Текст книги "Клятва Короля Теней"

Затем прихожу в движение. Пошатываясь, но с каждым шагом набирая скорость, покуда не начинаю лететь вперед, подобно хищному зверю, напавшему на след жертвы. Ноги несут меня сквозь дворец, прямо в королевское крыло. Прямо в покои королевы.

Я заставлю ее заплатить за то, что она сделала со мной.

Заставлю ее умолять о прощении.

Заставлю ее просить о пощаде.

Заставлю ее молить меня продолжать.

Глава 7. Фэрейн

Уж не знаю, кому пришло в голову наконец-то покормить умирающую с голоду, нежеланную, неудобную невесту короля. Может, капитан Хэйл об этом подумала. Пусть я и не льщу себе мыслью, что ей небезразлично мое состояние, но она все же не захочет, чтобы я и в самом деле умерла голодной смертью. Не в ее смену.

Но, как бы там ни было, дверь в мою комнату бесцеремонно открывается, вырвав меня из полудремы. В проеме стоит Хэйл, монотонно возвещая:

– Еда, принцесса.

Она делает шаг в сторону, пропуская суетливое низенькое создание с подносом. Служанка – потому что, мне думается, это она и есть – существо весьма необычной наружности. Кожа у нее грубая, серая и на вид твердая, как камень. Болезнь доргараг, если я правильно помню ее название на трольдском. Хэйл страдает от той же напасти: твердая, как камень, шкура покрывает ее правую руку, шею и наползает на одну щеку, в то время как остальная кожа бледная, как алебастр, и гладкая. Фор мне как-то говорил, что все больше детей-трольдов рождается с такой странной кожей, и одни считают это болезнью, а другие – священным знамением.

– Спасибо, – говорю я, когда служанка ставит поднос на столик возле моей кровати. Ее бледные глаза лишь на миг задерживаются на мне, прежде чем она разворачивается и практически выбегает из комнаты. Ни кивка, ни поклона, ни словечка. Может, она никогда прежде не видела человека. Может, я для нее выгляжу столь же странно, как и она для меня. А может, она, как и моя неразговорчивая телохранительница, попросту ненавидит меня за то, что я предала ее короля.

Хэйл стоит в дверях. Ее лицо совершенно нечитаемо, эмоции неразличимы даже для моего пытливого дара.

– Требуется ли принцессе что-то еще?

Я бросаю взгляд на поднос. Не знаю, чего ожидать на тарелке под выпуклой крышкой, да и какой покажется еда трольдов моим человеческим вкусу и желудку. Но я лишь киваю и вяло улыбаюсь капитану.

– Больше ничего. Спасибо.

Хэйл коротко кивает, выходит из комнаты и плотно закрывает за собой дверь.

Я долго смотрю на крышку. Не помню, когда я в последний раз ела. Но пусть внутри у меня пусто, как в пещере, аппетита нет. Разве так уж плохо будет просто зачахнуть, без борьбы? В конце концов, я никогда не была храброй сестрой, бьющейся вопреки всему и вырывающей победу. Ею всегда была Ильсевель. Но даже ей никогда не доводилось сталкиваться с такими трудностями: муж меня отверг, а королевство ненавидит. Ни дома, ни союзников, ни помощи.

Закрывая глаза, я опускаю голову и вспоминаю лица сестер. Ильсевель, яростной и пылкой; Ауры, славной и доброй. Я прижимаю руку к сердцу, ощущая пустоту внутри. Даже живя вдали, я всегда очень дорожила ими. Знать, что их больше нет… знать, что я никогда больше их не увижу… никогда не услышу озорной смех Ильсевель и не почувствую нежную руку Ауры в своей…

Из горла вырывается всхлип. Я прижимаю тыльную сторону ладони ко рту. Правда в том, что я даже не успела осознать свое горе. А горе – это такое дикое, неукротимое создание, что всегда возвращается укусить в самый неожиданный момент. Но я должна быть сильной. Мои сестры погибли. Убиты. А те, кто их убил, кто беспощадно их зарезал? Те чудовища все еще безудержно носятся по всему королевству, забивая невинных, как скот, а также поджигая города и деревни. Грабя, насилуя, уничтожая все на своем пути. Мое королевство. Мой народ.

Гаварии нужен этот союз. Ей нужны эти сильные воины-трольды, чтобы заставить принца Рувена и его армию пуститься в бегство через границы миров, назад, в те темные измерения, где им самое место. Гаварии нужны король Фор и мощь, которой он располагает.

А это значит, что в данный момент… Гаварии нужна я.

Я стискиваю челюсти. Пусть я и не могу похвастать решимостью Ильсевель, но я всю жизнь провела в борьбе с раз за разом подводящим меня телом. Я еще не сдалась. Глубоко внутри, подо всей этой болью, я всегда находила какую-то силу. Какую-то причину держаться, бороться, понемногу продвигаться вперед. Так что я буду есть. Буду жить. И все преодолею.

Я поднимаю крышку. Мои глаза округляются. Я ожидала жареных пещерных сверчков или грибы, приготовленные на странный манер. А вместо того я пожираю взглядом рулеты с твердой корочкой, рыбу, запеченную с маслом и травами, засахаренные фрукты и пирожки, которые, как оказалось, начинены сочной жареной дичью и овощами. Человеческая еда. В желудке урчит. Внезапно я ощущаю такой лютый голод, какого не испытывала никогда. Забыв о приличиях, я поскорее набиваю рот таким количеством вкусностей, каким только могу. Лишь уничтожив третий пирожок с дичью, я вдруг понимаю: все это – любимые блюда Ильсевель.

Мой переполненный желудок сжимается. Отстранившись, я смотрю на остатки еды. Свидетельство предупредительности Фора. Он потратил время, постарался заметить, что Ильсевель любит, пока ухаживал за ней в Белдроте, и проследил, чтобы в кладовых Мифанара были нужные продукты. Как скоро моя сестра, увидев такую доброту, по-настоящему влюбилась бы в жениха, который так ее пугал? Или как скоро бы она обнаружила жестокую, безжалостную, мстительную сторону Короля Теней? Мужчины, посылающего женщину на плаху за то, что дерзнула его оскорбить.

По позвоночнику пробегает дрожь. Поднявшись, я оставляю поднос на столе и подхожу к окну. Передо мной открывается вид на город, весь из белого камня, вырезанный и вытесанный мастерами-трольдами так, что кажется, будто он возник естественным образом. Столь странный, столь бледный, столь фантастический, окруженный высокими стенами, подобраться к которым можно только по сводчатым мостам. И все это – под каменным потолком, усеянным сияющими кристаллами, словно сотней тысяч подземных звезд.

Свет этих звезд сейчас блекнет. Как там Фор называл ночь в этом мире? Сумрачье, кажется. Сколько же дней прошло с тех пор, как я попала в это царство теней? В камере я потеряла счет времени. И как долго я еще здесь пробуду? В этом промежутке между сумрачьем и мерцанием, между жизнью и смертью, между пленницей и королевой.

Решив начать что-то делать, доказать, уж как могу, что я все еще принадлежу сама себе, я отхожу от окна и иду к гардеробу. Я уже слишком давно сменила легкомысленный свадебный пеньюар на это лавандовое платье, и ему с тех пор изрядно досталось. Пора бы мне освежиться. Однако изучение содержимого гардероба меня обескураживает. Большинство платьев, приготовленных для невесты Короля Теней, столь замысловаты, что я бы, наверное, не смогла их надеть, даже если бы попыталась. В конце концов я нахожу мягкий голубой халат, упрятанный поглубже. Прошептав благодарную молитву, я скидываю фиолетовое платье и набрасываю на себя это свежее одеяние, завязывая пояс на талии. Затем я сажусь перед большим диском из обсидиана, отполированным до идеального зеркального блеска. Отыскав на низком столике серебряный гребень и щетку, я принимаюсь приводить в порядок волосы. Только я начала разделять их на пряди, чтобы заплести косу, как вдруг мой взгляд случайно падает на хрустальный кулон, покоящийся на моей груди.

Он вспыхивает – теплый красный огонек в самой серединке.

В тот же миг в живот впивается тошнотворный удар. Я ахаю, выпускаю волосы, коса расплетается и рассыпается по плечам. Схватившись за живот, я пытаюсь сделать вдох через сжавшееся горло. Меня настигает второй удар, на этот раз столь сильный, что я чуть не падаю с табурета, на котором удобно расположилась. Я выбрасываю руку в сторону, стискиваю край стола, роняя и щетку, и гребень на пол. На лбу выступает пот.

Я знаю, что это. Я достаточно долго прожила со своим даром, чтобы понять эти знаки. Чьи-то ужасные эмоции взрывами бьются о мои чувства. Вот только… я хватаю ртом воздух, и в венах звенит паника, когда я оглядываю комнату. Откуда они исходят? Мой божественный дар никогда не реагирует так сильно, если источник не находится поблизости. Но я в комнате одна. Третий удар. Я скалю зубы и отталкиваюсь от табурета. Чуть не сложившись вдвое, я, пошатываясь, бреду через комнату к двери и тяжело на нее опираюсь.

С той стороны звучит низкий рык. Голоса. Разговор на трольдском. Один из двоих говорящих – капитан Хэйл, в этом я уверена. Ее тон резок, как лай сторожевого пса. Но отвечающий голос гораздо сильнее – глубокое, опасное рычание. Дрожащими руками я нашариваю дверную ручку, поворачиваю ее, приоткрываю дверь ровно настолько, чтобы выглянуть наружу.

Это Фор. Стоит в дверях покоев. На нем халат винного цвета, распахнутый на груди, пояс завязан едва-едва. Ноги его босы, волосы – бледный вихрь вокруг головы. Его глаза – как у взбесившегося зверя. Я никогда не видела его таким: диким и опасным. Даже в пылу битвы он не выглядел столь свирепым.

Хэйл встала в защитную стойку, широко расправив плечи, словно пытается преградить ему дорогу. Фор снова рявкает на нее, голос его сопровождается резким жестом. Хэйл мотает головой. Фор хватает ее за грудки, подтаскивая ближе к своему лицу. Он впивается взглядом прямо ей в глаза, а она смотрит в ответ, в бессловесном поединке силы воли. Я могу только наблюдать, сердце колотится в горле. Тело содрогается от ярости эмоций, осаждающих каждое мое чувство.

Затем Хэйл склоняет голову. Фор отпускает ее. Она, пошатываясь, отступает, все еще не поднимая головы, и мимо него выходит в коридор. Там она останавливается, а затем оборачивается и смотрит мимо него на мою дверь. Мы встречаемся взглядом сквозь щель. Глаза Хэйл распахиваются чуть шире. Она мотает головой, открывает рот…

Хлопает дверь. Перед ней стоит Фор, упираясь обеими руками в панели, тяжело привалившись к ней. Его плечи вздымаются от силы его дыхания. Я вижу ужасное напряжение в его руках, пальцах, а также по всей линии его спины. Мне нужно отойти. Нужно закрыть эту дверь. Но я могу лишь стоять и смотреть.

Наконец он оборачивается. Его руки сжимаются в кулаки. Новая волна чувств катится от него, словно физически ударяя меня по голове. Я вскрикиваю, отшатываюсь, хватаюсь за дверную раму в поисках опоры. Мотая головой, я поднимаю взгляд – и обнаруживаю, что он смотрит. На меня.

Его губы оттягиваются, обнажая зубы.

– Нашел.

Я с оглушительным грохотом захлопываю дверь и дико озираюсь в поисках какого-нибудь замка или засова, какого-то способа запереться от него. Ничего нет. А Фор уже здесь. Он толкает дверь так сильно, что я едва успеваю увернуться от удара. Я отшатываюсь, наступаю на подол своего халата и чуть не падаю. Затем восстанавливаю равновесие, вскидываю головой, убирая волосы с лица, и пытаюсь поймать его взгляд. Отворачиваться я не смею.

Он стоит в дверях, одна рука поднята и стискивает косяк. Его халат обвис, обнажая широкий торс. Свет тускнеющих кристаллов отбрасывает глубокие тени на его четко очерченную мускулистую грудь. Он неотразим, словно ожившая мраморная статуя. Но лицо у него как у зверя, а жар, исходящий от его нутра, опаляет мне мозг.

Вот тот мужчина, что приказал меня казнить. Мужчина, что желает моей смерти.

Он подкрадывается ко мне. Шаг, другой. Еще одна жуткая волна катится в мою сторону. Душевная тьма столь густая, что ее почти видно. Она бьет по мне, и я вскрикиваю от боли. Звук моего голоса, кажется, его удивляет. Он останавливается, давая мне возможность прийти в себя, обхватить руками свое дрожащее тело.

– Фор, – судорожно выдыхаю я. – Фор, пожалуйста.

Он бросается на меня.

С отчаянным криком я хватаюсь за ближайший столик и опрокидываю его. Бесполезная защита. Фор не останавливается. Он подбирает столик, швыряет его об стену, и тот разлетается на щепки. Затем он разворачивается ко мне, его грудь вздымается, зубы оскалены.

– Ты унизила меня, – рычит он.

Я мотаю головой.

– Пожалуйста, Фор. Я не хотела…

Он прыгает. Я поднимаю руки, чтобы заслониться, но он слишком быстр, слишком силен. Одна большая рука ловит меня за запястье, а вторая стискивает мое плечо, разворачивает меня и впечатывает в стену. Дыхание вышибает из легких. Я инстинктивно пытаюсь его оттолкнуть, но он захватывает оба моих запястья и удерживает их над моей головой. Его пылающие глаза смотрят на меня сверху вниз.

Наши лица так близко. Жар его неровного дыхания опаляет мне губы. Моя грудь вздымается, пытаясь сделать вдох. Я болезненно осознаю, что перед моего халата распахнулся. Его медленный похотливый взгляд проходится по мне. Я извиваюсь, отчаянно пытаясь прикрыться, и его глаза снова впиваются в мои, заставляя застыть. В его взгляде не только ненависть. В нем есть также жаркая, пульсирующая и ужасающая похоть. Я опускаю голову, зажмуриваясь.

– Смотри на меня, – рычит он.

Мои веки тут же распахиваются. Я в ловушке его взгляда, точно мышь, загипнотизированная змеей.

– Моли, – говорит он. – Моли о прощении. За то, что ты сделала.

Мои губы дрожат.

– Прости меня, Фор, – хнычу я.

– Нет.

Затем его губы врезаются в мои. Это не поцелуй. Это нечто слишком грубое, слишком яростное, чтобы хотя бы чем-то походить на поцелуй. Оставляющее синяки жуткое клеймение. Я кричу ему в рот, выворачиваюсь, пытаюсь отодвинуться, сбежать. Жар его похоти вливается в меня, собирается в моей груди, в животе, в чреслах.

Наконец он отрывается от меня и вновь смотрит в глаза.

– Моли, чтобы я остановился, – говорит он.

Я мотаю головой. Часть меня хочет умолять, взывать к его милосердию. Но я не могу найти слов. Больше не могу. Он так близко, он так подавляет меня. Я едва могу понять, где заканчивается он и начинаюсь я.

– Моли меня, Фэрейн. – Он перехватывает мои руки по-новому, так, чтобы удерживать оба моих запястья своей большой мощной ладонью, высвобождая вторую. Медленно, томно он проводит пальцем по линии моей щеки, челюсти, вниз по горлу. Там он натыкается на цепочку моего ожерелья и раз, другой наматывает ее на большой палец. Резко дернув, он разрывает ее и швыряет мой хрустальный кулон на пол.

– Нет! – выкрикиваю я, пытаясь броситься за ним. Он хватает меня за плечо и вновь прижимает к стене. Я беспомощна в его руках.

– Я жду, – говорит он. – Я все еще могу тебя выслушать. Если заплачешь, – он наклоняется ближе, утыкается носом в мою шею, дышит мне в ухо. – Мне нравятся слезы, Фэрейн.

Я яростно мотаю головой. Я не стану этого делать. Я не доставлю ему такого удовольствия. Его губы прижимаются к моему виску, к челюсти, к шее. Рука на моем плече стискивает ткань. Хищно зарычав, он отдергивает ее прочь, обнажая кожу. Его рот, голодный и горячий, спускается мне на горло, пробуя его на вкус, пожирая. Зубы царапают чувствительную плоть, а язык проходится по точке, в которой бешено бьется мой пульс. Я все дальше, все глубже падаю в колодец его боли, захлебываюсь.

Он отстраняется и, шипя сквозь сверкнувшие зубы, медленно выпускает мой халат. Я чувствую, как его рука спускается к талии, а затем пальцы принимаются развязывать узел на поясе. Его колено оказывается у меня между ног, разводя их в стороны.

– Моли о пощаде, Фэрейн. Твой король так велит.

– Фор, – выдыхаю я. – Ты не хочешь этого делать.

– Неужели?

Теперь я плачу. Слезы текут по моим щекам. Ни за что бы не поверила, что этот мужчина может быть столь жестоким, столь первобытным, столь яростным. Как же я могла так ошибаться? Как могла я подумать, что люблю его? Я с отчаянием поднимаю взгляд к его лицу. Нет больше тех бледных серебристых глаз мужчины, которого я знала. Вместо них я смотрю в две черные бездны.

Внезапно я оказываюсь вне своего тела, стою на краю ужасающей пропасти. Я вглядываюсь через край в непроницаемую тьму, исторгающую горячие порывы воздуха, опаляющие мне кожу. Я взмахиваю руками, пытаясь удержать равновесие, пытаясь вновь отстраниться. Но слишком поздно.

Я падаю.

Лишенная тела, беспомощная, без капли надежды, я стремительно несусь навстречу забвению. Жар все нарастает, и вот я уже уверена, что он выжжет саму мою сущность, не оставив ничего, кроме пустой телесной оболочки. Я пытаюсь кричать, пытаюсь хвататься за стены, но ничего не могу. Я могу лишь падать и гореть, падать и гореть…

Сделав болезненный вдох, все мое тело содрогается. Я ожесточенно моргаю, в шоке оттого, что у меня снова есть тело, все еще прижатое к этой стене. Сильная рука Фора стискивает мое бедро под подолом халата, его пальцы жгут мою кожу. Я вскидываю голову, смотрю в его глаза.

Серебряные глаза.

Круглые от шока. От ужаса.

– Фэрейн? – ахает он. – Фэрейн, что… что я?..

В этот миг комната начинает содрогаться.

Глава 8. Фор

Мой разум заполняет тьма. Тьма, огонь и ярость. Они пульсируют в моих венах, в костях, в плоти, в душе.

Скоро ничего не останется.

Я есть тьма.

Я есть огонь.

Я есть ярость.

Я… я…

В голову врывается нежная мелодия, тихая, но отчетливая. Яркая, как серебристое утро. Не знаю, откуда она доносится. Она подавляет мои чувства, пронзает бурю и пламя в голове. Такая хрупкая, что мне кажется, будто я мог бы ее поймать, раскрошить в ладони. Но когда я ищу ее, она от меня ускользает. Выманивает меня. Шаг за шагом. Внезапно тьма расступается, словно облако дыма, и я смотрю вниз, на бледное, поднятое ко мне лицо.

Фэрейн!

Она напугана. Эти ее странные глаза – такие прекрасные, такие неземные – до краев наполнены ужасом. Грудь сжимается. Сердце словно обожжено и болит. Кто напугал ее? Кто осмелился? Я закрываю глаза, мотаю головой, отчаянно стараясь разогнать остатки клубящейся тьмы, затуманивающей мой разум. Снова распахнув глаза, я опять смотрю на нее. Я найду того, кто сделал это с ней. Я найду его и порву его на кусочки. Я… я…

Я смотрю вниз.

Вниз, на собственную руку, прижатую к ее обнаженной плоти.

Вниз, на ее тело. Дрожащее, выставленное на мое обозрение.

Ужас проносится по моим венам и всему существу, холодный, словно лед.

– Фэрейн? – Ее имя срывается с губ кошмарным рыком. Я едва узнаю собственный голос. – Фэрейн, что… что я?..

Кристаллы лорста над головой начинают раскачиваться. Сперва несильно, затем все более и более яростно, отбрасывая странные блики на ее лицо, в глубины ее глаз. В следующий миг вся комната содрогается, стены стонут. Пол сдвигается у меня под ногами. Да помилует нас Глубокая Тьма! Очередное шевеление земли!

Двигаясь инстинктивно, я отрываю Фэрейн от стены, крепко прижимаю к себе и обхватываю руками. Ее обнаженная кожа прижимается к моей груди, но я толком и не успеваю отметить это ощущение, как вдруг кристаллы лорста начинают падать. Они разбиваются о пол, разлетаясь на острые осколки. Комнату окутывает тьма.

Над головой – оглушительный треск. Я ныряю в сторону, утаскивая Фэрейн за собой. Перекатившись, я накрываю ее своим телом и напрягаю спину, а с потолка в потоке пыли и крошева на меня сыплются камни. Что-то огромное обрушивается на пол в том месте, где мы только что стояли. Весь дворец шевелится на своем фундаменте, как живое существо, корчащееся от боли.

Вот и все. Это конец. Конец всему.

Я склоняюсь над ней, опуская лицо, приникая к ее лбу своим. Из глубины моей души рвется молитва, бессловесный дикий крик, взывающий ко всем богам, как вверху, так и внизу. Пусть она не погибнет сейчас! Если я должен умереть, то пускай. Пусть мои кости перемелются в пыль. Только бы мое тело оградило ее от этой судьбы. Пусть она живет. Пусть уцелеет.

Земная дрожь унимается. Комната вновь затихает.

Сперва я не могу заставить тело или разум в это поверить. Я так убежден, что мы должны быть мертвы, что лишь пятьдесят оглушительных ударов сердца спустя мне удается заставить себя сделать вдох. Сделав его, я вдыхаю пыль и яростно закашливаюсь. И лишь полностью отдышавшись, я осознаю, что Фэрейн тоже кашляет.

Я отодвигаюсь. Лишь самую малость. Разлучаться с ней невыносимо, но я не хочу ее раздавить, ведь ей и так уже трудно дышать. Нас окружает темнота. Как бы ни напрягал глаза, я не могу различить ее лица.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, в горле саднит. Слова вырываются с хриплым рыком.

Она снова кашляет, кажется, ей плохо. Затем наконец говорит:

– Отпусти меня.

Ее голос ножом вонзается в мое сердце. Холодный, острый. Неумолимый.

Я переношу свой вес. Камни и сор скатываются с моей спины. Спасибо Глубокой Тьме за мою прочную трольдскую шкуру. Я сажусь, всматриваясь во мрак. Здесь слишком темно, чтобы оценить масштабы разрушений.

– Хира! – рычу я, особо не надеясь, что будет прок.

К моему удивлению, один кристалл лорста, не разбившийся и не заваленный мусором, отзывается на мою команду. Свет скудный, но в этой непроглядной тьме он кажется ярким, как упавшая звезда. Бледное белое сияние вырисовывает несколько крупных кусков сталактитов, лежащих по обе стороны от нас. Попади они в цель, мне бы раздробило позвоночник. Одна стена частично обрушилась. Каждый предмет мебели покрывают пыль и камни. Вся комната выглядит так, словно ее откопали после оползня.

Я смотрю вниз, на Фэрейн. Она подтягивает руки и ноги к себе, пытаясь покрепче запахнуть свое одеяние. Ее руки дрожат, как две перепуганные птички, но челюсти решительно стиснуты, морщинки вокруг глаз выдают напряжение. Она кажется разом хрупкой и непроницаемой.

– Ты ранена? – спрашиваю я. – Пожалуйста, мне нужно знать, если…

– Я в порядке, – она резко мотает головой, отказываясь смотреть на меня. Я не могу ее винить. От всякой заботы с моей стороны ей, должно быть, тошно. Что за монстр спрашивает жертву о самочувствии после того, как чуть не вырвал ей горло?

Подобрав под себя ноги, я встаю, пошатываюсь и оглядываю царящую вокруг нас разруху. Груда камней перекрывает входную дверь. Я направляюсь к ней, раздвигаю булыжники и сваливаю их в сторону. Наконец я расчищаю узкий проход и могу достать до ручки двери. Она поддается. Но когда я начинаю открывать дверь, то чувствую внезапное ужасное давление камня с той стороны. Я поспешно вновь ее закрываю. Мы в ловушке. Погребены, точно древние воины.

Я медленно склоняю голову, упираясь лбом в дверь. Дыхание снова сперло. Кажется, здесь стало небывало душно. Я закрываю глаза. Что случилось? Когда я думаю о последних нескольких часах, то перед глазами встает лишь темное пятно, подсвеченное проблесками красного огня. Лишь отдельные впечатления возвращаются ко мне, словно мгновенные вспышки в мозгу.

Ощущение кожи Фэрейн под моей рукой.

Опьяняющее биение похоти в моей крови.

Пульсация, спешка.

Ярость.

Я помню, что часть меня боролась, отчаянно стараясь остановиться. Но казалось, что та моя часть угодила за огненную решетку, когда контроль перехватил зверь. Дикое, жестокое животное, разорвавшее весь мой здравый ум в клочья. Все, что я знал, – это желание обладать ею. Взять ее. Сломать. Заставить страдать. Сделать моей.

Я уже испытывал такое безумие прежде. В прошлый раз оно вынудило меня отдать приказ казнить ее. В этот раз оно довело меня до варварства. Но оба импульса произрастали из общего корня.

Я был отравлен. Снова.

Движение за спиной. Я оглядываюсь через плечо и успеваю заметить, как Фэрейн встает и плотнее запахивает халат. Тонкая ткань посерела от пыли, но льнет к ее мягкому телу. Меня накрывает жаром. Не таким мощным, каким было то пламя, но огонь есть, и это опасно. В моей крови все еще находится яд. Я стискиваю зубы, полный решимости его побороть. В горле гремит рык.

Фэрейн вздрагивает. Ее глаза взметаются к моим. Она застывает на месте, как скальный олень, изготовившийся к бегству. Затем ее дрожащие руки принимаются завязывать пояс своего одеяния. Хотел бы я предложить ей помощь, хотел бы сделать хоть что-то, чтобы унять ее страх. Когда я пытаюсь произнести ее имя, горло оказывается забито пылью.

Наконец именно Фэрейн нарушает молчание:

– Мы здесь в ловушке. Так ведь? – Голос ее тих, пуст. Почти лишен жизни.

Я делаю глубокий вдох.

– Похоже на то.

Она медленно кивает. Вцепившись в ворот халата, она перешагивает через мусор и идет к кровати. Во время землетрясения огромный кусок сталактита свалился с потолка, пробил балдахин и проткнул матрас. Фэрейн протягивает руку и касается складки изодранного навеса, пропуская через пальцы синюю ткань. Она стирает слой пыли, чтобы обнажить серебристые нити вышитой звезды. Затем несколько долгих мгновений рассматривает ее с напряженным вниманием. Наконец она снова смотрит на меня. Прочесть ее лицо невозможно.

– За нами придут, как думаешь?

– Конечно, – поспешно отвечаю я. – Хэйл знает, где мы. Она нас мигом откопает. – Если Хэйл жива. Если хоть кто-то из них жив.

Я вновь оглядываю комнату. Камень лорста стал несколько ярче с тех пор, как я своим словом вернул его к жизни. В его мигающем свете я вижу, что стены не грозят немедленно обрушиться. Когда пыль оседает, а воздух прочищается, я чувствую, как откуда-то тянет сквозняком. По крайней мере, мы не задохнемся.

Но я знаю, что зачастую следует за сильными толчками. Лишь несколько дней назад я видел упадок, в который пришла деревня Дугорим, распространение яда, безумие. Смерть. Ждет ли Мифанар та же судьба? Или обрушенные здания, искореженные дороги и угодившие под завалы жители станут худшими из наших проблем?

Сквозь зубы прорывается шипение. Мне нельзя здесь оставаться. Нельзя быть запертым в этом темном месте, пока мои люди страдают. Сколько крепких тел в эту минуту пытается освободить меня, хотя им стоило бы заняться помощью городу? Быть может, это наказание. Быть может, боги посмотрели со своих небес, увидели то зверство, что я вот-вот совершил бы, и решили сокрушить как меня, так и мой город за этот грех.

Мой грех, который даже сейчас все еще кипит у меня внутри.

Фэрейн движется. Ей стоит лишь самую малость сместить вес – а мой голодный взор уже снова обращается к ней. Но она просто крепко обхватывает себя руками поперек груди, как будто пытаясь не дать себе развалиться. Ее взгляд встречается с моим, твердый, как камень.

– Ты убьешь меня, Фор?

Внезапность ее вопроса ударяет меня, как оплеуха. Я запрокидываю голову, глаза загораются.

Она продолжает, неумолимая:

– Ну то есть когда ты со мной закончишь.

– Фэрейн, – я качаю головой, – Фэрейн, я…

– Мне нужно знать. – Ее пальцы напрягаются, костяшки белеют. – Будет ли твоя жажда мести утолена моим унижением? Или же ты намереваешься еще и убить меня? – Она отказывается разрывать зрительный контакт. Мне кажется, будто она вонзает в меня два ножа, один изо льда, другой из огня.

– Я не собирался этого делать, – слова тяжким грузом спадают с моих губ.

Она задирает подбородок. Ее ноздри дрожат, когда она делает резкий вдох.

– Я… Фэрейн… – Мои плечи никнут, словно весь оставшийся дворец рухнул на меня. Она меня ненавидит. Конечно же, она меня ненавидит. Она и должна меня ненавидеть. Я сам себя ненавижу, ненавижу эти жалкие оправдания, толпящиеся на языке. Что мне делать? Молить ее о жалости, о прощении? Я не заслуживаю ни того, ни другого. И все же что-то я должен сказать.

Я протяжно выдыхаю и заставляю себя посмотреть ей в глаза.

– Я никогда не хотел тебе вредить. Ни с казнью. Ни… сейчас. Тот… тот, кто сделал все эти вещи… это был не я. – Ее губы поджимаются в выражении глубокого отвращения. Я поспешно делаю шаг к ней, но она отшатывается, спотыкается об обломки на полу. – Нет, пожалуйста! – Я протягиваю к ней руки, стараясь выглядеть наименее угрожающим образом. – Не беги. Я… я сяду здесь.

Я медленно опускаюсь на поваленную каменную плиту, стараясь, чтобы тонкий халат, что на мне надет, не распахнулся. Она следит за мной, ее грудь вздымается и опускается в такт частому дыханию. Увидев, что я больше не двигаюсь, она наконец садится у сломанного изножья кровати, одной рукой стискивая перед своего одеяния, а второй впившись в складки изодранной ткани балдахина.

Так мы и сидим. Глядя друг на друга.

Я начинаю вспоминать. Понемногу. Как вывалился из купален с телом, пылающим от желания. Объятия купальщицы, ее теплую, жаждущую плоть, прижатую к моей, ее язык у меня во рту. Жар похоти, смешивающийся с огнем в моей крови, перерастающий в горнило ярости.

Хэйл пыталась меня остановить. Теперь я это помню. Она увидела безумие в моих глазах и догадалась, зачем я сюда пришел. Она попыталась отговорить меня, пыталась меня успокоить. Но я ее пересилил. Боги! Почему же она не боролась упорнее? Ей стоило бы меня повалить, не дать даже шагу ступить в эту комнату! Ее долг – защищать принцессу. Она должна была поставить этот долг превыше всякой верности, пусть даже и верности мне.

Я бы, разумеется, ее убил. Мне было так нужно добраться до Фэрейн, что я убил бы ее на месте.

С тихим стоном я провожу ладонями вниз по лицу. Огонь никуда не делся, горит в моей крови. По крайней мере, пока что он мной не управляет. Я свой собственный господин. Не знаю точно, что вывело меня из тьмы. Наверное, что-то меня шокировало, выбросило обратно в мир рассудка, как на казни, когда топор друра почти опустился на шею Фэрейн.

Я чувствую на себе взгляд Фэрейн. Когда я наконец осмеливаюсь вновь посмотреть на нее, обнаруживаю, что она пристально за мной следит. И вновь я ощущаю жалкую бесполезность моих слов еще прежде, чем они покинут мой рот. Но я все равно их произношу.

– Клянусь, Фэрейн. Я больше к тебе не прикоснусь.

Ее голова чуть заметно двигается, она слабо, почти неразличимо ей качает. Мышцы на ее лбу напрягаются.

– Я тебе не верю.

– Знаю. Я не заслуживаю твоего доверия. И тем не менее я в этом клянусь. Как только нас откопают, я отправлю тебя домой, к отцу. Ты покинешь Мифанар и больше никогда о нас не вспомнишь. Оставишь все это позади. Навсегда.

Она еще раз неуловимо качает головой, и за этим следует нескончаемая тишина. Я прячу лицо в ладонях, не в силах выносить это выражение ее лица. Наконец она снова говорит:

– Тебе больно.

Удивленный, я поднимаю голову. Это что, слезы выступили на ее глазах, проливаясь меж ресниц на щеки?

– Я и раньше это чувствовала, – продолжает она, голос ее тих и мягок, лицо в мерцающем сиянии лорста бледное, как у ангела. – Эту боль. Это сопротивление.

Я хмурю лоб. Я не понимаю, о чем она говорит, и все же… странным образом часть меня понимает.

Фэрейн поднимается с места и осторожно пробирается к окну. Ее спина очень прямая, очень жесткая, плечи подобны стене, отгораживающей ее от меня. Шторы с окна частично обвалились, но она хватает их и отводит в сторону.

Вся стена опасно смещается.

Я начинаю действовать быстрее, чем разум успевает это осмыслить. Тремя быстрыми скачками я пересекаю разделяющее нас расстояние. Даже сейчас, когда в моих венах бьется ужас, я не забываю о клятве, которую только что дал. Чтобы не касаться ее, я бросаюсь между ней и камнем, который откалывается и обрушивается вниз. Он бы раскроил ей череп. Мне же попадает в плечо. Боль простреливает по всему телу, и я падаю на колени.