Текст книги "Чужак"

Она вздохнула. Сказала, что если он дотемна хочет добраться к капищу, она укажет более короткую дорогу. Варяг подивился:

– Ты ведь терпейка. Откуда местные края знаешь?

– Жила здесь.

Больше они не разговаривали, только порой попутчица указывала, где свернуть.

К капищу они подъехали, когда уже совсем смеркалось. Деревья тут стояли стеной, Ториру пришлось спешиться, вести коня в поводу. Капище угадал по светлевшим за мощным частоколам огням. Стали видны и возвышавшиеся на шестах голые черепа – турьи, медвежьи, человечьи. Варяг направился прямиком к воротам святилища. Громко постучал.

Волхв-привратник вышел, высоко подняв смоляной факел.

– Тебя ли ждем? Слово заветное скажи.

Торир молвил слово негромко, чтобы спутница не расслышала. Она сидела безучастно, а когда служитель осветил ее факелом, даже отвернулась, спрятавшись за разметавшимися волосами.

– Зачем привез ее? – спросил волхв. – На алтарь, в жертву?

– А вы, погляжу, уже и баб стали перед Громовержцем класть?

– Всяко бывало.

– Не дело это. А на девку не гляди. Она моя. Вели ее лучше пристроить. Да чтоб в бане пропарили, а то ей и захворать недолго.

Понимал ли его заботу волхв, Ториру было безразлично. Но волхвы вообще-то народ понятливый, кого попало в служители не берут. Люди часто на службу в капище просятся, но не всех принимают, а если и выберут кого – срок испытательный установят. Не выдержишь – прочь поди. Но куда чаще волхвы сами преемников подбирают, присматриваются, кто каким даром наделен. Потому-то волхвы обычно люди особые и одаренные.

В ведовском доме на капише перунников, волхвы слушали, что им посланец скажет. Он говорил и угадывал в их глазах одобрение. Да и как они могли не соглашаться, если посланец предлагал им объединение всех служителей Громовержца. Пока разноплеменные волхвы Перуна в стороне друг от дружки держались, но понимали – в единении сила. А то, что посланец от перунников новгородских прибыл, им льстило. Нигде такой власти служители Грововержца не имели, как в новгородской земле. Здесь же над Перуном большую силу древний бог Род забрал. Вот и выходило, что на севере перунники главенствовали, а здесь – те, кто Роду служит. В Киеве же и вовсе Змей-Велес[42]42
  Бога Велеса часто изображали в обличье змея.


[Закрыть] главным был. Хотя еще не забылось, как некогда и на Горах киевских Перуна почитали. Пока Аскольд с Диром его в леса не согнали, а главное капище Велесу отдали. А для перунников нет хуже, чем волхвам Велеса путь уступать. Всем известно, что эти два бога – Перун-Громовержец и Велес, «скотий бог», – извечные соперники. Так и жрецы их соперничали между собой. И то, что предлагал пришелец – помочь свергнуть тех, кто Велеса возвеличил, – было им любо.

Для себя Торир отметил, что волхвы интересовались не столько князем Рюриком, сколько его воеводой Олегом. Правда ли, что Олег сам из волхвов? И что будет, когда хворый Рюрик власть оставит? Не займет ли его место в княжьем доме воевода-волхв Олег Вещий? Князь, почитающий Перуна, был бы им весьма по сердцу.

– Не о том речь ведете, боговы люди, – усмехнулся Торир. – У Рюрика сын есть – Игорь. Он и наследник в Новгороде. А если Олегом интересуетесь, если хотите, чтобы князь-перунник в Киеве сел, надо поначалу сделать все, чтобы поклонников Велеса, Аскольда и Дира, сгубить.

Один из волхвов, перебирая нагрудные амулеты, проворчал:

– Их не так-то просто сгубить. Вон какую силу у полян взяли. К тому же Дир Киевский – воин. Последнее время он богатые требы Перуну стал возносить.

Торир напрягся. Это было неожиданно и неприятно.

– А кто все же верховный глава в Киеве – Аскольд или Дир?

Волхвы вздыхали. Известно – Аскольд. Правят братья-варяги на хазарский манер: Аскольд вроде кагана на престоле сидит, а Дир при нем как шад – тот, кто в походы ходит и войны ведет.

– А у Аскольда, после того как болгары зарубили сына, нет более наследников, – говорил все тот же старый волхв с амулетами. – У Дира же и жены, и сыновья имеются. Ему после Аскольда и Киев достанется. А там глядишь…

– А если нет? – перебивал другой, хоть и более молодой, но с золотым изображением сдвоенной молнии на груди – значит, был главнее. – Дир и Аскольд всегда на богатых волхвов Велеса опирались. А вот Олег – тот хоть и варяг, а нашего Перуна верховным богом признал. Так что мы теряем, если пособим ему?

Торир решил, что больше не станет давить на волхвов. Сами должны разобраться, это их воля. Поднялся уходить. Правда, сказал напоследок:

– Вы тут обсудите, но имейте в виду: не вы, так иные племена помочь захотят. Даже у древлян Перуна Громовержца почитают.

– А ты и к древлянам пойдешь? – ахнул кто-то.

Древлян боялись все. Торир видел, как изменились лица волхвов. Понимали: если этот чужак с древлянами сговорится, большую силу получить сможет.

Торир чуть кивнул:

– Пойду. А вы мне проводника дадите.

Посланцу волхвы обязаны помогать. Но при условии, что он не наследил и не привел за собой погоню. Ибо им следует хранить тайну своих связей.

Младший из волхвов повел гостя на постой в расположенное неподалеку небольшое селище. Возле капищ часто располагаются такие поселения мирян. Они обычно обслуживают перунников, следят за их хозяйством. Здесь же и гости волхвов останавливаются.

Провожатый Торира постучал у самой большой избы. Гостя здесь ждали. Хозяин накормил варяга, даже в баньку зазывал – после его спутницы она еще не остыла. Но Торир отказался. Не далее как сегодня утром парился в княжьей баньке в Елань-граде, а ныне просто хотелось остаться одному, поразмыслить кое о чем. Но побыть одному в избе селян-огнищан непросто. Изба хоть и просторная, но живут здесь скопом, привычки уединяться не имеют. Стариков тут кладут поближе к огню, к теплу, хозяин с хозяйкой и младшими детьми на полатях за занавеской, старшие, уже женатые дети по лавкам, остальные – молодежь, отроки – прямо на полу, сенца подстелив, шкуры раскатав. Приходилось переступать через спящих.

Печка-каменка прогрелась за вечер так, что в избе даже жарко. Хозяин проводил гостя за занавеску, уступив свое место. Здесь под пушистой медвежьей шкурой уже спала подобранная Ториром девица.

Варяг скинул полушубок, стал раздеваться. На девушку сперва не глядел, думал все больше о том, что на капище обсуждали. Отдельно о том, что у Аскольда убили сына. И улыбнулся нехорошо.

Торир хотел было подвинуть девку, но она раздраженно оттолкнула его руку.

– Прочь поди. Не хочу сейчас.

Ого, как властно! Со сна она плохо соображала, но и норов свой невольно проявила. Торир взял с выступа глиняную лампу с фитильком, осветил спящую. И загляделся. До чего же красивой вдруг показалась подобранная приблуда! Ее одели в рубаху из сермяги[43]43
  Сермяга – простая, некрашеная ткань.


[Закрыть], тесемки на груди не стянуты, видны нежное горло, линия ключиц, округлости пышной груди. Чистые черные волосы как шелк растекались по изголовью, отливая сажей. А личико удивительно привлекательное, только теперь и разглядел как следует. Кожа гладкая и белая, изящные контуры щек, подбородка, нос небольшой, точеный. И такие длинные загнутые ресницы. Брови над ними расходятся к вискам, как крылья ястреба. А рот… Торир задержал на нем взгляд. Пухлый и яркий рот девушки неожиданно вызвал желание прикоснуться к нему, как к сладкому плоду, попробовать… а там и овладеть этой безмятежно спавшей красавицей. Ведь она его находка, принадлежит ему… И после большого рыхлого тела Параксевы упругая девичья плоть казалась такой желанной.

Торир осторожно коснулся щеки спутницы, запустил руку в ее волосы, пропуская сквозь пальцы длинные черные пряди.

И, как давеча, девушка только отмахнулась, повернулась на бок, недовольно ворча. Это даже рассмешило варяга. Но решил не трогать ее. Намаялась, бедная, в пути. И опять вспомнилось тело здоровенного мужика, которого эта девочка волокла на себе.

Торир скинул оставшуюся одежду и, легко перескочив через девушку, лег у занавешенной шкурой стены. Огонек на носике светильника слабо мерцал, очерчивая накрытое мехом тело рядом. Слабо шуршало сено под шкурами, пока он ворочался. А потом, словно в один миг, Торир провалился в успокоительный, глубокий сон.

Очнувшись, Карина не сразу поняла, где она. Потом улыбнулась. До чего же приветливо ее приняли вчера, в баньке до седьмого пота пропарили, накормили хоть и нехитро, но сытно. Тепло и внимание людей сделали свое дело, она перестала плакать, жалеть себя, убиваться по Збуду. В местном селении ее, конечно, узнали. Не раз приезжала к капищу Перуна еще с Боригором. И вот теперь…

В избе слышалось движение. Гукал ребенок, покашливали старики. За перегородкой хозяйка доила корову, слышалось, как молочная струя бьет в подойник. Рано еще было, не все встали. Карина потянулась сладко, повернулась…

Незнакомец, подобравший ее, спал рядом. Она тихо охнула, отшатнулась. Но не бежать же теперь? Этот хотя бы на погибель не бросил, утешал в дороге, не стал волхвам отдавать. Вспомнилось даже, как позаботился он, чтобы в баню ее отвели, не дал расхвораться. Но зачем она ему? Ясно зачем. Красивые бабы всегда мужикам нужны. Сказал же – моя она. Раба, значит. Но рабой быть не хотелось. Однако что ей теперь? Одна, как перст. А чужак этот приглянулся ей.

В избе просыпались, ходили, слышались голоса. По обычаю, разводя печь, хозяйка напевала заговор огню Сварогу:

 
Смилуйся, Сварог-батюшка,
Зажгись, обогрей, душой заалей.
Пошли тепла доброго,
Житнице удобного.
 

Когда Сварог откликнулся и каменка загудела, Карина вышла, пожелала хозяйке доброго дня. Та напоила ее только сцеженным еще теплым молоком, налила конопляного масла в лампадку, подожгла фитилек. Этим словно давала понять, что Карине следует вернуться к гостю-постояльцу. Женщина не больно задумывалась, кем раньше была Карина, понимала только, что та должна быть с тем, кто привез ее.

Карина вернулась к полатям, задернула занавеску и, приподняв плошку, стала разглядывать своего нового господина. Почти так же, как и он разглядывал ее раньше. Карина этого не знала, но оценила, что спутник не разбудил ее вчера, дав отдохнуть. И невольно улыбнулась. Ишь, спит себе, как дитя. Даже лицо не как у воина, а словно у отрока доброго. Может, потому так казалось, что незнакомец был чисто выбрит, а она привыкла, что мужики все больше бородой зарастают. А волосы у спящего, как и у радимичей – длинные, светло-русые, с красивым золотистым отливом. Темные брови смотрелись контрастно. И Карина опять решила, что чужак этот нравится ей необычайно. Нравится линия его чувственных губ, твердый подбородок, мощная шея. Ей было приятно глядеть на его сильные плечи, на могучие пластины груди, там, где с них сползла полость меховой шкуры.

И вдруг Карина поняла, что незнакомец не спит. Не размыкая глаз, не меняя расслабленного выражения лица, чужак медленно протянул к ней руку, раскрыл узкую твердую ладонь, словно беря или требуя дать. Карина только вздохнула, послушно вложив в нее кисть руки. Чужак медленно сжал ее пальцы, чуть потянул на себя. Она сперва поддалась, но потом все же отпрянула. И тогда он открыл глаза. Ярко-голубые, словно морозная тень на снегу. Но холодными они не казались. Наоборот, в них светился огонь. Незнакомец смотрел жарко, будто призывая. Но Карина не отреагировала. И по привычке надменно вскинула подбородок.

Брови незнакомца удивленно поползли вверх. Но в глазах не гнев – насмешка.

– Не хочешь отплатить мне за добро, красавица?

Говорил он с легким акцентом. Голос у него был сильный, не как у молодого, скорее как у бывалого мужа, с глухой рыкающей хрипотцой.

– Что ты добром зовешь, чужак?

– Экая недогадливая. Разве не спас я тебя вчера, не дав погибнуть на холоде?

Она судорожно глотнула.

– Я бы не погибла.

– Ха! Ну и куда бы ты пошла?

Да, куда? Она молчала нерешительно. И даже плечи поникли.

– Видимо, тебя мне сами боги послали, чужак.

– Тогда смирись.

Он чуть приподнялся на локтях, склонился к ней. Волна его длинных светлых волос спустилась, затеняя синие глаза.

– Ты никак страшишься меня?

Да, она его побаивалась. Но странно, под его игривым взглядом словно тепло в ней разливалось. А он разглядывал ее так… будто касался. И от этого глупо, как у отроковицы непуганой, стучало сердце. Еще подумалось ей, что ведет она себя с ним и впрямь не как должно. Потому вздохнула покорно, легла рядом, закрыв глаза.

Торир смотрел на ее напрягшееся лицо, на легкую бороздку между красивыми бровями. Дика, как и все женщины поначалу. А ведь хоть и молода, но уже не казалась просто девчонкой неопробованной. Чтобы такую красоту, да никто не приручил? Она-то, конечно, покорна, но словно с неохотой. А Торир привык, чтобы женщины сами шли к нему. И он вдруг захотел, чтобы и эта сама потянулась, чтобы не просто взял он ее, как добычу. Взять подвластную женщину и глупец сможет, а вот добиться отклика – здесь надо умение. А оно у познавшего многих женщин варяга было. Знал он, как целовать уста византийским лобзанием, когда губы сплетаются с нажимом и трепетом, когда легкий поцелуй становится упоительным и язык касается языка. Знал и какие ласки любят куртизанки в Риме, помнил и чему научился у одалисок в гаремах страны Серкланд[44]44
  Серкланд – по-скандинавски Халифат – принадлежавшая арабам часть Испании.


[Закрыть]. Ни одна женщина после такого не останется напряженной.

И Карина сдалась. Уже первый поцелуй словно оглушил ее, она удивленно замерла, расслабилась, растерянная, восхищенная. А потом всхлипывала и задыхалась, смятая ураганом ласк. Это были не бессильные попытки Боригора, не грубая наседающая сила Медведко, не торопливое насилие Родима. Это было… Чужак словно получал удовольствие, нежа ее, и она раскрылась перед ним, и сама вдруг обняла его, стала ласкать, сначала робко, потом даже с вызовом.

Когда незнакомец, целуя ее тело, стал опускаться по нему, прошелся языком, губами по чуть выпуклому животу, Карина вдруг испугалась, даже отстранилась. Он туманным взором ласково взглянул на нее из-под упавших на лоб волос.

– Что?

Она же вдруг заволновалась, что он заметит ее беременность и оттолкнет чужого ребенка носящую. Но под его игривым взглядом вновь расслабилась. И все не понимала, отчего он не возьмет ее своим правом, зачем ласкает, как ласкают только отроки в рощах, добиваясь первой любви от избранниц. Карина ведь чувствовала, как напряглась его плоть, но не могла понять, почему он не освободится сразу, не покроет ее в мужском желании. И спросила, чуть задыхаясь:

– Зачем томишь себя? Ты ведь не стар… А я и так твоя.

Он глянул чуть удивленно, а потом негромко засмеялся. У Карины мурашки пошли по коже от его хриплого, мягкого смеха. Она засмеялась вместе с ним, а потом уже всхлипывала, стонала, сама еще не зная о чем…

Карина и не догадывалась, что ее тело способно на такое. Оно пылало и дрожало одновременно. Когда чужак проник в нее, едва не вскрикнула от наслаждения, откинула голову, а руками сильнее прижала его к себе, подалась вперед. Умирала в его объятиях, проваливалась в звездные бездны… еще раз… еще…

Когда очнулась, заметила, что плачет. Он сдувал пряди волос с ее лица, сушил губами слезинки. А она лишь льнула к нему, повторяя глупое:

– Только не оставляй меня… не теряй меня, лада[45]45
  Лада – у славян божество любви. Так ласково называли возлюбленных.


[Закрыть] мой негаданный.

Наверное, она и представить себе не могла, что будет вот так, не смущаясь наготы, прижиматься к малознакомому мужчине. Смеялась его шуткам, дурачилась. Не вчера ли она, изможденная, с обидой смотрела на весь свет? Вечность, казалось, прошла.

Они только сейчас заметили, что к ним за занавеску зашел хозяйский ребенок, бесштанник. Стоит себе карапуз в рубашонке до пупа, смотрит серьезно, засунув палец в рот. В доме разговоры, движение, а этого, видимо, привлекла возня на обычном месте родителей. Варяг шутливо зарычал на него, клацнул зубами. У малыша в первый миг испуганно округлились глазенки, потом захихикал и убежал, мелькнув голой попкой.

Торир смеялся, откинувшись на шкуры. Карина приподнялась на локте, глаз не могла от него отвести.

– Ты хоть скажи, как называть тебя?

Принадлежать полностью чужаку и даже имени его не знать – уж не диво ли?

У него было иноземное, непривычное имя – Торир. Она стала звать его на свой лад, ласково – Торша. Его это позабавило. Но когда спросил, как ее саму величать, она смутилась.

– У меня недоброе имя. Кара. Кариной кличут.

– А по мне – даже красиво. Карина. У ромеев это значит Карийская страна, что в южных землях.

Он говорил ей только приятное. И она лежала рядом, положив голову на его плечо, слушала. И не представляла, что можно получить такое удовольствие подле мужчины. Ощущать близкое биение его сердца, вдыхать его запах. И это дивное ощущение защищенности, словно ничего больше на свете не существовало. Она еле обращала внимание на внешние звуки, голоса, скрип двери, когда ее порой открывали и тянуло холодом. Но Торир словно чего-то ждал, прислушивался. Когда за занавеску зашел хозяин, варяг спросил, не было ли вестей от волхвов. Карина заволновалась, что сейчас он покинет ее. Но нет, у них еще было время, и они лежали рядом, дурачились, ели принесенную хозяйкой вареную репу, пили простоквашу. Торир ласково играл волосами Карины, а она, заметив блеск в его глазах, вновь начала тянуться к нему, целовать, как он научил, ласкать. Ее ведь тоже кое-чему научили былые супружества, знала, какие ласки мужскому телу приятны. И опять они любили друг друга, доводя до изнеможения.

Но вскоре Торир стал задумчив, иногда чуть хмурился. В такие минуты он не думал о своей красивой попутчице, волновался, отчего так долго нет известия от волхвов. Что он не так сделал, не так сказал, раз они не шлют вестового?

– Торша, – тихонько окликнула Карина. – Ты возьмешь меня с собой? Я к дальним переездам привычная, не помешаю.

Его взгляд был устремлен прочь, рука почти машинально скользила по ее плечу.

– Думаешь, далеко еду?

– Да. Ты собран, как для дальнего переезда. Сам не здешний, но куда ехать, наметил. И коня жалеешь, не загоняешь, значит, нужен, чтобы отвез подальше.

Торир внимательно поглядел на нее. Ишь, как скоро сообразила. И хоть хороша девка для любовных утех, но никак не для того, чтобы в его дело соваться.

– Учти: поедешь со мной или нет, тебе я ничего не должен.

У Карины сжалось сердце. А она-то надеялась, что после произошедшего между ними… Знала ведь, как мужчины к ней прикипают. Но не подала виду, что задета. Села, отбросив на спину длинные волосы, обхватила руками колени.

– Я обузой не буду. Ты ведь человек пришлый, а я в землях радимичей все пути знаю, могу и проводницей служить.

И поглядела через плечо, сначала спокойно, а потом уже сквозь невольно набежавшую слезу.

Торир видел любовь в ее взгляде. Что ж, женщины часто любили его. А эта…Он видел в полумраке ее светлые глаза под пушистыми ресницами, видел алый, запекшийся от поцелуев рот. Да, хороша, что уж тут. А красота тоже сила, ее при надобности и использовать можно. Но кто эта красавица? Ничего ведь не знает о ней. А баба она явно не простая. Есть что-то особое в ее взгляде, в интонациях голоса. Он поцеловал ее ладонь – нежную, почти не огрубевшую от работы. У местных женщин другие руки, твердые, шершавые, другая осанка, без этой вызывающей горделивой грации.

– Кто ты, Карина?

«А сам ты кто?» Она чувствовала в нем нечто непонятное, но простодушно улыбнулась.

– Я жила у радимичей. Меня Родим в свой терем меньшицей брал, но Параксева-княгиня прогнала.

– А…

В его взгляде появился новый интерес. Значит вон оно что… Карина. Та, о которой с такой тоской говорил князь Родим. Вернуть хотел… тут было о чем призадуматься. Однако отвлекли, позвали, доложив, что пришел к нему от волхвов посланец.

Варяг вмиг поднялся, стал одеваться. Карина тоже засобиралась, но он остановил ее:

– Жди. Не ходи за мной.

Он вышел на крылечко, и после полутемной избы свет полуденного солнца просто ослепил. Прикрыв рукой глаза, варяг осмотрелся. Волхва он увидел у обледенелого колодца. Тот был собран, как в дорогу, – в валенках, длинном кожухе, подпоясанном лыком. За повод держал неказистую лошаденку с переметными сумами у седла. Значит, все же проводник, не из главных, просто из тех, кто еще посвящение не прошел. И все же служитель держался не больно приветливо, смотрел исподлобья, даже головой в мохнатом колпаке покачал, будто бы с укоризной. И уже приближаясь к нему, Торир заметил еще кое-кого: у дальних плетней стояли два вооруженных кметя в меховых накидках поверх доспехов. Встретившись с ним взглядами, те, правда, сделали обычный приветственный жест. Торир кивнул. Не иначе как из Елани пришли, но он побоялся додумать мысль до конца, догадываясь, зачем посланы.

Волхв подтвердил догадку.

– За тобой след. Волхвы приказали вести тебя, только если от спутницы избавишься.

Торир молчал. Волхв же пояснил:

– Спутница твоя не просто баба, а бывшая княгиня Карина. Она немалую власть над прежним князем Боригором имела. Люди поговаривали, что одной из причин вражды Родима с отцом было его желание забрать у Боригора раскрасавицу меньшицу. А как забрал, Параксева ее особенно невзлюбила, сгубить обещалась. Ты же ее себе взял. Но Параксева не успокоится, пока не избавится от опасной соперницы. И только тебе решать, варяг, наследишь ли ты, обозлив княгиню-мать, или чистым уйдешь. Если откажешься от вдовы Боригора и зазнобы Родимовой – поведу тебя. Если возьмешь с собой… Сам путь искать станешь, а нам княжья немилость ни к чему. Мы волхвы, в мирские дела не суемся.

Торир понимал, что ждет случайную полюбовницу, если не защитит ее. Но что ему до Карины? Разве у него не иное дело?

– Пусть забирают.

Кмети, поняв по его жесту, что препятствовать им не будут, кинулись в дом. Торир же пошел седлать коня. Однако мерзко так вдруг на душе сделалось. Даже солнечный день словно потускнел.

Видимо, Карина поняла, зачем явились еланцы. В избе послышался ее крик. А подосланные убийцы не стали очаг честных селян кровью марать, потащили девку на крыльцо. Она вырывалась, цеплялась за резной столбик навеса. Кмети оторвали ее грубо, поволокли, не обращая внимания на взволнованно глядевших селян.

Карина на помощь местных и не рассчитывала.

– Торша! – звала. – Помоги, Торша!..

Но осеклась, увидев, как варяг спокойно провел мимо жеребца. Что ж, потешился с красивой бабой, и хватит с него. У нее потекли слезы. Страх и обида придали сил. Стала вырываться отчаянно, кмети сразу и справиться не могли. Карина боднула одного в подбородок, впилась пальцами в глаза другому, опять уцепилась за какую-то из построек. О помощи больше не молила. Высыпавшие было из дома поселяне поспешили уйти. Она заметила и наблюдавшего со стороны волхва. А Торир спокойно сел в седло и поехал прочь.

Кмети все же выволокли ее за околицу. К лесу тащили, чтобы там и порешить. От ужаса у Карины все плыло кругом.

– Пустите меня, ради доброго Рода, – молила. – Я уйду тихонечко, никто не узнает куда. А с вами серебром расплачусь. Монисто у меня есть серебряное.

Она рванула у горла ворот тулупа – звякнули серебряные кругляки дирхемов. Что-то появилось в лицах убийц, переглянулись быстро. Потом один неожиданно оглушил девушку сильным ударом кулака по затылку и, перекинув обмякшее тело через плечо, понес в чащу. Второй шел следом, проваливаясь в снег.

– Да погоди ты, – окликнул он того, что с ношей. – Ишь припустил. Куда так торопишься? Хозяйка велела лишь в сторону оттащить и добить.

Первый остановился, стал доставать нож.

– Подставь ее горло, зарежем быстро, чтоб не мучилась. Да и монисто заберем. Монеты поделим – и о том молчок.

– Смолчим, конечно. И не только об этом.

Первый уже скинул молодую женщину на снег, но второй удержал его руку с ножом.

– Погодь, прыткий какой.

– Чего ждать? Видишь, Каринка очухивается. Сейчас голосить начнет.

– Погоди же, Бугай.

Второй сорвал рукавицу, спешно втолкнул Карине в рот. Сам улыбался.

– Убьем-то мы ее все едино. Но неужто тебе, Бугай, не любо сперва княжьей плотью потешиться? Карина красива, как Дева Лебединая[46]46
  Дева Лебединая – мифическое существо необыкновенной красоты и обольстительности. Олицетворение весенних дождей, впоследствии дочь Окиян-Моря (Морского царя).


[Закрыть]. Не зря же Боригор с Родимом по ней так убивались. Аль тебе не сладко будет знать, что и ты княжьей утехой насладился?

Бугай подумал и убрал нож.

– Монисто только сними. Ишь, глазища открыла. Пускай же на последнего полюбовника посмотрит. Подол задери ей повыше. Какая кожа! Точно шелк иноземный.

Его лицо похотливо исказилось, он стал торопливо развязывать гашник[47]47
  Гашник – шнурок, на котором держались штаны.


[Закрыть]. Но первый кметь потеснил Бугая, твердя, что он надумал – ему и первенство.

Карина еще не совсем опомнилась, слабо слышала грубые голоса над собой. Поняла только, что лежит полуголая на снегу, стала пытаться одернуть одежду. Кто-то стукнул ее по рукам, навалился сверху. Одновременно шарили у нее за пазухой, мяли грудь, рванули несколько раз монисто, только голова дернулась. Она наконец очнулась. Захрипела, давясь шерстяной рукавицей.

Дальнейшее произошло мгновенно. Насильники и не заметили, когда рядом появился чужак. Вроде бы уехал, а тут возник рядом, словно блазень[48]48
  Блазень – живая тень, призрак.


[Закрыть]. Схватил одного за бороду, рванул голову назад и быстро резанул по горлу. Тут же, не ослабляя силы, этой же рукой вогнал по рукоять нож в бок другого.

Все произошло так стремительно, что наконец очнувшейся Карине показалось, будто и не было ничего. Но рядом лежали окровавленные тела насильников, а Торир чистил о снег лезвие ножа.

Карина глядела испуганно и удивленно. Потом вздохнула нервно и кинулась к спасителю, обняла за колени.

– Верной рабой тебе буду, умру за тебя!..

Захлебнулась слезами.

Торир погладил ее по разметавшимся черным волосам. Не мог себе объяснить, зачем развернул коня, отмахнулся от твердившего что-то волхва и поскакал по следу, пока не увидел их. Тогда все помутилось в голове от злобы. Глупо повел себя, но не жалел. Хотя и понимал, что нарушил зарок посланника – не вмешиваться в местные дела. Поэтому, когда следом за ним из леса появился проводник, Торир только пожал плечами на его осуждающий взгляд.

Проводник сначала только смотрел. Потом скинул на снег переметные сумы для гостя и медленно поехал в лес. Исчез в чаще.

Торир повернулся к Карине. Она все еще вздрагивала от плача. А он вдруг заметил блеск серебра у нее на шее. Ишь какое!

Карина заметила его взгляд и, сняв сверкающее монисто, протянула ему. Но варяг отвел ее руку.

– Оставь. Скажи лучше, не лгала ли, обещая, что можешь провести меня? Мне в град Копысь на Днепре надо.

Она наконец взяла себя в руки.

– Раз говорила, значит, проведу.

– Тогда не мешкай. Чем скорее уедем от Елани, тем лучше.