Текст книги "Prototype466. Роман о современном искусстве, антироман"

## Проповедник Мартин

Первую свою выставку я организовал не без помощи знакомого проповедника-методиста, который привел посетителей, а верней будет сказать посетительниц, потому что все они были переодетыми в обычную одежду монашками – на мою выставку, и помог обильно снабдить каталог библейскими цитатами. Что касается библейских отсылок, сначала я был против, но когда Мартин дал понять, что он участвует в этом не столько по дружбе, но дабы нести Благую весть, я вынужден был согласиться. В то же время, Николь и обитающие в Лондоне ценители искусства, что удивительно, находили в этом некий поклон традиции и, чуть ли, не особый эстетический шарм, опутывающий мои чересчур нигилистические работы.

Перед этим я, конечно, отправил портфолио в пять-шесть галерей, но так и не получил ни единого ответа, ни единой строчки. Я написал с десяток личных писем кураторам, вскользь упоминая с трудом найденные мной обстоятельства их жизни, обнаруженные в итоге двухнедельного изучения всего, что было известно об их биографии. Но и это не помогло.

Фотографии с толпой статисток должны были подогреть ажиотаж по поводу анонсов выставки в интернете, поэтому одна из них без остановки щелкала нас на цифровую камеру.

Пухлая хипстерша забралась на высокую подставку, в это время ее фотографировала маленькая творческая задира в насильно удерживаюшем свет бордовом свитере. Социологи еще ни один год будут ломать голову над вопросом «Почему девушки в теле обожают выставки Джейсона Александра?».

Проповедник Мартин, их непререкаемый духовный авторитет, и стал моим первым галеристом. И нельзя было придумать человека, больше подходящего для связей с искуствоведческой общественностью, чем настоящий религиозный фанатик. Рассказывая о моих работах, Мартин не моргал и произносил речи так страстно, что у слушателей закрадывалась мысль о том, что для них посещение галереи может плохо закончится.

Наше с Мартином знакомство произошло примерно так. Мы приехали вместе с Джулианом на открытие инсталляции «Перспективы», на которую тот был приглашен лично его другом – архитектором Фредериком Поусоном. Мы прилетели на пару дней раньше, – Джулиан планировал провести в Лондоне ряд деловых встреч с местными кинокомпаниями – Bottle Yard и Longcross Studios. Поэтому два дня я был предоставлен сам себе. Я решил прогуляться в районе Чаринг-Кросс. Перекресток главных улиц Вестминстера в тот день не впечатлил меня, и я продолжил прогулку.

Недалеко от перехода через Abbey Road, как раз там, где фотографировались для корешка пластинки одетые с иголочки Beatles, Джейсон услышал пение, девчонки пели в унисон. Они пели профессионально поставленными юными голосами в мало подходящем месте, и поэтому казались двумя ангелическими министрелями. Когда он приблизился, то увидел одну из девушек, – ту, что стояла лицом, она оказалась подростком-блондинкой в кожаной косухе и с бесцельно дымящей в руке сигаретой.

«Крылатые качели летят, летят, летят».

Знаю я подобных девченок, они берут сразу по десять автографов у рок-звезд, допустим, гитариста Ингви Малмстина перед концертом, чтобы сразу после этого продать их тем, кто не успел к раздаче. И все же Джейсона взволновало сладкозвучное пение сирен, рассказывающее о повествовательном многообразии мира.

Я подал одному бедняку, в ответ на что ко мне подошел другой. Я сообщил ему, что подал его коллеге, подбежал третий – и третьему я не отказал в помощи, подбежал четвертый, но и он не был разочарован. Жизнь изначально зла и трагична, здесь же, на перекрестке приятно было встретить двух добрых существ, но едва я соблазнился их пением, как оно прекратилось – только что они, переглянувшись, посмотрели на десяток собравшихся слушателей и прекратили петь, расступились и между ними встал лысеющий мужчина в безликом и хорошо сидящем костюме.

– «Господь наш не задерживается, он просто не думает о времени…

Похоже, любые его слова должны были под камуфляжем первых впечатлений контрабандой врезаться в память с верным рассчетом на то, чтобы кардинально изменять вашу жизнь. Будто функция с обновлениями на mac, которые можно отложить, кликнув «Напомнить позже, через час / сутки / год». Джейсон так и не понял, почему мы не думаем о времени, – когда лично он о нем, практически, не забывает.

– «Господь наш не задерживается, он просто не думает о времени.

Мессия придет к нам со своими ангелами…».

С другой стороны, он ведь прав, Господь настолько не думает о времени, что не вылазит из мягкого кресла с пилкой для ногтей по пустякам вроде Холокоста.

Вас возмущают мои слова? Но ведь согласитесь – скучно быть Богом, постоянно приходится отлучаться то за одноразовыми салфетками, то за свежей пилкой для ногтей, пока в мире творятся всякие пустяки – война на востоке Украины или, например, апартеид. Почему у Бога всегда дела не спорятся? «Деньги мне нужны были еще год назад, а кредит мне дали только в этом». Теперь я понимаю, почему в ешиве ученики на полном серьезе обсуждают с раввином КПД Бога. Да уж, в иудаизме, действительно, на каждую запятую найдешь два тома Талмуда.

В теологии, действительно, существует проблематика сакрального времени: один из моих друзей в студенческие годы написал академическую статью по теологии с титулом «Ответ на вопрос: Задерживается ли Мошиах?». Между тем, проповедь со страстно расставленными акцентами не замедлялась и не прерывалась ни на секунду.

– …он придет со своими ангелами, пускай, вы и думаете о времени… не думайте о времени, потому что Мессия никогда не задерживается!…

После этих слов несколько все еще стоявших здесь зевак, слушавших до того девушек, сориентировались и начали расходится. Я же подумал, что достаточно с меня уже этих «Ангелов». Он говорил через свернутый в трубочку книжный том Библии громко и размеренно.

– …вы думаете, что о ваших грехах никто не вспомнит, что они будут учтены… – теперь он не обращался ни к кому, и, похоже, никто из прохожих ему не внимал.

Я постоял еще минут десять рядом, слушая как он изливается хорошо накатанным красноречием.

– … Как Иисус сказал, всякое дерево, не приносящее доброго плода…

Я знал, что речь проповедников часто должна быть непрерывна и не предполагает возможности остановки, помарки или запинки, любого мыслительного препятствия, даже на пару секунд откладывающего коммуникацию.

В отличие от его агрессивного речевого поведения, казалось, принуждающих каждого вписаться во всеобщую кальку счастья, опосредованно связанного с христианским спасением души, и нацеленного на прозелитические цели, речь моего собственного отца – аббата Федора была тихим голосом святости, брошенным в чистом поле. Дело спасения – для меня всегда было делом добровольным и очень личным. Но все же тема христанского почтения перед удочкой «добра и позитива» была мне хорошо знакома. Вообщем, этот старина всячески метил в мои сегодняшние собутыльники. Поэтому я вернулся сюда через полчаса и застал окончание проповеди.

Мартин, именно так звали этого добродушного и неряшливого мастера благого слова, оказался вполне вменяемым и хорошим парнем. Чего, на первый взгляд, даже при всем желании не сказать о Кураторе и правой руке Бена – Ульрихте. По сравнению с этим уличным глашатаем от Библии, Ульрихт был настоящим проповедником не только капиталистических ценностей, но скорее макетов-разменных монет американской мечты, упакованной как объект Христо и его жены Жанны-Клод в ткань для обертки и перевязанной бичевкой.

Прямо в день знакомства он пригласил меня к себе домой – «Там сегодня должен собраться весь мой кружок!», и я, располагая в избытке временем, согласился.

Вскоре мы дворами пришли к его дому. Мартин попытался стремительно пройти через прихожую комнату, однако войдя, чуть не уронил висящий у входа покосившейся аморфной железкой допотопный велосипед и был вынужден замедлить шаг.

В его квартире не работала ванная и какие-либо другие связанные с канализацией удобства. Он уходит минут на двадцать, потом через коридор вижу, как он не без хлюпающих звуков наливает в унитаз «Крота», выкрикивая «Все, можешь величать меня педиком!», и затем возвращается в гостиную, попутно загоняя в коморку половую тряпку и четырехколесное ведро. Вернувшись, сразу добавляет:

– Культивируй всегда то, в чем тебя упрекают – это и есть ты. Лучше дуть в свою дуду, чем всю жизнь плыть против течения.

– А если меня упрекают в том, что я как раз плыву против течения?

– Тогда не знаю, – ответил он и с шипением открыл вторую бутылочку эля.

Странно, что он обитал здесь – недалеко от знаменитой студии звукозаписи EMI. Мартин был случайным артефактом вселенной, ее антигероем, спонтанной и непродолжительной ее эякуляцией. В борьбе между собой и миром он, действительно, был безжалостным секундантом мира, что и привело его жизнь к поистине юмористическим результатам. А как еще можно воспринимать пятидесяти – с хвостиком – летнего уличного проповедника? Да, команданте Мартин – это гей в Иране, одинокая женщина в метро после одиннадцати вечера, индеец мохава в Квебеке… Вообщем тот, кого всегда хочется защитить. Именно это желание и притягивает к нему сторонников, которым постепенно объясняют кого нужно любить, канализируют симпатию.

Кружок и впрям собрался, но пришли лишь особенно преданные лидеры ячеек его религиозной организации «Ассоциация Голоса Методистов», работающие в колледжах для трудных детей и жившие неподалеку. Сразу в глаза бросилось рвение одной из его подопечных. Напрочь лишенной иронии, маленькой, и чего греха таить, круглолицей мормонке. К тому же, она говорила на две-три октавы выше остальных последовательниц. Я полушутя заметил, что «На все воля Божья» или что-то в этом духе, и она согласно склонила головку. Будь на моей шее сейчас Apparat из «Супергрустной истории настоящей любви» Штейнгарта, он, наверняка, завизжал бы «У вас новая взаимная симпатия».

Другой его поклонник тоже поздоровался со мной, но когда я намекнул на прелесть дел господа нашего Иисуса Христа, он неожиданно отстранился от меня, ответив:

– Давай без фанатизма, бро.

Вшестером мы сидим на кровати, и Мартин, открывает мне душу и жалуется о своем нелегком деле:

– Даже если ты начнешь глотать факелы на Трафальгарской площади и впустую обожжешь себе весь рот, в наши дни никого это не заинтересует. Если тебе досталась роль клоуна, то никто даже не захочет стоять рядом зевакой, настолько ты плох.

Мартин включил музыкальный канал без внятной картинки, которую можно было бы различить за рябью на маленьком телевизоре. Эта музыка, как всякий умеренно легкий раздражитель помогает ему полностью сосредоточиться на речи собеседника.

Он без спроса взглянул на мою ладонь:

– У тебя линия Ангелов чуть ли не до самого колена.

– Она вот здесь прерывается, – Джейсон озабоченно показывает на едва заметный пробел в огибающей основание большого пальца тропе на ладони.

– Да, все верно – твоя линия жизни прерывается и начинается снова – вероятно, это заморозка и разморозка.

Вернувшись в отель, я добавил Мартина в друзья в фейсбуке (мы ведь дождались того момента, когда уже можно не извиняться за упоминания социальных сетей в романах?), а через его страницу вскоре начала добавляться одна, судя по всему, религиозная фанатка – одни лишь кресты и макеты Христа на фотографиях крупным планом. Все ведь знают, что как минимум у половины свеже-уверовавших – не все дома. К тому же откуда мне знать, что она уверовала недавно, на вид ей было лет двадцать. Всмотревшись более тщательно в ее фотографию, я понял, что эта была как раз та девушка, что кивала на мои ироничные заметки о Боге.

Общий план, номер отеля Europa House (дом 79 по Рэндольф Авеню):

Стоя на приятном ковре, с пола можно было охватить взглядом всю реку. Утро. Джейсон видит в окно как девушка проезжает через сквер, затем, неторопясь и замерев, по инерции движения катится по двору и уезжает из поля видимости за угол дома. Через несколько минут, когда я уже собирался отойти от окна, ее велосипед возвращается. Джейсон всматривается и понимает, что вокруг его лондонского дома катается на велосипеде вчерашная монашка.

Что касается моей первой выставки… как уже было сказано, она была организована при поддержке Методистской церкви США. Вообщем, происходящее было точной копией настоящей профессиональной выставки с немалым бюджетом.

# Перспективы

Мы вылетели рейсом Virgin Atlantic в Лондон, где через несколько дней должно было состояться торжественное открытие первой инсталляции Поусона. Инсталляция была размещена в геометрической башне Собора Святого Павла и называлась «Перспективы». Анонс в Architecture Daily по этому случаю предупреждал: Британский Архитектор Фредерик Поусон установил самую большую линзу из когда-либо сделанных компанией Swarski в юго-западной башне Собора Святого Павла к Лондонскому фестивалю дизайна».

На входе стоял большой баннер с анонсом, текст на котором гласил:

«Я был там!

Перспективы: Фредерик Поусон, 2011.

Инсталляция откроется 19 сентября 2011 года

St Paul’s Cathedral»

На протяжении предыдущих десяти лет сотрудничество Swarski с гениальным дизайнером Роном Арадом, архитектором и дизайнером Захой Хадид, Томом Диксоном, интерьерщиком Росс Лавгруовом, Тордом Бунтье, Ариком Леви и Ивом Бехар вылилось в создание захватывающего корпуса работ, дающих срез самых ярких и креативных умов 21 столетия. Похоже, отделу маркетинга Сварски, как и мне, не чужд неймдроппинг.

По католическому собору в этот день сновали столь ожидаемые нами красотки от юных 14-летних мисс до все еще аппетитных мадам за 40, сбивававшие с толку косившихся на них изподтишка Святых братьев. Черные дыры и молодые вселенные, как назвал бы их Стивен Хокинг. Раньше фантасты предполагали, что космические черные дыры и другие сверхмассивные космические тела – это сохранялки игры (понимайте как хотите), а после «Интерстеллара» оказалось, что это – выход с уровня.

Журналист из Art bulletin в футболке с перечеркнутой надписью WAR – издание его входило в пресловутое «Сопротивление» – едва заприметив Поусона, начал его пытать:

– Надо понимать, что такого рода инсталляции сегодня не могут родиться не в недрах «Войны», а даже если так – то обязательно попадут под ее наблюдение. И наблюдение будет вестись до тех пор, пока не удастся понять, наш ли это сторонник или художник-враг? – набрасывался он.

Эти слова заставили меня вспомнить известный лозунг издания Art Bulletin: «Война – гниющий труп альбатроса, висящий на шее современного искусства».

Поусон, казалось, не обращал на тональность его речи внимания, и своим бархатистым голосом чеканил в ответ британскую почтительность:

– Мне повезло, что Братство обратилось ко мне. Думаю, это не было бы возможным, если бы не моя реконструкция траппистского монастыря Новый Двор в Чехии пятилетней давности. Я колебался в связи с этой инсталляцией. Я также колебался в связи с использованием самого слова «инсталляция», рассказывал Поусон.

Верхняя поверхность безупречной литой цельнометаллической полусферы (не было ли у Тома Вулфа книги с таким названием?) диаметром 1200мм и высотой 675мм тщательно отполирована и превращена в зеркало потомственным шлифовальщиком в Канту на севере Италии. На поверхности же этой зеркальной полусферы покоится Гигантская 16-inch линза Swarski, которая дает неожиданный и поразительно полный и чистый обзор всего интерьера Юго-западной башни Собора.

Геометрическая Лестница кажется зажатой меж циллиндрических стен и кажется ничем не поддерживаемой:

– Если вы посмотрите вверх, то увидите нижние грани 88 каменных ступений. Зрелище, согласитесь – просто волшебное. И я хотел, чтобы люди увидели как свет из окон башни падает на ступени и как изменение освещения в зависимости от времени суток меняет восприятие пространства. – продолжал Поусон.

В центре башни на мраморном полу c орнаментом в виде цветка с восемью листьями – такие есть во всех залах собора – стоит гигантский стол в форме полусферы из полированного до состояния зеркала металла, в самом центре стола покоится гигантская линза Swarski, увеличивающая и создающая изображение интерьера в выразительной перспективе от пола до самой вершины башни.

Длинноногая Даша Сварски, топ-менеджер в обладавших не в пример высоким каблуком остроносых туфлях, изящно подошла к линзе и взглянула в отраженный через нее свод башни.

Сварски, наследница хрустальной бизнес-империи, уже больше 10 лет была помощницей, женственными руками Куратора, таинственного лидера арт-группы Война, и хватка этих рук была железной. О ней рассказывают, что Гостиничный мальчик-мусорщик в Harrods как-то целую неделю копался в мусоре, только чтобы найти забытую ею в номере ручку, ту самую, которой она подписала свой первый контракт дороже миллиона долларов.

«Во время секса она совсем не замолкает», – подумал я.

Мягко, и, вместе с тем, со скоростью молнии, казалось даже, как в комиксах оставив шлейф от руки, Даша расправила складку на шелковых бриджах в облипку.

«… и быстрому сексу предпочитает долгие тантрические экзерсисы» – сделал вынужденную добавку-умозаключение. Была она стройна, я бы даже сказал тощая, но уверенная в себе, я бы даже сказал твердая – проще говоря, выглядела она как змея под рентгеном.

Эта перспективная леди от ювелирного бизнеса, не отказывающая себе быть и топовой персоной в haute кутюр, по ночам, должно быть, видит изощренно причудливые в своей праздности сны.

Я прошел по залу и, взглянув на потолок, заметил, что у самого купола башни подвешено округлое и вогнутое зеркало. Заглянув в линзу, я чуть не выронил из руки телефон. Я увидел в ней яркий и отличный от нашего широкий мир, открывавшийся наблюдателю взор исходил из таинственно подвешенной в воздухе точки в центре сложнейшей спирали. Все это усиливалось тем, что картина едва уловимо отзывалась на малейшее, даже вызванное собственным дыханием изменение угла обзора и почти танцевала передо мной в своей незнакомой оптике.

Отпрянув в шоке от мощной линзы, я вновь оглядел всю конструкцию. Действуя согласованно, эти оптические устройства, действительно, создали сложное, комбинированное изображение перспективы, ведущей наверх через всю высоту башни, одновременно отражая и обратную перспективу, устремляющуюся с возвышения вниз, видную посетителям, собранным вокруг упомянутой линзы, лежащей на полусфере. Из—за прямоугольных бойниц, через которые башню наполнял свет, она напоминала световой сосуд, и исток сосуда был выше истока света.33
  «Исток сосуда выше истока света» – одно из ключевых законов подлиннной каббалы, лежащей в русле ортодоксального иудаизма.


[Закрыть]

Но что до зеркала, то мне пришла на ум одна метафора: что есть перископ, как не система зеркал, повернутых друг к другу под определенным углом? А ведь именно так можно прорваться за пределы видимого…

Откуда-то справа я услышал отдаленный, но обращенный ко мне комментарий:

– Не поспоришь, это простое и великолепное устройство. Практически вся работа сделана самой башней. Поэтому я ограничился устройством, отражающим свет и пропорции самой башни. – Поусон уже научился улавливать легкое потрясение в лицах.

Рядом находился желтый подиум, где команда новостей британского «Канала-4» проверяла звук. Подняв глаза, я заметил как один улыбчивый блондин, в котором я безошибочно узнал мэра Лондона Бориса Томпсона репетирует, иногда подглядывая в документ: «Лондон – это постоянно гудящий рынок не только для финансовых дельцов, но и место для совершенно изумительных креативных находок. Это можно проиллюстрировать Лондонским Фестивалем Дизайна 2011, на котором обмениваются и продаются свежие идеи и инновации. С помощью талантливых людей со всей планеты мы с кристальной ясностью показываем то, почему Лондон является столицей мирового дизайна». Он раскачивался из стороны в сторону в шелковой рубашке от Burberry с принтом, воспроизводящим гугл-карту центра Лондона.

Была ли линза хрустальной, а значит изготовленной из камня, а не стекла, судить я не берусь. Приведу лишь выдержку из интервью Поусона журналу Architecture Digest:

Собор Святого Павла – обитель столь же чистая, сколь и совершенная, он подошел как нельзя луше. Мы никогда не смогли бы изготовить линзу таких размеров без помощи Swarski, специалистам которой мы безмерно благодарны.

Данная Юго-западная башня спроектирована знаменитым архитектором Сэром Кристофером Реном (архитектором и и математиком, который перестроил центр Лондона после великого пожара 1666 года), и построена между 1675 и 1710 в качестве одного из элементов Собора Святого Павла. Она стала контекстом для нашей инсталляции, созданной к Лондонскому фестивалю Дизайна. Иниго Джонс создал знаменитую лестницу-тюльпан в доме Королевы в Гринвиче. Мы же решили создать эту линзу специально для лестницы Декана, потому что она менее известна и до сих пор была всего-лишь второстепенным образцом консольной лестницы в Британии.

«Также, инсталляция приурочена к 300-летнему юбилею с тех пор, как был достроен этот шедевр Сэра Кристофера Рена», рассказывал журналистам с телеканалов CNBC мэр Лондона Борис Томпсон, стоя перед баннером с затемненным и, все-же, не собственным, а Фредерика фотопортретом. Борис Томпсон со своими бесконечными велосипедами и метро на наших глазах сделал город похожим на танец, причем не какой-нибудь старый бибоп или сексуальную бачату, а на австрийский хаккен, в котором ноги заплетаются свастиками. Казалось, он пришел в Лондон как в Коринф с девизом «если небесных богов не склоню, Ахеронт всколыхну я». Этот мэр, подобно всякому художнику, тщательно эстетически выверял не только экспозицию, но и композицию своего присутствия.

Поусон продолжал:

– Рен был фантастически заинтересован всем, что происходило вокруг. 26 марта 1667 года в 4.00 pm в Лондоне был сильный град. Рен зарисовал некоторые градины и позже представил эти иллюстрации на лекции членам Королевского Общества. И вот, когда мы просматривали иллюстрации архива Королевского Общества, нас сразило наповал то, что форма этих градин оказалась удивительно похожа на то, как сегодня ограняются бриллианты. Они выпали в прекрасном состоянии, с замечательным порядком огранки. Теперь мы работаем со Swarski, чтобы сделать на основе этих иллюстраций Рена набор градин из хрусталя.

Архитектура Рена сложна и насыщенна. Наше художественное вмешательство, и это важно, было задумано исключительно как то, что позволило бы посетителям сфокусироваться на менее знакомом им элементе Собора Святого Павла, Геометрической Лестнице в юго-западной башне, являющейся не только деталью, но и имеющим собственную важную значимость. Идеальный вогнутый мениск Swarski – величайшая из созданных ими линз – была расположена у основания лестницы, опираясь на тщательным образом отполированную поверхность металлической полусферы.

Рен на время конструкторских работ собирался установить Зенитный телескоп в этой башне для того, чтобы измерить вращение Земли. В астрономии и других науках он разбирался не меньше, чем в архитектуре. Его вошлебной формулой было стремление всегда сопоставлять познания в астрономии и других науках с архитектурой и геометрей.

Рен был эрудитом, но для того, чтобы добиться того, чего добился он, требовались глубокое внутреннее убеждение, энергия, шарм и развитые коммуникативные навыки. Значит, он сумел занять нужное место в нужное время, – наконец завершил он, а за кадром хлопнула вылетевшая пробка шампанского.