообщение: «Не забудь, что я задержусь, Ф.» Фиона была настолько отсталой, что даже не умела пользоваться сокращениями.

Мое внимание привлек магазин платьев – полный улет. Сколько себя помню, я никогда не носила платья. Будучи натурой мятежной, я предпочитаю джинсы и спортивные топы. В этом я совсем не похожа на Грейс с ее дизайнерскими нарядами. Розовые тона, цветочки, оборки, колготки, юбки – это все не про меня. Но я остановилась и заглянула в витрину. На самом деле я проверяла парик. Пришлось его немного поправить. Я уложила пряди и невольно засмотрелась на манекены в ярких коротких платьях с воротником хомутиком: оранжевом и бледно-голубом в шоколадно-коричневых кляксах.

Дизайнер явно перестарался с экстази.

Платья были в стиле Солас, до последнего стежка.

У меня оставалось всего четыре фунта. Но, в конце концов, для чего придуман шоплифтинг?[11]11
  Магазинная кража.


[Закрыть] Пару раз я занималась этим в маленькой кондитерской, которую держали азиаты, возле Темплтон-хауса. Помню, я стащила шоколадный батончик или пачку жвачки, но к одежде я еще не подступалась. В большинстве магазинов на шмотках имеются магнитные метки, так что их просто так не вынесешь. Как только подойдешь к выходу, срабатывает сигнализация. Тут нужно изловчиться и пронести одежду над или под электронным лучом или завернуть ее в фольгу, как учил Трим. Он так уверенно об этом говорил, как будто сам постоянно проделывал подобные трюки. Даже если сработает сигнализация, наставлял он, надо быстро делать ноги, и, пробежав квартал, охранники обычно бросают преследование. Но я не уверена в том, что он все это не выдумал, поскольку Трим любит приврать. Взять хотя бы его байку о том, что он родился в самолете, хотя чем черт не шутит. Так или иначе я никогда не воровала одежду.

На витринном стекле кто-то распылил краской: «Ликвидация». Я посмотрела на дверь. Магазин назывался SWISH. Я нырнула внутрь и направилась к стойкам в задней части зала. Продавщица болтала по телефону, как будто приклеенному к черепу.

– Да, как же. Я пришла в клуб, а он так и не появился. Да. Когда ты уже внутри, обратно не выйдешь… в Clone Zone не ставят метки. Нет. И что? Шан, он меня обманул. Что? Да. Между нами все кончено…

Я выбрала платье своего размера. Офигенное: кремового цвета, в мятно-зеленых и розовых облаках, без рукавов, на тонких бретельках, так что виден бюстгальтер, как у супермоделей. Магнитной метки я не увидела. Я взглянула на этикетку. Цену снизили с тридцати пяти до восемнадцати фунтов.

Я сняла платье с вешалки, сунула его в рюкзак – и все дела.

– …Он настоящий подонок, и, если хочет меня вернуть, ему придется… да-да, потрудиться… понимаешь, о чем я? Бросить его? Черт возьми, слишком…

Я шла по улице и хихикала, как шимпанзе. Деньги остались целы, новое платье, доставшееся мне даром, лежало в рюкзаке, а SWISH обеднел на 18 фунтов. И все потому, что парень той девушки так и не появился в клубе.

Незаметно для самой себя я оказалась возле большого универмага. Я вошла и поднялась по эскалатору, чтобы переодеться в туалете. Мне пришлось долго корячиться, чтобы застегнуть молнию на спине. В туалете воняло, а освещение делало тебя похожей на мертвеца. Майко любил говорить, что вина преследует тебя, как дурной запах, но я не улавливала запаха вины, пахло только старушечьими духами. И, когда я посмотрела на себя в зеркало, не могу сказать, что выглядела так уж плохо. Прошу прощения, Солас выглядела не так уж плохо. Цвета платья сочетались со светлым париком, и фасон подчеркивал стройные бедра. Я сложила джинсы и запихнула их в рюкзак. «Ты умерла, Холли Хоган», – сказала я зеркалу. Они могут искать Холли Хоган по всей стране и не найдут, потому что ее больше не существует. «Отныне можешь звать меня Солас», – сказала я своему отражению.

Но платье с кроссовками и носками смотрелось не очень. Так что я забралась в пугающий стеклянный лифт, чтобы снова спуститься на первый этаж. Я встала у самых дверей, и, когда кабинка ухнула вниз, мое сердце устремилось туда же, как это бывало раньше, в лифтах небоскреба, и захватило дух. Клянусь, я чувствовала, как мама сжимает мое плечо. «Держись, Холл», – прошипела она. Мы жили на верхнем этаже, номер 12. В доме было два лифта – для четных и нечетных этажей. Поэтому, когда четный был занят, мы поднимались на одиннадцатый этаж, а дальше пешком, по лестнице. В металлических лифтах всегда пахло мочой, и мама их ненавидела. «Лучше в собственном гробу, чем в этой мерзкой коробке, Холл», – говорила она.

Я чуть не грохнулась, когда прозрачный лифт резко приземлился, и испытала облегчение, ступив на твердую землю. Я вышла, побродила еще немного по оксфордским улицам и нашла благотворительный магазин.

Грейс говорит, что в таких магазинах одеваются только убогие и монашки. Фиона была бы первой в этом ряду, потому что она не может пройти мимо благотворительного магазина. Грейс любит только новые и модные шмотки. Но я захожу в такие заведения, когда никто не видит, и иногда покупаю футболку за два фунта. На этот раз я не собиралась воровать. Во всяком случае, в благотворительном магазине. Даже приемыши имеют свой кодекс чести. Я зашла в магазин и нашла черные босоножки своего размера, на довольно высоком широком каблуке. Стоили они пятерку. На один фунт больше, чем у меня было. Я огляделась по сторонам. Две престарелые продавщицы, могиты, болтали о предстоящем теннисном матче. «Уим-бл-дон-тен-нис», – гнусавили они. Так что я подошла к двери с босоножками в руке, как будто проверяла погоду. Я встала у полки с книгами, делая вид, что читаю названия, перекладывая босоножки из руки в руку, чтобы их не увидели с кассовой стойки. Незаметно я выплыла за дверь.

– До свидания, – крикнула мне вслед одна из дамочек-могитов.

Я помахала свободной рукой и рванула вниз по улице, размахивая босоножками, которые удерживала за ремешки.

Но в душе я чувствовала себя брошенным мимо урны клочком бумаги, и меня преследовал неприятный запах, о котором говорил Майко, потому что я украла из магазина для бедных. Я промчалась мимо больших желтых зданий и отыскала лужайку с каменной скамейкой во дворе церкви. Я села и переобулась. Но когда встала, у меня подкосились ноги. Непривычно высокого роста, я сделала несколько шагов. Может, когда-нибудь я подрасту еще немного и на каблуках смогу смотреть Майко прямо в глаза. Тут я вспомнила, что он ушел навсегда, за реку, и снова рухнула на скамейку. У меня еще оставались деньги, и я умирала с голоду. Я подумала о зануде Джейн Эйр, скитающейся среди пустошей. Мы читали в классе про то, как гордость не позволяла ей просить милостыню, и она предпочитала питаться холодной кашей из свиного корыта. Как грустно. Мне бы хватило денег на бигмак и еще чего-нибудь, а подкрепившись, я бы села на автобус. И уехала отсюда на запад в своей новой модной одежде. Так я задумала.

Я купила бургер с жареной картошкой и умяла все, устроившись на странной скамейке – то ли полусидя, то ли полулежа – на главной улице. Какой-то урод придумал такой дизайн, чтобы выделиться. Наверняка тоже переборщил с экстази. Спина после этой скамейки просто отваливалась. Вскоре набежали облака, и небо начало плеваться дождем. Последняя картошка исчезла у меня в животе, а я так и не наелась. Мимо спешили люди, на ходу раскрывая зонтики.

Иногда чувства похожи на оладьи. Их переворачиваешь, а они кое-как приземляются на сковороду, и никак нельзя понять почему. Как из мягких и пушистых мы превращаемся в скользких и колючих?

Беда в том, что мне некуда было идти. Я понятия не имела, в какой стороне находится эта гребаная А40. А в кошельке оставалось всего два фунта и мелочь. Их не хватило бы даже на покупку зонтика.

Этот город с его велосипедами и крыльями летучей мыши доконал меня окончательно.

Все неслись мимо, не замечая меня.

Мир превратился в зону клонов.

Во рту собрались капли воды, но я сразу догадалась, что это не дождь, потому что они были солеными. Возьми себя в руки, Холл. Я встала с идиотской скамейки и на каблуках побрела по улице. Я подумывала о том, чтобы вернуться в церковь – там хотя бы можно отсидеться внутри, и за это не возьмут денег. Но я, должно быть, не туда свернула, потому что все шла и шла, а церкви все не было. Впереди тянулась длинная дорога с огромными деревьями. Моросящий дождь усилился. Я беспокоилась о парике. Вдруг показалось большое здание с вычурными освещенными окнами; оно стояло чуть в стороне от дороги, позади лужайки. Вывеска на воротах гласила, что это музей, и бесплатный. Люди входили и выходили, но в основном все-таки спешили войти.

Я и музеи – вещи несовместимые. Все это барахло в стеклянных ящиках вызывает у меня головную боль. Но дождь разошелся не на шутку, и парик был бы испорчен, не найди я убежище. Поэтому я поплелась к двери и скользнула внутрь.