Текст книги "Ассасин"

Однако смешного для крестоносцев в этом было немного. Смерть настигала их везде, обстрелы держали войско в постоянном напряжении, особенно учитывая, что никто не ведал, где и когда вновь появятся конные сирийские лучники. Мусульмане с возвышенности наблюдали за продвижением колонны христианского войска вдоль береговой линии, их атаки следовали одна за другой, а с наступлением темноты даже участились. Многие крестоносцы были убиты, несмотря на ответные выстрелы лучников, раненых едва успевали отправлять в лодках на корабли. Однако те из воинов-христиан, какие были ранены легко, предпочитали оставаться в строю, как бы туго им ни приходилось. И по-прежнему двигались единой сплоченной массой, не поддаваясь на уловки людей султана разбить их колонну или быть увлеченными в атаку. Приказ Ричарда о единстве войска оставался незыблемым, и каждое из трех подразделений войска – авангард, центр и арьергард – по-прежнему представляли собой единое целое, но при этом могли самостоятельно действовать, подчиняясь своему командиру, если того требовали обстоятельства.

– Ну что, ты еще не пожалел, что отправился с крестоносцами на отвоевание пустой гробницы в Иерусалиме? – как-то спросил Мартина подъехавший к нему на марше Эйрик.

Мартин смолчал и оглянулся. Колонна крестоносцев медленно брела в полном облачении вдоль береговой линии. Солнце палило нещадно, доспехи раскалялись на воинах, а под ними еще были стегачи, подбитые льняной прядью, – иначе они не смогли бы противостоять стрелам сарацин, которые то и дело сыпались на колонну крестоносцев. Да, доспехи спасали им жизнь, но и делали ее в этом удушающем климате нестерпимой. Даже бриз с моря не приносил облегчения закованным в сталь людям. Обвисшие знамена, унылые лица, неспешный шаг пехотинцев, к которому приноравливались конники на понурых в этой духоте потных лошадях. Тяжелый путь. И все же никто не жалел, что участвует в этом марше. Крестоносцы даже порой начинали петь, убыстряя шаг.

Мартин вспомнил вчерашний вечер, когда после изнурительного дня рыцари разбили стан у моря, пройдя совсем немного, ибо Ричард, как и ранее, не хотел доводить людей до изнеможения. И вот, когда были расставлены палатки, но обессиленные люди еще не отправились на покой, священники провели вечернюю мессу. Они обходили отряды, а герольд возглашал на весь лагерь: «Господи, помоги Гробу Твоему!» Трижды взывал он к Богу, и все войско повторяло эти слова, возведя к небу глаза и руки. А после молитвы утомленные крестоносцы даже повеселели, будто вновь обрели надежду, и не было слышно никаких жалоб.

Мартина это упорство воинов-христиан поражало… но и восхищало. Когда перед сном многие хором запели псалмы, у него даже ком подступил к горлу. Откуда в них столько веры? Неужели эта вера в распятого сына плотника дает им силы? Восторгаться ли этими упорными людьми или иронизировать по поводу их убежденности в том, что у них есть дело, ради которого не жалко и жизни? «Спасение души» – так говорят священники. Но Мартин думал, что это всего лишь приманка для доверчивых. Однако же эта приманка превращала измученных людей в образцовое, дисциплинированное, непобедимое воинство.

И снова изнурительный марш, обстрелы, кровь, гибель, тепловые удары. Что касается короля, то он, как и ранее, в минуты опасности проносился со своим отрядом вдоль строя, успевал везде дать отпор, сохраняя войсковую колонну в движении, несмотря ни на что. Ричард поспевал везде, и люди с гордостью говорили, что английский Лев встает первым и ложится спать последним. Мартин даже гадал, спит ли он вообще? Но не восхищаться королемпаладином он не мог.

Наконец через четыре опасных, утомительных, непривычно жарких для франков дня их медлительное, но не утратившее боеспособности войско дошло до Хайфы, вернее, до руин, оставшихся от нее после приказа Саладина разрушить поселение. Здесь король Ричард дал войску отдохнуть двое суток.

Когда стемнело, Мартин расположился со своими людьми под навесом и стал смотреть на отдаленный хребет выступающей во мраке горы Кармель – он простирался на много миль вдоль побережья, а потом исчезал среди сожженных солнцем равнин. Там, на возвышенностях, где имелось немало источников, сейчас находились войска Саладина. Люди султана, более привычные к местному климату, легче переносили жару, у них на горé есть свежая вода, они могут пополнить провиант охотой. Тем не менее они пока не могли задержать или принудить упрямых крестоносцев к удобной для сарацин тактике боя.

В какой-то момент Мартин оставил своих людей, чтобы ополоснуться в море. Ночь была темная, безлунная, только огромные звезды сияли на небосклоне, отражаясь в тихо плескавшейся воде. Невдалеке от берега покачивались суда флота крестоносцев, и Мартин видел, как к берегу и обратно снуют лодки с продовольствием, лекарственными снадобьями, ранеными людьми, которых нужно перевезти на корабли.

Немного поплавав, Мартин вернулся в одну из небольших бухточек, образованных в размытом морем известняковом берегу. Он уже успел одеться, когда кто-то остановился в соседней бухте и позвал одного из лодочников:

– Эй, брат мой во Христе! Отвези меня вон на ту галеру.

Голос был властный и… знакомый. У Мартина по спине поползли мурашки. Уильям де Шампер! Его враг совсем рядом! У маршала в руках был пылающий факел, и Мартин едва успел накинуть капюшон кольчужного оплечья и отойти в тень, когда тот его окликнул:

– Мессир рыцарь! Судя по гербу на вашем облачении, вы из свиты Гвидо Иерусалимского? Как себя чувствует Его Величество? Я давно не навещал его.

Мартин ответил сухим, чуть сдавленным голосом:

– Вашими молитвами, господин рыцарь.

– Передайте ему мое почтение. Вы знаете меня?

Мартин только кивнул и поспешно отступил от света факела.

Де Шампер сел в лодку и отчалил, а Мартин смотрел ему вслед, не в силах унять дрожь. Проклятье, он боялся этого человека! Подумать только, чуть не столкнулся с ним нос к носу! Выходит, зря Мартин надеялся, что среди такого многотысячного войска маловероятно встретиться со своим врагом. Может, Эйрик прав и им лучше поскорее покинуть ряды крестоносцев? Но как? В данный момент это было невозможно.

Джоанна де Ринель стояла у борта галеры и наблюдала за медленно приближающейся лодкой.

– Милая, кажется, это ваш брат на том суденышке? – елейным голосом произнесла подле нее царевна Синклитикия, или Дева Кипра, как ее все называли, не в силах совладать с ее трудным для латинян именем.

– Вы очень хорошо видите в темноте, царевна, – сухо ответила Джоанна.

– О, вашего брата трудно не заметить. Такой привлекательный мужчина! Ах, сладчайший Иисус, если бы вы только представили нас друг другу…

– Он тамплиер – воин рыцарско-монашеского ордена! И довольно об этом! – оборвала ее щебетание англичанка.

Достаточно уже того, что она, оказавшись на корабле, вынуждена постоянно общаться с этой киприотской вертихвосткой. Увы, они плыли вместе, таков был приказ короля Ричарда.

Началось все после того памятного турнира у стен Акры, когда супруг Джоанны, Обри де Ринель, отличился в поединках с копьями. Тогда Ричард был к нему особо милостив, а позже вызвал к себе Джоанну.

– Милая кузина, – сказал король, галантно поцеловав ручку леди. – Ваш муж – отменный воин, столько наших рыцарей им восхищаются, а вы ведете себя с ним так неприветливо, что это уже породило слухи. Не забывайте, Джоанна, вы моя родня. Родня Плантагенетов! И мне не по нраву, что из-за вас о моем окружении идет дурная молва.

В тот момент молодая женщина не нашлась что ответить. Не объяснять же королю, что их брак с Обри изначально был ошибкой, что и сам прославленный де Ринель не сильно спешит наладить отношения с женой, предпочитая проводить время среди воинов, нежели в покоях супруги. Поэтому она лишь пролепетала в ответ, что Обри еще в Константинополе дал обет целомудрия, обязуясь избегать плотской близости с супругой, пока не будет отвоеван Гроб Господень. Хотя… Что тут таиться – они не просто не живут как супруги, а даже избегают друг друга, и многие действительно замечают, что Обри и Джоанна держатся, как чужие.

Ричарду не очень-то нравилось вести беседу на подобную тему с молодой женщиной. Этот грозный воитель смущался, оттого что приходится вникать в альковные отношения своей родни. Но дошло уже до того, что его об этом попросила Беренгария, сославшись, что ее советы насчет сближения с Обри Джоанна де Ринель попросту игнорирует. И Ричард решил сам переговорить с кузиной.

– Мы вступили в священную войну, мадам. И от каждого, кто оказался в походе, мы вправе требовать действовать сообразно заповедям Христовым. Вы говорите, что Обри дал обет целомудрия? Что ж, если это было сказано в подвластном схизматикам Константинополе, то любой наш священник легко освободит вашего супруга от подобного обета. Мне же важно, чтобы никакие сплетни и насмешки не пятнали образ крестоносца де Ринеля!

И Джоанна пообещала Ричарду, что исправит положение, будет вести себя с Обри как добронравная и приветливая жена. Ведь, ко всему прочему, у нее была и собственная причина, отчего она готова была помириться с супругом. Ибо Джоанна подозревала, что забеременела.

Благодарить ли ей за это Небо или, наоборот, ужасаться? Столько лет она считала себя бесплодной, столько молилась о ребенке, и вот теперь, когда дни ее месячных миновали и служанки уже стали шушукаться по углам о том, что же могло случиться… О, она и сама знала, что именно могло случиться! А ведь они с Обри не исполняли супружеский долг уже более полугода! Забеременеть же она могла… Да, Джоанна догадывалась, когда это произошло. Во время ее тайного свидания с Мартином в соборе Святого Андрэ. И вот теперь… О Небо! Никто не должен заподозрить, что она в тягости не от супруга. Теперь молодая женщина понимала, что, если о ее примирении с мужем не станет известно окружающим, она будет обесчещена, как блудница!

Однако помириться с Обри в Акре не вышло. И не по ее вине. Супруг просто не пришел к ней, когда она позвала его в свои покои. А у Джоанны не хватило духу сказать Беренгарии и сестре Ричарда Иоанне, что Обри пренебрегает ею – первой красавицей в свите Ричарда Английского, дамой, красоту которой были готовы восславлять его ближайшие сподвижники – начиная от молодого графа Лестера и заканчивая известным крестоносцем Жаком д’Авенским.

Что говорил сам Обри королю, Джоанна не знала. Но явно ничего хорошего о супруге, ибо вскоре в окружении короля уже стали ходить слухи, что Ричард собирается услать непокорную подданную, не прислушавшуюся к его советам. Увы, мир так устроен, что всегда и во всем винят женщину, дочь Евы, на которой лежат особо тяжкие грехи.

Вот тогда к Джоанне и пришел Уильям. Хмуро выслушал ее оправдания и уверения, что она готова отправиться даже с войском крестоносцев, только бы быть подле супруга.

– Я на твоей стороне, Джоанна, – неожиданно прервал ее смущенную, то и дело сбивающуюся речь Уильям. – А отправиться вместе с супругом в поход – неплохая идея.

Джоанна не понимала, о чем он. Ведь всем было известно, что своих дам английский король оставляет в надежно укрепленной Акре.

– Сестра, я попрошу Ричарда, чтобы ты поплыла на одном из наших орденских кораблей, которые будут сопровождать войско, – пояснил Уильям. – Там ты будешь в безопасности и под присмотром. Время от времени, когда появится возможность, я буду наведываться и забирать тебя на берег. Ты понимаешь зачем? Да, да, мне по-прежнему нужен этот лазутчик Мартин, или Арно, как бы он ни называл себя. Ибо он тут. Я знаю, я чувствую это. И не сомневаюсь, что он – одна из ячеек сети наших недругов, коварный и опасный шпион, который вынюхивает сведения и доносит своим нанимателям… А может, и того хуже, упаси Боже! – Тамплиер даже перекрестился. – Пойми, сестра, мне необходимо найти его, допросить или же просто следить за ним, чтобы узнать, кто его прислал и зачем. Ну а ты поможешь мне разыскать его и опознать.

Джоанна почувствовала раздражение. Разве она не сделала все, что велел ей брат? Даже выдала ему своего возлюбленного… Хотя и не призналась Уильяму, какое облегчение испытала, узнав, что у маршала ничего не вышло. Пусть Мартин и негодяй, как уверял ее брат, но ей было бы крайне тяжело узнать о его гибели. О нет, только не это!

Уильям же продолжал:

– Король Ричард прислушается к моей просьбе, когда я попрошу ввести тебя в свиту Девы Кипра, которая будет находиться на одном из наших судов. Ведь должен же кто-то из знатных особ войти в окружение кипрской царевны!

Джоанну эта идея не слишком вдохновила. О Деве Кипра не злословил разве что ленивый. Крупная, статная, иконописно красивая, царевна была слишком чувственна, чтобы вписаться в то целомудренное и благопристойное окружение, какое желал видеть подле своей нежной королевы Беренгарии Ричард. Киприотка же постоянно приставала к мужчинам, причем порой вела себя столь вызывающе, что это породило немало слухов. Крестоносцы с усмешкой говорили, что никакая она не дева, а… И звучало крепкое словцо, каким простые солдаты называли легкодоступных лагерных женщин. Но царевна была нужна Ричарду как наследница Кипра, и, чтобы слухи о ее распутстве затихли, ее надлежало куда-то услать. Но куда? Отправить ее на Кипр было невозможно – наследница Исаака Комнина была слишком лакомым куском, чтобы ее там не постарались похитить приверженцы ее отца, недовольные тем, что их остров отдали ордену Храма. Запереть в отдаленной крепости… Но Ричард все еще надеялся, что сможет выдать царевну замуж по своему разумению и с немалой выгодой для своих планов. Поэтому он и решил, что во время похода эту падкую на мужчин гречанку будут держать и оберегать на одном из кораблей ордена Храма, где суровые воины-монахи пресекут ее попытки вступать в предосудительные связи. Ну а Джоанна станет ее спутницей, будет приглядывать за ней. А заодно окажется в походе подле супруга, что поспособствует их примирению. Уильям же рассчитывал, что сестра продолжит вместе с ним поиски Мартина д’Анэ.

И вот сейчас Джоанна смотрела, как лодка ее брата подплывала к кораблю. Приблизившись, он сделал ей знак спуститься по трапу.

Она подчинилась. По приказу брата Джоанна была, как и ранее, в мужском облачении: длинная темная туника с опояской, безрукавка, обшитая стальными бляхами, суконное оплечье с капюшоном, под которым молодая женщина прятала свои длинные черные косы, уложив их низким узлом. Но сейчас, когда они направлялись к берегу в этой душной темной ночи, Джоанна еще не накинула капюшон и с этой прической смотрелась тоненькой, грациозной и одновременно величавой – так она гордо сидела, отвернувшись от брата-тамплиера.

– Надеюсь, когда ты явишься в шатер к Обри, он поймет, какое сокровище его жена, – с невольной нежностью в голосе заметил Уильям, любуясь сестрой при свете факела. – Я предупредил его о твоем визите, как ты и просила.

– Но сначала опять будешь водить меня по лагерю, – несколько резко отозвалась сестра.

Это была вторая их вылазка в стан крестоносцев. До этого они уже бродили между палаток, коновязей и костров, но тщетно. Да и краткой была их вылазка, учитывая, что Уильям услал сестру на корабль, как только в ночи объявили тревогу и сарацины стали обстреливать стан. На этот раз Уильям уверял, что подобного не случится: они расположились за руинами хайфских построек, а местность до самой горы Кармель хорошо просматривается, и там несут дозор лучники короля Ричарда.

– Отведи меня сразу к Обри, – со вздохом попросила Джоанна.

Уильям пропустил ее слова мимо ушей.

На берегу они стали неспешно ходить между палаток и лагерных стоянок, где у костров еще доедали свой ужин крестоносцы. Когда брат с сестрой приближались, можно было различить отрывки их разговоров.

У одного из костров на бретонском диалекте говорили об оставившем поход короле Филиппе.

– Он не видит никакого позора в том, что оставил армию! – горячились крестоносцы.

И тут же кто-то на французском говоре Иль-де-Франса[25]25
  Иль-де-Франс – историческая область в окрестностях Парижа, издревле принадлежавшая французским монархам.


[Закрыть] доказывал, что Филипп сделал все возможное, отважно сражался под стенами Акры, штурмуя Проклятую башню, и именно после его последнего натиска башня и, соответственно, Акра пали.

– И уж Капетинг, конечно же, раструбит об этом повсюду! – отвечали с насмешкой. – Теперь будет уверять весь христианский мир, что немало сделал для Святой земли.

– Наш король волнуется о своем королевстве, а не…

Говоривший осекся. Но за него закончили, все так же насмешливо:

– Да, а теперь король Филипп будет уверять, что наш Ричард прибрал к рукам все, что дала его победа.

Для крестоносцев Ричард был «наш», не важно, кто сидел у костра – датчане, бретонцы или те же французы, которые все еще горевали после того, как их государь оставил Палестину, и которые старались найти ему оправдание.

Джоанна проходила мимо, чувствуя на себе внимательный взгляд брата. Пусть смотрит. Она не видит здесь Мартина, да и уверена, что он уже отбыл. Отвез своих евреев, как он говорил ей. И Джоанне хотелось верить в то, что его волновало только это и что он не враг, как утверждал Уильям. В любом случае трудно вызывать в своей душе ненависть к человеку, которому отдала свое сердце, от которого носишь под сердцем дитя.

Брат с сестрой уже обошли французский стан, где выделялась большая палатка с гербом Медведя – лазоревыми и золотыми полосами в обрамлении алой каймы, – ярко выступавшим в свете отдаленных костров. Впереди Джоанна заметила шатер короля Гвидо с возвращенным ему гербом Иерусалимского королевства. Она пошла медленнее. Было нечто, что Джоанна не сказала брату: во время ее последнего свидания с Мартином она заметила на его котте эмблему Лузиньяна. И если он где-то тут… Джоанна надеялась, что сможет вести себя невозмутимо, если ее голубоглазый изменник бросит на нее свой непередаваемо влекущий взор. «Я люблю тебя, – говорил он. – Без тебя мне нет жизни!» Сможет ли она снова его предать?

И тут Джоанна увидела громогласного рыжего крестоносца, о чем-то разглагольствовавшего у костра, который горел неподалеку от палатки короля Гвидо. Она невольно замерла, но потом продолжила идти, даже более спешно, чем ранее.

– В чем дело? – Уильям взял сестру под руку.

– Просто устала. Отведи меня к мужу!

Но Уильям вместо этого сжал ее локоть и остановился. Его взгляд перебегал с одного лица на другое, потом он направился к сидевшим у костра крестоносцам, увлекая за собой Джоанну.

Они подошли совсем близко, когда размахивающий рогом с вином Эйрик заметил их. И замер на полуслове. Он знал Шампера, а отблески костра осветили и фигуру подле него. Кого это тащит тамплиер?

Джоанна стояла, низко склонив голову, чувствуя, как за ней наблюдает брат. И еще этот Эйрик удивленно воззрился на нее. Она задрожала, и удерживающий ее Уильям почувствовал это.

– Тебя тут кто-то заинтересовал, сестрица?

У него был нюх ищейки, а подозрительность делала его особо внимательным к каждой мелочи.

И тут Эйрик окликнул его:

– Эй, тамплиер, мы вот тут поспорили: ребята-пулены уверяют, что этим путем мы идем к Яффе. А я и другие интересуются, какого демона нам нужна Яффа, когда нас ждет Иерусалим?

Все повернулись к тамплиеру, кто-то даже подвинулся, предлагая ему место у костра. И Уильям принял приглашение, принудив усесться подле себя Джоанну. При этом он по-прежнему внимательно оглядывал собравшихся. Тут и пулены, и отданные под власть Гвидо крестоносцы из Пуату, земляки Лузиньяна. Многие из них светловолосые и синеглазые, но в отсветах костра маршал не видел никого, кто бы мог напомнить ему предателя Арно де Бетсана. И все они смотрят на него, ожидая пояснений.

– Да, мы идем к Яффе, – после паузы произнес де Шампер.

Многие тут же загалдели, стали говорить, что после их блестящей победы под Сен-Жан-д’Акрой они требуют похода на Святой Град!

Уильяму пришлось объяснять, что им опасно углубляться от береговой линии и отказываться от помощи с кораблей. Разве они не убедились, насколько флот облегчает их марш по этой земле? Глава похода Ричард предпочитает действовать наверняка, а захват Яффы, главного порта на побережье, который способен обеспечить бесперебойное снабжение войск, видится вождям крестоносцев необходимым шагом на пути к столице.

Его доводы показались солдатам разумными. Они только уточнили, сколько идти до этой Яффы? Ответ, что им надо преодолеть около шестидесяти миль, привел многих в уныние.

– Давай уйдем, Уильям, – дергала за локоть брата Джоанна. Она чувствовала на себе взгляд Эйрика и опасалась, что там, где рыжий, может оказаться и ее Мартин. – Уходим. Меня уже наверняка ждет Обри.

Проклятое упрямство ее брата! Он словно чувствовал исходившее от нее волнение. И неожиданно обратился к собравшимся:

– А скажите-ка мне, парни, кто ваши командиры? Я ищу тут одного человека, такого светлоглазого, недурного собой…

– Похоже, вы его уже нашли, мессир рыцарь! – неожиданно подался вперед Эйрик и сорвал с головы Джоанны капюшон. – Вот он, светлоглазый, недурной собой. Ай да милашка!

Джоанна только заморгала, вертя растрепанной темноволосой головкой.

Уильям побагровел, но даже слова не проронил. А солдаты вокруг гоготали, как гуси, потом стали говорить, что братья-храмовники еще те хитрецы – дескать, все время в молитвах и с мечом, а милашку и приголубить некогда. И что же это выходит, тамплиер разгуливает по лагерю с такой кралей, а им ни-ни. Даже в обоз Ричард повелел взять лишь самых уродливых прачек, а тут… Какие губки, какой точеный носик! Да и под этой грубой безрукавкой сиськи небось что надо!

Уильям сорвался с места, увлекая за собой сестру. Она спотыкалась в темноте, едва поспевая за ним.

– Все. Идем к Обри.

Он ушел, оставив ее возле входа в палатку супруга и сказав, что с рассветом ее переправят на корабль. Один из саксов Джоанны, белобрысый Осберт, рвавшийся вступить в ряды воинства Христова и потому взявшийся служить оруженосцем при Обри, так и просиял при виде госпожи. Учтиво поклонившись, он с готовностью откинул полог палатки.

Обри спал. Джоанна медленно сняла верхнюю одежду и улеглась подле мужа. Он повернулся во сне, притянув ее к себе. Пробормотал что-то странное:

– Ты тут. Мой милый…

Джоанна погладила его по голове, он не проснулся, а вот она долго лежала без сна, пока под утро ее не сморила дремота.

Утром Обри был даже смущен, обнаружив рядом с собой на лежанке жену. Но он собирался на войну, и Джоанна помогла ему облачиться в доспехи, расчесала его длинные светлые волосы, сама заплела их в косицу, перед тем как он водрузил на голову шлем.

Обри был растроган. Сказал, что в этой войне с ним всякое может случиться, так что пусть жена помолится за него. И даже поцеловал ее в лоб, когда за ней пришли сервиенты маршала, сообщив, что леди Джоанну уже ожидает лодка.

– Да говорю же тебе, она была здесь! Твоя распрекрасная Джоанна де Ринель! – доказывал Мартину Эйрик, рывком откидывая полоскавшееся на раскаленном ветру полотнище знамени Лузиньяна. – Причем была не одна, а со своим проклятым братцем, разрази его гром! И они явно искали тебя. Это так же верно, что у меня лицо в веснушках, а не в перепелиных яйцах!

Мартин задумчиво смотрел между ушей саврасого на пыльную дорогу. У него все еще не укладывалось в голове, что столь изысканная дама, как леди Джоанна, кузина короля и сестра маршала де Шампера, могла оказаться среди воинства крестоносцев. Но ведь его рыжий приятель слишком простодушен, чтобы сочинять небылицы, да и с кем еще мог появиться в стане столь суровый и строгий человек, как Шампер. Маловероятно, что он и впрямь завел себе милашку, схожую с родственницей. Но если это действительно была Джоанна…

– А ведь она не выдала тебя брату, хотя не могла не узнать, – задумчиво произнес Мартин.

Эйрик резко хлопнул себя по бедру, и пластины его доспеха жалобно звякнули.

– Что с того, что не выдала? Я, что ли, им нужен? – И добавил с обидой: – Если бы о подобном сообщил твой любимчик Сабир, ты бы его послушал. А я что… Но бежать нам нужно как можно скорее. Или ты еще не налюбовался этими запыленными рожами крестоносцев?

– Я готов уехать, – негромко отозвался Мартин. – Но как? Когда?

Эйрик задумчиво покусывал выбившуюся из-под кольчатого капюшона височную косицу.

– Раненых вон отправляют в Акру. Может, мне тебе руку сломать? А что? С поломанной рукой тебя наверняка отправят на галере к госпитальерам в Акру. Ну а там… Там нам ничто не помешает скрыться.

Мартин скривил рот в улыбке и постучал приятеля по раскаленному на солнце шлему. Но потом внимательно поглядел на море, где на белеющих пеной волнах покачивались распустившие паруса суда. Ну да, так можно было бы… Быстрые галеры крестоносцев то уходили к Акре, увозя раненых, то возвращались с подкреплением. Вот не далее как этим утром привезли в войско короля Ричарда самого Конрада Монферратского с прекрасно обмундированным отрядом из Тира. Конрад знал что делает: не дал своим людям и части пути пройти под палящим солнцем и обстрелом и воодушевил крестоносцев, приведя свежее подкрепление и показав, что судьба Иерусалима ему небезразлична. Недаром его так громогласно приветствовали воины на берегу, когда он вскочил на своего великолепного вороного и вихрем промчался вдоль строя. Герой! Но кое-кто даже пожалел, что в то время, когда маркиз красовался, не появились сарацины со своими луками и не подстрелили наследника престола Иерусалимского. Это позже в шеренге посмеивались, обсуждая приказ Ричарда, который велел Конраду идти под командование Гвидо, своего сюзерена. И что было делать Конраду? Не мог же он перечить главе крестоносцев в походе или, того хуже, повернуть назад? Вот и ехал теперь позади пуленов и пуатевенцев. Он с самым мрачным видом восседал на коне в своих вороненых доспехах, а затем, когда солнце стало припекать, приказал подать ему вымоченный в водах моря светлый плащ. Надолго это не спасет, но от теплового удара герой Тира все же не свалится.

Гвидо явно расстроился, поняв, что рядом будет его наследник, да еще куда более толковый воин, нежели он сам. И приказал Мартину особо следить за тем, чтобы их люди были защищены и готовы к атаке сарацин, дабы Монферрат понял, что у него в войске все в порядке и все готовы к столкновению. Однако этот день неожиданно прошел без происшествий. Неспешный марш с рассвета, остановка в самую жару, а ближе к вечеру мерное, неторопливое продолжение шествия. То же повторилось и на другой день. Все ожидали подвоха, но неприятель будто исчез. Это казалось странным.

На следующий день Гвидо был вызван к Ричарду во главу колонны. В этом не было ничего необычного: Львиное Сердце ехал впереди своего воинства под плещущимся алым стягом Плантагенетов и каждый день просил одного из предводителей разделить его общество, чтобы переговорить на марше. Он каждому уделял внимание, никого особо не поощряя, выслушивал и взвешивал рассуждения командиров о кампании. Вот и Гвидо удостоился этой чести.

На этот раз Ричард хотел услышать мнение Иерусалимского короля о причине неожиданного затишья со стороны сарацин. И оказалось, что Лузиньян, который провел в этих краях немало лет, вполне может оценить обстановку.

– Гора Кармель, – пояснил Гвидо. – Войско Христово подошло к ней, огибая берег, и сарацинам тут негде начать разбег для их легких лучников. Скорее всего, султан повел свои силы в обход по более пригодной для продвижения армии дороге, нежели лесистый кряж Кармель. Но они наверняка появятся, когда мы, двигаясь по длинной дороге у моря, выйдем к Кесарии. И тогда…

– Вы думаете, султан там нападет на нас? – спросил Ричард, и взгляд его серых глаз стал тверже кремня.

Гвидо развел руками – все может быть. И добавил:

– Но впереди уже начинается иная местность – Шаронская равнина, где земля не такая сухая. В тех местах много воды, а леса просто кишат живностью… Хватает и хищников. Там водятся огромные дикие львы и пятнистые леопарды. Есть там и крокодилы. Его Величеству приходилось видеть этих огромных ящериц?

Ричард лишь что-то буркнул, жестом отпуская Гвидо, так как увидел возвращавшегося с разведки маршала де Шампера с его тамплиерами.

Надо сказать, общение с Уильямом казалось Ричарду более полезным, чем рассказы Гвидо о пугающих хищниках. И, выслушав донесение тамплиера, что впереди нет врагов, только опустевшие руины замков – Де Тура, Кафарлета, Капернанума, – король поделился с де Шампером соображениями Гвидо о причине неожиданного отсутствия на их пути мусульман.

– Он прав, – кивнув, подтвердил тамплиер. – Когда мы минуем это узкое место и выедем в Шаронскую долину… Скажу так, она очень заболоченная, и вряд ли султан предпримет там атаку, если не желает увязнуть в зарослях тростника. Однако не сомневаюсь, что атаки лучников возобновятся. Саладин ведь здесь, рядом, он уже понял, куда мы направляемся, и не оставит нас в покое. Я как-то рассказывал вам об излюбленной манере боя сарацин: их небольшие, хорошо подготовленные отряды будут наносить стремительные удары по всей длине нашей колонны, нанося столько урона, сколько смогут, а потом мгновенно отступят.

– Ад и преисподняя! Но они же так и действовали все это время! А мне нужен бой на моих условиях, когда я наконец смогу разделаться с моим приятелем Юсуфом ибн Айюбом. Я твердо намерен сохранить единство армии и напасть только в подходящий момент, когда мусульмане, выведенные из терпения своими безуспешными атаками, решатся на большой бой.

Шампер снял свой горячий шлем и вытер вспотевшее лицо.

– Я не сомневаюсь, что у вас получится, государь. Когда налетит вся армия неприятеля, вы сразу это поймете. Наши лазутчики донесли, что у Саладина в два-три раза больше воинов, нежели у нас, и он рано или поздно пустит их в ход. Я дивлюсь, что он до сих пор так не поступил. Наверное, вы его и впрямь напугали взятием Акры, раз он столь нерешителен, – подытожил Уильям, не особо задумываясь, что его слова выглядят как лесть.

Он просто высказывал свои соображения вслух.

Ричард в ответ просто кивнул.

– Клянусь именем Плантагенетов, я напугаю его еще больше, когда встречусь с ним лицом к лицу.

– Не рассчитывайте на его страх, – заметил Уильям. – Салах ад-Дин не простит вам казнь его единоверцев. Он явно не ожидал подобного, но теперь султан в гневе. И его стоит опасаться.

– Я всегда опасаюсь врагов, – задумчиво глядя вдаль, заметил Ричард. – Так и должно к ним относиться, чтобы не счесть себя непобедимым. А каждая победа дорогого стоит. Это цена сомнений, размышлений, планов и принятых решений. Отвага в этом списке, пожалуй, на последнем месте. И она требуется, когда ты уже знаешь, чего ждать от врага.