Текст книги "Большая книга по педагогике для родителей. Как выстроить правильные взаимоотношения с вашим ребенком"
Автор книги: Симон Соловейчик
Жанр: Воспитание детей, Дом и Семья
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Все пугают детей неведомым будущим, все пугаются будущего. Сейчас ребенку год, три года, десять лет, пятнадцать. Но, считаем мы, коль скоро мы его воспитываем, он, следовательно, еще не совсем человек. Вроде недоделанной машины. Вот вырастет, вот закончится воспитание, тогда увидите… А когда это будет? В восемнадцать, в двадцать пять, в тридцать? А может, о результатах воспитания справедливо судить лишь в семьдесят лет?
Оттого, что мы относим результаты нашей работы в будущее и только в будущее, мы воспитываем вслепую. Мы не знаем, на что нам надеяться.
Независимо от того, мерещится ли нам большое будущее ребенка (станет художником, ученым, спортсменом), или, наоборот, нас страшит ужасное будущее (вырастет хулиган, тунеядец, преступник), мы воспитываем как бы в мираже. Поэтому наше воспитание, несмотря на неустанные хлопоты, не имеет силы и, как правило, сбываются не лучшие, а худшие предположения и предчувствия.
Все дети мечтают стать великими, многие родители надеются увидеть своих детей необыкновенными людьми. Но иногда наша легкая мечта становится тяжелым грузом для ребенка и лишает его детства.
Ребенок играет на скрипке, занимается в художественной школе, учит иностранный язык, катается на коньках… Но не потому он ходит на эти уроки, что с ними связаны какие-то родительские надежды, непонятные ребенку, а потому, что занятия дают содержательную жизнь.
Чем больше мы желаем идеального в ребенке, тем меньше ребенок удовлетворяет это желание, тем труднее принять ребенка, найти общий язык с ним и тем беспомощнее мы как воспитатели.
Когда слышишь: «У меня такая необыкновенная девочка, такая необыкновенная!» – жалко и маму, и девочку. Пройдет немного времени, девочка окажется вполне обыкновенной, и она же будет виноватой за это в глазах мамы: не оправдала надежд. Все дети – чудо, и потому – обыкновенное чудо.
Еще хуже получается, когда в ребенке видят потенциального преступника. Мы читаем в газетах ужасные истории о подростках, мы видим нагловатых ребят в подворотнях, мы слышим: «Украл… Ограбил… Нахулиганил… Посадили!» И мы боимся, чтобы и наш не украл и не нахулиганил. Но именно эти страхи и приводят к беде. Мы теряем разум, у нас остается одно: не пропустить, с детства застращать, чтобы неповадно было.
И уходит любовь, исчезает великодушие, рвется душевная связь с детьми. Их место полностью занимает страх перед будущей ужасной участью ребенка. Вся педагогика заменяется двумя фразами; «как бы чего не вышло» и «кто будет отвечать». И не мы руководим ребенком, а он своими проступками руководит нами, и мы едва успеваем реагировать да принимать меры. Мы, родители, становимся марионетками в руках мальчишки, а он заставляет нас дергаться. И на каждом шагу: «Ну что из тебя вырастет?»
Да откуда нам знать, что из него вырастет? Из чего следует, что мальчишка, укравший в детском саду лопатку, неминуемо станет вором? Тысячи неблагоприятных обстоятельств нужны, чтобы стать вором.
Но нас пугают, что даже один дурной поступок ведет к разрушению нравственного в ребенке, если этот поступок принес удовлетворение и не был замечен и осужден, и добавляют, что именно так приобщаются к воровству. Разве не страшно? Следи, следи за ребенком, осуждай его, принимай меры, чтобы потом на будущем суде честно взглянуть в глаза судье: «Я все сделал, я учил его только хорошему, я ему ничего не спускал».
Словно мы не воспитываем, а готовимся предстать перед судом и заранее снимаем с себя ответственность… Нельзя воспитывать по чужому примеру, нельзя поддаваться страшным рассказам. Взгляд на ребенка с будущей скамьи подсудимых почти наверняка приведет его на эту скамью. Ребенок вырастает человеком там, где царит надежда на лучшее, а не страх перед худшим. И уж во всяком случае надежда – лучший воспитатель, нежели страх.
Мы не выпутаемся из педагогических противоречий до тех пор, пока не перестанем даже в глубине души считать своих детей будущими людьми и результаты воспитания относить в будущее, повторяя: «Ну что из него вырастет?»
Уже все, вырос! Полгода ему? Вырос! Уже человек.
Все результаты воспитания буду определять по тому, каков сегодня маленький человек, каким тоном и как разговаривает он с детьми и со взрослыми, насколько он самостоятельный. Да и просто по глазам его буду судить. Да, у мальчика много недостатков, но я все равно не могу вырастить совершенного человека, я не знаю, как это делается. У него ясные глаза и добрый голос? Он деятелен и энергичен? Друзья любят его? Ему хорошо с нами и нам хорошо с ним? Вот результаты воспитания, и ничто другое не может мной руководить. Если иногда от усталости и раздражения я забываю, что он человек, я вглядываюсь в него, в душе поднимается что-то тихое, сердечное, и мне становится гораздо легче.
Дети – наше будущее, это верно, но они и наше настоящее. Мы верим в жизнь, верим и в детей. Мы надеемся на жизнь, надеемся и на детей.
Конечно, мы должны понимать их – как и любого другого человека. «Понимание – основа общения», – пишет известный режиссер М. Кнебель. Ах, если бы могли понимать детей всегда, как мама понимает младенца!
Но с ростом ребенка мы обычно теряем эту способность. Мы не просто не понимаем выросших детей, мы отказываемся понимать их…
Счастье, когда тебя понимают? Несомненно. Но понимать людей очень трудно. И своя-то душа – потемки, а уж чужая! Не многие из нас могут похвастаться тем, что видят людей (или хотя бы своих детей) насквозь… Да и не многие из нас хотели бы, чтобы их видели насквозь.
Нет, счастье – когда тебя принимают. Мы любим лишь тех, кто принимает нас.
Заколдованный круг: недостатки ребенка мешают мне любить его, но избавиться от этих недостатков можно, только любя его, только принимая его, потому что если ребенок чувствует, что его не принимают, не любят, он уходит от нас, загораживается, спасает свою душу – и тогда хоть делай ему замечания, хоть не делай, хоть борись, хоть не борись, все бесполезно.
Любить – значит принимать человека таким, какой он есть.
Женщина жалуется на мужа (и всего-то полгода, как поженились, немолодые люди, второй брак у каждого): с ним невозможно жить.
– А он вас тоже критикует? – спрашиваю я. Насколько мне известно, моя собеседница отнюдь не лишена недостатков.
– Нет, – говорит она простодушно, – он меня очень любит.
Ей кажется, что он ее любит потому, что она без недостатков… На самом деле он любит потому, что любит – принимает ее такой, какая есть.
Но как же? Как же? – снова слышу я. – Ведь надо же бороться с недостатками детей!
Заколдованный круг. Бороться-то, конечно, можно, но победить их можно лишь любовью. Ведь перед нами не враг, а собственный ребенок.
Глава 5. Прошу считать меня человеком
О воспитательной силе желаний
Вечный ремонтБудет или не будет Страшный суд – еще не ясно, но вечный суд идет. Вечный суд, вечный спор о молодых, о новых поколениях, о младшем мире. Одни буквально проклинают его, говорят о нем с ненавистью, видят в нем лишь разрушителей и захватчиков, другие холодно осуждают, третьи опасаются его, четвертые горячо защищают – и не было начала этому суду, и не будет конца.
Недовольство молодыми – естественная человеческая черта. Десятиклассник говорит о компании восьмиклассников: «Нет, мы были не такими», – он считает, что они были лучше. Свое поколение кажется человеку лучшим, этот возрастной шовинизм иным людям так же трудно преодолеть, как и чувство национального превосходства.
Недостатки своего поколения кажутся милыми, недостатки молодых вызывают раздражение. Мы не хотим понимать, что у каждого поколения своя глупость. Мудрость одна, она вечна, глупость же у новых поколений новая. Но что-то остается от этой новой глупости в вечной мудрости мира – так становится чуточку мудрее и весь мир.
Не освободиться ли нам? Не снять ли с себя судейские мантии? Пока длится вечный суд, пока мы с молодыми судим друг друга, мы враждуем, а люди становятся человечнее лишь в мире, в борьбе друг с другом они звереют. Не злоупотребляем ли мы словом «борьба»?
Кажется, никто не занимается воспитанием – все перевоспитывают молодых. И вот появляется в педагогических трудах ужасное слово «перевоспитатели», и вот всерьез говорят о научных основах коррекции личности…
Коррекция личности!
Но личность коррекции не поддается. Нет никаких научных основ коррекции личности. Личность можно сломать, подавить, привести к послушанию – такие методы известны, наш XX век сильно потрудился над их усовершенствованием. Но поднять дух молодого человека, но развить его способности, но вовлечь его в общий труд – куда как труднее…
Однажды учитель, немолодой уже человек, вел меня летом по пионерскому лагерю и показывал: «Здесь у нас клуб, здесь столовая…» «А это что такое?!» – проговорил я чуть ли не в ужасе.
Вдоль длинного одноэтажного дома, в котором жили старшие ребята, от угла и до угла был натянут выгоревший плакат: «Долой семоуправление, да здравствует самоуправление!»
– Это? Это они озорничают, – спокойно сказал педагог. – Сема – это я, Семен Ильич. Подростки должны озорничать.
И хоть бы капля тревоги была в его голосе! Я со своим недоумением выглядел, наверное, слегка глуповато. В самом деле – что ж такого? Ребята недовольны своим педагогом и вывесили плакат против него. Только и всего. И мир не рухнул, и крыша дома не обвалилась, и даже авторитет взрослого, как я позже увидел, не пострадал.
Но общее почти повсюду в нашей стране распространенное мнение состоит в том, что если ребенок или подросток озорничает, то надо его быстрее осадить. На самом деле все наоборот. Где нет раскованных – появляются разнузданные. Где нет озорников – вырастают хулиганы. Где нет самоуправления – начинается самоуправство. Если человек с молодых лет бьется о чужую волю, если, куда он ни повернется, всюду стены из «нельзя», то для него вырасти – значит вырваться: вырваться из дома, вырваться из школы, вырваться из пут морали и закона. И вот он освобождается, и теперь для него никаких «нельзя» не остается.
Многие думают, будто формула воспитания выглядит примерно так: «нельзя+воля». Надо внушить детям, что же именно нельзя в этой жизни, и развить их волю, чтобы они этим запретам подчинялись. Если молодой человек совершит нечто противозаконное (например, залезет с товарищами в чужую квартиру), то ему говорят: «Разве ты не знаешь, что воровать нельзя?» «Знаю, – отвечает он, – но у меня слабая воля». Его посылают в тюрьму – зачем? Объяснять, что можно и чего нельзя? Воспитывать волю?
Все это пустое, нелепое, опасное и для детей, и для нас опасное. Все это от нашей привычки к простым, поверхностным решениям. Сломались часы – починить, получил сын плохую отметку – исправить его отношение к школе. Совершил что-то дурное – внушить ему, чтобы знал… А если младший мир не поддается простейшим воздействиям, если он от нашего стремления к ремонту становится еще хуже – то, вместо того чтобы задуматься, мы еще сильнее напираем, еще старательнее перевоспитываем…
Так и вертится этот порочный круг, так и теряем мы веру в наши усилия, начинаем во всех грехах обвинять младших. Вечный суд продолжается.
Балованные дети?Очень трудно решиться сказать нечто, идущее наперекор общему мнению. Все родители жалуются, что с детьми нет сладу: дети, считается, все вдруг стали избалованными, изнеженными, и даже мальчикам грозит опасность «феминизации», явно ощущается недостаток в «мужском» воспитании. И в это время во всеуслышание заявить, что детей надо баловать? Да за это могут побить!
И все же…
Детей баловать необходимо!
По словарю Ушакова «баловаться – шалить, резвиться, играть, забавляясь и проказничая». Вот это самое – «играть, забавляясь и проказничая» – и должны делать дети в первые 5–6 лет своей жизни, если мы хотим, чтобы они выросли спокойными, уверенными в себе и волевыми людьми.
Прислушаемся к народной речи.
– У, баловень! – с ласковой интонацией.
– Внучка моя, шалунья, баловница! – с нежностью.
– Да что он за непоседа! – с восхищением.
Старуха в псковской деревне жалуется на невестку:
– Недобрая она, детей своих никогда не приласкает, не побалует… Детей баловать надо!
В крестьянской семье – по крайней мере на Псковщине, где автор специально изучал эту маленькую проблему, – ребенок до пяти лет невыносимое существо. С ним нет никакого сладу: он носится по дому, он может дерзко ответить матери и яростно отбивается, если она попробует его шлепнуть. Он проказничает на каждом шагу – и все ему прощается. Больше того, каждая проказа вызывает восхищение родителей. Проказничает – значит, смышлен, энергичен, счастлив. Когда мать жалуется соседке на то, что сынишка ее бедокурит, она лишь по форме жалуется, а по существу – хвалится. Непослушный, балованный ребенок кажется более естественным, нормальным…
Казалось бы, что из такого воспитания выйдет?
Но у педагогики своя логика – педагогическая. На практике выходит вот что: в немногих местах встретишь таких трудолюбивых, исполнительных и скромных в обращении со взрослыми подростков, как на Псковщине.
Да и в городской, московской жизни я могу насчитать по крайней мере пять детей знакомых, которые, когда их приводили в гости малышами, были просто бедствием для дома (едва спасли от него чашки на столе, он пытался стянуть скатерть на пол; глядь, он уже отвинчивает ручки телевизора); сейчас эти дети стали подростками – и какие славные ребята!
Балованный ребенок – послушный подросток. Педагогическая логика может выглядеть и так.
Тут надо уточнить: что значит «балованный»? Чем балованный? Вниманием, прежде всего – вниманием родителей.
Предоставленный самому себе мальчонка, лишь изредка врывающийся в дом из какого-то своего дворового мира, – это не балованный ребенок. Наоборот, его все гонят, шпыняют и ждут одного: поскорее бы он схватил кусок и убрался с глаз долой. Балованный тот, кому дома очень хорошо, кого все любят. Оттого он и чувствует себя абсолютно уверенным в этом мире, считает, что ему все можно, и ни от кого не ждет зла. Он доверчив, весел и бесхитростен: ему нечего хитрить, он и так получает все, что хочет. Балованные дети редко вырастают жадными людьми.
От этой любви взрослых, от этой незамутненности существования и собираются нравственные силы будущего взрослого человека. Чтобы прожить даже самую обыкновенную жизнь, нужно очень много мужества. Откуда его взять, если не запастись им в детстве? Балованные дети – счастливые дети, а счастливые дети – счастливые взрослые.
Счастливый, ухоженный, «закормленный» ребенок вовсе не становится эгоистом, как иногда думают. Если ребенку «все позволено», если у него радостные отношения с миром, то первое чувство жалости он испытает не по отношению к себе, а по отношению к другим. Ребенок небалованный, воспитанный в строгих правилах, окруженный всевозможными «нельзя!» и «не смей!», с первых лет жизни знакомый с наказаниями, – такой ребенок жалеет прежде всего себя, сосредоточивается на своих бедах и неприятностях, на себе. У него гораздо больше шансов стать эгоистом.
Балованный ребенок – вовсе не значит «капризный ребенок». Наивный детский каприз – отражение изощренной капризности взрослых. То все играли и тешили малыша, а то вдруг отец нахмурился: «9 часов, пора спать!» Хочешь не хочешь, плачешь не плачешь, а надо спать! Почему? Кто такой этот «режим», из-за которого все нервничают и сердятся? Малышу это непонятно, для него все это как раз и выглядит непонятным капризом взрослых, с которым можно бороться только тем же средством: капризничать.
Во всех книгах для родителей воспевается строгий режим. Действительно, по режиму жить легче, но кому? Родителям. И кто исследовал, как растут дети, воспитанные в строгом режиме, и как – без него? Не окажется ли при более внимательном рассмотрении, что режим – изобретение не только полезное, но и в чем-то вредное, угнетающее детскую психику? Воспитанному в вольности ребенку труднее будет привыкнуть к школьным порядкам, он доставит больше хлопот учителям. Но кто сказал, что идеал воспитания – бесхлопотное воспитание? И не из этих ли непослушных вырастают самые энергичные и полезные обществу люди? Балованные, никого не боявшиеся в детстве ребята быстрее достигают моральной независимости, которую психологи считают одним из самых важных качеств личности.
Мы так боимся будущего непослушания детей, что приучаем их обуздывать свои желания чуть ли не с первых шагов жизни, еще до того, как ребенок научится эти свои желания ощущать и выражать. Может быть, оттого подчас вырастают дети с очень бедным репертуаром желаний: им все заранее кажется недоступным, невозможным. Так зарождаются безволие, равнодушие к жизни. Мы жадно читаем брошюры о том, как укрепить волю ребенка, но в то самое время, когда воля закладывается, когда она еще слабенький росточек, мы торопимся вырвать эти ростки как сорную траву ради красивого цветка под названием «послушный ребенок». Проходят годы, цветок послушания неминуемо увядает, но безволие остается.
Если ребенок не научится добиваться своего от родителей, где и когда научится он потом добиваться чего-нибудь от кого-нибудь? Если в каждом столкновении с родителями победа остается за отцом или матерью – так ли уж выгодно это? Безжалостно, пользуясь преимуществами возраста и силы, мы отнимаем у ребенка самое сладкое чувство – чувство победы. Всякая мать отдает ребенку лучший кусочек пищи. Но победу в столкновениях, этот лакомый кусочек радости, она стремится захватить себе. А может, в воспитательных целях иногда полезнее уступать нашим детям? Из каждого столкновения малыш выходит побежденным – когда же он научится побеждать?
Доверчивость, любовь, доброта – основания, на которых сами собой выстраиваются и более сложные чувства. Воспитывайте ребенка добром – и он будет ненавидеть зло, когда реально встретится с ним. У него будут силы для ненависти и полная непривычность к злу. Воспитывайте ребенка в ненависти – и вы ничего, кроме ненависти, не воспитаете. Между прочим, только балованный ребенок умеет давать сдачи обидчику, и притом в открытую, а не исподтишка. Балованные дети вырастают более смелыми, ибо просто не знают страха – им нечего было бояться в детстве.
Растить ребенка, балуя его, трудно. Балованный требует глаз да глаз. Но чем легче ребенку в детстве, тем легче будет ему и в жизни, потому что лучше, свободнее разовьются его жизненные силы. И чем труднее родителям, пока их ребенок мал, чем больше вытерпят они его шалостей, тем легче им будет позже, потому что ребенок вырастает самостоятельным. Когда балованные дети становятся взрослыми, они большего хотят – но и большего добиваются в жизни.
Старинная мудрость: «До пяти лет ребенок царь, до пятнадцати – слуга, после пятнадцати – друг». Если родители балуют ребенка в раннем детстве, они смогут строго обращаться с ним в подростковом возрасте, когда ему действительно нужны твердое руководство и дисциплина. Балованного в детстве ребенка в 11–13 лет можно держать очень строго, не боясь сломить его волю. А ведь часто получается наоборот: в детстве ребенка школят, стремятся к абсолютному послушанию, а позже, когда такое послушание необходимо, его уже не могут добиться: и родители устали в этой многолетней борьбе, и дети слишком торопятся выйти из-под надоевшей им (с младенческих лет!) деспотической власти родителей.
К сожалению, не все родители имеют возможность баловать детей. Но все-таки к этому надо стремиться, проявляя терпение и надеясь на природу. Терпение – вот чего так часто не хватает взрослым.
Один детский доктор, которому молодая мамаша пожаловалась, что у ее ребенка долго не прорезываются зубы, спросил ее:
– А много ли вы видели людей, у которых не выросли бы зубы?
Нам все время кажется, что у наших детей не прорежутся зубы, что они не научатся говорить, потом – читать… Ах, если бы можно было сразу получать готовых взрослых людей, этаких умных и разумных старичков – как легко было бы с ними родителям! И как скучно…
Дети должны пройти, пережить время баловства, неразумности, непослушания – это необходимая стадия развития. Ни в чем нельзя торопиться, даже в стремлении привить им правила морали и дисциплины. Всему свое время, вырастут зубы! Мы встревожены инфантилизмом подростков и юношей – но обжегшись на молоке, стоит ли дуть на воду? Преждевременное развитие детей, сокращение времени их безграничного царства так же тревожно, как и запоздалое нравственное развитие подростков.
А может, эти два явления взаимосвязаны? Природа берет свое, природа не может развиваться быстрее оттого лишь, что человеку вздумалось изобрести телевизор и посадить ребенка перед стеклянной трубкой с картинками.
Скажут, растут же дети в яслях и детских садах, а там у них нет возможности баловаться.
Да, там, где больше двух-трех маленьких детей, баловство опасно: дети, возбуждая друг друга, становятся совершенно неуправляемыми. Оттого в детских учреждениях приходится поддерживать строгую дисциплину, хотя строгости ее подчас переходят границы разумного и необходимого.
Пожалуй, было бы правильнее считать хорошим не тот детский сад, где дети послушны и организованны, а как раз тот, где дети шумят и балуются – и при этом все-таки сохраняется какой-то минимум порядка, необходимого для безопасности ребят. Только минимум!
Впрочем, перед детьми вопрос, можно ли им баловаться, не стоит. Они балуются, не спрашивая нашего разрешения, и потому вырастают здоровыми людьми!
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?