Текст книги "Ассасин"

Брошенный Шампером нож пронзил звенья плетения и вошел едва ли не до кости. Тогда, в проеме окна, Мартин почти машинально вырвал его перед тем, как совершить прыжок. Да и потом, в пылу горячки и встречи с Джоанной словно забыл о ранении. Но Шампер метал клинок отменно, сильно, сейчас он это понимал. И если стальная сетка кольчуги хорошо спасала от режущих ударов в бою, то острие ножа прошло насквозь, разбив сцепленные кольца и прорвав стеганые штаны. Как же его ненавидел этот тамплиер, если вложил в бросок такую силу!

Да и Мартин ненавидел этого тамплиера. И теперь думал, что надо было дать ему упасть со стены, когда тот висел, извиваясь над бездной. Но Джоанна закричала:

«Это же мой брат!», и он бросился спасать маршала.

Глупость несусветная! Они оба с Джоанной еще пожалеют о порыве своего великодушия, когда де Шампер опомнится. Этот волк, идя за добычей, никого не щадит. Но посмеет ли он обвинить в пособничестве родную сестру?

Мартин оглянулся. Теперь шум у башен ордена как будто стал стихать, но он видел, как горящие факелы то там, то тут мелькают на территории лагеря, как вереницы огней движутся вокруг стоянки крестоносцев, где расставлены часовые. По их мельтешению он догадался, что его ищут, что, скорее всего, храмовники решили, что беглец постарается покинуть стан войска.

Он и собирался это сделать, но сперва ему нужно было вернуться к шатру короля Гвидо, где его ждет Эйрик. Смогут ли они бежать? Мартин от души надеялся, что храмовники даже мысли не допустят, что он осмелится вернуться в стан иерусалимского короля, где его знают и могут схватить. Но именно туда он и пробирался, таясь под сенью палаток, время от времени примыкая к группам спавших крестоносцев, вглядываясь во мрак, следя за отсветами огней преследователей.

Тамплиеры окружили стан крестоносцев в Арсуфе и скоро начнут его прочесывать. Этим они только вызовут раздражение отдыхавших после боя воинов. Крестоносцы наверняка будут возмущаться, расспрашивать, какого дьявола их тревожат в ночи, а значит, задержат храмовников. И у него пока есть надежда добраться до стана Гвидо, находившегося на побережье за руинами севернее Арсуфа.

Рана в ноге тревожила Мартина все сильнее, он терял много крови, голова уже слегка кружилась. Но он продолжал упорно и тихо двигаться. Уж прокрадываться он умел, выучка ассасинов ему сейчас очень пригодилась. Неслышный, как тень. Учителя в крепостях Старца Горы Синана так и называли его – Тень, уверяя, что тайно красться он обучился лучше других учеников.

Если бы еще не его рана! Мартин опять лег прямо на землю у какого-то шатра, когда мимо прошли охранники, патрулирующие стан воинства. Со своего места он видел совсем неподалеку стены большого зала, где недавно познал свою самую большую гордость и величайший позор.

Король Ричард… Какие у него глаза! Как свято он верит в свое дело! Король готов принять и возвысить всякого, кто так же, как и он, бьется за Святую землю!

А, к дьяволу! Об этом ли сейчас думать! Мартин стал подниматься, опираясь на здоровую ногу, пошел, волоча за собой отяжелевшую от крови раненую.

Пробираясь мимо навесов ордена Госпиталя, Мартин осторожно снял с веревок один из сушившихся бинтов и обмотал им себе голову и лицо. Следовало бы позаботиться и о ноге, но это подождет. Главное, что теперь, когда он обмотан почти до глаз, его никто не узнает, тем более что на нем нет котты с гербом его господина, короля Иерусалимского.

Стан пуленов и пуатевенцев короля Гвидо уже был близко, у самого берега. Мартин с наслаждением вдохнул влажный морской воздух, но расслабляться пока было рано, хотя сам лагерь Лузиньяна выглядел спокойным. Везде – у шатров, под телегами обоза, прямо на берегу – спали утомленные люди, притихшими выглядели и палатки, где отдыхали в этот час рыцари. Даже страж лагеря, казалось, дремал: облокотившись на длинное копье, он чуть покачивался на блеклом фоне моря, голова в островерхом шлеме склонилась.

Возле шатра Гвидо горел факел в стойке, чуть в стороне, у коновязи, слышалось пофыркивание лошадей. Мартин, едва дыша, пробрался к ним и едва не застонал от облегчения, усмотрев в темноте знакомую рослую фигуру в округлом шлеме, облокотившуюся о перекладину коновязи.

Когда Мартин неслышно возник из темноты, рыжий даже шарахнулся, увидев перед собой тень воина в кольчуге и с повязкой на лице.

– Эйрик…

Но тут силы его будто иссякли и он стал падать.

Приятель успел его подхватить.

– Священная кровь Тора! Малыш, я думал, ты уже все… Уже и не надеялся. Но, зная тебя, я так, по уговору только… Ох, Гвидо тут так орал! Сейчас он в шатре, напился с горя после того, как Конрад высказал ему, что он олух, раз снова доверился Арно де Бетсану. Как же они ругались! Я под телегой сидел, старался и носа не показывать. И молил всех богов, чтобы тебе удалось…

– Эйрик, ну помолчи! Нам надо поспешить. За мной охотятся тамплиеры.

Эйрик подтащил его к лошадям, но потом, вглядываясь в темноте в цеплявшегося в коня приятеля, неожиданно сказал:

– А ведь ты не выдержишь скачку.

– Выдержу. Мне жить хочется.

Но забраться на лошадь у него все-таки не получилось.

И Эйрик резко развернул его к себе.

– Слушай, малыш… В общем, гиблая это затея. К тому же патрули вокруг разъезжают. Знаешь, когда тут все угомонились, я раздобыл у генуэзцев одну из лодок. Сейчас море – лучший для нас путь, чем побережье.

Мартин даже всхлипнул. Лодка! Вот это удача! Как же он любил этого славного язычника!..

Небольшое суденышко было привязано у самого берега за веревку, туго обмотанную вокруг одного из прибрежных валунов. Когда они забрались в нее, Мартин обессиленно упал на днище. В правом бедре пульсировала боль, кровь хлестала из него, как из резаной свиньи, но с этим пока ничего нельзя было поделать.

– Дай мне весло, – сказал он, поднимаясь.

Но Эйрик толкнул его вниз.

– Лежи уж!

Надежно смазанные уключины не скрипели, когда он стал плыть под обрывами побережья, постепенно удаляясь от лагеря в Арсуфе.

Мартин отдышался, но потом решил, что если сейчас чего-то не предпримет, то попросту ослабеет и истечет кровью. Сорвав с головы повязку, он стал перетягивать ногу, чтобы хоть немного остановить кровотечение. – А ну, не двигайся! – зашипел сверху Эйрик.

Мартин застыл и увидел, как лицо его приятеля осветил отблеск огня. Чей-то голос прокричал с берега:

– Ты кто? Сознавайся!

– А что тут сознаваться? – выпрямившись во весь свой немаленький рост, ответил рыжий и так качнул лодку, что Мартин перекатился к ближнему от берегу борту.

Он замер.

– Говори, кто ты? – кричали из темноты.

Эйрик стал отвечать, Мартин понял, что Эйрик говорит на итальянском с заметным генуэзским акцентом.

– К своим плыву. Вот тот корабль, – указал он куда-то. – Взял снадобья у добрых братьев-госпитальеров для нашего капитана.

При этом он поднял для убедительности мешок с галетами, заранее припасенный им для побега.

Он еще пояснял, отвечая на вопросы, что припозднился из-за того, что ранее лекарям ордена Госпиталя было не до его сеньора Винченцо, они трудились над ранеными. А его генуэзец-капитан от коросты уже и сидеть не может, чешется, как блохастый кот…

– Откуда ты знаешь итальянский? – шепотом осведомился Мартин после того, как стражники, оглядев и расспросив рыжего великана, уверились, что это не тот, кого они ищут.

– Все мы служим Ашеру, – так же тихо отозвался Эйрик. Громче говорить он не мог – звук далеко летит над водой. – Я ведь, как и ты, где только не побывал. Они оба служили за плату.

Мартин продолжал возиться с порезом на ноге. Следовало бы и промыть рану, но придется потерпеть.

Пока он был занят перевязкой, на месяц наплыла легкая тень облака, и ее хватило, чтобы вокруг все померкло. Мартин сел на весла подле Эйрика, и они неслышно миновали генуэзский корабль, стоявший на рейде в стороне от других. Сквозь мрак беглецы видели на нем огонь, но лодка прошла достаточно далеко, чтобы их не заметили.

– Любят тебя боги, послав эту тучку, – тихо смеялся Эйрик.

«Меня любит Джоанна», – подумал Мартин и вспомнил, как быстро поцеловал ее напоследок. Зачем? В благодарность за помощь? На прощание? Но не смог не поцеловать. А, пустое!.. Он столько уже отказывался от нее… Но на этот раз простился навсегда.

– Все, парень, мы уплыли от них, – произнес Эйрик, когда они были достаточно далеко.

Вокруг не было ничего, кроме темной воды, едва заметных отдаленных силуэтов кораблей и их лодки. Вряд ли ее заметят на таком расстоянии.

Мартин молча налегал на весло, это отвлекало от пульсирующей в ноге боли. Он заметно ослаб и сбивался с ритма гребли. Эйрик заметил это и забрал у него весло. Самого же рыжего переполняло воодушевление. Он заявил, что они будут двигаться вдоль побережья столько, сколько смогут. В любом случае море тихое, ночью жара не донимает, а главное – они в безопасности. Захваченной же воды и сухих галет им хватит на пару суток. Ну а там и причалить можно.

– Ты понимаешь, Мартин, мы ушли от них! И больше не вернемся. Все, это уже все!

Рыжий был счастлив. Он вообще всегда надеялся на лучшее. Как же иначе в их работе?

Мартин тоже понимал, что это все. Он избежал опасности, он свободен, он едет к своей Руфи. И его ничто уже не остановит!

Но если все складывается хорошо, почему у него в душе такая пустота?

Глава 8

К вечеру третьего дня после славной Арсуфской победы крестоносцы дошли до Яффы.

Как и прочие строения христиан в Леванте, город подвергся разрушению сарацинами. Стены Яффы даже не полыхали, а сочились черным вонючим дымом. Разгромлено было все, что успели, а гарнизон бежал в страхе: весть, что произошло с защитниками Акры, разогнала мусульманских солдат еще до того, как пришел приказ Саладина преградить войску кафиров путь. И тогда султан велел разгромить город. За солдатами из Яффы бежали и местные жители. Только те, кому некуда было податься, остались и теперь бродили среди руин, подбирая какие-то вещи среди камней и мусора.

– Обычная картина, – произнес сидевший на коне подле Ричарда молодой Лестер. – Мы ведь и ранее видели подобное, не так ли, Ваше Величество? Ничего, восстановим и тут все. Ведь это уже наша земля. А мы все поднимаем из руин.

Этим и занялся Ричард в течение последующих дней. Пока он не спешил продолжать поход. Яффа, цитадель на побережье Средиземного моря, находилась всего в сорока милях от Иерусалима, и король рассчитывал сделать ее своим плацдармом для дальнейшего наступления на Святой Град. К облегчению христиан, в Яффе разрушены были в основном стены города, внутри же многие жилища не сильно пострадали, вот только крыши были снесены и ставни выбиты на окнах, чтобы крестоносцам негде было укрыться от зноя и непогоды. Но и тут им повезло: удушающая жара спала, с моря веяло прохладным бризом, на плодородных землях вокруг произрастали прекрасные сады, полные изобилия. Чего в них только не было – финики, гранаты, персики, виноград, только протяни руку и бери!

Близ Яффы протекали две реки – Яркон и Ракон. Большие желтые кувшинки покачивались на их водах, а рыбы при впадении рек в море было столько, что она так и плескалась, хоть руками лови. Виднелись на реках и большие водяные мельницы, пусть и разрушенные сарацинами, но восстановить их особого труда не составляло. Однако главное сейчас заключалось в том, чтобы укрепить стены, дабы иметь защиту. Поэтому крестоносцы, едва светало, начинали таскать камни, месили раствор, поднимали блоки. Трудились до полудня, потом наступал долгий перерыв, а на закате работа возобновлялась. Как и ранее при восстановлении Акры, король Ричард всякий раз приезжал смотреть, как идет строительство укреплений, и часто сам подавал пример, работая вместе с солдатами, превратившихся на эти дни в строителей. Рядом с Ричардом трудились и рыцари из его ближайшего окружения: графы Лестер и Генрих Шампанский, рыцари Андре де Шовиньи, Робер де Бретейль, Бартоломью де Мортимер, Роджер де Сэйси, Рауль де Молеон и веселый, никогда не унывающий рыцарь-шорник Адам Толуорт. Все они работали на стройке, все были в пыли и известке с головы до ног, а после трудов, по вечерам, долго плескались в море. Благо, что море близ Яффы было просто великолепным! Теплое в любую пору года, с мягким песком на побережье, с разбивающимися о скалы неподалеку от берега большими волнами. Пенные всплески на камнях так красиво смотрелись в лучах заката! А потом, разбившись о скальные выступы, волны доходили до песчаных пляжей уже как усмиренная ласковая лошадка. Чистое удовольствие было понежиться в этих теплых водах на песке!

Присоединившийся к купальщикам ученый Онфруа де Торон рассказывал крестоносцам:

– Считается, что Яффа получила свое название по имени сына Ноя – Яффета. Это он построил здесь первый город, после того как схлынули воды потопа. А эти рифы, о которые разбиваются волны, – он указал рукой на море, – помнят события из греческих легенд: именно тут была прикована отданная в жертву морскому чудовищу царевна Андромеда, которую освободил герой Персей. Отсюда же некогда отправился в путь пророк Иона, и, как нам известно из «Деяний апостолов», здесь же останавливался у некоего Симона апостол Петр. Позже Петр отправился в Кесарию на первую проповедь язычникам. О, это дивный город, овеянный легендами и преданиями! Но при мусульманах Яффа была почти заброшена, хотя именно сюда долгие столетия прибывали паломники-христиане, чтобы дальше ехать по дороге на Иерусалим. Правители Фатимиды[36]36
  Фатимиды – династия правителей Египта до того, как власть захватил Саладин и основал свою династию Айюбидов.


[Закрыть] из Египта отличались веротерпимостью и пропускали паломников, если те уплачивали налог. Хотя и они не больно вмешивались, если прибывших христиан грабили. Вы видите, мессиры, корабли из-за этих рифов не могут приблизиться к побережью, обычно они бросают якоря прямо на рейде, а паломников перевозили в лодках арабские лодочники. Они же и грабили прямо тут, не выходя из лодок. И местные власти Фатимидов закрывали на это глаза. Но совсем стало худо, когда появились сельджуки: тогда христиан не только обирали до нитки, но и стали убивать. И все же преданные своей вере паломники вновь и вновь приплывали в Святую землю.

– А что было, когда образовалось Иерусалимское королевство? – спросил Ричард.

Онфруа улыбнулся. Поведал, что с приходом крестоносцев в городе началось бурное строительство. Именно сюда стали прибывать не только паломники, но и воины-христиане, решившие сражаться за Святую землю. И первым делом они отправлялись помолиться в большой храм Яффы, какой возвели тут в честь святого Петра. Храм столь великолепен, что даже неверные не стали его разрушать, правда, превратили в свою мечеть четыре года назад, когда город захватил брат Салах ад-Дина, Малик аль-Адиль.

При упоминании брата султана Роберт Лестер слегка толкнул Ричарда в плечо.

– Слышите, государь? Это ваш мусульманский приятель Малик постарался завладеть Яффой.

– О, осторожнее, граф! – Онфруа, заметив, что Ричард поморщился, отстранил Лестера от короля. – Вы забыли о его ранении.

Морщился ли Ричард оттого, что Лестер задел рану или при мысли, что так понравившийся ему брат Саладина осквернял христианские храмы, но он сделался мрачен. Взглянув на намокшую в воде повязку – он был ранен копьем при Арсуфе, – пробурчал, что-де это всего лишь царапина, а вот то, что он не получил ответа на свое послание к Султану, его беспокоило. Львиное Сердце отправил послание уже несколько дней назад, предлагая встретиться и переговорить. Ответа не было. А ведь лазутчики ордена Храма поведали Ричарду, как был напуган и в какой панике бежал Саладин после поражения при Арсуфе. Значит, он должен быть заинтересован в переговорах. А тут еще Медведь ворчит, что Ричард не послушал его и не кинулся в погоню за султаном. О, крестоносцы разбили бы его окончательно, они ворвались бы за остатками воинства султана в сам Святой Град!

Кто бы мог это знать! Успех был совсем близко… Но тогда Ричард опасался засады и не рискнул удалиться вглубь незнакомой враждебной земли от моря и кораблей. Однако теперь, как оказалось, его осторожность дала повод бургундскому герцогу упрекать короля в нерадивости… если не в трусости.

Горькие мысли. Ричард хмурился, а услужливый Онфруа де Торон все справлялся, не тревожит ли короля рана. Знал бы он, какие рубцы несет в своем сердце Ричард!

– Ты слишком трепетный, мой друг Онфруа. А рана… Я воин, на котором все заживет, как на кошке, у которой девять жизней. И вместо того чтобы донимать меня, словно заботливый госпитальер, ты бы лучше поведал нам, как там с отъездом Конрада Монферратского. Ты проводил его?

Тонкое красивое лицо Онфруа при этом упоминании окаменело. Он считал, что Ричард унизил его, заставив лично проводить маркиза, который забрал у него жену. Для Ричарда же неожиданное желание Монферрата вернуться в Тир было, с одной стороны, огорчительно, ведь он терял войско маркиза, какое пригодилось бы тут, но, с другой, неугомонный защитник Тира будет меньше интриговать – король помнил, как он сразу дал понять, что поддержит Медведя и Леопольда Австрийского, ратующих за немедленное выступление на Иерусалим. Однако Ричард понимал – его войско слишком утомлено после изнурительного перехода. Солдаты хотели отдохнуть, и Ричард, который провел в армии почти всю жизнь, чувствовал их настроение как никто другой. Поэтому он склонился к мнению тех, кто советовал для начала укрепиться на побережье. На последнем настаивали оба ордена – госпитальеры и тамплиеры, но главное – этого просили итальянцы: пизанцы, генуэзцы и венецианцы, для которых любой оплот на побережье становился базой для развития торговли. Ричард прислушался к ним: итальянцы хорошо снабжали его армию, и он не мог не брать их мнение в расчет. К тому же он понимал, что ему надо не единожды все продумать и взвесить, прежде чем двинуться с армией на Иерусалим, вглубь вражеской территории.

О скалистую гряду разбилась очередная морская волна, почти скрыв за фонтаном пенных брызг стоявшие в отдалении на рейде суда флота крестоносцев. Ветер с моря усиливался, но нес с собой веяние ласкового южного зефира. В этот момент кто-то из рыцарей Ричарда указал на прогуливающихся на террасе дам: Джоанна де Ринель и Дева Кипра совершали вечерний моцион по каменистой куртине вдоль моря.

– Вы поглядите, что делает ветер с их одеяниями! – засмеялся граф Лестер.

Действительно, легкие, летящие подолы платьев то взлетали вверх, открывая ноги женщин едва ли не выше колен, а то под давлением воздуха облепляли их тела, очерчивая изгиб бедер, груди и живот так, что, казалось, обозначалась даже впадина пупка.

Но Ричарда куда более смутило, что женщины вышли на стену там, откуда был виден он сам с его приближенными. И если Джоанна, завидев нагих мужчин в волнах прибоя, сразу отвернулась, накинув вуаль, то Дева Кипра, наоборот, застыла, не сводя с них взора.

– Подайте мне одежду! – поспешил приказать Ричард, покраснев при мысли, что женщина увидела его наготу.

Его заслонили, кентербериец Адам укутал Его Величество широким белым полотнищем, стал растирать.

– Все, государь, ваша кузина Джоанна увела эту греческую чаровницу. Клянусь лучшими кожами в лавке моего отца, только леди де Ринель удается справляться с Девой, которая кружит головы как вашим графам, так и простым крестоносцам. Ибо как взглянет она своими черными очами, как колыхнет пышной грудью…

– Молчите, Адам. Не забывайте, что вы говорите о венценосной особе. Эй, Роберт, – повернулся он к Лестеру, – твоя возлюбленная Дева Кипра порой ведет себя более чем вызывающе. Ты должен обучить ее достойным манерам.

– Я? Да сохранит меня Пречистая Дева от подобного. Синклитикия, – он единственный мог выговаривать сложное греческое имя царевны, – так хороша со своей настойчивостью и отсутствием целомудрия… Да и при чем тут я? Дева Кипра уже одаривает своими милостями нашего красавчика Онфруа. И правильно делает – надо же кому-то утешить торонтского барона. Ну а с ней Онфруа наконец-то перестал тосковать о своей изменнице Изабелле. Но иначе и быть не могло: эта гречанка – чистый мед!

Ричард постарался сделать вид, будто не расслышал его слов, и отвернулся, чтобы никто не видел, как он смутился. Ибо в душе Львиное Сердце был целомудрен, его шокировали излишне вольные речи, и он не хотел это показать. Чтобы отвлечься, король спросил, как там обстоят дела у его кузины Джоанны с Обри де Ринелем.

– Моя милая тетушка уже помирилась с Обри, – заверил его Лестер. – Даже жалеет его. Подумать только – остаться шепелявым! И угораздило же его откусить себе кончик языка!

Он говорил с участием, но при этом иные рыцари стали посмеиваться. В последнее время Обри извел окружающих своими вечными причитаниями. «Штоб я только шделал ш тем шарашином, который штукнул меня по голове!» – без конца повторял он. Ричарду было неприятно его нытье, как и неприятны смешки других рыцарей над родичем. Чтобы избавить Обри от насмешек, Ричард нынче услал его в окрестный рейд с Леопольдом Австрийским. Белокурый герцог так рвется сразу же идти на Иеру салим? Вот пусть сперва проверит округу и выяснит, насколько она безопасна, а если заметит засаду, пусть позаботится, чтобы расчистить путь остальному воинству.

Что Леопольду не повезло, Ричард узнал еще до того, как поднялся в находившуюся в его распоряжении постройку большого дома без крыши, которую для него покрыли тентом, дабы король мог спокойно отдыхать. Но сейчас там находился Леопольд, сидел у окна, смотрел на блестящее в закатных лучах море. Обычно шумный герцог из рода Бабенбергов показался королю непривычно смирным. Когда при появлении Плантагенета он поднялся и склонил голову, Ричард не сразу на фоне бивших в проем окна закатных лучей смог рассмотреть его лицо. Скорее он заметил кровавые потеки на светлых полах плаща герцога. И только позже понял, что Леопольд плачет.

– Вы послали нас на опасное задание, Ричард! – В голосе Леопольда слышался вызов, при этом он быстро стирал следы слез с лица. – Я потерял девять лучших рыцарей, когда на нас неожиданно напали.

Король сочувственно пожал ему плечо, не проронив ни слова. Смерть каждого воина-крестоносца была и его болью, в каком бы отряде и под чьим бы командованием он ни состоял.

– Да пребудут души их в мире, Лео. А теперь рассказывай, что случилось.

Он опустился на табурет и сам разлил по бокалам вино. С благодарностью подумал об Адаме: тот подал подогретое вино с пряностями. Для Ричарда это как раз то, что нужно: он чувствовал, как постепенно накатывает слабость, ощущал озноб. Переутомился? Сказываются последствия ранения? Но больше всего Ричард опасался, что это нахлынула застарелая хворь, малярия, какую он подхватил давно, еще в болотистых лесах Пуату. Когда она наваливалась, он на три дня выходил из строя: все тело болело, его трясло, как от холода, потом в голове мутилось, начиналось забытье… К дьяволу! Вот сейчас он выпьет вина и оно придаст ему сил.

– Я жду вашего рассказа, Бабенберг, – вскинув голову, повторил Ричард.

Леопольд сперва рассказывал медленно и неохотно, но потом слова так и полились. Оказывается, когда они отъехали от Яффы по старому пути паломников, местность сначала была открытая и им ничего не угрожало. К тому же в старых руинах вокруг Яффы уже расположились посты крестоносцев, и Леопольд рассчитывал, что в случае опасности их предупредят сигнальным дымом. Но все было спокойно, и они решили проехать как можно дальше. Неожиданно на них напали. Обстреляли, как уток в охотничий сезон, стрелы так и разили, под его людьми убивали лошадей, а они никак не могли понять, откуда же ведется стрельба, чтобы пойти в атаку. Казалось, стреляли отовсюду: из зарослей лощины, с покрытых фисташками холмов, из-за руин покосившейся башни в отдалении. Но стрелы летели в таком множестве, что падали не только кони, но и крестоносцы.

– Погоди! – прервал герцога Ричард. – Разве вы не были в полном боевом облачении? Ад и преисподняя! За время нашего марша по побережью вы должны были убедиться, что наши доспехи хорошо предохраняют от стрел.

Леопольд резко мотнул светлыми всклокоченными волосами.

– Но ведь это уже наши края! Как я мог подумать, что эти неверные псы посмеют напасть? И… да, Ричард, я не счел нужным облачить моих рыцарей в сталь с головы до ног. Мне важно было совершить рейд и убедиться, что округа чиста.

«Вот ты и убедился», – с трудом сдерживая гнев, подумал Ричард. Его стало трясти еще сильнее. От злости на самонадеянного тупицу Лео, от озноба, от жара, поднимавшегося изнутри. Голова кружилась.

Сжав зубы, Ричард Львиное Сердце слушал продолжение рассказа Леопольда, пока тот не начал хвалить родственника короля Обри де Ринеля. Ибо, пока они разбирались, откуда ведется обстрел, пока рыцари падали и гибли, Обри один не потерял присутствия духа и, схватив лошадь герцога Австрийского под уздцы, с криком «Отступаем!» помчался прочь. Он увлек за собой Бабенберга и тем самым спас и его, и тех из рыцарей, которые были еще в седле и могли следовать за ними. – А те, которые лишились коней? – спросил Ричард.

Герцог всхлипнул.

– Все мы под Богом ходим, Плантагенет. И пусть душа моя в смятении, но разве смерть за наше правое дело не открыла перед павшими ворота в рай?

«Ты сам погубил их, оставив во власти сарацин», – хотелось заорать Ричарду. Оставить своих людей! Тех из них, кого не убьют, наверняка сделают рабами. А ведь с Лео были и опоясанные рыцари. Какой стыд!

– Как только я налажу связь с неприятелем, мы постараемся выкупить достойных австрийских воинов, – пообещал он, понимая, что и в этом случае ему придется раскошелиться, ибо казна Леопольда слишком тощая, чтобы он смог позволить себе подобное.

Когда герцог удалился, Ричард устало облокотился о столешницу и стал пить вино. Его знобило все сильнее. Или это ночь в Яффе такая холодная?

– Три плохих дня, Дик?[37]37
  Дик – уменьшительное от Ричард.


[Закрыть] – фамильярно произнес рядом знакомый голос.

Блондель. Его любимый менестрель. Только своему любимому песнопевцу Ричард позволял порой так называть себя. Ибо талант не знает сословных преград, данными Богом дарованиями можно только восхищаться.

Блондель понял, что происходит с английским Львом, и подхватил его на редкость сильными для столь грациозного юноши руками. А рядом уже и верный Адам Толуорт. Вместе они уложили короля, накрыли львиными шкурами, столь прекрасно выделанными, что они казались мягче замши. Подарок Саладина, когда король свалился в первый раз в приступе изнурительной болезни под Акрой. Теперь еще это…

Ричард не хотел сдаваться, оперся о кладку стены.

– Позовите ко мне короля Гвидо! – хрипло ворчал он. – И пусть придет магистр ордена Госпиталя.

Ломота в костях донимала, хотелось пить, мысли путались. Но все же сквозь резь в глазах он различил, когда заколебались тени, увидел озабоченное лицо ангела в золотых кудрях. Лузиньян. За ним смутно маячила высокая фигура магистра-госпитальера в его темном плаще и белом тюрбане.

Ричард облизал пересохшие губы, пробормотал:

– Гвидо, пока нет военных действий, ты отвечаешь за Яффу. Если же война… Проклятье!.. Да я сам скоро… А пока, если появятся сарацины, то всем пусть распоряжается Гарнье де Неблус. Он знает эти места. И еще…

Собраться с мыслями было трудно, накатывал бред, и почему-то мерещилась грудастая Дева Кипра на стене. Легкая ткань платья облегала ее тело, подчеркивая все выпуклости…

Ричард затряс головой.

– Грех, это грех. Эй, кто тут?

– Мы здесь, Ваше Величество.

Какой же мягкий голос у Гвидо! И Ричард приказал ему: пусть в Яффу приедут королева Беренгария и его сестра Иоанна Плантагенет. Ему будет спокойнее, если его женщины будут рядом, а не там, куда направился предприимчивый маркиз Конрад. Гвидо должен послать за ними лучший из кораблей и лично встретить королев, если к тому сроку он, Ричард, не встанет. Нет, он встанет, встанет. Ричард клялся в этом спасением своей души… И звал свою мать, королеву Элеонору. Он бредил…

Король скоро справился с хворью. Уже на третий день Толуорт заметил, что Ричард осмысленно озирает покачивающийся под порывами ветра полог над головой. – Что угодно Вашему Величеству?

– Сколько я был в беспамятстве?

– Совсем немного, сир. Что вам угодно?

Горячий бульон, который он принес, был просто восхитителен. Ричард почувствовал зверский голод – верный признак, что он идет на поправку. За бульоном последовали вареное мясо, бокал вина и сладкий сок гранатовых плодов.

– Хорошо, что вы немного полежали спокойно, государь, – уверял Адам. – Лихорадка лихорадкой, но в покое ваше ранение совсем затянулось, лекарь даже снял повязку.

Ричарда более всего беспокоили дела в Яффе. Оказалось, что все даже лучше, чем он ожидал: Гарнье де Неблус со своими госпитальерами отогнал сарацин из окрестностей города, его стрелки теперь следят за подступами к Яффе, а маршал тамплиеров де Шампер отправился в поездку к Аскалону. Он сам доложит обо всем Ричарду по приезде. Пока же король Гвидо, поспешивший на зов английского Льва, отчитывался о проделанном.

Под его присмотром продолжалось восстановление стен Яффы. В этом очень помогают итальянцы, которые постоянно подвозят строительный материал и отдают его почти безвозмездно, в счет будущих дивидендов от Иерусалимского короля Гвидо, которые он охотно им обещает. Одновременно Гвидо приказал восстановить крышу в одной из прибрежных вилл, с террасой на море и куполом, который не совсем разрушили. Когда постройка будет завершена, там можно будет расположить королеву Беренгарию и сестру Ричарда Иоанну. Гвидо послал за ними одну из лучших венецианских галер. Море ныне спокойное, и венценосные дамы скоро должны приехать. Но на этой галере Гвидо отправил в Акру епископа де Бове. Воинственный прелат ныне не популярен, так как крестоносцы не могут забыть, как он бросил во время сражения при Арсуфе храброго Жака д’Авенского, и едва не плюют ему вослед. Отправить же Бове было еще тем выгодно, что теперь некому будет поддерживать воинственного Медведя, который все кричит, что Ричард не послушал его совета и не пошел сразу на Иерусалим. Леопольд после недавней стычки с сарацинами уже не сильно рвется выступать на Святой Град, а с отъездом де Бове герцога Гуго вообще мало кто поддерживает, кроме подвластных ему французов. Но даже Медведь понимает, что с его отрядами Иерусалим не взять.

Да, Гвидо неплохо справляется, если ему не приходится воевать. И Ричард, зная его способности, не зря поручил ему распоряжаться в Яффе, чтобы поднять престиж иерусалимского короля, заметно павший после того, как стало известно, что Гвидо по доверчивости сделал своим поверенным предателя Арно де Бетсана, который сбежал от самого де Шампера. Это упущение маршала рассердило Ричарда, и он с тех пор не общался со своим кузеном.