Текст книги "Чисто английское убийство"

– Хуже, леди Камилла? Я не понимаю. Как он может оказаться еще хуже, ведь это я – виновная сторона в его глазах.

– О, не воображайте, что только вы один! Вы послужили для него лишь поводом продемонстрировать дурные манеры. Он ненавидит сэра Джулиуса так же сильно – я бы даже сказала, сильнее, потому что он считает его человеком, который предал свой клан. И миссис Карстерс он терпеть не может – по той же причине.

– А вас, миледи? Вас он тоже ненавидит? И если так, то за что?

– А вот это, – медленно ответила Камилла, – я и приехала выяснить.

– Я вас понял.

– Благодарю. Я знала, что вы поймете. Вы кажетесь… понимающим человеком.

Доктор Боттвинк с минуту помолчал. Затем, взглянув в сторону дивана, он сказал:

– Это ведь огорчило бы лорда Уорбека, если бы я отказался?

– Его бы это очень расстроило. Этот прием был целиком его идеей, и вряд ли он устроит еще что-то подобное.

Доктор Боттвинк вздохнул.

– Я многим обязан лорду Уорбеку, – сказал он. – Я присоединюсь к вам сегодня вечером, леди Камилла.

– Спасибо. Я очень вам за это благодарна.

– И все-таки, – печально продолжил он, – боюсь, что в лучшем случае я буду чувствовать себя несколько не в своей тарелке. Помимо того, что я вызываю неудовольствие мистера Роберта, между мной и остальными гостями так мало общего.

– Я уверена, что вы можете поладить с кем угодно.

Доктор Боттвинк покачал головой.

– Это не так, – возразил он. – Я – человек довольно специфической квалификации. Я с нетерпением ждал встречи с вашим канцлером казначейства, поскольку существуют некоторые аспекты теории и истории конституции, которые имеют отношение к его посту и по поводу которых, как я думал, он сможет меня просветить. Но когда я поднял эту тему за завтраком, я обнаружил, что он весьма неотзывчив – я бы даже сказал, несведущ.

Камилла рассмеялась.

– Это было очень наивно с вашей стороны, доктор Боттвинк, – сказала она. – Вы и в самом деле ожидали, что член кабинета министров непременно будет разбираться в конституционной истории? Он слишком занят управлением своим министерством, чтобы беспокоиться о таких вещах.

– Боюсь, мои познания об Англии все еще несовершенны, – спокойно сказал историк. – На континенте раньше часто можно было встретить профессоров истории на министерских постах.

– Что ж, не думайте, что вы станете душой компании, настойчиво расспрашивая Джулиуса о британской конституции, – твердо сказала Камилла. – Он вообще ненавидит разговоры о службе. Разве вы не заметили, как утомила его миссис Карстерс болтовней о пошлинах на сахар? Нет, если вы хотите его разговорить, попробуйте затеять разговор о гольфе или рыбалке. Это единственные темы, которые его по-настоящему увлекают.

– Гольф и рыбалка, – серьезно повторил доктор Боттвинк. – Благодарю вас, леди Камилла. Я запомню. Возможно, с вашей помощью я даже наконец пойму английскую общественную жизнь!

V. Роберт в затруднительном положении

Роберт закрыл за собой дверь в библиотеку и со вздохом облегчения шагнул в коридор. Чтобы дойти до людской, ему нужно было повернуть налево, но вместо этого он после минутного колебания повернул в противоположную сторону. Он прошел всего несколько шагов и в удивлении остановился. У стены в углу коридора стоял человек, по всей видимости всерьез увлеченный созерцанием портрета шестого лорда Уорбека верхом на коне и в компании мид-маркширских фоксхаундов [8]8
  Английская лисья гончая.


[Закрыть]. Незнакомец был одет в опрятный серый твидовый костюм и выглядел весьма крупным, но при этом умудрялся казаться незаметным. Похоже, он чувствовал себя совершенно свободно, и при приближении Роберта посторонился, чтобы пропустить его, с видом человека, который ждет, что его присутствие будет восприниматься как нечто само собой разумеющееся.

Роберт был не в настроении принимать что-либо или кого-либо как нечто само собой разумеющееся. Он почувствовал, что Рождество в Уорбеке превращается для него в череду неприятных сюрпризов. Присутствие еще одного нежданного гостя оказалось последней каплей.

– А вы, черт подери, кто еще такой? – свирепо спросил он.

– Мое имя Роджерс, сэр, – любезно ответил крупный мужчина. Его голос звучал странно обезличенно, словно исходил из чрезвычайно благовоспитанного автомата.

– И чего вы здесь шляетесь?

– Ну, сэр, шляюсь я по работе, если можно так выразиться. Вот моя карточка, сэр.

В его руке неожиданно материализовалась маленькая квадратная карточка, и Роберт прочел:

ПОЛИЦИЯ ЛОНДОНА. ОСОБЫЙ ОТДЕЛ.

Джеймс Артур Роджерс, сержант полиции Лондона. Сим удостоверяется его право и полномочия исполнять обязанности, соответствующие занимаемой им должности.

– Понятно, – он протянул карточку владельцу, держа ее кончиками пальцев, словно само ее прикосновение было ему неприятно. – Так вы один из этих, да? А мы с вами раньше не встречались?

– Да, сэр. В последний раз – в воскресенье, двадцатого сентября, между восемью и десятью часами вечера.

– А?

– Уличный митинг. Лига Свободы и Справедливости, сэр. Я был на дежурстве.

– Ясно. А теперь, полагаю, они послали вас сюда, чтобы вы продолжали за мной шпионить?

– О нет, сэр. Я здесь на охранной службе – присматриваю за сэром Джулиусом.

Роберт откинул голову и расхохотался.

– Охрана! – сказал он. – Вот это забавно! Как будто она ему нужна! Я тебе вот что скажу, приятель, и можешь передать это своим начальникам в Скотланд-Ярде: когда наше движение придет к власти, ты и тебе подобные останетесь без работы.

– О нет, сэр, – невозмутимо ответил агент. – Точно так же говорили раньше друзья сэра Джулиуса, когда я присутствовал на их собраниях. Вам точно так же понадобится охрана. Она всем нужна.

Осторожное покашливание за спиной заставило Роберта резко обернуться.

– Прошу прощения, сэр, – Бриггс говорил вполне почтительно, но его взгляд выражал неодобрение. По-видимому, беседа между сыном хозяина дома и полицейским не предусматривалась традициями Уорбек-Холла. Он повернулся к сержанту Роджерсу. – Чай ждет вас в комнате экономки, мистер Роджерс, – быстро сказал он.

– Спасибо, мистер Бриггс.

– Не хочу вас задерживать, сержант, – с нажимом сказал Роберт.

– Очень вам благодарен, сэр, – благодушно и без капли смущения ответил Роджерс и удалился.

Роберт с отвращением смотрел ему вслед.

– Вот с чем нам нынче приходится мириться, Бриггс, – заметил он.

– Да, сэр. – Дворецкий снова кашлянул. – Простите, мистер Роберт, но удобно ли вам будет поговорить со мной сейчас?

Роберт повернулся и молча посмотрел на него. Бриггс сохранял почтительную позу, которую усвоил за долгие годы службы, но он встретил взгляд хозяйского сына и выдержал его не дрогнув, так что в конце концов первым взгляд отвел Роберт.

Тем же почтительным тоном Бриггс продолжил:

– Я затопил камин в курительной, сэр. Наверное, там будет удобнее всего.

Все еще молча Роберт прошагал по коридору, вошел в дверь, которую распахнул перед ним Бриггс, и бросился в кресло у камина в курительной. Дворецкий, как ему и следовало, остался очень прямо стоять в центре ковра, а Роберт вытянул перед собой длинные ноги и угрюмо уставился на носки своих ботинок. Тишина становилась все более гнетущей, и в конце концов Роберт не выдержал. Подняв взгляд, он внезапно рявкнул:

– Ну, Бриггс? Почему вы ничего не говорите?

– Я надеялся, сэр, что вы сами что-нибудь предложите.

– У меня нет предложений.

– В таком случае, сэр, позвольте мне обратить ваше внимание на то, что моя дочь Сьюзан сейчас…

– Слушайте, Бриггс! – Роберт вскочил, и его великолепная атлетическая фигура возвышалась над покорно стоявшим перед ним дворецким. – Что толку снова поднимать эту тему сейчас? Вы, так же как и я, прекрасно понимаете сложившееся положение. Мы уже столько раз об этом говорили. Я думал, что уж кто-кто, а вы станете мне доверять. Я обещал вам раньше, и могу пообещать сейчас…

– Обещания – это прекрасно, мистер Роберт, – ровным голосом сказал дворецкий, – но с тех пор прошло некоторое время, и сейчас нужно принимать в расчет двоих, не говоря уж обо мне. Самое время сделать что-нибудь.

– Вы в самом деле считаете, что сейчас подходящее время что-то делать, как вы выражаетесь? Сейчас, когда мой отец опасно болен, а в доме полно народа? Вы ведете себя в высшей степени неразумно, Бриггс. Все пока должно идти так, как идет. Когда у меня будет возможность поговорить с отцом, я это сделаю.

– Боюсь, этого недостаточно, сэр.

– Бриггс! – тон Роберта стал грозным. – Вы пытаетесь мне угрожать?

– Я бы не стал так выражаться, сэр.

– Это дело мое и Сьюзан. Она совершеннолетняя и вполне способна о себе позаботиться. Если бы ее не устраивало нынешнее положение, она была бы здесь, чтобы сказать мне об этом.

– Она здесь, сэр, – спокойно сказал Бриггс.

– Здесь? – Роберт был заметно ошарашен. – Вы хотите сказать, что она в самом деле сейчас здесь, в этом доме?

– Именно, сэр.

Добрых полминуты Роберт молчал. Затем сказал тоном человека, признающего свое поражение:

– Полагаю, она хочет меня видеть?

– Нет, сэр. – Бриггс говорил так бесстрастно, словно обсуждал выбор послеобеденного ликера. – Она испытывает определенную неловкость от встреч с людьми в ее нынешнем положении. Это одна из причин, по которой она считает… мы считаем… что было бы желательно как можно скорее прояснить ситуацию.

– Понятно… Понятно. – Голос Роберта снова стал резким. – И вы привезли ее сюда, чтобы оказать на меня дополнительное давление? Отличный образчик шантажа, Бриггс, честное слово!

– Я против того, чтобы называть это шантажом, сэр.

– А что же это еще такое? У вас нет других известных мне причин пускать ее в этот дом.

– Сэр, – сказал Бриггс, впервые проявив нечто похожее на чувства, – насколько я понимаю, Рождество – это время воссоединения семьи, даже для дворецких. А что касается давления, то я надеюсь, в этом не будет необходимости. Мы все еще надеемся, что вы во всех отношениях поведете себя как подобает джентльмену.

Слово «джентльмен» в устах Бриггса прозвучало с такой силой и простотой, что на мгновение Роберт лишился дара речи. Возможно, лишь человек в положении Бриггса мог употребить это слово именно таким образом. Сам он по определению не был джентльменом, но он поклялся служить благородному сословию, и сейчас он взывал к тем нормам, согласно которым он и ему подобные прожили всю свою жизнь, и без которых эта служба опустилась бы до уровня простого холопства.

Роберт, хоть и был зол и встревожен, в какой-то степени ощутил то глубокое чувство, которым были наполнены спокойные слова дворецкого. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуть разговор в практическое русло.

– Вы только что сказали, что Сьюзан не хочет никого видеть. Но ведь другие слуги в доме…

– Мне пришлось довериться кухарке и старшей горничной, сэр, но лишь в определенных пределах. Они знают, что она – моя дочь, но не более того. У них сложилось впечатление, будто она вдова, и я не стал их разубеждать. Как бы я ни сожалел о необходимости прибегать к подобным ухищрениям, сэр, мне показалось, что так будет лучше всего.

– Понимаю… Бриггс, мне нужно все это обдумать. Я…

Слабое позвякивание вдалеке вклинилось в его запинающуюся речь. Бриггс тут же насторожился. Он слушал Роберта с напряженным вниманием, но сейчас прервал его без всяких церемоний:

– Прошу прощения, сэр. Кажется, это звонит его светлость.

Он пошел к двери. Едва он протянул руку к дверной ручке, как дверь распахнулась – на пороге стояла Камилла. Он остановился едва вовремя, чтобы не столкнуться с ней. Порозовев от смущения, он шагнул назад, пробормотав:

– Прошу прощения, миледи. Я понятия не имел…

– Все в порядке, Бриггс, – сказала Камилла, чуть задыхаясь. – Его светлость хочет, чтобы вы помогли ему подняться наверх. Он решил лечь.

– Хорошо, миледи.

Бриггс удалился быстрым, но размеренным шагом, который является профессиональным секретом дворецких, и Камилла повернулась к Роберту.

– Дай мне сигарету, – отрывисто сказала она.

Роберт протянул ей свой портсигар и поднес зажигалку. Камилла стояла у огня, положив одну руку на каминную полку и глядя вниз, на огонь. Поза была привлекательная, а колеблющиеся отсветы от горящих поленьев придавали яркость и живость ее чертам, которые ценитель женской красоты в обычное время счел бы несколько холодными и бесстрастными. Если Роберт и заметил производимый эффект, то постарался этого не показывать. Он подождал, пока она выкурит половину сигареты, и только потом нарушил молчание.

– Я думал, отец хочет посидеть подольше, – сказал он. – Ему ведь не стало плохо или что-нибудь в этом роде?

– Нет, с ним все в порядке. Он просто пожаловался на усталость.

– Неудивительно, что он устал, если ему пришлось слушать, как Джулиус и эта Карстерс говорят о сахаре.

– Ну, он, по крайней мере, выдержал дольше, чем ты, Роберт, – сказала Камилла, чуть усмехнувшись.

Разговор снова прервался, и непохоже было, что Роберту хочется его возобновлять. Наконец Камилла бросила окурок в камин и повернулась к нему.

– Ну, – спросила она, – и как прошло обсуждение с Бриггсом?

– Обсуждение? – Роберт тут же насторожился. – О чем ты? Что я должен был с ним обсуждать?

– Вино к сегодняшнему ужину, – ответила Камилла с невинным и удивленным видом. – Я думала, именно для этого ты с такой неохотой прервал чаепитие.

– Ах, это… Да, напитками мы вполне обеспечены.

– Я надеюсь, что вина будет достаточно, – Камилла вдруг позволила себе небольшую вспышку злости. – Я сегодня собираюсь много пить. Я решительно намерена как следует напиться.

– Это чрезвычайно усилит твою привлекательность.

– Что ж, ее ведь надо усиливать, верно? Пока что она не произвела должного эффекта.

– Напротив, Джулиус сделал тебе очень красивый комплимент, да и твой новый еврейский друг, кажется, совершенно покорен. Он уже попросил тебя уехать с ним в Палестину?

– Бедный Роберт!

– Не знал, что я нуждаюсь в сочувствии.

– Нет? Может, и не нуждаешься; но это делает тебя еще более жалким. Знаешь, раньше ты был очень приятным человеком, а теперь ты стал угрюмым и озлобленным. Что случилось?

– Ничего, насколько мне известно.

– Роберт, это чушь. Человек не может измениться, как изменился ты, и не знать, что с ним случилось.

– Не понимаю, где произошли перемены. Я ведь никогда не любил евреев и социалистов, я и сейчас их не люблю.

Камилла нетерпеливо вздохнула.

– А мы можем не приплетать сюда политику? – спросила она.

– Безусловно. Я ведь не просил тебя о ней заговаривать.

– Я не против этой твоей Лиги Свободы и Справедливости…

– Как мило. Я так и передам им, когда вернусь в Лондон. Они испытают громадное облегчение.

Камилла отмахнулась от попытки ее прервать.

– Ты можешь быть кем пожелаешь, черт побери, при условии, что это ты, а не эта ужасная, циничная карикатура на самого себя, – настойчиво продолжила она.

– Ты несешь какую-то ерунду!

– Роберт! – Камилла ухватила его за рукав. – Роберт! Посмотри на меня! Мы с тобой знакомы почти всю жизнь, с тех пор, как были детьми. Бесполезно притворяться передо мной и делать вид, что ничего не случилось, когда всякому легко заметить, что ты ужасно несчастен! Ты… Позволь мне помочь тебе, Роберт. Я ведь не слишком многого прошу. Мы с тобой были такими друзьями. Я… Я все, что угодно, сделаю, чтобы помочь тебе. Ты понимаешь, о чем я, Роберт? Все, что угодно! Я просто больше так не могу. Посмотри на меня, ради бога, посмотри на меня!

– Отпусти меня, Камилла, – сказал Роберт сквозь зубы. – Предупреждаю, отпусти!

– Нет, пока ты не скажешь мне, в чем дело. Можешь сказать, что ненавидишь меня, если хочешь, только объясни мне почему. Видит бог, я не хочу делать ничего, что причинит тебе боль. Я просто хочу помочь. Я хочу… Я хочу…

– Ты хочешь, ты хочешь! – Роберт внезапно повернулся к ней. Его сильные руки схватили ее за плечи, его лицо было в нескольких дюймах от ее лица. – Ладно, я знаю, чего ты хочешь! Незачем было ходить вокруг да около. Ты хочешь мужчину. Ты ведь за этим сюда приехала? Ладно, вот он, твой шанс. Не хочешь запереть дверь и погасить свет? Полагаю, мы вполне можем устроиться на диване.

– Роберт, мне больно! Отпусти!

– Или, может, ты хочешь подождать до вечера, когда ты хорошенько наберешься шампанского, чтобы преодолеть свою девичью скромность? Ты ведь сама только что сказала, что собираешься напиться. Наверное, так будет лучше всего, и я тоже могу выпить, чтобы мы были в равном положении. Как думаешь, ты сможешь дотерпеть до вечера?

– Ты сошел с ума, Роберт! Бога ради, отпусти меня!

– Значит, договорились, моя красотка. По крайней мере, у одного из нас будет счастливое Рождество. И в качестве напоминания, пока ты не ушла…

Он три или четыре раза поцеловал ее – силком, грубо прижимая свои губы к ее губам.

– Пока что хватит, – сказал он, отпуская ее. – Надеюсь, ты удовлетворена?

Побледнев от гнева, Камилла отшатнулась от него.

– Ты омерзителен, омерзителен! – всхлипнула она. – Ты грязное животное! Убила бы тебя за это!

Она с размаху влепила ему крепкую пощечину и, прежде чем он снова пошевелился, выбежала из комнаты.

VI. Компания в буфетной

Буфетная в Уорбек-Холле, как отметил в разговоре с Бриггсом доктор Боттвинк, была частью изначальной постройки, независимо от того, имел ли отношение к ее строительству мифический Перкин или нет. В какой-то период часть того, что в Средние века было главной гостиной, отделили перегородкой, и в результате получилась узкая прямоугольная комната с непропорционально высокими для такой ширины стенами. Подтверждением древности этого помещения теперь служил лишь вымощенный камнем пол да крошечные стрельчатые окна, вырубленные в массивной внешней стене. Вдоль стен располагались шкафы и полки, на которых были тщательным образом расставлены и разложены столовое серебро, стаканы и бокалы, средства для уборки и все приборы, требуемые цивилизацией с точки зрения дворецкого. Это были владения Бриггса – холодные, аскетичные и безупречно чистые; и здесь, уложив своего хозяина в постель, Бриггс закатал рукава, повязал на своей обширной талии суконный фартук и принялся за увлекательное занятие – полировку ложек и вилок для сегодняшнего ужина. Свет от лампочки без абажура падал на его блестящую лысину. В холодном воздухе, пропитанном запахом средства для полировки, от его дыхания шел пар.

Через некоторое время дверь за его спиной тихо отворилась, и показалась головка молодой женщины. У нее было хорошенькое, хоть и ничем не примечательное лицо, искаженное тревогой, отчего уголки ее рта были все время опущены. Ярко-рыжие волосы резко контрастировали с бледностью щек. Помедлив и понаблюдав, она наконец вошла в комнату и тихонько подошла к столу, у которого стоял дворецкий.

– Папа! – тихо выдохнула она. – Папа!

Не оборачиваясь и ни на мгновение не прерывая работы, Бриггс сказал:

– Напрасно ты пришла сюда, Сьюзан. Ты тут до смерти простудишься, девочка моя. Я ведь велел тебе сидеть наверху, у камина.

– Прости, папа, но я не смогла тебя дожидаться. Ты… Ты поговорил с ним, папа?

– Да, еще как поговорил.

– Что он сказал? Что он собирается делать?

Прежде чем ответить, Бриггс поднял к свету георгианскую лопатку для рыбы, подышал на нее и энергично протер кусочком замши.

– Этого я не могу сказать точно. Нас прервали прежде, чем мы до этого добрались. Но делать что-то нужно, и поскорее. Это я ему ясно дал понять.

– Ох, ну что толку говорить подобное? – раздраженно выпалила девушка. – Это значит, что ты снова позволил ему выкрутиться, и теперь он будет без конца изворачиваться и все откладывать, так же как и раньше.

– И все-таки я не думаю, что так будет и на этот раз, – мрачно сказал Бриггс, обращаясь, по-видимому, к ложечке для соли.

– Мне уже очень хочется пойти прямиком к его светлости и рассказать все ему, – продолжила Сьюзан. – Вот это бы его расшевелило!

– Не вздумай, моя девочка! – Дворецкий развернулся на каблуках и впервые посмотрел дочери в лицо. Вид у него был такой свирепый, что она невольно отпрянула.

– Прости, папа, – с запинкой сказала она, – я не то имела в виду, правда.

– Надеюсь, что нет. Я не для того прослужил в этом доме сорок пять лет, чтобы устроить его светлости потрясение, которое сведет его в могилу. И если бы твоя бедная матушка была жива, она сказала бы то же самое.

– Он и правда настолько болен?

– Не думаю, что кто-то, кроме меня и его светлости, знает, насколько он болен, – серьезно сказал Бриггс. – Ему достаточно серьезного потрясения, чтобы угаснуть – вот так, – тут он щелкнул пальцами и вернулся к работе.

– А ведь странно, правда? – заметила Сьюзан, обращаясь к отцовской спине. – Я хочу сказать, странно то, что он там, а я здесь. Это ведь несправедливо. В конце концов, у меня есть права, как у всякого другого человека, разве нет?

– У тебя есть права, моя девочка, и в свое время ты ими воспользуешься, – уверил ее Бриггс. – А теперь беги-ка наверх.

Сьюзан отступила, но на полпути к двери остановилась.

– Папа?

– Ну что еще?

– Это правда, что он и я – вроде как кузены в каком-то смысле?

Дворецкий снова обернулся и молча посмотрел на нее.

– Кто-то рассказывает небылицы, – сказал он наконец.

– Так это правда?

– Цвет волос у тебя подходящий, – ответил Бриггс, глядя на волосы дочери. – Большего говорить не стану. Двоюродная бабушка твоей матери намекала, что во времена шестого виконта были какие-то шашни, но я никогда не обращал на это внимания, и тебе не советую. У тебя и без того уже полно проблем. Но если эта мысль дает тебе какое-то чувство общности с его светлостью, то я не возражаю. А теперь марш отсюда! Я не хочу, чтобы кто-нибудь вошел и застал тебя здесь.

Сьюзан исчезла, и Бриггс, покончив с чисткой серебра, принялся раскладывать его на подносе. Он проверял, все ли на месте, когда дверь буфетной снова отворилась.

– Бриггс, простите, что я вас потревожила. – Это была Камилла, лицо ее разрумянилось, и вела она себя необычайно возбужденно.

– Ничего страшного, миледи. Вам что-нибудь нужно? – спросил Бриггс, торопливо снимая фартук и надевая пиджак.

– Да. Я такая глупая – оказывается, я забыла взять с собой рожок для обуви. Я знаю, что у вас тут хранятся всякие сокровища. У вас есть такая штука?

– Обувной рожок, миледи? – Бриггс ненадолго задумался. – Да, думаю, я вам его найду.

Он открыл дверцу одного из шкафов и почти сразу достал оттуда элегантный серебряный рожок для обуви, который он протер кусочком замши, прежде чем отдать ей.

– Какая красивая вещица! – воскликнула Камилла. – Откуда он?

– Подарок, сделанный его светлости по случаю совершеннолетия, – пояснил Бриггс. – Не думаю, что им когда-нибудь пользовались.

– Вы просто чудо, Бриггс. Как же вы помните, где что лежит?

– Я уже давно здесь живу, миледи. Я наводил на этих полках порядок еще когда был помощником в буфетной, и полагаю, я могу разыскать тут что угодно.

Камилла пошла вдоль комнаты, распахивая один шкаф за другим.

– Чудесно! – повторяла она. – Похоже, тут ничего не изменилось с тех пор, как я ребенком заходила сюда и мешала вам работать.

– Конечно, все серебро на месте, миледи, и стеклянной посуды побилось совсем немного.

– Выглядит все просто прекрасно. А это вилки времен королевы Анны, да, Бриггс?

– Короля Уильяма и королевы Мэри, миледи… Прошу меня извинить, миледи, но мне нужно отнести серебро в столовую, чтобы накрыть на стол.

– Конечно, Бриггс. Вот опять я вам мешаю, совсем как раньше. В котором часу обед?

– В восемь часов, миледи.

– Значит, пока можно не переодеваться. Вы ведь верите, что я не украду что-нибудь из серебра, если я тут немного полюбопытствую? Я и забыла, как это все увлекательно.

– Разумеется, все в порядке, миледи, – ответил Бриггс, беря тяжелый поднос с серебром. Он остановился у двери и добавил: – Ваша светлость упомянули переодевание к обеду. Если позволите, я бы не рекомендовал надевать платье без рукавов. Боюсь, сегодня в столовой будет несколько прохладно.

Когда через четверть часа он вернулся в буфетную, леди Камиллы там не было, но в помещениях, где обитали слуги, еще не закончилось вторжение из другой части дома. Он услышал, как по вымощенному плитами коридору, который вел в кухню, стучат высокие каблуки, и до него донесся голос миссис Карстерс.

– Милый Уорбек! – услышал он. – Простите меня, кухарка, но я не могла устоять и не заглянуть сюда! Я бегаю прямо-таки по всему дому, освежая старые воспоминания. Боже мой, сколько прекрасных обедов готовилось на моих глазах в этой вашей чудесной старой кухне!

Из услышанных им невнятных ответов на заигрывания миссис Карстерс Бриггс сделал вывод, что приняли ее вежливо, но не более того. Кухарку, которая в отличие от него не была прислугой старой закалки, слишком заботили трудности приготовления рождественского обеда на древней плите, чтобы радоваться тому, что ее отвлекают. Вскоре миссис Карстерс отказалась от попыток братания и ушла из кухни тем же путем, каким пришла. На обратном пути она остановилась у двери в буфетную, чтобы порадовать его своим присутствием.

– А, Бриггс! Я как раз объясняла кухарке, что я брожу по всему этому милому старому дому! И знаете, я в самом деле думаю, что вы занимаете лучшую его часть. В этом крыле царит совершенно уникальная атмосфера древности!

– В такую погоду это очень холодная атмосфера, мадам, – довольно черство сказал дворецкий.

– Да, да, конечно, я знаю. А некоторые люди еще и мерзнут гораздо сильнее прочих. Но все равно, Бриггс, вы должны признать, что это привилегия – работать в изначально построенном Уорбек-Холле, в комнате, которую построил сам Перкин Уорбек…

– О нет, мадам, я должен возразить! Это миф, который сочинили авторы путеводителей! У него нет никакого исторического обоснования.

Голос раздался у нее за спиной, и она удивленно обернулась.

– Мистер Боттлинг! Вы меня так напугали!

– Меня зовут мистер Боттвинк, мадам.

– Конечно. Боюсь, я очень плохо запоминаю имена, особенно иностранные. Я понятия не имела, что вы здесь. Откуда вы взялись?

– Из фамильного архива, – объяснил он. – Он находится прямо над нашими головами. Вот эта маленькая лестница в стене позади меня ведет прямо туда.

– Ах да! Я совсем про нее забыла. Мы называли ее «лестница Перкина». Наверное, вы бы сказали, что это тоже неправильно?

– Сожалею, мадам. Как бы сильно это ни огорчило вас и Бриггса, но это совершенно неверно. Тем не менее, эта старая буфетная – очень интересная часть здания. Вы знаете, что здесь остался лишь один небольшой фрагмент панелей с «льняными складками» [9]9
  Льняные складки (англ. linen-fold) – готический орнаментальный мотив, изображающий сложенное в несколько раз полотнище, напоминающее льняную ткань.


[Закрыть]?

– Неужели? – сварливо ответила миссис Карстерс. – Вот уж не думала, что незнакомец будет рассказывать мне об Уорбеке. Я все-таки думаю, что вы ошибаетесь, мистер… м-м… доктор…

– И тем не менее он здесь, мадам. Совсем небольшой фрагмент, позади вон того шкафа рядом с раковиной. Там не на что смотреть – фрагмент сильно поврежден, и за последние несколько веков его много раз красили, но это, без сомнения, самый настоящий фрагмент панелей с «льняными складками», и он является ровесником материалов, из которых построен дом. Если вам интересно, я покажу его вам прямо сейчас.

– Если он в таком состоянии, как вы описали, то вряд ли стоит тратить время на его осмотр, – резко сказала миссис Карстерс.

– Верно, мадам. Он представляет собой малоинтересный объект – если не считать того, что, в отличие от Перкина Уорбека, он настоящий. – И, выпустив эту парфянскую стрелу, историк удалился.

– Нет, вы только подумайте! – миссис Карстерс тяжело дышала от негодования. – Похоже, этот джентльмен позволяет себе необыкновенно вольно обращаться с вашей буфетной, Бриггс. Мне это кажется совершенно неуместным. Ведь что угодно может случиться в помещении, в котором полно ценных вещей.

– Ну, мадам, – снисходительно сказал Бриггс, – нужно принимать в расчет то, что этот джентльмен, в конце концов, иностранец. Его, безусловно, очень увлекает все старинное и замшелое. Он сказал мне, что именно поэтому он так интересуется британской Конституцией.

– Это то, чего иностранцы никогда не поймут, – решительно заявила миссис Карстерс. – Они воображают, что мы до сих пор живем в прошлом. Они не осознают тех великих перемен, которые произошли в стране за последние несколько лет, и того, что последуют еще более великие перемены.

– Именно так, мадам, – сказал Бриггс, и было заметно, что говорит он это без всякого энтузиазма.

– Обед в восемь, как обычно, я полагаю?

– Да, мадам. Гонг к переодеванию будет в половине восьмого.

Разница в чувствах, которые Бриггс испытывал по отношению к миссис Карстерс и к леди Камилле Прендергаст, выразилась в том, что при прощании он решил не предупреждать первую из них о низкой температуре в столовой.

До подачи обеда нужно было выполнить еще множество дел. Сначала дворецкий отправился в погреб. Он вернулся оттуда минут через пять, осторожно неся бутылку в толстом слое паутины, и сердце у него упало, когда он заметил в буфетной еще одного посетителя. Он вздохнул с облегчением, поняв, что это всего лишь сержант Роджерс.

– Простите, что беспокою вас, мистер Бриггс, – сказал Роджерс, – но вы не видели где-нибудь поблизости моего парня?

– Сэр Джулиус не приходил сюда, насколько мне известно, мистер Роджерс. Он практически единственный из гостей, кто этого не сделал.

– Странно. Должно быть, он как-то от меня ускользнул. Я мог бы поклясться, что видел, как он удирает в этом направлении. В таком большом доме трудновато присматривать за людьми – вы не находите, мистер Бриггс?

– Присмотр за людьми не входит в мои обязанности, и я этому рад, мистер Роджерс. У меня и без того полно дел.

Бриггс достал с полки графин.

– Что ж, – философски сказал детектив, – полагаю, ему не повредит побыть немного в одиночестве. Да у вас тут бутылка отличного портвейна, мистер Бриггс!

– Если хотите знать, мистер Роджерс, – веско сказал Бриггс, – то это предпоследняя бутылка урожая 1878 года из запасов его светлости.

– Что вы говорите, мистер Бриггс! Сбор, который был до виноградной тли!

Бриггс взглянул на него с неожиданным уважением.

– Значит, вы разбираетесь в портвейне, мистер Роджерс? – спросил он.

– Немного, мистер Бриггс. Совсем чуть-чуть.

– В таком случае, мистер Роджерс, не будете ли вы будете так любезны помочь мне перелить его в графин?

– Буду горд, мистер Бриггс, – ответил детектив. Затем, когда Бриггс достал штопор, он с тревогой в голосе спросил, – Как вы думаете, с пробкой все в порядке? Может, имея дело с вином такого возраста, было бы разумнее отбить горлышко?

– Совершенно незачем, мистер Роджерс. Его покойная светлость велел повторно укупорить этот ящик всего-навсего в 1913 году, так что думаю, у нас не возникнет трудностей.

Бриггс оказался прав. Пробку вынули без проблем, и он твердой рукой перелил драгоценную жидкость в графин, пока Роджерс держал зажженную свечу у горлышка бутылки, чтобы обнаружить присутствие любых плавающих примесей.