Текст книги "Дети Богов и Воинов"

– Эгиль. Не правда ли, дивный вечер? – произнесла я, подойдя поближе к его скамье.

Эгиль, краснолицый и изрядно подвыпивший, сплюнул на пол.

– А я ждал, что ты придешь.

– Правда? – Я широко распахнула глаза, хихикнула и села рядом. – Надеюсь, хочешь поделиться со мной чем-нибудь интересным?

Он нахмурился, и я заметила, как дрожит его челюсть.

– Я… пытался спасти… – Он сбился на неразборчивое бормотание и с размаху опустил руки на скамью.

Злоба в его голосе застала меня врасплох. Переживать из-за убийства христиан совсем не в духе Эгиля. Я прекрасно помнила, как он с младых лет отправлялся в набеги с Амлафом. Как хохотал, когда король убивал епископа Глендалоха.

Наклонившись, я взяла его за руку:

– В чем же дело, Эгиль?

– Ситрик напал на женский монастырь в Ласке. Его воины перебили всех монахинь. Всех до единой. – Его кулак обрушился на стол, опрокидывая кружку. – Зачем?!

На шум обернулись несколько гостей, но я как ни в чем не бывало жестом подозвала одну из рабынь и приказала убрать пролитый эль, а сама принялась стирать пятна с туники Эгиля. Ну посмотрите, как набрался. Любопытные взгляды скоро сошли на нет.

– С чего это ты вдруг печешься об убитых монашках? – тихо спросила я. – Все же знают, что там живут одни лысые старухи со зловонными ртами.

В глазах Эгиля стояли слезы.

– Все, кроме одной.

Он завалился вперед и едва успел подпереть голову рукой, чтобы не удариться лицом о стол.

– Ты знал кого-то из монахинь? – Я порылась в памяти. Иногда в монастырь отправляли девушек, рожденных в смешанных браках. Ирландские родители отчего-то считали, что христианский Бог охотнее прислушается к молитвам, если одна из их дочерей навсегда останется девственницей. Впрочем, до сего дня я не знала, что Эгиль положил глаз на кого-то из них.

– Такая добрая… такая красивая… Не то что другие монашки. – Кое-как выпрямившись, Эгиль посмотрел мне в глаза. – Ситрик не имел на это права. Глуниарн запретил нападать на христианские святилища. Я думал, ей ничто не угрожает.

Нахмурившись, я подлила эля в его кружку.

– Ты уж прости, Эгиль, но эта твоя влюбленность какая-то странная. Что за жизнь такая? Внуку короля не пристало тайком соблазнять монашек, когда он может заполучить любую женщину.

– Она мне так и сказала. – Эгиль снова спрятал лицо в ладонях. – Три месяца назад велела больше не приходить. Найти другую женщину. А я не смог. Думал только о ней. Вчера я пришел в монастырь, чтобы предложить ей выйти за меня, и увидел, как воины Ситрика убивают…

Эгиль глотнул эля, его лицо вновь исказилось пьяным отчаянием. Я терпеливо выслушивала сдавленные рыдания, прерываемые икотой, пока он не успокоился.

– Я так сочувствую твоей утрате, Эгиль, – прошептала я ему на ухо. – Но прошу, не говори об этом Глуниарну. Ему хватит малейшего повода, чтобы убить моего сына. А ведь Ситрик просто хотел пойти по стопам отца. Амлаф никогда не брал его с собой в походы, в отличие от тебя.

Эгиль утер очередную слезу, но я все еще не понимала, сумела ли его убедить.

– Чего же ты хочешь, Эгиль? – Я проникновенно взглянула ему в глаза. – У меня сердце разрывается, когда тебе плохо. Знаешь, ты ведь всегда напоминал мне об Амлафе. Ты так на него похож.

Эгиль одним глотком осушил кружку и вытер подбородок рукавом.

– Жену. Семью. Уважение. Любовь. Я уж думал, что нашел все это…

Схватив его за руку, я прижалась к нему теснее.

– Все это легко найти снова, Эгиль. Не нужно тайком шастать по монастырям, чтобы найти себе женщину. Многие девушки Дублина мечтают оказаться в твоей постели. – Я указала на рыжеволосую рабыню Ситрика, собирающую со стола пустые тарелки, пусть я прекрасно понимала, что услышу в ответ.

– Рабыня? – презрительно фыркнул Эгиль, с силой опуская кулак на стол. – Я внук короля и заслуживаю большего! Но Глуниарн не желает подыскать мне достойную пару.

– Потому что он боится тебя.

Эгиль хлебнул еще эля, и его тяжелые веки чуть поднялись.

– Конечно боится, – продолжала я. – Ты ведь так похож на отца. Глуниарн не хочет, чтобы воины увидели в тебе настоящего лидера, но это ведь легко изменить, не правда ли?

Я налила в его кружку вина из кувшина, стоящего в центре стола: оно куда крепче эля, который он хлестал весь вечер. Потом подняла повыше собственный кубок.

– Да обретем мы то, чего достойны.

Подперев голову рукой, Эгиль залпом осушил кружку. Я села рядом и немного подождала: вскоре он обмяк и уткнулся лицом в стол.

Настала пора уходить. Утром я собиралась вернуться и разбудить Эгиля. Пригласить его отдохнуть в моем доме, который совсем неподалеку… А уж там убедить его будет совсем не сложно. Я удостоверилась, что мой уход с пира заметили все, даже помахала на прощанье дальним родственницам Амлафа, и отправилась восвояси.

В моей жалкой лачуге стоял холод. Закрыв дверь, я сразу же закуталась в меха (большую часть которых вскоре после смерти Амлафа прибрала к рукам жена Глуниарна) и провела рукой над очагом, в котором уже лежала растопка. Из пальцев вырвался волшебный огонь, и хворост вспыхнул. Я не нуждалась в его тепле, поскольку никогда не чувствовала холода. Мать говорила, что виной тому горячая фоморская кровь, текущая в наших венах. Дождь и ветер раздражали меня не меньше, чем смертных, но не заставляли дрожать осиновым листом с наступлением зимы. А вот пламя… О, я любила, когда оно почти целовало мою кожу. Улыбнувшись, я села на кровать и зажгла свечу.

Танец огня отогнал прочь усталость, я завороженно глядела, как всполохи пламени и дым порождают причудливые образы. Дав свече догореть до середины, я вновь поднялась и открыла дверь.

Веселье в чертогах затихло, на смену ему пришли возгласы воинов, толпящихся вокруг очагов. Я часто слышала голос Ситрика. Кто-то решил устроить борцовское состязание. Такие турниры всегда пользовались популярностью, и, судя по крикам, на исход поединков сегодня ставили немало золота.

Я вышла из дома на цыпочках, обернув вокруг головы платок, и заглянула в открытые нараспашку двери королевских чертогов. Мне показалось, что зал опустел: я смогла разглядеть лишь очертания Эгиля, по-прежнему спавшего лицом в стол. Я подкралась поближе, прячась от непрошеных взглядов за соседними домами. Когда у костров закончилась очередная схватка, воины вознаградили победителя громкими воплями, и я воспользовалась случаем, чтобы выскользнуть из теней и взбежать по ступеням.

Очаг в центре зала почти угас: в столь поздний час чертоги освещались лишь свечами на стенах. Как я и рассчитывала, внутри остался только Эгиль, громко храпящий за столом. Решив, что пригласить его к себе лучше без свидетелей, я затворила двери. Не хватало еще, чтобы ему предложил ночлег кто-то другой.

– А, Гормлат, – промурлыкал знакомый низкий голос. – Я все думал, заглянешь ли ты к нам.

В дальнем конце зала показался Глуниарн, который вышел из коридора, ведущего к покоям. Проклятие. И чего ему не спалось? Неужели он узнал?

Дразня меня широкой ухмылкой, Глуниарн неспешно двинулся к трону.

– Правда? – спросила я, подходя поближе. – Даже интересно почему.

Он прижал палец к моим губам:

– Я рад, что ты здесь, но ты ни за что не угадаешь почему.

– Как интригующе.

Усевшись рядом с ним, я налила себе кружку вина. Другую предложила Глуниарну, но он отказался. Я молча указала на баранью ногу, оставшуюся на столе, и Глуниарн кивнул в ответ. Взяв лежавший рядом острый нож, я отделила от кости кусок мяса.

– Тебе пора снова выйти замуж, – сказал он.

Отрезав лакомый кусок, я пронзила его острием ножа и положила в рот Глуниарна. Ручеек розового сока стек из уголков его губ прямо в бороду.

Я не ожидала, что он снова заговорит об этом. Много лет назад Глуниарн уже предлагал мне выйти за него, но тогда он напился и наутро напрочь забыл сказанное, а я не собиралась напоминать. Что же ответить сейчас? Возможно, не помешало бы держать его под каблуком, пока Ситрик не наберется опыта.

Глуниарн проглотил кусок мяса:

– Торна, дядя короля Улада, попросил твоей руки, и я согласился.

Выйти замуж за чужака? Я с трудом сдержала крик. Нельзя показать Глуниарну, насколько я задета – к тому же, может, он просто дразнит меня.

– Ну нет, я не могу выйти за Торну из Улада. Я стану слишком скучать по Ситрику.

– Ситрик уже взрослый мужчина. Ему нужна жена, а не мать.

Я ухмыльнулась и вскинула брови:

– Значит, ты уже и моему сыну пару подобрал? И кого же он осчастливит?

– Сигрид, дочь Видара.

– Видара… Торговца мехом?

Глуниарн кивнул:

– Достойная пара.

Это было настолько откровенной ложью, что я поразилась, как Глуниарн умудрился не рассмеяться. Видар – скверный купец, владеющий одним-единственным кораблем со стареющей командой. Значит, он все знал. Знал, что натворил Ситрик, и хотел сначала избавиться от меня, а потом убить моего сына.

Я отрезала еще кусок мяса. Вновь проткнув его острием ножа, на этот раз я отправила его себе в рот. Пока я жевала и глотала, с лица Глуниарна не сходила улыбка.

– А как же ты сам? – спросила я. – Поверить не могу, что ты так легко меня отпустишь.

Король расхохотался:

– Ты красивая женщина, Гормлат. С тобой хорошо, но сейчас мне нужны новые союзники, чтобы отвадить короля Манстера от набегов на наши земли. Торна должен прибыть в Дублин завтра, а на следующий день сыграем вашу свадьбу.

Резкий тон Глуниарна подтвердил серьезность его намерений. Ублюдок. Он желал разлучить меня с сыном. Без моей защиты Ситрик погибнет еще до конца года, и я не собиралась этого допустить.

– Скажи, а этот Торна богат? – приторно спросила я, а затем отрезала еще кусок мяса и с ножа скормила его Глуниарну. – Твой отец приучил меня к роскоши: вдруг он не сможет дать мне то, в чем я нуждаюсь? Бедность мне не к лицу.

Рассмеявшись, Глуниарн принялся жевать мясо.

– Как же ты меня забавляешь, Гормлат. Вот почему ты мне так нравишься – ты столь же алчная, что и я.

Положив нож на стол, я скользнула губами по его шее.

– О нет. До моей алчности тебе далеко.

Он положил правую руку на мою икру и медленно повел ее выше, к бедру. Когда его пальцы скользнули по волосам у меня между ног, снаружи послышались громкие возгласы. Воины жаждали поскорее увидеть следующую схватку. «Ситрик!» – кричали они, призывая на площадь моего сына.

Приласкав шею Глуниарна, я нашла губами его рот и страстно поцеловала. Он протянул свободную руку, чтобы снять платок с моей шеи и развязать сарафан. Я отпихнула ее и положила на другое бедро, а платок развязала сама.

Поняв, что я задумала, он кивнул и молча наблюдал, как я раздеваюсь. Я слезла со стула и уселась на короля верхом, обвивая его ногами. Когда наши губы встретились вновь, Глуниарн прикрыл глаза.

Я набрала в грудь воздуха и скомкала платок в левой руке, а правой незаметно обхватила нож, которым резала мясо.

В предвкушении наслаждения Глуниарн тяжело дышал, не поднимая век.

Одним резким движением я всадила клинок ему в шею. Затем проткнула глаз. Потом – горло. Заткнув ему рот платком, я колола ножом снова и снова. Прижавшись к Глуниарну всем телом, я заглушила его предсмертные вопли плотной шерстяной тканью, и вскоре в чертогах воцарилась абсолютная тишина.

– Что ты натворила?

Я развернулась. Ко мне ковылял Эгиль, при виде окровавленного трупа своего дяди выпучивший заспанные глаза.

– Ах ты, подлая сука.

Он захромал к дверям, путаясь в ногах. Я выбросила руку вперед. Угасший было очаг внезапно ярко полыхнул, ожившие угли выплюнули огненную стрелу, которая вонзилась Эгилю прямо в лицо. Он беспомощно рухнул на четвереньки.

Выхватив из ножен меч Глуниарна, я подбежала поближе и всадила его в бок Эгиля, направляя клинок вверх. Когда он рухнул на пол, кровь полилась не только из раны, но и изо рта. Эгиль лишился жизни прежде, чем успел что-либо осознать.

– Прости, Эгиль, – прошептала я и дрожащей рукой вложила окровавленный нож для мяса в его ладонь. – Но если чего-то хочешь, нужно брать это как можно скорее, пока тебя не опередил кто-то другой.

Его тело обмякло, словно парус во время штиля. К счастью, нож остался в его ладони. В Вальхалле его наверняка встретит отец, ведь Амлаф всегда любил ублюдков Рагналла, а Эгиля – больше прочих.

Шагнув назад, я прижала руку к груди. Что же я натворила? И король, и бастард его брата мертвы. Зато я спасла сына.

– Папа? – позвал сонный голос из покоев, расположенных возле большого зала.

Я окинула мертвецов быстрым взглядом. Да… Они поссорились после пира… Обозленный, завистливый Эгиль… Опрометчивый, вспыльчивый Глуниарн. Никто не видел, как обстояло дело на самом деле, а Ситрик уже несколько часов сражался на площади. Даже последний глупец не заподозрит его.

Я швырнула окровавленные платок и сарафан в камин, дождалась, когда до них доберутся языки пламени, а затем поплотнее закуталась в плащ и помчалась к дверям, ведущим наружу.

– Папа! – На сей раз детский голос прозвучал куда громче.

Выскользнув на улицу, я услышала очередной торжественный возглас. Воины повторяли имя Ситрика: значит, мой сын взял верх в поединке. Теперь его жизнь принадлежит только ему. Больше можно не ждать коварных ударов в спину.

Улыбнувшись, я спустилась по ступеням и тайком добралась до дома.

Остров Феннит, 992 год

Фоула

Я сидела на подоконнике в своих покоях, прислонившись спиной к каменному проему и глядя наружу из крепости Потомков. Вид настолько захватывал дух, что не беспокоил даже холод. Волны разбивались о скалы и внешние стены крепости, наполняя воздух белой пеной и брызгами. Я бы охотно провела так целый день. Есть что-то невероятно притягательное в том, как постепенно исчезает под водой во время прилива песчаная полоска суши, связывающая остров Феннит с Ирландией. Очень скоро поднимающаяся вода затопит ее, и единственный сухопутный путь с нашего острова исчезнет на три часа.

Когда отмель скрывалась под волнами, Томас казался счастливее всего. Он утверждал, что так он чувствует себя в безопасности: никаких людей, никакой угрозы вторжения. Той ночью я понимала его лучше, чем за все восемьдесят лет, проведенных с ним вместе. «Чего же ты боишься?» – гадала я раньше. Чтобы отвадить смертных, друиды зачаровали нашу крепость, и непосвященные видели на ее месте крохотный полуразрушенный монастырь. Даже в маловероятном случае нападения нашим друидам и ведьмам хватило бы сил одолеть захватчиков. И тем не менее из головы никак не шли образы мертвых монахинь у подножия алтаря.

Хватит, Фоула. Довольно мрачных дум.

Соскочив с подоконника, я прислушалась к звукам, доносящимся из коридора: приглушенные разговоры и добродушный смех. До принятия Нового соглашения все было совсем иначе: в каждом зале и коридоре гремели веселые крики и возгласы. В те годы Потомки обитали во всех уголках Ирландии и даже за ее пределами, поэтому ежегодное собрание превращалось в большой праздник – встречу старых друзей, вернувшихся домой, чтобы поделиться новыми историями. Ныне же мы покидали крепость лишь для того, чтобы следить за смертными из монастырей, и даже на эти задания Томас посылал очень немногих.

Я гадала, заметил ли кто-то из моих сородичей живот Роунат, когда мы утром прибыли в крепость. Ее беременности суждено стать первым испытанием Нового соглашения. Моя сестра первая нарушила новые законы. Возможно, остальные Потомки сейчас обсуждали Роунат и гадали, что она скажет на завтрашнем собрании. Всем известно, что в такие моменты важно иметь друзей, но сколько их у моей сестры? Этого я не знала наверняка. До принятия Нового соглашения Потомки нередко оказывались на разных сторонах в войнах смертных. Пусть это и казалось делом давно минувших дней, многие по-прежнему таили обиды.

Решив, что настало время показаться на глаза остальным, я выскользнула из спальни, стараясь не потревожить спящую сестру. Роунат так утомило трехдневное путешествие, не говоря уже про растущего внутри нее ребенка, что она закрыла глаза, едва ее голова коснулась подушки. А вот я никак не могла позволить усталости взять верх. Слишком много всего предстояло успеть перед завтрашним собранием Совета.

Как я и ожидала, в тронном зале яблоку было негде упасть. В углу стояли бочки с вином, помеченные гербом Ивара из Уотерфорда. Вероятно, алкоголь помогал Потомкам выслушивать давно знакомые истории по сотому кругу: в наших жизнях не происходило ничего нового.

– Добрый вечер, Фоула.

С улыбкой помахав рукой, ко мне подошла Гобнет, разодетая в зеленые шелка. Она протянула мне серебряный кубок, мгновенно наполнившийся красным вином.

– И тебе. – Улыбнувшись в ответ, я потрясла кубок. Красная жидкость в сосуде переливалась, словно кровь. – Лег снова зачаровала бокалы?

– Верно, – рассмеялась Гобнет. – С одной стороны, верховной виночерпице не пристало растрачивать свой дар попусту, а с другой – до чего же забавно, правда?

Я снова взглянула на вино. Когда Потомки еще участвовали в войнах смертных, Лег использовала дар, чтобы осушать реки на пути наступающего противника. Однажды я наткнулась на войско, пострадавшее от ее чар. Заблудившиеся в лесной чаще солдаты бессильно рыдали и дрожали в траве, умирая от жажды.

Гобнет сделала глоток и облизнулась.

– Кажется, Ивар говорил, что это миланское вино. Если оно покажется тебе слишком сладким, можешь попробовать эль.

– Нет, меня устраивает.

Пока я пробовала напиток, Гобнет подошла ближе. Этим вечером она выглядела неотразимо. Шелковое платье плотно облегало бедра и грудь, и на нее украдкой заглядывались остальные гости. Интересно, они догадывались, что груди Гобнет казались полнее благодаря иллюзии? Чары были столь искусными, что их, возможно, никто и не замечал. А возможно, никто и не хотел замечать.

Какой же странной стала наша жизнь с тех пор, как мы приняли Новое соглашение и отдалились от смертных. Когда-то Лег использовала дар, чтобы осушать и наполнять реки и озера, а теперь лишь забавлялась с винными кубками. Когда-то Гобнет применяла колдовские таланты, чтобы изменять внешность и обманывать врагов, а сейчас просто тешила свое самолюбие.

Отпив еще вина, я поняла, что молчание затянулось, и Гобнет ждет, когда я заговорю.

– Не случилось ли чего, пока меня не было?

– Отнюдь. – Она повернулась ко мне. – Пока вы с Роунат не прибыли в крепость сегодня утром, у нас не происходило ровным счетом ничего необычного. Похоже, ей… нездоровилось.

– Да, утром, – сказала я, пригубив вино. – Но сейчас ей куда лучше.

Гобнет наклонила голову, улыбка исчезла с ее губ.

– Знаешь, как верховная ведьма, я имею право знать правду о здоровье моей сестры по дару, но понимаю, что ты хочешь сначала обсудить это с Томасом. – Она указала на окно в дальней стене зала, через которое виднелся далекий мрачный силуэт высокой постройки. – Он все еще у себя в башне. Сделай одолжение: когда расскажешь про Роунат, убеди его спуститься и повеселиться с нами. Он торчит там уже несколько дней. Ему будет полезно развеяться.

Я согласилась и направилась к выходу, останавливаясь, лишь чтобы поприветствовать знакомых. Многие Потомки, как и сама Гобнет, явно догадывались, куда я пошла. О неожиданном возвращении Роунат наверняка уже знала вся крепость.

Холодный вечерний воздух щипал меня за пальцы, но после душного зала его прикосновения оказались приятны. Я побежала по тропинке к высокой круглой башне в дальней части крепости.

Томас работал в маленькой библиотеке на самом верху башни в сто футов высотой. Добраться до нее можно было лишь по длинной навесной лестнице на последнем этаже. Путь наверх крайне утомлял, но в такой предосторожности был толк – по крайней мере, несколько сотен лет назад, когда фоморы еще не умерли и желали навсегда уничтожить нас и присвоить наши знания. Теперь, когда последний враг исчез с лица земли, мы могли бы перенести книги и свитки обратно в крепость, но Томас отказался. На самом деле ему просто нравилось жить на самом верху башни, вдали от остальных Потомков. Библиотека стала его убежищем.

Я преодолела последнюю ступеньку и выбралась на каменный пол, под тени деревянных полок. В комнате невыносимо пахло пылью. Ворон Томаса, Шенна, нахохлившись, сидел на одной из полок. К счастью, он дремал, прикрыв желтые глаза-бусины.

– Почему ты опоздала?

Я поднялась на ноги и расправила платье, стараясь не обращать внимания на то, как сжались мои внутренности. Томас, сидевший за письменным столом неподалеку от люка, окинул меня усталым взглядом.

– Я ждал тебя еще два дня назад. А когда ты наконец явилась, то привезла с собой Роунат, которая не получала разрешения покинуть монастырь.

– Я успела на собрание, – ответила я, стараясь сохранять спокойствие. – Разве этого недостаточно?

Томас резко захлопнул книгу:

– Сейчас не время для остроумия. Ты ма… была матерью моего единственного ребенка. И сама прекрасно знаешь, что небезразлична мне. Когда ты опоздала, я волновался.

Он ни разу не говорил со мной об Ифе с тех пор, как она умерла в прошлом году, и я поморщилась, внезапно услышав ее имя. Мне вдруг стало стыдно за столь дерзкие слова, и я ответила Томасу уже не так резко:

– Я знаю, что небезразлична тебе. Ты мне тоже. Прости. Дальняя дорога меня утомила.

Устало глядя в ответ, Томас слабо улыбнулся и прижал указательный палец к переносице.

– Ты слишком долго читал при свечах. – Подойдя к письменному столу, я зажгла еще две свечи, чтобы разогнать тьму. – Пора отдохнуть. Гобнет говорит, что ты слишком много работаешь.

– Это так.

Томас нежно коснулся моей руки, словно говоря: «Я все прощаю». Я присела на свободный стул, стоящий поблизости.

– Я опоздала, потому что искала Роунат.

Улыбка мгновенно исчезла с его лица.

– И как она? Твоя сестра редко мне писала.

Он справлялся о здоровье Роунат, а в голосе сквозило презрение, и причина неприязни заключалась не в количестве полученных писем.

– На монастырь напали. Когда я добралась до Ласка, воины уже перебили всех монахинь. Я чудом успела спасти сестру.

– Что? – побледнел Томас. – Где она?

– Спит в моих покоях.

Он кивнул и почесал густую щетину на шее. В его темно-зеленых глазах отражались свечи, и черты лица казались резче. Томас был столь же красив, что и раньше: словно ангелы, которых монахи изображали в священных книгах. Я отвела взгляд и уставилась на свои руки, но смотреть на них оказалось не легче. Ногти потрескались, на коже чернели сажа и грязь. Я поспешно натянула рукава платья до самых кончиков пальцев.

– Знает ли Роунат, кто именно напал на монастырь? – спросил Томас.

– Сестра утверждает, что дублинские викинги. Набег возглавлял Ситрик Шелкобородый, сводный брат короля Глуниарна.

Томас подобрал со стола обрывок пергамента:

– Сегодня утром Шенна принес мне вести от Эхны.

– В каком он сейчас монастыре? В Доунах Мор?

Томас кивнул:

– Эхна проведал, что Глуниарн – уже не король Дублина. Якобы две ночи назад он погиб в пьяной потасовке. В убийстве обвиняют его племянника-бастарда Эгиля.

Я взглянула на свиток. Эгиль? Это же отец ребенка Роунат. Ну и дела. Читать послание Эхны было непросто: он подробно описывал перерезанные глотки, обгоревшие лица, клинки и кишки, разбросанные по полу королевских чертогов. Удивительно, но я до сих пор не привыкла к такому.

– Значит, Роунат права, и нападение на монастырь – часть заговора по свержению короля.

– А Роунат теперь куда лучше строит умозаключения, – проворчал Томас, забирая пергамент. – Вот и славно. Я-то боялся, что из нее никудышный соглядатай. – Он постучал пальцами по обложке книги. – Она утверждает, что это сделал Ситрик Шелкобородый?

– Да.

– Но почему она так в этом уверена? Не припомню, чтобы он раньше посещал Ласк – хотя я уже упоминал, что Роунат писала мне слишком редко.

Я задержала дыхание и вновь опустила взгляд. Существовал лишь один способ объяснить, откуда Роунат знала дублинских викингов, – рассказать правду. К тому же мы с сестрой договорились, что Томасу о ее положении сообщу я.

– Она беременна от смертного дублинца. Вот почему она узнала Ситрика.

Повисшее молчание причиняло мне боль, но я позволила Томасу обдумать услышанное, прежде чем снова подняла взгляд. Оказалось, он уже уселся поудобнее и читал книгу, словно ничего не произошло. Я глазам своим не поверила. Я-то готовилась к негодующим воплям.

– Ты не злишься?

– Мне не на что злиться. Завтра Роунат предстанет на собрании Совета, и мы решим, как с ней поступить.

– Пожалуйста, не будь с ней слишком строг.

Томас вскинул бровь:

– Я стану судить ее не мягче и не строже, чем любого другого Потомка. Теперь Совет обязан действовать только так. Никакого кумовства, никаких поблажек для приятелей. Утверждая Новое соглашение, мы договорились соблюдать эти принципы.

– Я знаю. – Я подсела поближе. – Но Роунат не желала обрести могущество и не занимала ничью сторону. Она просто нашла смертного любовника. Разве это так плохо?

Томас пристально глядел на меня, и в прищуренных изумрудных глазах читалось не то недоумение, не то разочарование. Он протянул было пальцы, чтобы погладить мою шею, – прямо как раньше. Когда-то давно я страстно любила его, теряя разум. Мы не разлучались, и он дал мне все, что я могла пожелать, в том числе и величайшее из сокровищ – нашу дочь. Но Томас всегда недолюбливал Роунат, особенно после одного происшествия с ней и Ифой. Воспоминание о дочери омрачило мои мысли, пронзив их острым кинжалом.

– Наши предки, Туата Де Дананн, любили смертных, – произнес Томас. – Когда их корабли пристали к ирландским берегам, они встретили смертных и стали делить с ними ложе. Мы обязаны этим союзам жизнью, ведь мы – их плоды. Но наши предки быстро осознали, что смертные уступают нам во всех отношениях. Мы тоже обязаны это понять.

– Я знаю историю не хуже тебя, Томас. И еще я знаю, что браки между Туата Де Дананн и смертными продолжались долгие тысячелетия.

– Теперь они в прошлом. – Томас нахмурился и отстранился. Мое возражение явно его задело. – Шестьдесят лет назад мы единогласно приняли новые законы и договорились, что их нарушителей будут ждать серьезные последствия.

Я почувствовала во рту омерзительный привкус. Да, мы договорились о том, что последствия будут, но никто так и не решил, какое же наказание ждет нарушителей. Вдруг они посмеют изгнать Роунат? Я не смогу с этим смириться. Надо убедить Томаса, что законы запрещают оказывать влияние на смертных и сражаться в их войнах, а моя сестра не совершила ни того, ни другого.

– Томас, послушай же. Ифа не унаследовала наших даров. Уж не знаю почему, но по ее венам не текла волшебная кровь, а это значит, что… она родилась смертной. Полностью отгородившись от них, мы словно скажем себе: «Наша дочь была недостаточно хороша». Но ведь это не так.

Едва заметно кивнув, Томас погладил большим пальцем закругленный край стола.

– Некоторые считают, что мужчины чувствуют меньше, чем женщины, но они ошибаются. Я любил Ифу. Отчаяние поглощало меня с каждой новой морщиной на ее лице, с каждым седым волосом. Дети не должны стареть и увядать быстрее родителей.

В его глазах стояли слезы – и в моих тоже. Я обмотала рукав платья вокруг пальцев и теребила ткань, пока не заболела кожа.

– Ифа могла умереть, даже если бы она унаследовала дар. Она могла бы погибнуть в междоусобице или пасть от клинка смертного. И даже защити мы ее от всех бед, нам даровано долголетие, а не бессмертие.

Томас презрительно фыркнул, а его щеки побагровели.

– Живи она здесь, со мной, она была бы в безопасности.

– Нельзя вечно держать все, что любишь, за закрытой дверью.

Томас промолчал – только горько и шумно вздохнул. Затем он встал, схватил с полки другую книгу и раскрыл ее на столе, да с такой силой, что разбудил Шенну. Черный ворон распахнул глаза и тотчас прищурился, завидев меня.

– Взгляни, – тихо попросил Томас.

Я посмотрела на белый лист пергамента, который наши предки украсили цветными чернилами. Томас поочередно указал на каждую иллюстрацию:

– Ведьма Бирог, пророчица Морриган, друид Мананнан, целитель Дианкехт, воитель Огма, арфист Аван, виночерпица Дану… и Луг. – Назвав последнее имя, он немного помолчал. – Величайший из наших предков. Единственный из рода Туата Де Дананн, кому посчастливилось владеть всеми дарами сразу.

Я терпеливо слушала Томаса, но понимала: если его не остановить, это продлится вечно.

– Я прекрасно знаю наших предков, Томас.

– Но что еще здесь изображено?

Я вгляделась в рисунок и заметила четыре предмета, спрятанные художником среди изящных завитков на полях. Серый камень, железный котел, меч и копье.

– Четыре сокровища Туата Де Дананн.

Томас кивнул.

– Пятьсот лет назад их разделили. Нам противостояли потомки фоморов, и мой дед решил, что артефакты не стоит хранить в одном месте. Мы не могли допустить, чтобы ими завладели враги. Дед боялся даже представить, какую силу они обретут, заполучив бьющее без промаха копье или камень, дарующий бессмертие.

– Думаю, он не ошибался.

– Да, но теперь фоморам пришел конец. Я собственными глазами наблюдал, как Рауль Нормандский испустил дух. Этот трус предпочел проглотить яд, лишь бы не сражаться со мной. – Томас погладил пальцами пергамент. – Возможно, сейчас пришла пора воссоединить наши реликвии.

– Зачем?

– Разве ты не понимаешь? – Внезапно его глаза загорелись, а на щеках проступил румянец. – С тех пор как мы разделили сокровища, наши дары становятся все слабее. Уже долгие столетия в союзах между Потомками и смертными рождаются только смертные дети. У двух Потомков прежде рождались только Потомки, но теперь все изменилось. Если мы соберем артефакты в одном месте, этому придет конец. – Томас глубоко вздохнул. – Если бы Ифа унаследовала дар, она все еще оставалась бы с нами.

Я отвернулась, не в силах и дальше смотреть ему в глаза: они слишком напоминали глаза нашей дочери. Можно сколько угодно мечтать, чтобы все сложилось иначе, но прошлое по-прежнему лежало на наших сердцах тяжелым грузом. Стиснув зубы, я откинулась на спинку стула.

– Я любила Ифу такой, какой она родилась.

Томас закрыл книгу и подсел ближе.

– Помоги мне воссоединить дары. Хватит прятаться. Мы еще молоды. Если захотим, у нас родятся другие дети – дети, которые продолжат наш род.

Его длинные пальцы обвили мои, и я почувствовала их силу и жар. Когда он дотрагивался до моей кожи, я понимала, что его любовь ко мне не исчезла. Но куда же делась моя? Она накатывала волнами, словно морской прилив. Иногда захватывала меня с головой, а иногда от нее хотелось бежать. Горе – убийца чувства. В этот момент мне было нечего дать Томасу.

– Мне нравится жить среди гор, – еле слышно прошептала я. – Я еще не готова вернуться в крепость.

Томас обхватил мою ладонь еще крепче:

– Нельзя вечно оставаться отшельницей. К тому же это опасно.

– Волки защищают меня от смертных.