Текст книги "Ведьма"

Игорь не долго задержался в Киеве и вскоре отбыл в Вышгород, где уединился и никого не принимал. А Свенельду пришло время отбывать в полюдье, о котором в народе уже всякое говорили. Слух-то ширился, шила в мешке не утаишь. И, тем не менее, под руку Свенельда люди шли с охотой, полагаясь на его удачу, которая никогда не покидала пригожего варяга-посадника, и помня, что Свенельд всегда щедр со своими людьми и его дружинники ни в чем не ведают нужды.

Да и Ольга на него надеялась. Свенельд старался оправдать доверие княгини: устраивал смотр войска, обсуждал с советниками предстоящее полюдье, волхвов-советников внимательно слушал, да и сам им рассказывал, какова она, древлянская земля, со всеми ее тайнами и коварством ведовским. Весь в заботах, он даже домой к себе не наведывался, и только узнав, что боярыня Межаксева родила ему сына, улучил время навестить семью. Долго не задерживался, велев наречь сына Льотом. Лютом по-местному. Сам же опять в Киев поскакал, заседал в Думе, вникал в мудрые речи княгини, глядел на ее ясное лицо, вслушивался в звуки ее мелодичного голоса…

Ольга наверняка замечала, что с ним. Да и знала уже. Однако ни единым словом, ни единым взглядом не дала Свенельду надежды на то, что ответит на его страсть потаенную, отблагодарит лаской за верность. И лишь перед самым его отбытием, когда они поздно ночью возвращались с капища, где горел неугасимый священный огонь, Ольга вдруг взяла руку варяга в свои, сжала сильно.

– Ты уж покажи себя, друг мой Свенельд. Знаю, что непростое будет нынче твое задание, однако не оплошай. Ибо если после поражения Игоря еще и ты потерпишь неудачу, то люди скажут, что потеряли силу варяги, иных князей захотят. И еще… Береги себя, Свенельд. Тяжело мне будет узнать, если с тобой что случится.

Вот и все. Но и этих слов посаднику хватило, чтобы возродилась в душе надежда. И он весело выезжал на полюдье, кланялся при всех княгине, кланялся люду киевскому, зычно возвещая, что вернется с богатой данью, принесет Киеву дары и славу.

Что с полюдьем и впрямь неладно, он понял уже, когда в Искоростень прибыли. Прежде всего его подивило, что князя Мала не оказалось в городе. Несколько оставшихся там старых бояр сообщили, что Мал отбыл со значительной свитой к волынянам, мол, хочет княжну тамошнюю за себя просватать. Свенельд тогда только подумал, что негоже это подвластному князю без дозволу Киева жену подбирать вне Руси. Однако понял, что смолчит о том в Киеве, так как полученные от Мала дары вынуждали помалкивать о многом, что у древлян происходило. Н-да, подкуплен был, приходилось таиться.

Но сосредоточиваться на былых промахах Свенельду было не с руки. Ибо уже иное его тревожило: пусто было в Искоростене, многие дворы стояли заколоченными, народу осталось – только старики и рабы. Куда же остальные поделись? Ему отвечали: в леса пошли, на ловы. Может, и так, однако Свенельд уже уловил неладное. Стал взыскивать положенную часть дани, требовать определить дружину на постой. Получал в ответ неясное: мол, погоди, посадник, вскоре вернется Мал, все и получишь. Однако месяц листопад уже шел к исходу, а в Искоростене было тихо. И на все вопросы о полюдье, о приготовленных становищах для постоя и о сборе дани никто и говорить не желал.

И Свенельд не стал церемониться. Велел приволочь бояр древлянских, палил им бороды, суставы выламывал. Все дознавался – что происходит? И те не выдержали: признались, что было повеление от волхвов разойтись по чащам, скрыться и ничего людям из Руси не давать.

А дальше и совсем худое начало твориться. Стали кмети из дружины Свенельда пропадать один за другим. Оставит он стража, где надобно, а наутро ни стража, ни следов его. Искали, допытывались, но люди все исчезали бесследно. И страх пошел по отрядам Свенельда, ропот: мол, не все ладно, а там и того хуже – волхвы киевские нечисть учуяли. Начали ходить по окрестностям Искоростеня группами, да только сила их вещая подводила, и волхвы пропадали, как до того дружинники.

Свенельд усилил охрану, не велел никому в одиночку удаляться. И несколько дней прошли вроде бы спокойно. Однако люди чувствовали себя словно во враждебном окружении. Да и неудобства в постое стали ощущаться. Кому коня надо было подковать, кому баб хотелось. Но не было никого. Вскоре и с пропитанием начались перебои. Свенельд отправил отряд на охоту, да только никто не возвратился. А это уже совсем плохо. Посадник за каждого своего дружинника ответ нес, а он ума не мог приложить, что скажет в стольном, куда люди его бесследно пропали.

К тому же было у Свенельда еще одно дело: не зря ведь столько твердил в Киеве о наличии у древлян живой и мертвой воды, вот и хотел оправдаться, чтобы болтуном не сочли. Стал с волхвами своими решать, мол, поискать ли, однако те наотрез отказывались одни уходить в глухие чащи, все о чародействе твердили, об опасности. Один Коста осмелился удалиться из Искоростеня, но и тот вскоре вернулся, встревоженный, испуганно озирающийся, и то же твердил: дескать, колдовство великое разлилось по чащам древлян, нежить лесная ходу не дает, сам еле живой вернулся. И все же, несмотря на испуг, чувствовалось, что Коста был чем-то удовлетворен. Словно был доволен тем, что воочию убедился: предсказания его наставника Веремуда оправдались, и древляне спешат отделаться от пришлых с помощью чар.

– Ну, и как нам теперь быть, забодай меня комар! – горячился Свенельд.

– А вот как, посадник. В Искоростене сиднем сидеть нам нужды нет, так что лучше давай все скопом в леса пойдем. Нежить, она и с одиноким смертным, и с небольшой ватагой совладать сумеет, однако я еще не слыхивал, чтобы супротив целой дружины устоять могла.

– А не сгубим так всех? – поинтересовался Свенельд, невольно припомнив свои приключения в Нечистом Болоте. И сам себе ответил: «нет». Была в нем уверенность, что какой бы силой ни обладала нечисть лесная, но если человек смел, то он сильнее. Да и волхвы-кудесники с ними, смогут подсобить. Не зря же их взяли с собой.

Ко всему прочему Свенельд все не оставлял задумку разыскать Малфриду или хотя бы через мать ее попробовать проведать, куда подевалась девушка.

«Вот и попробовал», – вздохнул варяг. И заворочался на жестком ложе, вспомнив, как нашел полуживую Енею, как та предупреждала о ком-то жутком, кто ищет Малфриду. К чему бы это? Свенельду стало не по себе. Понимал, что сглупил, решив оставить единственную помощницу, которую удалось найти в племени древлян. Эх, будь с ним Малфрида, сколько бы он смог! А он ревности глупой Межаксевы убоялся да не пожелал будить подозрения у почитаемой княгини. И древлянская девушка сгинула, как и не было ее. Хотя не совсем так. Дитя ему волхвы принесли от нее. Девочка эта и поныне среди челяди Ольги живет, и княгиня, поговаривают, ее даже иногда к себе берет, балует, словно родную. Отчего бы это? Не потому ли, что, как сказывали принесшие малышку волхвы, его она дочь, Свенельда?

Посадник резко сел, глядя на отсвет от каменки на бревенчатой стене. И как же он раньше не задумался, зачем это волхвам с дочкой Малфриды нянчиться? Неужто проведали, что она тайны древлянской земли чужаку раскрыла? У Свенельда невольно сжалось сердце, как подумал, чем это может грозить девушке. Однако, похоже, служители не сделали ей зла, раз о ребенке ее позаботились. А возможно… И эта мысль показалась здравой: не у волхвов ли лада его лесная?

Свенельд припомнил, что давеча он велел пленить неожиданно вышедшего навстречу дружине местного волхва. Может, имеет смысл и о Малфриде его спросить?.. О Малфутке, как она звалась тут. Да только не было у Свенельда уверенности в том, что, если волхв молчит обо всем остальном, он заговорит о какой-то древлянке. А ведь Свенельд узнал этого служителя. Он был одним из тех, кто принес на Гору маленькую Малушу.

Решение созрело, однако Свенельд пока не стал торопиться. Вновь прикорнул на лежанке, чтобы хоть немного поспать перед завтрашним выходом. Но, как и раньше, не спалось, думы одолевали. Вспоминал, как к ним на тропу вышел этот неказистый волхв, в котором и солидности никакой не было. Просто мужичок с курчавой рыжей бороденкой, и только обилие костяных амулетов указывало на его причастность к сомну служителей.

Этот волхв словно ждал их в очередном опустевшем селении. Стоял прямо и не спешил схорониться, когда его окружать начали.

– Меня послали к вам от земли древлянской, – заявил важно, а потом, поискав глазами в толпе, обратился к Свенельду: – Весть у меня к тебе, посадник. Пока ты не загубил всех своих людей, поворачивай назад с миром. Никто тебе зла не причинит, если сговоримся. Ты же в Киев возвращайся да доложи князю Игорю, что неподвластно ему больше это племя.

Свенельд смотрел на храброго волхва, облокотясь о луку седла. Хмыкнул так, что зазвенели пластины на броне.

– Глуп ты, кудесник, если с такими словами ко мне пришел. Земля эта наша, я над ней посадник и ни за что на свете не уступлю ее кому бы то ни было. А тебя… Взять его! – приказал он своим людям.

Волхв не стал сопротивляться. Позволил отобрать у себя посох, молчал, пока его связывали. Только глядел на Свенельда с укором.

– Гляди, не пожалей потом, варяг.

– Поговори мне, бродяга!

Волхва сначала не тронули, держали при себе на всякий случай. Коста поговорил с ним и сообщил, что зовут служителя Митавшей, что послали его местные кудесники, надеявшиеся, пока это возможно, решить все по-мирному. А если к их слову не прислушаются, грозятся наслать страшные беды.

И тем ни менее, первую ночь воины полюдья провели спокойно. Расположились на постой в опустевших землянках, а кто и просто под открытым небом, сидели у костров, варили кулеш, пели песни под перезвон гуселек. Да и весь последующий день горя не знали. Свенельд уже тогда Енею разыскивал, а его люди даже оживились, когда наконец стали попадаться селища с древлянами, даже начали отмерять положенную дань. А вот к ночи…

Свенельду и сейчас было жутко вспомнить, как в конце его растянувшегося цепочкой войска вдруг раздались жуткие крики, вой, а когда дружинники поспешили на шум, то увидели невероятное. Лесные волки, словно псы натасканные, выскакивали из лесу, с рычанием кидались на людей, вспрыгивали на крупы коней, грызли их, впиваясь в тело. А там и туры дикие, обычно обходившие людей стороной, словно одурманенные, наскакивали, таранили рогами верховых конников, топтали пеших. С визгом вылетали из чащи свирепые вепри, вспарывали страшными клыками. Потом слетелись вороны, совы, ястребы – все как в наваждении. Да не просто так слетелись – вцеплялись когтями в глаза, били клювами. Люди кричали и отбивались, разили оружием, но лесное воинство будто и не замечало отпора. А главное, было их столько, словно со всех чащ древлянских согнали, словно шли они, повинуясь чьему-то слову – озлобленные, жуткие, оскаленные.

Немало тогда людей Свенельда было убито и покалечено, и отбиваться пришлось в густой темноте, откуда зверье налетало, как призраки. Лишь ближе к рассвету, опять-таки будто по велению могучего хозяина, зверье отошло, бросилось обратно в чащу. А люди стояли забрызганные своей и звериной кровью, тяжело переводя дыхание и взволнованно переглядываясь.

Коста тогда отметил, что, видимо, где-то петухи зарю прокричали, поэтому ведовская сила мощь свою потеряла. Однако люди были так поражены случившимся, так испуганы и обескровлены, что ни о каком продвижении дальше и речи не могло быть.

Пришлось подбирать убитых и раненых, лечить пострадавших, утешать тех, кто поддался исполоху. Волхвы тут как раз и пригодились. Их сила благотворно влияла на людей, умение врачевать пригодилось. А тут еще и повезло несказанно: под корневищем поваленного дерева обнаружилась чародейская вода, в существование которой уже почти не верили.

Свенельд больше всех обрадовался. Теперь не станут говорить, что он несет невесть что. Если, конечно, будет кому о том поведать. Ибо в душу храброго варяга начал закрадываться страх.

Зато его люди сразу воспрянули духом. Толпились, оживленно гомоня над чудодейственными источниками, – один был голубоватый, другой золотистый, как солнцем напоенный. Волхвы долго читали над водой заклинания, потом добывали чудесную влагу, обмывали раны страждущих, которые срастались прямо на глазах, подносили живую воду, поили раненых.

Свенельд сам не удержался, испил той водицы – сладка она оказалась, силы будила, несла радость.

А потом источники погасли, будто исчерпав свою силу или, будто опять кто-то погубил их. Вода стала обычной, однако, испытав ее силу, люди уже не думали отступать. Страх-то, конечно, как был, так и остался, но уже созрело решение: идти дальше и добыть воды чародейской: мол с ней не пропадешь.

Ну а Свенельд, едва восстановив силы, отбыл на поиски Енеи. Ему необходимо было отыскать старую древлянку и вызнать у нее, куда поделась Малфрида, а там девушка ему непременно подсобит, поможет отыскать чудесную водицу. Перед тем как на поиски уходили, Свенельд велел жестоко пытать волхва Митавшу и узнать у него, кто беды на людей насылает, как бороться с этим. И хотя волхвы обычно словно сделаны из другого теста, могут стойко терпеть муки, варяг не сомневался, что рано или поздно волхв заговорит. Соловьем запоет, когда с него ремни мясные резать будут да углями горящими засыпать.

При воспоминании об этом посаднику даже легче сделалось, заснул быстро и сразу – будто огонь вмиг погас и он провалился в тяжелую, поглотившую его черноту. Однако ненадолго. Свенельд проснулся весь в холодном поту, задыхаясь. Такие страсти снились… А пришел в себя – различил крики. И жуть такая взяла, словно и наяву было продолжение сна.

Оказалось, и впрямь было. Посадник услышал исполненные ужаса и муки крики, вой множества глоток. Он было кинулся к двери, откинул занавешивавшую ее дерюгу, а вот створку распахнуть не мог. Дрожал как осиновый лист, опасаясь увидеть то, что там творилось…

Когда створка все же неожиданно распахнулась, даже отскочил, меч выхватил. Насилу успел руку остановить, когда в землянку ввалился Коста.

– Крепись, посадник, – вымолвил он, почти задыхаясь. Сам бледный, глаза дико блестят под нависшими седыми космами. – Крепись, не дай овладеть тобой мороку. Ибо наваждение это. Нет ничего, но такое мерещится…

Они вдвоем вышли наружу. Действительно, вокруг не было ничего, если не считать того, что ветви леса ходуном ходили, будто при сильном ветре. Но не было ветра, лишь все колыхалось и дрожало. Дрожали и люди, сбившись в кучу, махали оружием, словно отражая кого-то невидимого.

– Не поддавайтесь страху! – кричали волхвы, делали бесполезные усилия сотворить вещие знаки. И взывали: – Наваждение это! Нет тут никого, кроме могучей злой воли, которая вас гнетет!

У Свенельда от переполнявшего его страха клацали зубы, глаза застилал холодный липкий пот. Хотел было послушать волхвов, да едва соображал что. Он видел, как некоторые из его людей, как оглашенные, с криком кинулись в чащу, кто-то на своих же бросался, кто взывал к помощи невесть от кого.

– Эй, Свенельд! – как сквозь лихорадку горячечную различил посадник голос Косты. – Вода тут нужна. Да не чародейская, а та, какую с собой иногда христиане носят. Есть ли среди твоих людей такие, кто поклоняется Христу?

Свенельд сжал виски, пытаясь сквозь обрушивающийся ужас вспомнить, кто в его дружине есть из христиан. А ведь есть же…

– Стоюн поклоняется распятому сыну плотника, – насилу выговорил он. – У него спроси.

Как Коста умудрялся справляться с наваждением, было трудно представить. Но тот все же сумел разыскать высокого воя, выспросил у него, что надо. И ведь не ошибся. Вскоре Свенельд уже видел, как Коста да еще пара волхвов обходят округу, что-то брызгая на колышущиеся ветви. Соображать будто легче стало. Варяг заметил, что лес замирает, люди оседают на землю, все еще бурно дыша, однако уже не голося, как оглашенные. Вскоре и вообще тихо стало, только служители все еще описывали круги вокруг стойбища, размахивая амулетами.

– Сколько же воды было у Стоюна, раз так быстро помогло? – спросил Свенельд у Косты.

– А много ее и не надо. Зато водица эта христианская против морока – самое верное дело.

Тут было о чем задуматься. Однако не дали. Подошел один из волхвов с сообщением, что принесенная из лесу старая древлянка отходит. Кличет к себе посадника.

Енея слабо приоткрыла глаза, когда Свенельд подсел рядом.

– Скажу что… Я бы и не поверила, но чую, не солгал мне черный.

– Кто-кто?

Ее голос едва прошелестел:

– Малфутка-то моя – чародейка. Сила у нее немалая…

И все. Взгляд словно улетел куда-то, изможденность сменилась покоем.

Свенельд закрыл ладонью ее глаза и пошел к своим. Видел, как уже полностью оправившийся воевода Дубун обходит стоянку, оглядывает, что да где. Пострадавших подсчитывает, отдает распоряжения. Свенельду надо было бы ему помочь, а он об услышанном думал. Такая милая и ласковая девушка, как Малфрида, и с чародейством знается? Но посаднику казалось, что он и раньше уже догадывался об этом… Или знал? Вспомнилось ему, как девушка ворожила на снег и тот пошел, будто по ее повелению.

И тем не менее, варягу не верилось. Чтобы такую силищу ведовскую иметь… Ну да ладно. Если Малфрида и чародейка, что ему с того? Ах, найти бы ее и, если она на самом деле кудесница, то с ее силой… Малфрида ему верной была, любила, вот и помогла бы в этом непростом полюдье.

И опять не дали ему поразмыслить спокойно. Подошел ярл Торбьорн с сообщением, что захваченный волхв Митавша говорить начал.

В землянке, где пытали волхва, стоял спертый запах древесного угля, крови и пота. Свенельд даже закашлялся от смрада, посмотрел на окровавленное тело на земляном полу – страшное, со вздувшимися волдырями там, где недавно была рыжая борода волхва. Митавшу отлили водой, он поднял голову, глянул на варяга.

– Только с тобой говорить буду, посадник. Остальные пусть прочь идут.

Когда они остались вдвоем, Митавша сказал:

– Есть у нас ведьма, которой одной под силу сделать то, с чем и десяток ведунов не управится. И сидит она на Нечистом Болоте, там, где островок соснами порос. Знакомо тебе то место, варяг?

Свенельд чуть кивнул, а у самого сердце гулко забилось. Не любил он вспоминать, что там пережить пришлось и какого страха натерпеться. Хотя чего там… После недавнего непонятного ужаса предыдущему было хоть какое-то объяснение.

– Это ваша ведьма насылает зверей и морок, губит моих людей?

– Да. Она и ночью ворожить может, и свет дня ее не остановит. Сильна она… И учти, варяг, наша ведьма не успокоится, пока не разделается с вами. Ей это под силу.

– Но ей-то что до нас?

– Она древлянка и хочет изгнать с древлянской земли людей из Киева. И если не найдете ее на Нечистом Болоте, никто из ваших из полюдья не возвратится.

Он говорил, задыхаясь, вновь и вновь поминая о Нечистом Болоте. Свенельду в какой-то момент даже показалось, что Митавша улыбнулся искалеченными губами. Словно был доволен, что признался варягу.

Свенельд спросил:

– Смертные в силе погубить ведьму?

– А ты рискни, посадник.

Опять та же странная кривая улыбочка, издевательское выражение глаз. Вот пес! Смердит, кровищей истекает, пожжен весь, а все же улыбается, древлянин вонючий. Свенельд даже захотел ударить его, но понял, что улыбка волхва застыла маской, а взгляд пустеет, как перед тем у Енеи.

«Что-то мрут вокруг меня все, как мухи!» – с досадой отметил варяг. Но еще большую досаду ощутил, когда понял, сколько новых смертей произойдет, если пойдут они искать эту ведьму… На Нечистое Болото. Не успокаивало даже воспоминание о том, как некогда они вдвоем с Малфридой смогли там отбиться. У них тогда не было иного выхода, а вот завести доверенных ему людей в этакое место… Даже мысль о бивших там чародейских ключах не тешила.

На рассвете посадник собрал своих воевод и ближайших дружинников, поведал, откуда все их злоключения. И объяснил – два у них есть выхода: либо и впрямь идти в это лихое место, Нечистое Болото, либо…

Воеводы, на себе испытавшие лють злобной ведьмы, сразу ухватились за второе.

– Повертаем, посадник. Назад, в Искоростень. Там Мала дождемся, с ним и решим, как быть.

Свенельд криво усмехнулся, зеленые глаза по-кошачьи прищурились. Спросил: отчего они так уверены, что древлянский князь захочет с ними дело иметь? Особенно после того, как они вернутся не солоно хлебавши. Нет, тут надо дважды все обмозговать.

Его мало кто слушал. Людям хотелось вернуться к привычной жизни, перестать пугаться всякого шороха и ожидать непонятных напастей. Когда войско так едино на своем настаивает, воеводе остается принять их решение.

И Свенельд махнул рукой: мол, возвращаемся. Хотя на душе было скверно. Вернуться означало не оправдать надежд Ольги.

Однако теперь покинуть леса уже не получалось. Уже с утра, едва стало светать, неожиданно потеплело и появился такой густой туман, что люди с трудом видели друг друга, а в двух шагах и конник исчезал за белесой дымкой. К тому же за слоями тумана невозможно было определить направление.

– Вновь чародейство древлянское, – ворчали дружинники, скользя по раскисшей земле, превратившейся в сплошное месиво из опавшей листвы и грязи.

Настроение у всех было подавленное. Хотелось протереть глаза, увидеть хоть что-нибудь за белесой густой дымкой. Шли почти на ощупь, натыкались на плотно стоявшие, оплетенные бурыми лишайниками стволы, остро торчавшие сучья, бурелом. А порой и вовсе не по себе становилось, когда мерещилось, словно какие-то маленькие, но цепкие лапки хватают за сапоги, мешают идти, и люди то и дело ругались, вскрикивали, топали ногами, стряхивая этих невидимых тварей.

Вскоре даже самым привычным к лесным переходам стало ясно, что выбраться из чащи и колдовского тумана у них не получится. Жутко было, хотелось прижаться к своим, даже опытные кмети молчаливо озирались, испытывая непривычное чувство растерянности и подавленности. Люди переговаривались: мол, не могла же исчезнуть ими самими проторенная дорога? Но все же пути не было. К тому же в зарослях за мглой то и дело чудились какие-то подозрительные шорохи и скрипы, некое невнятное бормотание. Пойти проверить ни у кого не возникало желания, дружинники сбивались в кучу, ибо сейчас отстать, удалиться от своих казалось верной погибелью.

Свенельд был непривычно молчалив, не отпускал обычных злых шуток, не подбадривал воинов, как полагалось хорошему воеводе. Он понял, что их попросту водят кругами – его дружина каждый раз за разом возвращалась на прежнее место у опустевшего селения. День провозятся в тумане, а к ночи – как будто и не шли никуда. Только усталость и уныние наваливались на людей. Да еще слабость. Запасы подошли к концу, пришлось резать добрых коней, а для русича это – все равно что друга убить.

На пятый день кружения Свенельд вызвал Косту и неожиданно спросил о святой воде христиан. Если от нее уже был толк, может, и сейчас попробовать?

– Не стоит на это рассчитывать, посадник, – угрюмо ответил волхв. – У Стоюна уже ничего не осталось, да и не всегда та вода помогает. Она-то губит колдовство, если оно рядом, но разве ты сам не видишь? Впрочем, ты ведь не волхв… Но вот что скажу: все наши невзгоды от некоего дальнего приказа. Тихого такого, но мощного. Чую я его, даже до костей пробирает…

Свенельд чуть кивнул. Пусть он и не волхв, но даже он различал кое-что. Словно кто-то могущественный приказывал ему идти в неком направлении. И варяг знал куда: к Нечистому Болоту. Стоило ему об этом подумать, как туман словно начинал редеть, возникал просвет между деревьями. Выслать бы следопыта вперед… Но Свенельд понимал, что сейчас никто на такое не решится. Ибо нечто тяжелое и давящее упорно влияло на все умы, стучало в души, пробуждая дикий страх. Другой мир, холодный и неживой, ходил совсем рядом. Он звал.

Посадник вновь собрал воевод.

– В Искоростень мы так не доберемся, клянусь Перуном светлым. Да вы и сами уже, думаю, догадались. Поэтому, пока нас окончательно не заморочили да не сгубили понемногу, стоит все же отважиться идти к нежити и проявить себя. Что молчите? Али вы не витязи киевские? Будем надеяться на силу своих рук и выучку, а не бороться с тем, чему и названия нет.

На это раз никто не упрямился. Только вечно недовольный всем Дубун спросил: сам-то Свенельд знает, что это за Нечистое Болото?

– Знаю, – кивнул варяг, взгляд его стал рассеянным и одновременно напряженным, будто виделось варягу одному ему ведомое. – Приходилось там бывать и, как видите, целехонек. Правда, в тот раз у меня помощница была.

Дубун угрюмо буркнул в усы что-то вроде того, что представить Свенельда без бабы… Но на него не обращали внимания, слушали посадника. А тот уверял их, что, как бы ни была сильна и коварна нежить, человек все равно сильнее, за ним верх. Так убежденно говорил, что вдохновил своих дружинников. Они даже оживились, принялись собираться. И когда посадник решительно сел в седло и махнул куда-то в муть рукой, воины стали пристраиваться за ним, проверять оружие, даже подшучивать: мол, ужо мы покажем себя.

Свенельд тронул шенкелями бока коня и уверено поехал вперед. Даже начал различать тропу между деревьями, возникшую как будто из ниоткуда, но вполне проторенную, чтобы могли проехать все.

«Где наша не пропадала», – думал Свенельд, почти не понимая, как находит направление, почему знает, куда надо двигаться. Его вело некое тайное чутье, сродни интуиции животного, не поясняющее в полный голос, неслышно шепчущее: туда…

Так они передвигались целый день, потом другой. Леса древлян по-прежнему казались пустынными. Ни людского жилья, ни запахов дыма. Даже зверье будто затаилось, птицы перестали подавать голоса. Тихо, мутно, неясно. Целое войско словно затягивало в сырой пелене. Но и к страху люди стали привыкать. Разговаривали, вспоминали близких, даже подшучивали порой друг над другом. Свенельд слышал, как кто-то в тумане сказал, что не зря Свенельд так напорист – все для пресветлой княгини старается. Он бы и обозлился, да только это было правдой, а их странное перемещение было сродни тому, как бродят души в туманной скандинавской Хель[83]83
  Хель – холодный и беспросветный ад скандинавов


[Закрыть], где стираются все чувства, где охватывает холодное безразличие ко всему.

И вот, в очередной раз проснувшись на сырой земле, поеживаясь от холода, и, недоуменно моргая, он увидел вокруг деревья в ледяной замерзшей корке и уходившую вперед тропу. Даже улыбнулся. Ну что же, конец неизвестности, они пришли.

Свенельд приказал трубить в рог. Воины вскакивали, озирались со сна. Все помятые, грязные, мало походившие на то щегольское воинство, каким оно выступало из Киева. Но громкий звук рога оживил людей, они стали поправлять оружие, надевать шлемы. Ну, чему быть – того не миновать.

Только Свенельд выглядел озабоченным. Широко открытыми глазами он глядел туда, где за деревьями виднелся просвет. И пошел вперед, ни на кого не оглядываясь. Коста едва успел догнать его на опушке леса и даже присвистнул, увидев уходящее вперед заболоченное пространство. На первый взгляд – обычные болота с черными зеркалами стоячей воды, с камышом, зыбкой травяной сеткой под ногами, чахлыми деревцами… Но волхв различил какой-то отдаленный злорадный смех, а за ним некое жуткое подвывание, перемежающееся короткими сдавленными всхлипами.

– Куда это нас завело, посадник? – негромко спросил Коста, хотя почти знал ответ. – Это и есть то болото, о котором ты рассказывал? Что ж, хорошо, что уже светает. Нежить ныне без сил.

– С силой, – с какой-то рычащей злостью отрезал Свенельд. – С силой, которую направляют и при свете дня.

Лицо его было бледным и сосредоточенным. Глядел вперед, затягивая под горлом сетку бармицы, резким движением с лязгом вытащил меч. Привычно скинул из-за плеча на руку щит с круглым умбоном посредине.

– Ну, теперь наш черед. И пусть меня разразит Перун, если нам не предстоит показать, на что мы годны!

Он неотрывно смотрел вперед широко открытыми зелеными глазами.

Сзади слышался топот множества нагонявших их воинов. Они еще ничего не поняли, озирались по сторонам. И многие замерли, когда стоячие воды болота заколыхались, забулькали жижей, словно пробуждаясь. Дружинники хватались за обереги, иные по примеру старшого выхватывали оружие.

А Свенельд уже шагнул вперед, рубанул поднявшуюся навстречу корягу, тянувшую кривые суковатые лапы-конечности. Только щепа полетела да стон раздался, тяжелый, нелюдской, гневный…