Книга: Кровавая шутка - Шолом-Алейхем

Да не конкретно о ком-то, а в целом. Например, тот факт, что евреи вообще-то не проживают в данном городе, так как им категорически это запрещено. Запрещено учиться в школе, запрещено поступать в университет... Ну допустим, у юноши другие интересы к двадцати годам, чем разыскивать еврея на улице, а потом вопрошать, почему же он ни одного не нашел (или нашел так мало). Зато иметь представление о том, что евреи вполне обычные люди, как и православные, имеющие заветы типа не убей, не обмани и так далее, приличный человек из семьи губернатора мне кажется просто обязан.

Так бывший Попов то и дело удивляет своих собратьев-евреев абсолютным незнанием порядков. Выказывая крайнюю неосторожность, не свойственную евреям вообще и Украины в частности. Ситуация близка к фантастической, когда дело доходит до того, что Рабинович объявляет о своем полном незнании языка (ни иврит, ни даже идиш).

Автору очень хорошо удалось изобразить насколько далеки люди от представления о своих соседях. Причем таким образом, что явно видно насколько коренное население дремучее и необразованное. В то время как даже простой еврей-башмачник умеет не только читать на русском, идиш и украинском, но и мыслить. Отсутствие же извилин может привести к ужасным последствиям, к которым и приведет нас сюжет. Ко всем своим неприятностям бывший Алёша относится играючи легкомысленно. Даже на скамье подсудимых он ни разу не испытал страха. Это опять же говорит о полной бездумности русского характера.

Тем временем бывший Гершка Рабинович устроился в университет, а также и репетитором к богатому помещику в дом. В его случае тоже никто особо не удивляется почему барин Попов так странно себя ведет – собак боится, на лошадях ездить не умеет, дает платные уроки ну и так далее. Картина его новой жизни плюс ко всему содержит сцены обсуждения еврейства. Среди гипотез опять же преобладают разные варварские представления. А барышни так вообще открыто объявляют, что евреев боятся. Причем это мнение образованных людей – хозяев и гостей господского дома.

Узнав о событиях, послуживших основой романа, я немного почитала о том откуда ноги растут. Чудовищно не то, что «кровавый навет» расцвел в Средневековье, а то, что по сей день есть люди, убеждённые существовании подобного обряда. И именно в тех местах, где исторически сложилось, что плотность еврейского населения высокая, именно там сейчас живут и размножаются особи, которых в разные времена называли то варварами, то нацистами, то монархистами. Сейчас же им одно название – дураки, выражаясь литературно.

Такие книги полезно читать. Года гонений и унижений не исчезнут без следа. Затем начинается обратный процесс. Не очень приятный, погромы в США и “Black Lives Matter” тому пример. И как не понимал Гришка Попов, в шутку поменявшийся местами с Гершкой Рабиновичем... Не понимает сначала и читатель, что значит быть евреем в Российской империи.

Неспешное повествование набирает обороты. Сегодня сын «того самого» Попова, баловень судьбы и избалованный дворянчик. Завтра лже-еврей на своей шкура узнает, что такое процентная норма (лучший ученик не попадёт в университет) и черта оседлости (улица, на одной стороне которой не могут селиться евреи) и ночные полицейские облавы.

Книга от иллюзий избавляет очень быстро. И хоть завязка не для кого не секрет... Обвинение Гришки в жестоком преступлении только за то, что он «еврей». Финал стоит бурных оваций. Браво! Несправедливость на то и несправедливость, чтобы поражать своей абсурдностью и отсутствием хоть какого-то здравого смысла. В жизни Золушка так бы и осталась замарашкой-служанкой. Кому, как не еврею-писателю в эмиграции об этом знать...

Без тени сомнения ставлю книге 10 из 10, чего уже давно не делал.

Весьма может быть, вполне вероятно, и не исключено, что я пишу именно о них. Да-да. О них самых. Как вы и думали. Не смею, казалось бы, не правда ли? О ком? О евреях? Ну, что вы! С чего вы, собственно, взяли? Это был вообще не я. Я молчал уже целую вечность. Со времен второго пришествия. Не верите? А вам и не нужно верить. Это придется доказать. Естественно, не могу я этого так оставить. Так, чисто по-человечески, не включая бездушную машину закона, сами подумайте – зачем мне это нужно? Я сам еврей? Ну, еврей я, еврей! Естественно еврей! Разумеется не еврей! Я что – похож на еврея? Похож? А с этой стороны? Тоже похож? Ну, знаете, вам не угодишь! Прекратите свой имперский антисемитизм! Почему меня это волнует, если я не еврей? Мало ли почему. Из принципа! Город Принцип, где жили все евреи России еще до революции, славился своею фиктивностью. Там не было номеров домов, не было особенного производства, не было лиц иной национальности. Каждый житель в любой момент был готов взять в руки чемодан, стоящий посреди прихожей, и выехать в неизвестном направлении.

Не припоминаю классического автора, чьи тексты были бы настолько ласковыми. Чтение проскальзывает незаметно, за кажущейся легкостью, легкодоступностью, даже легкомыслием скрывается многовековая мудрость, многовековое понимание процессов и, нужно признать, многовековые обиды. Последнее, впрочем, для литературы подобного вида, не так часто и прорывается наружу. История интересная, хотя и надоедливая. Простая, но имеющая необъятные перспективы для размышлений. Грустная, но с интеллектуальным юмором. Кроме всего прочего это понятная и очень доступная экскурсия в еврейский мир. Как справедливо замечает один из героев, «евреи – это не нация. Это идея.» В произведении множество уровней понимания, кто-то найдет в нем развлекательный роман, кто-то национальную трагедию, кто-то интересную игру ума. Если Шолом-Алейхема рано еще записывать в любимые авторы, то продолжить с ним знакомство, определенно, стоит.

Чудесный в своей нелепости сюжет. Если бы на месте русского был американец или, скажем, англичанин, то подмены вообще бы никто не заметил. Шолом-Алейхем, правда, делает упор совсем не на личность, а на среду, ибо считает ее первопричиной, так как именно среда несет собой четкий и чугунный отпечаток менталитета. Жаль, конечно, предвкушал я терзания русского дворянина, которому бы действительно пришлось зарабатывать копеечку репетиторством. Кусок черствой корки хлеба, натертой чесноком, вскрыл бы дополнительно множество глубинных смыслов, придал бы произведению еще одну реальность, хотя и в отстраненности его не упрекнешь, об огромные подводные камни герой бы постучал трудовыми мозолями. Так же, как и еврею, можно бы было поставить в обязанность заводить друзей. Автор поместил героев сразу в нужную среду, но сохранил им личные финансовые возможности, что вполне логично, но менее интересно. Если уж меняться местами, то абсолютно во всем. Представляю скромного еврея, который вдруг начинает утопать в роскоши – какой потенциально богатый этюд. Ну, да ладно, чего это я скулю, с этой задачей все равно одному автору не справиться. А Шолом-Алейхем, нужно сказать, человек совсем не унылый, занудный, заумный – напротив, живой, веселый, с гибкой фантазией.

Тем не менее, хотел бы сравнить еврея с русским применительно к «Кровавой шутке», хотя и оставив в стороне тот факт, что у Шолом-Алейхема они предсказуемо друг на друга похожи. Сопоставлять придется менталитет, обличенный в среду. Общая черта у героев есть, как это ни странно, и это терпение. Не зря народам присвоены такие характеристики как «многострадальный» или «живучий». Второе предполагает много иного, но включает в себя первое. Эмоциональная задушевность русского совсем не соответствует холодному рассудку еврея. Эти вещи скорее взаимоисключающие, поэтому, заменив одну на другую в своем произведении, автор по сути попытался препарировать менталитет. Вывод, к которому пришел в итоге Шолом-Алейхем, более чем сто лет назад – если еврей может быть русским, то русский не может быть евреем. И дело здесь даже не в создавшихся условиях, а в психологии нации. Если вернуться к вышеозначенным характеристикам, то деловой подход еврея вытесняет все душевные наработки русского. Не потому, что сильнее, а потому что более значимо для народа. В данном случае основным качествам еврея следовало бы противопоставить что-то другое. Но главный вопрос – нужно ли это вообще?

«По улице еле бредет старый Рабинович. Ему кричат: - Рабинович, как ваше здоровье? - Не дождетесь!»

Подозреваете, не дождались?

или

В книгах, мною прочитанных, говорилось о любви и страданиях, о путешествиях и великих открытиях, о подвигах борцов революции и борьбе за светлое будущее. Но почему-то редко говорилось, откуда каждый день берется еда, чтобы бороться, делать открытия, путешествовать, страдать и любить. Они будто питались с неба, герои большинства книг. Вероятно, где-то как-то там ели, обедали – и совершали заслуживающие большего внимания дела, подвиги. Но постойте с подвигами, а пообедать-то вам как удалось? Куда ни посмотри, большинство людей в жизни озабочено именно тем, что поесть. Во что одеться. Где жить. И многие отданы этим заботам целиком, без остатка, так тяжко это им достается. Не потому, что им так нравится, а потому, что иначе не могут. Один мудрец сказал: человек ест, чтобы жить. Другой ядовито добавил: а живет, чтобы есть. Да, конечно, дворецкий провозглашал «Кушать подано», старый чудаковатый граф предлагал руку графине со следами былой красоты, на лице, и общество, галантно беседуя, шествовало к столу. Но это было до Октябрьской революции. На очень, очень многих страницах книг описывались пиры разнообразных королей и мушкетеров, безусловно заслуживающие внимания, ушедшие в глубокую древность, и я о них читал с любопытством, примерно как мифы о подвигах Геракла. Но, признаться, мне куда ближе был отверженный Шолом-Алейхем, у которого люди так отчаянно бились за кусочек хлебца, варили на продажу чернила, делая на них бизнес такой же, как я на папиросной бумаге

.

Извиняюсь за обширность цитаты другого произведения, но не смогла выкинуть отсюда ни строчки.

Итак, "Кровавая шутка". Кстати, в моем издании есть абсолютно "прелестное" предисловие, в котором рассказывается о тяжелой жизни евреев в царской России, еврейских погромах, но вот в Советском государстве этого якобы нет.

Антисемитизм дореволюционного времени был одним из рычагов внутренней политики. Он не имел никаких корней в трудовых массаx. Рабочим и крестьянам национальная ненависть к евреям была чужда.

Оставим это на совести рецензента (судя по имени и фамилии явно еврея), антисемитизм скрытый и явный в СССР был, как он был и до революции, и это никуда он не делся. Будем по совету того же Анатолия Кузнецова читать между строк.

Завязка сюжета "Кровавой шутки" такова. Двое студентов, чистокровный русский дворянин Гришка Попов (троечник) и чистокровный еврей Гершка Рабинович заключают сделку: они меняются местами и личностями на год. Гершка становится Гришкой и наоборот, и Гришка Попов на своей шкуре попробует убедиться в том, как живется еврею в Российской империи (он сомневается в том, что евреев прямо уж настолько ущемляют, а если и ущемляют, то может быть и правда, есть за что?

Гришка пытается поступить в университет (с аттестатом еврея-отличника), снимает комнатку в еврейском квартале где незамедлительно влюбляется в прелестную Берту, дочку хозяйки. Хозяева недоумевают по поводу странноватого жильца: еврей Рабинович не знает еврейского языка, не знает что такое "правожительство", недоумевает по поводу полицейских облав и обнаруживает полнейшее незнание реалий жизни еврейского местечка.

Если глубокой ночью стащить человека с кровати, заставить его, полусонного, пройти несколько улиц в сопровождении "почетного караула", исполняющего свои обязанности с похвальной энергией, подгоняя свою жертву пинками; если заставить его месить ногами осеннюю грязь и при этом совершенно не стесняться в выражениях; если конечным пунктом путешествия окажется помещение, в котором топор в воздухе виснет от головокружительных запахов и "интимных" разговоров; и если его поместят в компанию воров, бандитов, проституток низшего сорта и прочего сброда, - то можно сказать с уверенностью, что человек, попавший в этакий переплет, потеряет всю свою самонадеянность, горделивое сознание своей силы и задумается о вещах, меньше всего приходивших до того в голову... Как ни крепился наш герой, молодецки шагавший в ногу с "обходом", все же, когда его водворили на место, он с первой же минуты должен был сознаться, что читать о чужих мытарствах несравненно легче, нежели испытывать их на самом себе, и что быть евреем - одно из наиболее сомнительных удовольствий... Переживаний и вынесенных за одну ночь впечатлений хватило бы Рабиновичу с лихвой на целый год жизни... Ежеминутно раскрывалась дверь, и помещение проглатывало все новые и новые "транспорты" людей; в большинстве евреев, оборванных, забитых, несчастныx... Особенно поразило нашего арестанта, что "старожилы", завсегдатаи полицейского участка, встречали евреев с особенной радостью, с забористым словечком и приветствием, вроде: "жидовская морда", "собака неверная", "пся крев", в зависимости от национальности приветствующего. Еще больше поражало спокойствие, с которым новоприбывшие принимали все эти лестные знаки внимания. Когда одному из несчастных пленников, тащившему за плечами мешок, который был втрое больше его самого, какой-то широкоплечий оборванец сделал довольно прозрачный "намек" - кулаком под ребра, обладатель мешка, еле устоявший на ногах, заглянул хулигану в лицо с таким видом, будто хотел выяснить, "что, собственно, он этим хочет сказать?"

А остальные евреи, вопреки ожиданиям, набросились на потерпевшего и, насколько Рабинович мог понять, упрекали своего собрата в том, что он суется со своим мешком куда не следует... "Почему за него не заступились? - подумал Рабинович. - Куда девалась пресловутая еврейская солидарность, знаменитый "кагал", о котором столько кричат "Новое время" и другие так называемые "правые" газеты? Да и вообще, что это за народ такой, который в невыносимых условиях существования ест, пьет, спит, торгует, учится, посещает театры и концерты, танцует и веселится? И откуда берется эта всеобщая к ним вражда? Не может же она быть беспричинной! Нет, здесь что-то есть. Очевидно, в них есть нечто... нечто отталкивающее..."

Книга написана сотню лет назад, но читая некоторые фрагменты, понимаешь, что за это время не так уж много изменилось, к сожалению. Я взяла на себя смелость выделить некоторые слова в нижеприведенном абзаце, методы пропаганды существовавшие столетие назад процветают и совершенствуются, мы их наблюдаем и сейчас.

В другой раз между хозяином и жильцом разгорелся спор по поводу пресловутых "тайных" еврейских учреждений, вроде "кагала". Рабинович предчувствовал, что ему от этой беседы не поздоровится, и не ошибся. Шапиро разгорячился, размахивал руками и доказывал, что слово "кагал" означает собственно "общество", "общину" и что все это, может быть, некогда и было, но сейчас никакого "кагала" у евреев нет. Рабинович слушал внимательно, а затем задал новый вопрос: – Ну-с, а что вы скажете по поводу того, что мы ежедневно читаем о всемирном "кагале"? – Какой там "кагал-шмагал"? Где вы это читали? – Да везде, помилуйте! Вот, скажем, в "Новом времени"! Шапиро схватился за голову и забегал по комнате: – Ах, вот как! Вы приводите мне доказательства из "Нового времени"! Вот, действительно, убедили! Замечательно! Слушайте, вы! Я прошу вас раз навсегда об этой газете не упоминать! Даже не заикаться! – Но почему? Шапиро остановился. – Он еще спрашивает: почему? Чудак! Кто же не знает, что "Новое время" это лавочка, торгующая евреями! Ныне мода на евреев, торгуют евреями. Завтра в моде будут поляки - в "лавочке" только и разговору будет что о поляках. Евреи, поляки, цыгане - все это только предметы торговли! Нынче вот мы - "сезонный товар". – Но все-таки не станете же вы отрицать, что у вас, евреев, имеются, так сказать, внутренние... ну... интересы, что ли?

.

Искренне влюбленный в юную красавицу Берту Гришка даже подумывает о том, чтобы принять иудаизм и жениться на ней и советуется по этому поводу с раввином.

– Мне очень жаль вас! - повторил раввин. - В этом государстве мытарствуют шесть миллионов евреев. Вся страна ломает себе голову над вопросом: как от них избавиться? А вы хотите стать одним из этих несчастных, загнанных и презираемыx... Вы хотите положить начало седьмому миллиону мучеников?

Со временем шутка действительно становится "кровавой". Гришка в личине еврея Гершки оказывается втянутым в уголовное дело по поводу "ритуального убийства евреями православного русского мальчика, и кровопийцы евреи вмешивают кровь православных в мацу". Кстати, здесь можно найти отголосок абсолютно реального так называемого "дела Ющинского", когда чисто бытовое убийство мальчика-подростка пытались представить как ритуальное убийство и использовать тем самым как предлог для чисток и погромов (опять же, мне такие пропагандистские приемы до боли напоминают некоторые современные события).

Книга потрясающая, диалоги красочные и емкие (а воспроизведение еврейской речи просто ах и полный восторг!!!), характеры яркие, смешное и грустное вместе, а я такое очень люблю. И заканчивается она не не сказкой, а жизнью, то есть так, как это могло бы случиться в реальной жизни.